※ ※ ※
Что-то размеренно и приглушённо шумело, будто из-под воды, похожее на генератор. Ресницы Кирью слиплись и засохли. Металлические трубы крест-накрест рассекали тёмно-серый потолок над его головой, будто клетка. Он мог дышать, если не совсем нормально, то хотя бы достаточно, чтобы приподнять голову от подушки. Он пытался сглотнуть пересохшим горлом и чувствовал, как его выворачивает от ощущения сглатывания старой, высохшей крови; он достаточно долго превозмогал это чувство, желая просто сдаться и избавиться от этого. Кирью мучительно приподнялся, опираясь на здоровую сторону, возможно, с этой целью, но лишь поперхнулся и остановился. Маджима сидел здесь. В какой-то степени. Как разорванный мешок муки, едва удерживаемый над полом только единственным стулом под ним. Его голова покоилась на спинке стула; шея оголена, как для гильотины. На движения Кирью его голова постепенно поднималась; ресницы практически целиком закрывали его глаз, пока он смотрел на него; его выражение было отсутствующим и вымотанным, как никогда. Дыхание Кирью снова перехватило. — Маджима, ты выглядишь кошмарно, — голос Кирью надломился до шёпота со всем его объёмом лёгких маленькой хрупкой птички. Звучащим плохо даже для него. — Иди сюда. Глаз Маджимы закрылся и он не двигался достаточно долго. Затем его голая рука медленно оставила колено и скользнула по грубой поверхности скатерти, на которой он лежал, и остановилась в ладони Кирью, нежно переплетая пальцы. Кирью охватил ледяную руку. Она была отмыта от крови, но не до конца, где-то возле основания ногтей оставались тёмные пятна. Крови Кирью, пока он держал его. — Где? — спросил Кирью. Маджима издал уставший звук и ничего больше. Кирью огляделся ещё раз; шея затекла. В комнате были индустриальные металлические полки с крупными кухонными принадлежностями, аккуратно убранными, ухоженными и блестящими. Он лежал не на постели, но на ткани, делающей стол не таким жёстким. — Как долго? — Не говори. Спи. Кирью выдохнул со смехом и пожалел об этом. Его грудь с болью сжимало при каждом движении. Пуля пробила правую часть его груди в районе плеча, где повязки слегка сползли. В его тонкой, как бумага, коже на внутренней стороне локтя, была игла, ведущая к пакету крови, висящему на крюке, как шмоток мяса. Он лениво моргал, глядя на Маджиму, который испытывал заметное облегчение. Даже не смотря на то, что он выглядел, как труп, Кирью чувствовал слабое серцебиение через его руку, которую он так легко предложил. Это значило, что он справился. Убаюканный пульсом Маджимы, он задремал.※ ※ ※
Кирью был подстрелен прежде, тогда, в восьмидесятых, когда он ещё думал, что мог спасти Тачибану. Он вспоминал о раздумьях в первый раз о том, насколько легко ты можешь превратиться из чего-то полного жизни в нечто слабое, истекающее кровью и умирающее. И это было быстрее, чем удар сердца; за такой маленький промежуток времени твоей реальности быть настолько кардинально перевёрнутым — и ты остаёшься позади, пока весь остальной мир продолжает двигаться. Его первая реальная встреча со смертью, ему было двадцать. Если бы его не подстрелили, Тачибана не был бы вынужден сдаться жестокой смерти от пыток. Если бы Кирью не восстанавливался так долго, может быть, он мог добраться прежде, чем головорезы Кузе обрушили бы на него кувалду. Макото бы могла встретиться со своим братом. Может быть, Маджима не становился бы таким мрачным от звука её имени. Его ранение вызывало целый каскад событий, которые впечатались в историю Камурочо, будто кольца в стволе дерева. Что обернулось тем, этот опыт не облегчил дальнейшей жизни. Это откопало множество вещей, которые он намеренно хоронил. Кирью проснулся с чувством страха, вкрадывающимся в дыру на его груди. Он проснулся в одиночестве и с достатком сил, чтобы идти и задавать вопросы. Капельница с кровью отсутствовала, а набор чистой одежды, за исключением только его пиджака, по всей видимости, безвозвратно повреждённого, покоился на стуле, где сидел Маджима. Кирью опустил голову и пытался продолжать двигаться, иначе, стоило ему остановиться надолго, он начинал думать. Он раскрыл двери и вышел в коридор, в конце которого была шумная и суетливая подсобка кухни, которую он смутно узнавал. Первый работник, с которой он столкнулся, чуть не перевернула поднос с продуктами при виде него, затем с дрожью отвела его обратно по коридору в офис, который он пропустил. Весь его торс ощущался воспалённым и ноющим, пока он сидел и ждал, сам не зная чего. Он прошёлся рукой по волосам и понял, насколько они были грязными, небрежно опавшими от времени и старого геля. Кирью дёргал ногой; у него не было сигарет. Хотя, вероятно, ему не стоило курить с дырой в теле. Мысль сделала его более раздражённым. Он услышал шаги в коридоре. Дверь открылась и вошёл Нишики. — Бро, ты встал! Как себя чувствуешь? Кирью моргнул. — Нишики! — он ощутил запутанную смесь облегчения и разочарования. Он быстро очнулся и хлопнул протянутую руку Нишики в приветствии; он сел рядом с ним в офисное кресло, одетый в обычную одежду — худи с круглым вырезом, украшенная надписью на английском, очки, висящие на вороте и светлые, с высокой талией, джинсы с разрывами на коленях, не смотря на то, что была практически зима. — Что на тебе надето, — хриплый голос Кирью был всё ещё слишком тихим, и слабость обжигала горло. Нишики продолжал. — Кому-то из нас нужно больше одного костюма. Это называется мода, иди в ногу со временем, мужик, — он отодвинул воротник рубашки Кирью, чтобы взглянуть на ранение, присвистнул. — Уууф. Болит? — Пиздец, как, — выдохнул Кирью, шлёпнув его по руке, когда Нишики попытался слегка толкнуть его. — Что ты здесь делаешь? — Ну ты хотя бы мог звучать куда более радостным по поводу нашей встречи! — Я рад, — улыбнулся Кирью, легко возвращаясь к их непринуждённому подшучиванию. Рядом с Нишики ему не нужно было думать настолько сильно, как с другими людьми; они знали характера друг друга. — Просто инетересуюсь; Киото не самая короткая дневная поездка. — Не знаю, Казама позвонил мне этим утром и попросил приехать. Как ты и говоришь, это не однодневная поездка, так что я останусь тут в твоём милом убежище на несколько деньков, чтобы помочь. Сердце пропустило холодный удар, отдающий в больные рёбра. Худший из ночных кошмаров Кирью воплощался в жизнь. — Что-то ещё слышал? — Только то, что тебя подстрелили и что я могу найти тебя здесь. Я не знаю, как ты умудрился. Когда ты со мной, в такие проблемы ты не встреваешь. — Ну не ревнуй. Нишики в ухмылке скосил челюсть, а движение его плеч выдавало, что ему хотелось пихнуть его; но он успешно сдерживался. — Если бы! Что произошло, всё же? У Кирью пока не было ответа, который бы не включал в себя Маджиму, прижатого к нему в такси, шепчущего что-то, что Кирью хотел бы иметь возможность вспомнить. Он обнаружил себя хранящим молчание о нём даже косвенно. — Я голоден. — Хорошо, что в качестве лазарета ты выбрал ресторан, в таком-то случае.※ ※ ※
Кирью с шумом вдохнул аромат восхитительных ломтиков мяса, наконец расположившись в передней части таинственного ресторана. Тот же ресторан, который он видел ранее и тот же, который, он подозревал, был обустроен скрытым туннелем для лёгкого побега или для незаметного проведения обтравленного наркотиками товарища, стряхивая возможный хвост. Это было местечко с корейским барбекю, с нависающей вентиляцией над каждым столом и шипящим мясом, щедро обложеным всякой снедью, которые Кирью безумно поглощал. — Только потому что плачу я, не обязательно так себя вести, — проворчал Нишики, нагребая порцию мяса с запасом, выработав эту привычку после постоянных обедов с Кирью. — Ты выиграл столько очков жалости только за дыру от пули. — Если тебя подстрелят, я отплачу тебе тем же. — Облажался. Грубая сделка. — Как там дела дома? Нишики сделал затяжной глоток воды, прежде чем ответить. — Я зависал с Юми, когда получил звонок, на самом деле. Я ей ничего не сказал, кстати. Кирью всегда был очень осторожен, когда разговор заходил о Юми, но в этот раз это ощущалось как-то по-другому. — Почему? — Ты сам расскажешь, когда поправишься. Мы не должны заставлять её переживать. — Ты знаешь, что она не любит, когда мы что-то держим от неё в тайне. — Да, но это она должна услышать от тебя. — Но она узнает, что ты зажал это в секрете. Нишики резко и коротко пожал плечами. Кирью распознавал жёсткие углы разговора, которые они с трудом переступали, но сейчас, после пожертвования своей жизни ради кого-то, это внезапно перестало быть настолько непреодолимым. Нишики наклонился вперёд с практикованной лёгкостью, что Кирью практически подумал, что его кто-то толкнул. — В любом случае, позволь рассказать тебе о кое-какой чепухе, которая приключилась с этим новым лейтенантом... Пока Нишики заваливал его новостями всей внутренней Тоджё-драмы, Кирью с осторожностью оглядывал комнату, без цели увидеть кого-то определённого. В заведении было полно людей, занятых чем-то, что выглядело, как набег на ланч местных жителей и путешественников по ближайшим магазинам. Официанты быстро болтали по-корейски за углом, и затем тут же переключались на идеальный японский перед посетителями. — Шимано тоже снова схлестнулся лбами с Казамой. Хотя я ещё не видел, чтобы его пёс крался по офису, так что, может, не всё так плохо. Кирью практически треснулся головой о вентиляцию, когда поднимал лицо из тарелки, чувствуя себя пойманным, по каким-то необъяснимым причинам. Движение отдало в его грудь, отчего он застонал от боли. — Насчёт чего? — Он не сказал. Но выбранное для того время заставило меня задуматься. Ты же здесь просто, чтобы прятаться, верно? — брови Нишики вопрошающе приподнялись, будто он заподозрил, что Кирью что-то от него скрывает. На секунду сердце Кирью с тревогой дрогнуло. Но он не мог знать о... он не знал; наверное, это что-то другое. — Без особого назначения. В любом случае, я получил приказы от Доджимы. — Я знаю, я знаю, — Нишики махнул рукой и заказал ещё еды. — Просто... Пулевое ранение, когда ты залегаешь на дно? Определённо значит, что ты должен залегать где-то ещё. — Это не связано между собой, — в какой-то степени. И это снова не было прямым ответом. И до сих пор ощущалось, как ложь. — О-о-окей. Что ж, ты можешь остаться у меня, когда вернёмся, будет снова, как в старые добрые времена. — Что? — Кирью остановил полёт палочек на полпути в рот. — Я не вернусь назад. — Ты серьёзно? — Нишики одарил его странной улыбкой. — Я могу остаться только на несколько дней. — И это будет хорошо. У меня ещё есть дела здесь, о которых нужно позаботиться. — Какие, например? Серьёзно, как ты в это вляпался? — Нишики с ожиданием всматривался в него, и Кирью понял, что ему придётся что-то выложить. Он выдохнул. — Я помогал одной пожилой леди, которая оказалась наркоторговцем. Доставила мне проблем. — Господи! Только потому что это ты... — Нишики хлопнул по столу и рассмеялся. — От какой-то другой сволочи это бы звучало, как полнейшее враньё. Пока они разговаривали, несмотря на обычный комфорт присуствия Нишики, грудь Кирью сжимало сильнее и сильнее. Он обнаруживал себя избегающим правды и дающим расплывчатые ответы, звучащие неудовлетворительно даже для него самого. Хуже всего, он наблюдал, как Нишики принимал их, будто питал к нему жалость. Это обжигало его. Официант остановился у их стола в затянувшейся паузе и разложил мясо на гриль. Кирью был благодарен звукам шипящего жира, наполнившим образовавшуюся пустоту в их разговоре. Нишики беспомощно улыбнулся. — Забавно, что ресторан, который Казама рекомендовал, также играет роль клиники. Всё, что старик ни делает, выглядит так, будто он видит будущее; и это всегда жутковато. Мог бы просто завуалировать тайну, не обязательно всему быть одним огромным секретом. Кирью принял этот факт и сложил рядом с другими кусочками паззла, которым не находилось подходящего места во всём этом бардаке. Он и Нишики иногда играли в игру, в которой пытались сложить воедино все таинственные движения Казамы, которые всегда были извилистыми и завуалированными, пока внезапно не складывались в единый ошеломляющий гений. Из них двоих Нишики лучше удавалось влезть ему в голову, поэтому, если ему не удавалось, то и прийти к итогу не выходило. Кирью думал, что он лучше справлялся с пробивной и разговорной силой, потому что знал, какие вопросы нужно спрашивать. — Ты думаешь я здесь из-за него? — Ну... Не могу быть уверен. Но это было бы жестоко, выставлять тебя на облаву под ложным предлогом, чтобы потом бросить тебя ни с чем. Не выглядит, как план, по которому бы сработал старик, — Нишики перевернул кусок мяса палочками и щёлкнул по палочкам Кирью, когда тот потянулся слишком рано. — Он направил тебя в этот ресторан. Ты был здесь до сегодняшнего дня? — Не совсем, он был закрыт, когда я проходил мимо. — Тогда, вероятно, он просто хотел, чтобы ты узнал об этом месте как о безопасном. Или, может, — он выудил нечетсную порцию мяса на свою тарелку под оскорблённую насмешку Кирью, и отправил кусок в рот. — Тут просто охуитительно вкусное барбекю. Мужчина, которого Кирью не узнавал, остановился перед их столом, пока Кирью сгребал остатки в свою тарелку с еле заметной обидой. — Вы хорошо выглядите, Кирью-сан, — у него был очень слабый корейский акцент. — Эй, док, — сказал Нишики с набитым ртом, — Это норм, что он не спит и активничает вот так? — Вроде нет никаких осложнений. Но и отдыха тоже, — он поставил бутылёк таблеток без этикетки на стол. — От боли. — Спасибо, — Кирью быстро убрал их в карман. — Сколько? — Уже оплачено. Кирью сурово посмотрел на Нишики, готовый начать спор о том, что еда это одно, но лекарства это уже другое. Но Нишики поднял руки: — Это был не я. — Твой друг ранее. Тебе повезло, что он знал, что нужно проткнуть грудную клетку со спавшим легким, чтобы оно снова наполнилось воздухом. Спас тебя от удушья. — Кто? — спросил Нишики. Кулаки Кирью сжались. — Никто. Просто парень, что помог мне. Доктор озвучил ему короткое изложение ухода за пулевым ранением, с инструкциями менять повязки каждый день. Кирью едва слушал, пока его грудная клетка пульсировала.※ ※ ※
Нишики хотел увидеть его убежище. Кирью хотел пойти домой, но он не мог привести своего брата в это место. Было слишком много вещей, которые пришлось бы объяснять, и слишком много вещей, чтобы удержать это в секрете. Одна только мысль о них троих в одной комнате заставила желудок Кирью перевернуться. Но с течением дня становилось более и более неизбежным, и бóльшая часть его энергии ушла на то, чтобы выглядеть не обременённым пулевым ранением. Шагая по улицам со своим братом, он наблюдал за собой будто со стороны. Когда они вышли из поезда на станции, он мельком взглянул на колонну, к которой был прижат целую вечность назад, первый раз, когда когда он переключился с агрессивного раздражения на агрессивное влечение. Это произошло так быстро. Стоило выдернуть их из обычного ритма событий в Камурочо, и прошло всего пара дней разговоров и потасовок, чтобы Кирью мог осознать, что он чувствовал глубоко внутри при каждом брошенном ему вызове: ножом, или битой, или кулаками в кожаных перчатках. Они вышли со станции и с дурным предчувствием Кирью осознал, что до сих пор так и не знает точного пути домой от поезда. Он лишь раз шёл домой в одиночестве отсюда, и потерялся. Так что Кирью вёл их блудным путём, на котором, к большому облегчению, он нашёл супермаркет, где покупал пиво, бинты на них двоих и медикаменты от простуды. Нишики прокомментировал на первом круге, что они тут уже проходили и Кирью пожаловался, что память подводила в виду ранения, в то время как мысленно подумывал дать ему фору в ещё час-полтора. Всё, чтобы отложить поход домой. Как он мог объяснить обстановку и то, что там происходило? Правда не была подходящим вариантом. Он не был уверен, что брат сразу же всё поймёт, особенно учитывая, что он не мог уложить в слова всё то пламенное и неохватное, что чувствовал. Тупая ноющая боль охватывала его поверхность его черепа, будто всасываясь в сами кости. Они дошли до дороги к дому. С каждым шагом пот выступал на его шее, а рёбра с болью сжимались. Нишики миновал дворовое ограждение, за которым Кирью потерял своё самообладание — где они сломили друг друга, только чтобы потом подходить друг другу ещё лучше — будто это был любой другой кусок земли. И он был. Ключ в замке, рука на двери. — Вау, он огромный! — сказал Нишики, когда они вошли в фойе. Он стянул обувь и ступил на татами, на котором Кирью однажды был на коленях, а затем на спине. Он ожидал неловкого восклицания, гадая, что он должен сказать. — Не могу поверить, что это всё для тебя одного. Заставляет меня хотеть остаться подольше, так нечестно, — голос Нишики из кухни эхом раздавался в тишине дома. Кирью нахмурился и заглянул за угол. Не было ничего неуместного. Ни фильмов, составленных у телевизора, ни карри на плите на попозже, ни разбросанных футонов и одеял. Комнаты выглядели так же, как Кирью вошёл в них первый раз, будто дом принудительно обновил себя. Тревога холодом растеклась по его внутренностям. Навязчивый страх, который он сдерживал с тех пор, как проснулся в одиночестве, теперь перерос во что-то значительное. Кирью медленно поднялся наверх, размеренно дыша в такт движению тела. Он добрался до самого верха, где дневной свет падал из окна на первозданный, пустой татами. Единственное доказательство, что он здесь обитал — его сумка, открытая, но нетронутая с момента, как он оставил её в углу. Другой сумки не было. Когда он спускался обратно, Нишики стоял в практически абсолютно чистой гостиной, будто противопоставление его старому миру и новому, и Кирью почувствовал, что всё возвращается к обычной норме. Его старая жизнь была сильнее, чем эти хрупкие моменты, выстроенные в этом доме, и будто чёрная дыра, они втягивали всё в себя, пока не осталось ничего, что могло бы напоминать об их существовании. Нишики повернулся к нему и нахмурился. — Эй, эй, тебе надо присесть. Ты не очень хорошо выглядишь, — он позволил опустить себя на подушку на полу, и Нишики пошарил на кухне, вернувшись с горячим чайником. Его тон наполнился предостережением, когда он увидел Кирью. — Ох, Кирью, бро, что такое? Кирью прижал ладони к влажным глазам, укрываясь. — Просто больно.※ ※ ※
Следующим днём Кирью вяло проснулся под нетерпеливую настойчивость Нишики, готового исследовать маршрут, который он подготовил, и удерживающего Кирью от впадения в меланхолию. Его сон был отрывистым и болезненным, но он предпочёл бы пойти с суетливым Нишики, нежели сидеть в одиночестве с дырой в груди. Нишики помогал Кирью подняться на ноги в течение нескольких дней с кровотечениями, болью, сном и, в конце концов, комфортом. Им уже не так часто удавалось проводить столько времени вместе, и Кирью осознал, что скучал по этому. Даже Нишики выглядел более беззаботным, нежели в Камурочо. Его слова воспринимались легче, когда они не конкурировали в открытую. Кирью чувствовал себя сильнее с каждым днём, ближе к тому, как чувствовал себя до Киото. Он умял вглубь чувство, будто что-то ускользало из его пальцев каждый проходящий момент, полный решимости не думать об этом в присутствии Нишики. Нишики хорошо его знал, и Кирью не смог бы укрывать что-то, над чем думал бы постоянно. С Нишики у руля Кирью мог расслабиться и перестать принимать решения. Снова пребывать в пассивном покое. Они поднимались на длинный холм к знаменитому храму* на вершине, разрабатывая лёгкие Кирью и останавливаясь на полпути, чтобы полюбоваться видами и воздать должное размашистому кладбищу. Они облокотились на деревянные перила, наблюдая море оранжевых и красных осенних листьев. Кирью стоял в очереди посетителей за родниковой водой, стекающей по горе в пруд храма, пока Нишики флиртовал с девушкой внизу в ожидании него. По пути назад, они натолкали в себя бесплатных сладких, рыхлых яцухаши* из магазинчиков, выстроившихся вдоль дороги. Нишики поднял сумку сладостей. — Не думай, что это считается за сувенир, раз уж мне пришлось самому пройти весь этот путь. — Я ничего больше не куплю тебе. — Чего? Жмотина. Они возвращались в город и наткнулись на уличный фестиваль. У Кирью почти не оставалось сил, но это был последний день Нишики здесь, поэтому он просто смирился. Путешествующая натура этих фествивалей зачастую значила, что собирались на них не менее бродячие зеваки. Когда он был моложе, он знал, что они были в городе, когда ночь резко разрывало гулом уличных гонок и ревущих двигателей. Кирью разглядывал коллекцию мото-байков, укрытых за стендами, где курили сотрудники фестиваля в расписных куртках. Они инстинктивно подняли головы, чтобы посмотреть на него,но Кирью уже уходил прочь от потенциальной битвы медленным шагом раненого зверя. Кирью притормозил перед стендом с холодным оружием, тщательно высматривая что-то настоящее, пока Нишики болтал с владельцем. Слишком вычурные, несбалансированные, броские. Большинство из них были декоративными, но даже настоящие были на том же уровне, который предпочитало уличное быдло — оружие, которое продержится три удара, прежде чем рассыпется в хлам. Он в нетерпении топтался на месте, когда Нишики повернулся к нему. — Он говорит, что у него в подсобке есть что-то хорошее. Не помешает прихватить что-то для твоей защиты. Кирью пожал плечами и последовал за ними в частный тент за углом. Владелец открыл витрину с мелким, компактным оружием. — Вы, ребят, к такому готовы? Выглядите как-то молодо, — владелец был лысым и с большими усами, в чёрной, усыпанной шипами, байкерской кожаной жилетке поверх рубашки с длинным рукавом. — Ну пожалуйста. Мой приятель тут с дырой от пули в груди стоит, — без необходимости хвастал Нишики, в то время как взгляд Кирью остановился на ноже. Он поднял его и оценил вес в руках. — О да, эта красавица. Идеально сбалансированная, дай, покажу, — мужчина взял и снял чёрные лакированные ножны, обнажая сияющий танто, легко подкидывая его в руке. Рукоятка была окаймлена розовыми и красными цветами. — Я возьму его, — обнаружил себя сказавшим Кирью. — Немного деликатно для тебя, — осудил Нишики. Он держал нож в руках и выглядел так, будто хотел подкинуть его, но не был уверен, как. Нишики убрал его в ножны и протянул обратно в его руки, когда они присоединились к толпе. — Но нож это нож. Кирью промычал и убрал пакет во внутренний карман пальто, чувствуя себя глуповато. Ряды крошечных бумажных фонарей украшали дорогу, ярко освещая ночь ностальгическими красным и оранжевым, пока они пробивались через толпу. Они остановились у храма в конце пути, где находилась большая сидящая статуя. Кирью безучастно уставился примерно туда, где, по его мнению, было лицо статуи, скрытое темнотой и деревянными планками, ограждавшими её. Он не мог понять, что за бог сидел здесь. Он вздрогнул, вырванный из мечтаний дребезжащим звоном храмового колокола, когда Нишики потянул белую с красным плетёную верёвку. Он сложил ладони и поклонился. — Пожалуйста, пригляди за Кирью, пока его глупая задница остаётся в полном одиночестве в Киото, вместо того, чтобы поехать домой со своим братом. Кирью смерил Нишики уставшим взглядом. Он просто волновался о нём по-своему, но Кирью всегда думал, что колкости Нишики могут быть достаточно острыми, если он не был в настроении их парировать. — Ты не должен говорить это вслух, если хочешь, чтобы это сбылось. Нишики пожал плечами и отступил назад с улыбкой. — Я просто предположил, о чём ты должен помолиться. Кирью наклонился к верёвке и нерешительно ухватился за неё. Чёткость его мыслей разом испарилась, оставив его с туманным страхом, который он пытался сдерживать с момента ранения, будто садовник, не успевающий срывать сорняки. Он просто не мог уместить этот страх в слова — это не было простым интересом, того, сможет ли он вовремя восстановиться (вовремя для чего, он сказать не мог, как и подумать над этим), или он совершал ошибку, допустив всё это, или вовсе мог бы поступить иначе. Это были смешанные чувства, которые отягощали его внутренности и делали конечности тяжёлыми и ватными; но, по крайней мере, он мог отследить корни этого до презренной дыры в его груди. Кирью дёрнул верёвку, сложил руки и закрыл глаза. Он надеялся, что простой сантимент желания исцелить эту зияющую страхом дыру достигнет до какого бы то ни была бога, который слышал.※ ※ ※
Кирью беспокойно повернулся на футоне. Его спина и грудь ныли нарастающим пульсированием и он израсходовал обезболивающее за день, а это значило, что единственным вариантом сна был сон на левом боку или левой половине живота. Он не мог найти золотую середину между жарой и холодом, поэтому продолжал раскрывать и накрывать одеялом конечности в бесконечном недовольстве. — Кирью, — раздражённо протянул Нишики с соседнего футона. — Тут пиздец, как холодно, а ты лежишь с половиной тела наружу. Что тебя грызёт? Ты какой-то странный последние несколько дней. Он думал, что они хорошо ладят, но оставалось ещё множество вещей, которые он скрывал от Нишики и уже не было способов избегать неловкость, которая возникала из-за этого. Но было кое-что, что он мог сделать в этом случае. Кирью подумал над тем, что собирался сказать, чтобы при этом остаться тактичным. И он определённо старался, но всё, что в нём было на данный момент, было реальным вопросом. — Тебе нравится Юми? — в конце концов Кирью не удосужился проявить тактичность. Нишики, который и без того лежал бездвижно, застыл окончательно. — Это не то, что я... к чему это вообще? — Всё в порядке, если нравится. — Я не сказал, что нравится. — Но если нравится, это никак не отразится на нас. Нишики развернулся, чтобы посмотреть на него; прошёл момент. — Окей, — он долго смотрел на Кирью, пододвинувшись, чтобы полностью уделить ему внимание. Прежде, он никогда бы не поднял эту тему. И он всё ещё любил Юми, но это чувство изменилось. Это не было среди первых тем на фоне всего произошедшего. — У меня было время подумать, — сказал Кирью. — Без шуток, — Нишики потёр шею, выглядя дико дискомфортно. Даже не смотря на то, что последние пару недель Кирью провёл в изучении новых вещей о себе, он осознавал, что абсолютно не уделил Нишики времени на акклиматизацию. Так что Кирью решил, что хотя бы краткая версия этого разговора должна стать залпом для последующих, которые, как он надеялся, приведут к взаимопониманию между ними. — В любом случае, вы оба важны для меня. Даже если вы начнёте встречаться. Это всё, что я хотел сказать. — Окей. Вы оба тоже важны для меня, — Нишики медленно, с осторожностью согласился. Кирью уставился в потолок; Нишики тоже. Они разделяли мужственное молчание, которое обязательно следовало за эмоциональным откровением между двумя братьями. Затем Нишики вгляделся в него с полной силой за всё время на протяжении их отношений, и спросил: — Кто эта девушка? Кирью бросился перебирать в голове всё, что он мог раскрыть с осторожностью, чтобы не отвечать на миллиард последующих вопросов. Он пытался быть честным, но он не был готов к этому разговору. Он тщательно взвешивал своё решение, что делал очень нечасто; у него заканчивалось терпение и ему хотелось пуститься вперёд, полагаясь лишь на интуицию, чтобы успешно провести этот разговор через минное поле. — Не девушка. Но у меня есть... друг. Я думаю, он злится на меня. — Я не злюсь на тебя? — Другой друг. — У тебя есть другие друзья? Если бы у Кирью была свободна рука, он бы запустил подушку через всю комнату, но за неимением остановился на пристальном взгляде. Нишики хихикнул и потянулся. Он был рад, что они смогли возобновить разговор с такой лёгкостью, когда первой части этого разговора они оба опасались по большей части десять лет. Это казалось ничем, стоило только начать. Кирью предстояло бороться с опасениями нового разговора, но он надеялся, что, когда будет готов, это будет настолько же легко. — Он в курсе, что произошло? — Да. Не говорил с ним с того момента. Нишики покивал с внезапным пониманием. Он нерешительно потёр лицо, будто собирался сказать что-то ещё. — Ты знаешь, моё сердце чуть не остановилось, когда я услышал об этом; даже не смотря на то, что Казама сказал мне, что ты в порядке. Внезапно появилось множество... знаешь, этих жутких «а что, если», витающих в мыслях. Что если пуля задела сердце, и что, если он не восстановится до конца. Он даже не думал о том, как Нишики говорил это; это казалось таким нормальным. Он смотрел, как его друг поднял что-то невидимое с угла подушки и пригрел у сердца. Они всегда в чём-то соревновались, и иногда дела обострялись, но он всё ещё был его братом. — Извини. — Заткнись, чувак, — мягко рассмеялся Нишики. — Это ж не то, что ты прыгнул прям под пулю или что-то такое. — Д-да. — Я имею в виду, что люди могут становиться странными, когда кто-то из их близких внезапно выходит из строя. Не я, потому что я эмоционально уравновешенный, но другие. Как твой друг. Кирью позволил этим словам погрузиться в него глубже. Был ли Кирью близким для него? Всё ещё было столько много всего, чего они не знали друг о друге. Но он знал мелочи, такие, как: как звучал его смех, когда он уже не находил сил смеяться. Или как выглядела его кожа, пока заживала от синяков, от начала и до конца. Как он переживал болезнь. По каким-то меркам, они были близки. Он сокрыл эти мысли от Нишики и непринуждённо продолжал. — Ты считаешь себя эмоционально уравновешенным? Нишики изобразил кидание в него подушкой. — Да, смейся над этим, падла, ты чувствуешь себя прекрасно. Твой друг определённо в ужасе — он знает, что ты якудза? Может, он даже не знает, что ты тот парень, который получает пули, как издержки профессии. Или что он тот парень, который примет пулю за него. Кирью думал об этом коротком моменте, начиная тем, как Джуниор поднял на него пушку, заканчивая его мыслью, что он не сможет добраться до него вовремя. Его грудь болезненно сжало. Он предотвратил худший вариант развития событий, но Маджима, вероятно, переживал свою версию худшего варианта развития событий. Или, по крайней мере, второй худший, учитывая всё чувство вины. Он даже говорил Кирью, что это то, о чём он переживал, в их немногословную ночь спора. — Ох, — пробормотал Кирью. Нишики снова забрался под одеяло, натягивая его на плечи. — Звучит, будто у нас какой-то прогресс сегодня. В любом случае, хватит на сегодня тяжёлых разговоров перед сном, доктора нет. — Спасибо, — Кирью улыбнулся. — Ты такой взрослый для своего возраста. — Ты всего на три месяца старше, чем я, заткнись. Кирью решил, что он выследит его и докажет, что с ним всё в порядке и, возможно, они могли бы вернуться к тому, что было. Его веки наконец потяжелели, пока он успокаивал себя этими мыслями.※ ※ ※
Нишики и Кирью стояли, снова, на станции перед воротами в секцию экспресс-поездов. Суматоха и суета были такими же, как в Токио, но образ мышления Кирью теперь отличался. Толпа людей не казалась безликой; просто занятыми своими жизнями, своими драмами. Никто не смотрел на них нервно, они просто выглядели, как двое прощающихся друзей. — Ты будешь в порядке здесь без меня? — но в насмешке Нишики скрывался настоящий вопрос, на который он не хотел отвечать. Так что он просто согнул руку, и его бок уже не болел настолько сильно, насколько раньше, и кивнул. — Определённо. — Кирью, я скажу ещё раз. Просто возвращайся со мной. Я оплачу тебе билет. — Я уже сказал нет, — Кирью помотал головой. Это было равносильно ходу, который они не могли сделать одновременно. Нишики собирался что-то сказать, затем остановился, и похлопал его по здоровому плечу. — Что бы с тобой не происходило, ты справишься. Ты всегда справляешься. Хочешь, я поищу твоего друга и немного вопну в него чувства? Кирью не думал, что это хорошо закончится для обоих участников, но оценил сантимент. Однажды ему придётся поговорить обо всём этом с Нишики, он был у него в долгу. Он поднял руку и они похлопали друг друга по спинам. — Увидимся дома, — сказал Кирью вместо ответа. Лицо Нишики растянулось в улыбке. Он помахал, развернулся, и Кирью наблюдал, как он исчезает в толпе. Кирью запрыгнул на поезд до Юогавы.