Пламенное небо

Сюэ Ян отмечал, что сегодня её внешний вид куда серьезней и сдержанней, нежели раньше. Хотя нет, куда точнее было бы сказать, что сегодня её платье куда серьезней и сдержанней, чем обычно она сама. На Ямамото было очень красивое боевое платье с закрытым воротом под шею, на талии подпоясанное таким же чёрным поясом, от которого вниз струилось множество полупрозрачных лент, что приходя в движение завлекающе извивались, просто услада для глаз. На груди золотыми нитями была вышита эмблема с переплетающимися драконами, их тела так же оплетали и рукава, вплоть до самого верха, где огибая плечо их раскрытые пасти уходили чуть ниже уровня ключиц, и глядя на такое их расположение тут же появлялась ассоциация того, что, то ли они хотят достать до самой груди, то ли близки к тому, чтобы сойтись лицами друг с другом, будто намереваются коснуться в поцелуе или чем-то таком. Наплечники были выполнены в форме чешуек, вырезанных из золотых пластин, с них, немного покачиваясь при ходьбе, свисала бахрома из драгоценных изумрудов. — Мы идем сражаться? — будучи слегка взволнованным от такого её вида, спросил Сюэ Ян. — Вообще я хотела поохотиться с тобой на пару, или порыбачить, — улыбнулась она. — Но видя, как ты на меня смотришь, я понимаю, что с гардеробом я как никогда угадала. Будет большой растратой, если мы не привнесем в это место какого-нибудь воинственного изящества. Ты так не думаешь? — В сравнении с тобой я как блеклая тень, отбрасываемая изваянием из драгоценного камня. Ямамото полуобернулась на него, улыбка её стала мягче. — Это не так, — довольно нежно сказала она. — Если бы Чжи Шу в последний момент не передумал, я бы сейчас отправилась воевать, поэтому я так одета. С другой стороны, пока этого агрессора нет, мы можем вволю насладиться дивным видом и спокойно изучить парочку новых приемов. При тебе нет меча, не так ли? — У меня его вообще нет, — скривился Сюэ Ян. — Я жду, когда наконец получу его. — И, видимо, от своего лаоши? — уточнила она, открыто сделав нажим на слове «своего». Сюэ Ян предпочел промолчать. Быть учеником такого человека столько лет и всё еще не заслужить от него милость в виде личного меча было почти что позором, поскольку меча не удостаивались только те ученики, которые были безнадежны, а пока они являются таковыми значит им перепадут лишь тренировочные мечи. Через год после их знакомства Сюэ Ян уже тогда понял, что Чжи Шу не спешит давать ему личный меч, поэтому юноша наотрез отказался носить при себе те, что ковались для общих тренировок и были, грубо говоря, полапаны каждым, из-за чего он раздобыл себе кинжалы и ножи, и при себе же их и носил. Он очень не любил делиться или смотреть как трогают его, что уже говорило о том насколько ревностно он оберегает свое. — Ты искусный фехтовальщик и потрясающий человек, — предугадывая мрачность его мыслей, начала Ямамото. — Он не дает тебе меч по другой причине, Сюэ Ян. Чжи Шу хочет, чтобы это был могущественный меч, способный синхронизироваться с потоками твоей Ци, а она у тебя, как ты знаешь, переплетается с некроэнергией. Мечи путей света не выдерживают подобного соседства, а для того, чтобы создать меч уровня некро, нужен металл, добытый, скажем, в Стране Желтых Вод или же в сумраке. — Почему? — Потому что земной металл не выдержит силы некроэнергии, как младенец не выдерживает всепоглощающей полноты осознающей себя души. Нужен либо постепенный рост для развития, либо изначально родиться во взрослом теле, понимаешь? Форма должна соответствовать содержанию или даже превосходить её, дабы дать больше пустоты. Ты знаешь для чего нужна пустота? Сюэ Ян отрицательно покачал головой. Для него пустота была синонимом кошмарного опустошения, что несет лишь боль и страдания. — Опустошение себя позволяет человеку «втянуть» свое внимание извне внутрь, сохраняя серединное состояние, убирая перекос в одну сторону — ориентацию на внешнее. Такое «втягивание» внимания внутрь позволяет сохранить остроту восприятия и осознанности. Смысл не в том, чтобы опустошить себя и наполнить чем-то взамен, а чтобы постоянно оставаться пустым и получать пользу от вечных перемен тяжкого бремени этого бытия. Тебе стоит помнить, что суть опустошения себя не в том, чтобы ничего не делать и ничего не чувствовать, а в том, чтобы очистить внутреннее пространство для осознания, обратить свое внимание на изначальную природу своего духа. Успешно достигнув этого ты начинаешь чувствовать и познавать себя, и действовать исходя из своей изначальной природы, реализуя свой подлинный потенциал. Пока она говорила они ни на секунду не прекращали своего движения. Уходя вглубь прилегающего к территориям Ордена леса, что уходил на восток, то есть в положительные земли вдали от Луаньцзан, энергия этих мест была более чиста и спокойна, однако женщина вела его именно вглубь, туда, где высоко поднимался бамбук. Будучи ростом в несколько метров он не давал солнечным лучам достичь земли, из-за чего всё казалось чуть затемненным и чувствовался холод. На самом деле день был далеко не безоблачным и скрывшееся за облаками солнце бросало куда более глубокую тень на этот лес, а цветовое содержание его глубин в свою очередь привносило уже свои оттенки. Из-за влажности, вызванной протекающими в этой местности источников, лес наполнялся бледно-голубым туманом, что оплетался вокруг бамбука, порой изящными завитками накладываясь на его остроконечные листья. Чем дальше они заходили, тем более желанным для Сюэ Яна был этот лес. Юноше казалось, что не он входит в лес, а лес входит в него, постепенно проникая под кожу вместе с медленным неспешным дыханием. Он попытался воспротивиться словам Ямамото, заявив, что чувство пустоты не может считаться гармоничным, поскольку не дает наполненности. На эти его слова женщина зло сжала зубы, словно бы услышала несусветную чепуху, которую ей впаривает рыночный торгаш, пытаясь спекулировать наличием умных слов. Она постаралась ответить не прибегая к идиомам, объяснив, что без пустоты не может существовать наполненность, ибо в пустоту, которая порождает созидающее и созерцающее, то есть энергию, и, как следствие, души стекает сам Путь, словно дождевая вода в реку. Стекает то, что происходит во временном потоке человеческой жизни, всё, что его окружает и имеет влияние. Становится возможным объемно осознать смысл происходящих перемен, чувствовать дыхание Жизни, видеть ее знаки и подсказки. Не увидев на лице юноши иных эмоций кроме уже немого (он всё же побаивался гнева Ямамото) несогласия, женщина с тяжелым вздохом принялась пояснить иначе. — Тридцать спиц в колесе сходятся к втулке, середина которой пуста, благодаря этому и можно пользоваться колесом. Когда формируют глину, изготавливая из нее сосуд, то делают так, чтобы в середине было пусто, благодаря этому и можно пользоваться сосудом. Когда строят жилье, проделывают окна и двери, оставляя середину пустой, благодаря этому и можно пользоваться жильем. И потому наполнение — это то, что приносит доход, а опустошение — это то, что приносит пользу, — она внезапно остановилась и закатив глаза недовольно проблеяла: — Трактат «Дао Дэ Цзин», страница 696, абзац второй. Сюэ Ян не удержался и прыснул со смеху. Ямамото была убежденной буддисткой и не очень положительно (а это очень мягко сказано) настроенным на Поднебесную человеком, а Дао было как раз китайским учением, и не просто учением, а стилем жизни. — Я ненавижу всё, что связано с Поднебесной, — продолжала кривиться она, — но буддизм, к моему сожалению, тебе не очень подходит. Он гораздо мягче, и рассчитан на людей преодолевших барьер неспособности противиться даже слабым зачаткам гнева, а ты, мой друг, всё так же агрессивен. Но по большей части я переступаю через себя сейчас потому, что четко вижу, чем именно нужно наполнять твою очаровательную головку. Даже эти проклятые даосы и те говорят, что каждое учение как свет — одних сожжет, других согреет, а третьих вознесет, поэтому выбрать нужно именно свое. Ох уж эти проклятые даосы, сколько их существование принесло Ямамото проблем. Если она не пила, не курила и не проводила время в домах ночных цветов, то другим любимым её занятием было переругиваться с даосскими священниками, а порой даже драться с ними. Даосы, вопреки убеждениям, не были старцами, что с утра до ночи не отрывают глаз от священных трактатов, они одинаково совершенствовали как дух, так и тело, а если тело сильно, значит кто-то не один раз получал по щам. Собственно, во многом именно так она и познала их боевое искусство, изрядно потрепав учёных мужей своим. — Итак, дыхательные техники, — продолжала она. — Для человека, что слаб в терпении и самоконтроле, а его боевое искусство во многом зависимо от внутреннего огня, что разжигают темные волнения, будет полезна такая практика как Ян Шэн Фа — метод взращивания жизни. Чем чаще, поверхностней и сбивчивей дыхание, тем сердце работает более активно, а значит мозг, в свою очередь, будет склонен к перевозбуждению. Ян Шэн Фа направлен на базовую проработку тела, что плавно перетекает в контроль над энергетической системой. Многие люди не понимают, насколько важно уметь правильно дышать, как и не предают этому значения. Если уж глоток воды, сделанный невнимательно, способен убить, то почему же неправильное дыхание, что так же подразумевает перетекание бесплотной воды (кислорода) в тело остается без должного внимания? В практическом даосизме существует огромное количество дыхательных техник, предназначенных как для лечения болезней, так и для накопления и контроля движения энергии. Дыхание может влиять как на эмоции, так и на физиологию тела и некоторые его химические реакции. Мы можем легко проследить зависимость между дыханием и нашими чувствами, например, когда человек испытывает злость или негодование, то его дыхание в это время поверхностное и быстрое, а когда человек умиротворен, то дыхание будет спокойное и более глубокое. Сюэ Ян понимал, почему она делает такой уклон на практикующую сторону даосизма. Ямамото была заинтересована в том, чтобы укрепить разум и тело Сюэ Яна, ибо буддизм больше был направлен на душу, а для души нужен покой, отсутствие волнений и стремление к неподвижности тела, что достигается постепенно, сосредоточенно и не спеша. Сюэ Ян был упрям, сломлен, и единственной опорой его воли было непоколебимое желание нового создания себя. Очень сильного себя, если уж на то пошло. Это было его желание, которому он не мог и не хотел перечить, это была цель его жизни, как и месть всем своим врагам. И Ямамото видела это, видела эту дерзкую непреклонную волю, что способна свести его с ума, если не вмешаться в процессы души и тела. Сердечная природа (Син) и жизненная природа (Мин) нуждаются в балансе, равновесии и культивировании. Если уделять внимание только Син, не уделяя внимания Мин, то продвижение будет ограничено возможностями тела на физическом и энергетическом уровне. Если заботиться только о Мин, то тело начнет ослабевать и разрушаться, после чего и вовсе умрет. К сожалению, из-за ущербности поруганной, исполосанной множеством шрамов, как и его спина, души, Сюэ Ян уделял наибольшее свое внимание именно физической природе, стремясь к обретению силы (практики с некроэнергией не в счет, ибо они сами по себе разрушительны, хотя и имеют духовную природу). Сочетание чудовищной силы и низкой нравственности было наихудшим вариантом того, что он мог с собой сделать, ибо утратив способность держать контроль сила поглотит его, и он уже не сможет успокоиться — она будет искать выхода, разрушая его разум и сердце, поработив их, а выход, как известно, сперва проявится через избыточное насилие, потребность в постоянном разрушении, а после и вовсе к искажению Ци, когда эфир его тела сам в буквальном смысле пробурит себе дорогу через плоть и выльется наружу. Вот почему она так стремилась соединить его боевые практики с духовными, (которые были бы лишены насилия и жажды быть непобедимым), что путем физического продвижения были бы способны влиять на душу, успокаивая и уравновешивая её. Почти два года она заставляла его всерьез практиковать слияние боевого искусства и духовного равновесия, заставляя его выполнять движения, которые были максимально естественны и гармоничны с природными силами, не вступая с ними в соперничество и обретая не только физическую силу, но и духовное самообладание. Основная идея была в раскрепощении зажатого в тиски гнева и ненависти духа, включая глубокую внутреннею работу с энергией и сознанием. Сюэ Ян должен был научиться двигаться в любой ситуации, даже если это был бой, так, чтобы не впадать в крайности, держаться середины. Простыми словами, Ямамото в буквальном смысле переорганизовывала искривленность его духовной природы, её самую сильную ущербность — неспособность сохранять контроль. Когда Сюэ Ян по причине излишнего темного волнения впадал в буйство он уже не мог остановиться, и изживал не только своих недругов, но и себя самого. Костью в горле этого обучения было то, что юноша синхронизировал себя с темной Ци, и именно она туманила его разум, направляя чувства в темное русло. Ямамото уже давно заметила, что когда Сюэ Ян спокойно упражняется с мечом, его движения всегда содержат какой-то ритм, и вскоре она поняла, что это был ритм танца, где основной упор делался на гибкое фехтование мечом, который проникал собой в ветер, при этом лезвие не касалось ни падающих листьев, ни лепестков, ни одной снежинки. Сюэ Ян огибал их, а огибать — значит подстраивать свой ритм ритму ветра, соответствовать ему. Его тело погружалось в эти потоки, глаза были закрыты. Он вверял себя ветру, позволяя ему двигать себя, передавая основной вес ощущений не на тело, а на эмоции, на духовную сферу. Когда это происходило он мог забыться настолько, что попросту переставал осознавать себя. Он сам становился ветром, из-за чего движения его тела походили на танец, и это было прекрасно. Это уже было не фехтование, это была потребность к синхронизации себя с чем-то, что наполнит тебя и опустошит одновременно. Это была потребность быть частью чего-то, принадлежать ему… Тогда-то он и начинал правильно дышать, минуя все стены внутреннего сопротивления, а если точнее начинало дышать что-то внутри него, что-то, что безумно стремилось к слиянию с, как она думала, другим носителем души. — Итак, помогающий укрепить мышечный каркас Синъи-цюань. Это внутренний стиль, имитирующий внешние формы и внутренние качества двенадцати животных во время боя. Насколько я поняла, во время ближнего боя на средних дистанциях ты неплохо практиковал стиль тигра, змеи и журавля, однако будучи узколобым дерзким упрямцем ты сбивался с любого ритма сразу же, как только тобой завладевала жажда разрушения. Журавль и змея довольно гибкие, а потому нуждаются в большей концентрации. Ты слаб для змеи, недостаточно терпелив для журавля, однако стиль тигра даст тебе больше преимуществ для резких агрессивных выпадов. Я видела, как ты прибегал к ним задолго до того, как мы соблюли договорённость таких наших встреч. Могу я узнать кто был твоим учителем? Сюэ Ян не мог ей ответить, так как еще в сумраке фехтованию его обучали Жнецы и Сюань Юэ, а ближнему бою его обучал Лунъю, который успел передать ему технику лишь трех из двенадцати животных. Как и Ямамото оборотень тоже уловил, что из-за причиненного ущерба душе, стили боя, в которых основой выступает поддержание самоконтроля не были его сильный стороной, скорее слабой, поэтому техника обучения должна была соответствовать именно сильной стороне Сюэ Яна, и этой стороной оказалась скорость, гибкость и упрямство. Синъи-цюань являлся самым «агрессивным» среди других «внутренних» направлений ушу. Особенность его заключалась в активности и динамичности, движения в основном компактно собраны и прямолинейны, Синъи-цюань был очень эффективен для реального поединка. Множество боевых искусств можно условно разделить на внешние и внутренние стили. Внешние стили делают упор на отработку техники и укрепление физического тела, внутренние стили делают ставку на накопление Ци в теле. Вопреки опасности лишь разжечь жажду к превосходству, Лунъю выбрал тогда это направление, потому что уже знал правду о заговоре, и он счел необходимым как можно сильнее вооружить юношу силой, но, к сожалению, не успел передать ему все свои знания, так как был изгнан, а после убит. Ямамото же сделала ставку именно на внутренние стили под маской внешних, что помогло ей слегка одурачить совершенно не знакомого с этой терминологией Сюэ Яна. Да, Синъи-цюань внешне «агрессор», но на самом деле большое значение придавалось именно развитию Ци, если не прибегать к поиску именно силы, а потому это внутренний стиль. Целью являлось управление циркуляции Ци и выведение Ци на более высокий энергетический уровень, а также необходимость спокойного и умиротворенного ума. В итоге начав изучать, как он думал, лишь технику ведения боя, Сюэ Ян сам того не зная собственными силами корректировал свою внутреннею гармонию, поскольку плавное течение движений приучило его следить за ритмом, а значит лишило его возможности возжелать превосходства. Он интуитивно учуял в этой технике схожий с танцем ритм, и хотя стратегия боя была больше активна, чем пассивна, ощутив и переняв на себя ритм он уже не мог отвлечься на земные желания. Он начал жаждать обладать ритмом, а не превосходством, а чтобы этого достигнуть он, сам того не осознавая, держал равновесие и контроль. Пока Сюэ Ян тренировался, Ямамото почивала на лаврах своего острого и проницательного ума, попивая вино сидя на камне. — Каких личностей неразрывно связывают с Синъи-цюань? — как бы про между прочим спросила она, на деле же желая проверить не собьется ли он с ритма. — Кого связывают с основанием этого стиля? — Дамо и Юэ Фэй, — без какой-либо задышки, на одном выдохе ответил Сюэ Ян. — А их предыстория? — Дамо создал трактаты и системы упреждений в Шаолине, а Юэ Фэй, будучи полководцем и военачальником, разработал систему военной подготовки солдат своей армии. Он ответственен за теорию Синъи-цюань. С другой стороны, есть задокументированные доказательства того, что стиль был создан Цзи Цзицэ на основе приёмов с копьем, которые ему передал безымянный бог, копье которого было способно извлекать души самих богов. Чем-то похожим владеет Чжи Шу, однако я сомневаюсь, что даже будучи полукровкой он рискнет навлечь на себя гнев Небес. Ямамото даже перестала пить вино. Но конечно потом вновь начала. Бог, владеющий копьем, о котором говорил Сюэ Ян, был не кто иной как Янь-ди, ставший демоном Тысячелетней войны, которого запомнили не как Бога Жизни, а именно как демона, разрушителя и чуму того времени. — И потом, — Сюэ Ян плавно остановил свои упражнения, и сдунув упавшую на лицо прядь волос с улыбкой сказал: — Ты же, я надеюсь, не считаешь меня за полного идиота, который, пусть и с опозданием, но всё же понял, что ты выдаешь Дао Инь, которое должно было подготовить меня к даосским медитациям, за Синъи-цюань, частично, но всё же. Техники боя, которые ты смешивала с контролем над дыханием были так хороши, что я решил не устраивать сцен, хотя долгое время ты дурачила меня, выдавая одно за другое. Ямамото поперхнулась вином и закашлялась. Раскрасневшись она широко распахнутыми глазами посмотрела на едва сдерживающего смех Сюэ Яна, который сейчас был доволен собой как никогда. — Но ты же не возмущался, когда именно «Синъи-цюань» помог тебе вывести плавную технику фехтования, взамен грубой и тяжелой, что ломала тебе руки, — слегка растерянно пробормотала она и отвела глаза. — Ха-ха, какое еще дурачество, ты о чем? Это всё даосы, я тут вообще ни причем! Начав жестикулировать, она спрыгнула с камня, и разругавшись повернулась спиной, пряча свой бегающий взгляд. «И всё же… — стоя к нему спиной, чтобы он не увидел её лица, взгляд Ямамото стал глубже, — что бы с ним ни происходило он всегда остается верен только себе, только своим убеждениям… Может ли это быть следствием того, что он оторван от первоисточника своей чувственной сферы? Если так, значит он должен быть верен тому, что этот источник оставил в нем, пока он сам думает, что верен исключительно себе. Нет, Сюэ Ян, лишь одного тебя нет. Есть «Вы»…» Все его попытки обрести духовное равновесие всегда выглядели так, словно два мира, теперь разделенные, изо всех сил пытаются обрести друг друга. Погружаясь в себя он неосознанно искал то, что ранее дополняло его ныне нарушенное равновесие, и его сердце успокаивалось лишь тогда, когда он каким-то образом пробуждал в себе крупицы того мира, которым раньше был. Сяо Син Чэнь всё еще жил где-то глубоко внутри него, так глубоко, что даже с помощью медитации Сюэ Ян не смог бы его обнаружить. Пытка, которой он подвергся, была сложнейшим ритуалом, и он бы не был им, если бы допустил, чтобы юноша вновь обрел прежнего себя. — Держи, — отцепив от пояса один из двух мечей, Ямамото бросила его Сюэ Яну. — Зря я, что ли, вложила в эту дурную голову столько своего усердного труда, чтобы сейчас какой-то мальчишка смел смеяться надо мной. Давай, покажи на что ты способен, удерживая идеальное превосходство. Меч был до невозможности легким (относительно обычных мечей), настолько, что Сюэ Ян не сразу и поверил, что он вылит из металла, но секрет был в том, что сам сплав был довольно тонким, и, кажется, проработанным еще и на магическом уровне. Это были мечи-близнецы с прямым лезвием и изящно отделанной рукоятью, нижнее отделение которой было инструктировано драконами, а с верхнего, свисая, покачивалась бахромная кисточка. Странно, но от лезвия совершенно не веяло духовной силой, будто это был пустой сосуд, который можно и нужно было наполнить обретением владельца. Похоже, у этих мечей не было своего хозяина. — Тебе определённо будет легче сражаться двумя легкими мечами, но я настоятельно рекомендую тебе этого не делать, а в самом крайнем случае использовать вариацию на копье — длинное лезвие с гладкой пластиной посередине, чтобы держать его. Она начала разговор уже в самом бою, когда привычно нападая первой сделала боковой выпад. Сюэ Ян с нарастающим возбуждением обнаружил, что благодаря этому действительно прекрасному мечу его руки совершенно лишены прежнего дискомфорта, и он наконец-то может двигаться так быстро, как только того пожелает. Он очень резво и сосредоточенно отбил почти десять прямых ударов меньше чем за пять секунд, и его дыхание при этом не сбилось с ритма ни на мгновение. — Почему? — Потому что в Поднебесной не принято сражаться на двух мечах. Все знают, что техника владения парными мечами принадлежит Империи Восходящего Солнца, то есть нам, японцам. Это мы успешно ведем бой двумя катанами, здесь же подобные техники не изучают намеренно. Ты выдашь в себе их кровного врага, поэтому о парных мечах и речи быть не может… Он был великолепен. Настолько, что даже сражаясь Ямамото не могла не отвлекаться на это живое произведение искусства. Сюэ Ян вырос, и его красота стала подобна пышно распустившемуся цветку, благоухание которого сводило с ума чувственное сердце. Она даже серьезно размышляла о том, что за него вполне можно было даже умереть, ибо только подлинная красота в этом мире стоила того, чтобы отдать ей последнее, чем владеешь — свою жизнь. Любовь была странной вещью. Никто особо не задумывался о разнице между «любить человека» и «любить чувства, которые вызывает этот человек», а потому люди в первую очередь жадно искали то, что пробудило бы в них эту сладкую чувственность, что была единственным способом ощутить прежде всего себя самого. А как иначе, если с самого первого дня жизни только они у себя и были, если только ты сам был инструментом своей же души, которая помогала созерцать этот мир. Будучи голодным и получив яблоко мы желаем не его, а то чувство, что нам подарит его поглощение. Если бы мы желали само яблоко, нам пришлось бы голодать, потому что мы бы не посмели использовать его как предмет утоления своих нужд, а желание любить — это потребность, жажду которой утоляет именно поглощение, наполнение, простыми словами использовать чужой ресурс дабы помочь своему. Но лишь созерцать, как оно висит на ветке, как его алая кожура сияет на солнце, чувствовать призрак его запаха, этой сладкой мягкости, в которую ты не вонзишь зубы — это вид уже любви. Он предполагает живое поклонение, стремление пойти за этим источником куда угодно, быть его волей и попросту забыть о своей. В глазах Ямамото Сюэ Ян был тем, кого хотелось сделать своим, кого не хотелось бы беречь, а скорее медленно срывать шипы с этой дерзкой розы, наблюдая, как её сопротивление постепенно ослабевает и упиваться этим, в процессе овладевая этим человеком так, чтобы разрушать эту волю, подчинять её себе. Сюэ Ян порой сокрушался тем, что несмотря на их отношения демон не проявляет к нему того внимания, которого юноша начал ждать почти сразу же, как они познакомились, когда Чжи Шу дал понять ему, что не оставит его, взяв под свое крыло. Сюэ Ян на самом деле не понимал, что из всех возможных людей именно Чжи Шу был тем, кто вопреки своим темным волнениям желал именно беречь его, а потому их близость была очень невинной, даже нежной. Когда-то такую же нежность ему дал другой человек, что тоже показывало насколько сильно они прежде всего были заинтересованы в нем как в человеке, а не в предмете воплощения своих ментальных и физических нужд… Мечи выпустили энергетические волны, похожие на яркие вспышки, и они разрезали бамбук, столкнувшись с ним. Их стволы издали треск, начав падать, и Сюэ Ян, стоя к ним спиной, скорее ощущал нежели видел, как они упали на землю подняв пыльное облако прямо за его спиной. Сюэ Ян отбивал её удары очень точно, с четкой последовательностью шагов, чувствуя себя как никогда хорошо, словно наконец-то обрел свою стихию. Меч был очень легким, но неимоверно сильным, и юноша едва ли не впервые вел свои атаки и строил защиту именно так, как хотел, а именно переключив технику боя в более легкую форму своих движений, опять же бессознательно воплощая в своем мастерстве искусство танца. Всё, что он делал, словно отражало в себе древнюю истину театра Кабуки: «Нет движения, кроме танца, и только так мы встретимся вновь…» Этот лес… его тишина дышала ему прямо в легкие, а высокие, близко прилегающие друг к другу стволы бамбука казались ему чем-то родным и близким. Он чувствовал, как постепенно растворяется среди них вместе с туманом, что одним своим присутствием бередил затаенные струны его души. Неожиданно, и вместе с тем очень естественно, они разошлись в стороны. Ямамото убрала меч за спину, его обнаженное лезвие почти касалось её одежды, а вот Сюэ Ян, которого явно настигло вдохновение, продолжил движения. Женщина задержала дыхание, когда поняла, что именно он делает. Это был танец меча, тот самый, который огибал падающие листья бамбука, вплетаясь собой в ветер; тот самый, который он успел передать Сяо Син Чэню и научить его прежде, чем потерял себя. Его движения стали похожи на циркуляцию энергий в огненной и воздушной Ци. В мгновения ока в юноше поменялось всё, даже взгляд, который из настороженно стал отстранённо-расслабленным, а мягкая нежная улыбка не сходила с его лица. Бамбук был для него словно куполом, который обеспечивал ему место действия для воплощения своего искусства, лезвие меча вторгалось в туманные скопления, и манипулируя с ними создавало внутри них слабые воронки, похожие на изящные воздушные завитки. И всё же это не была ласка. Это было затаенное пламя его души, яркое и обжигающее, невозможно притягательное, похожее на осязаемое желание его сердца. Действительно цветок, красота которого буквально взывает отдать ей свою жизнь, ибо если не ему, то ради чего еще умирать, ради чего еще хранить эту самую жизнь.

Я венчан в танце, я венчан с танцем, и нет душе покоя за пределами стихий, что кольцевали мое сердце, опутав красным взор любимого, в глазах которого познал я собственную жизнь…

Он начал считывать свои чувства словно стихи, не понимая, что им есть живое воплощение, облик которого выгравирован на дне его души, который взывает ему из туманных глубин гор, который ждет дня их встречи, пока не осыпятся лепестки цветов, вновь прокладывая дорогу от одного сердца к другому. Сердце, вышедшее из пустот сумрака, и сердце, в тени своей печали и страхов ожидающее его… они встретились весной, и судьба благоволила тому, чтобы вторая встреча тоже произошла весной. Об этом молился Сяо Син Чэнь, и к этому неосознанно взывал Сюэ Ян, полюбив весну как нежный трепет любви, вдыхающий жизнь в его измученную страданиями душу. «Если бы его родители были бы живы, они были бы не в меньшем восхищении, нежели я сейчас, — чувствуя, что вот-вот разрыдается от накрывших её чувств, думала Ямамото. — Ты подлинное воплощение искусства своей прекрасной души, они бы гордились тобой…» Внезапно его движения изменили свой ритм. Теперь это была скрытая агрессивность, затаенная хищность и настолько обжигающие взгляды, что по телу женщины мигом прошла благоговейная дрожь. Сюэ Ян чуть изогнулся, отвел руку в сторону, выпрямляя меч и посмотрел прямо в её глаза. Он был невероятен. Сложен, силен, грациозен, и настолько очарователен, что невольно сталкиваешься с проблемой, что с этим всем делать, ибо это была не та ситуация, когда много вкусного, а когда всё вкусное, всё! И ты не знаешь к чему подступиться, с чего начать, на каком куске жадно подавиться и умереть со счастливым выражением на лице… — Б… Богиня, — с дрожащим трепетом прошептала она, когда их взгляды сошлись. — Богиня, которую мы заслуживаем. Сюэ Ян, как ты можешь делать это так эротично, я не понимаю!.. Ты лишь посмотрел на меня, а у меня уже такое впечатление, будто у меня был секс. Я в экстазе… Услышав её слова Сюэ Ян едва ли не поперхнулся воздухом, возмущенно бросив на неё взгляд. Поверить в то, что этот человек лишь танцевал, а в душе смотрящего уже распускались цветы, одурманивая сердце сладким ядом, и что этот человек никому не принадлежал… нет, невозможно, быть такого не может! Всё существо Сюэ Яна буквально кричало о том, что он уже кому-то принадлежит, потому что не может человек не переживший любовное наваждение хоть в одной из жизней вести себя так, так… — Ты создан для любви, — вторя словам Чжи Шу, только уже с более веселым настроением, щебетала Ямамото. — Такая красота на тонком и физическом уровне… поехали со мной странствовать, а? Заберу тебя в Японию, оценишь местные виды, увидишь императорский дворец. Он очень красивый, большой, полон богатства и роскоши. Сюэ Ян лишь горько усмехнулся в ответ. Могла ли она знать, что этот дворец по праву должен быть его, и что он, будучи первым ребенком принцессы из главной клановой ветви является кронпринцем Империи? — Разве мое общество не принесет тебе проблем? — со смехом в глазах заметил Сюэ Ян. — Разве он отпустит меня? — Если согласишься, — игриво посмотрев на него, Ямамото улыбнулась, — я просто украду тебя у него, делов-то. — Еще чего, — явно набивая себе цену, с особой надменностью хмыкнул Сюэ Ян. — Я же мужчина, это я должен похищать! — Уф, вредный какой, — чуть сощурилась женщина. — А раз вредный, значит нужно проучить, потому что именно особо вредные чаще всего буквально выпрашивают, чтобы их наказали, потому то так себя и ведут. — Странно это слышать от человека, который позволил себя связать и покорно пришел в этот осиный улей. Не так ли, сэмпай? Уголки губ Ямамото чуть приподнялись. — Действительно странно, кохай. Была у этого парня плохая привычка в обращении использовать самые, пожалуй, низкоуравневые обращения к тем, чей статус и умения ушли так далеко, что звать их вот так просто верх самоубийственной беспечности. Чжи Шу для него был лаоши, Ямамото же была сэмпаем, и это обращение явно принижало их настоящий статус, однако кто будет обижаться на ребенка, которого вместо того, чтобы поставить на место, так и хотелось потрепать по голове, ожидая ответной теплой улыбки? А улыбки эти и правда были хороши, такие светлые, полные тепла и удовольствия… если, конечно, он не скалился и не горел в смеси темных насильственных эмоций. — Ну, мы немного отвлеклись от темы, — похлопав его по плечу, Ямамото жестом руки пригласила его насладиться неспешной прогулкой в этом поросшем бамбуком участке леса. — Раз мы заговорили о прекрасном после твоего обворожительного танца меча, то я питаю особую страсть к спектаклям. Однако прежде чем её голос зазвучал снова, Ямамото начала расслаблять тесемки и защелки своего тяжелого верхнего платья, а сняв его осталась в том халате, что надевалось под любое верхнее платье, то есть во втором. Верхнюю свою одежду она сложила, решив просто нести в руках. — Итак, если говорить об искусстве, то как же обойти стороной китайскую оперу или же японский театр. Со времен Троецарствия, самой первой, и, пожалуй, наиболее ранней была опера Цаньцзюнь, времён правления императора Сюань-цзуна, открывшего первую оперную труппу «Грушевый сад». Эта труппа находилась под персональным императорским покровительством. Их исполнителей, кажется, называют «Ученики Грушевого сада». Однако прекрасное мастерство, особенно театральное, достигается путем боли и страданий, ибо как еще прочувствовать то, что играешь. Может быть тебе известна самая популярная, и, пожалуй, наиболее древняя драматическая постановка, называющаяся «Государь прощается с наложницей»? Пока они шли, Сюэ Ян молча слушал её, частично перебегая вниманием на прекрасные побеги молодых листьев бамбука, однако расслышав вопрос тут же повернул к ней свое лицо. — «Государь прощается с наложницей»? — переспросил он. — К сожалению, не приходилось слышать. Я не слишком увлекаюсь оперой, мне её и в жизни хватает. И всё же… о чем она? — О самоубийстве, — ответила Ямамото, — самоубийстве влюбленных. Преданный своими войсками полководец, рядом с которым осталась его верная наложница… Когда они оба понимают, что конец неизбежен, наложница хочет умереть вместе с любимым, но он протестует, ибо это позор, если на поле боя рядом с ним падет женщина. К тому же, он до последнего не хотел её смерти, намереваясь отогнать её от себя, дабы хотя бы она могла выжить. Юй Цзы сожалеет, что не родилась мужчиной, потому что её женское начало не позволяет ей разделить последнее, что у неё еще есть — смерть рядом с любимым. Она молится, чтобы в следующей жизни она родилась мужчиной, дабы всегда быть подле своего возлюбленного… и молниеносно вытащив меч Сян Юя перерезает себе горло. — Перерезает горло? — спросил Сюэ Ян. Голос его, казалось, стал немного тише. — Не понимаю… Его дикая, упрямая, озлобленная воля никогда бы не позволила ему совершить самоубийство. Без разницы каковы причины. В этом он даже не вторил Чжи Шу, а сам был твердо убежден, что первое и последнее, что действительно можно потерять, что считалось бы потерей — это ты сам. Совершить самоубийство — это предательство собственной жизни. — Зачем умирать? — с улыбкой переспросил Сюэ Ян. — И зачем ты рассказываешь мне об этом так печально, это всего лишь опера. Ямамото стрельнула на него боковым зрением и тут же отвела глаза. — Да, — тихо сказала она, — всего лишь опера. Сюэ Ян призадумался. Настолько крайняя мера присуща либо очень сильным страданиям, либо непоколебимой решимости. В любом случае довести до подобного могут не только внешние события, но и другой человек, намеренно или не намеренно. Однако, что же он должен сделать, дабы у несчастного просто не осталось выбора… неужели это способ сбежать от тирана, такой себе отчаянный прыжок в неизвестность, которая видимо не так страшна, как как причина самоубийства. — А что… что делал полководец после того как она… — Прямо на его глазах наложила на себя руки? — улыбнувшись самим уголком губ, закончила за него Ямамото. — Перерезание горла это традиционно мужской способ самоубийства, особенно воинов. Женщины в основном вешаются… однако руки Юй Цзы не дрожали, когда лезвие меча скользнуло по её горлу. Это был смелый и вместе с тем отчаянный поступок. Когда Сян Юй понял, что Юй Цзы сделала, он немедля схватил окровавленный меч и вонзил его себе в живот. Эту оперу ставят по-разному, в зависимости от того, в какой части Поднебесной расположен театр. Слухи, как ты понимаешь, предают эту древнейшую легенду из уст в уста, а значит первоисточник давно утерян. Ну, тебе я поведала подлинник, так смотри не проболтайся кому. — Как например о том, что гейшами ранее были исключительно мужчины, а вы, женщины, их подло вытеснили, заняв их место? — гаденько улыбался Сюэ Ян. — Или что мужчины, отомстив, отняли у проституток-женщин двух наиболее почитаемых ими божеств Бэнтэн и Инари, что наиболее благоволили им и их профессиям, которых они играли замаскировавшись гримом и женским кимоно? О, или мне выстрелить тебе контрольным в голову еще более обнажённой правдой, что буквально украв у вас этих божеств (Инари был мужчиной, который и сам любил маскироваться под женщину, дабы соблазнять мужчин) они перенесли их на самое дно — в пошлые уличные представления для взрослых, которые вместо театра использовали обычные навесы с арендуемой площадью прямо посреди улицы, а еще лучше — на главной площади. Как смешно… Будучи мужчиной именно Инари является настоящим покровительственным божеством проституток Империи. Вокруг его храмов группируются такие публичные дома, что даже небо краснеет, словно отражает этот квартал красного в ночи света. — Ах ты, шакал, — грозно пробурчав это себе под нос, Ямамото устремила гневный взгляд на бесстыдного мальчишку. — Тебе не стыдно упрекать меня в том, к чему я вообще не имею никакого отношения? Неужто желаешь восстановить справедливость? Прекрасно, я одолжу тебе одно из своих кимоно. — Стать гейшей? — усмехнулся Сюэ Ян. — Раздвигать ноги за деньги еще куда ни шло, но эти женские платья… Ни за что! — Сейчас уже не то, что раньше, — задумчиво протянула Ямамото. — Когда-то в храме этого бога, что соблазнял мужчин и держал их сердца в магических цепях так, что околдовав их и их семьи не давал их детям вступать в брак, и они сами приходили в кварталы чувственных удовольствий, тем самым служа этому обворожительному шалуну, происходили такие, кхм, страсти, что словами не описать. Кстати, ты отчасти на него похож, такой же красив и горяч. — Чт..! — Жрецы и посетители его храмов славились не очень строгой нравственностью. Ежемесячно в этом храме с верующими проституировались более пятиста проституток, а так же сходились молодые девушки и юноши для этой службы. Как ты понимаешь, это религия чувственной сферы наслаждений, выходящая из синтоизма. В конце концов, где еще станут поклоняться двухметровому фаллосу как не в Японии? Точно, ведь когда на свет родились Идзанами и Идзанаги, они, как говорят легенды, танцевали вокруг огненного столба, устремившегося прямо в небо. Вообще-то перевод был неверный, и учитывая, что это была брачная церемония, танцевали они вокруг большущей статуи эрегированного фаллоса. Но, как я считаю, лис, или лисица, когда женщина, Инари зашел куда дальше, став настоящим бордельным божеством. И вот не скажешь, что не интересно, но и не признаешься в этом, а потому Сюэ Ян как мог старался сохранить полное отстранённости лицо, при этом хорошо навострив уши. — А вот Поднебесная, где проституция распространена даже больше, такой религии не имеет, хотя эти собаки куда более развратны, чем можно было бы предположить. Китайское идолопоклонство не знает обоготворения чувственности, у них нет богов половой любви, да и упоминаний о любовных похождениях богов тоже мало, разве что бог самоубийц выделился, понаставляв мужьям всех тридцати шести Небес завидные рога, ха-ха-ха. С другой стороны, буддийские монастыри в южном Китае славятся буквально убежищами проституции. Внезапно осознав, что затронула уж слишком обнаженную струну буддизма, Ямамото расширила глаза, взгляд её стал до нелепого смешным. — Ну? — поторопил Сюэ Ян, которому жуть как стало интересно, что же вытворяют верующие в храмах столь любимых Ямамото буддистов. — Ну-у… — явно нехотя протянула она. — Женщины «бонза», стригущие свои волосы, как и мужчины, не ограничивались одним только зданием монастыря, а показывались на улицах. Само собой, любой, кто дорожил своей репутацией, не переступал порога этих монастырей и с ними в контакт не вступали. — И это всё? — недоверчиво протянул Сюэ Ян. — Да, это всё, — не дёрнув бровью, быстро сказала Ямамото. Разумеется, это была ложь. — Знаешь, давай немного отвлечемся от религии. Я к тому тебе всё это рассказывала, что нет ничего более прекрасней естественности, и если нам, людям, положено заниматься любовью, то почему бы не заниматься ею? Люди слишком всё усложняют как по мне. Есть такая вещь как обмен энергиями, ментальными вспышками и физическим единением. Комбинация энергий двух тел приводит к её выбросу через приоткрывшиеся слои души, вот почему существует возможность улететь в космос без физического контакта с ним. Это настоящая алхимия тела и души между людьми вступившими в половой контакт. Смотря на Сюэ Яна, Ямамото почему-то заулыбалась, из-за чего юноша почувствовал себя немного пристыженно, словно бы её взгляд на что-то намекал. — Я знаю, что твоим мыслям подобное не чуждо, — мягко сказала она. — Как знаю и то, что ты не веришь в подобную встречу. Не ожидая этого, Сюэ Ян напрягся, когда она, взяв его за левую руку, подняла ладонь юноши на уровень их лиц. — Вот этому ты придаешь слишком много значения, — стрельнув взглядом на пустующее для мизинца место, сказала женщина. — Красная нить это тебе не душа, которая гонит нас на поиски приключений. Нить — это всего лишь выбор судьбы, предначертанный до людского рождения. Ты потерял палец, но нить все равно осталась. Тебе решать, с кем её связать, ты сам себя к этому человеку приведешь, или же он найдет тебя. — К нити притягивается нить, — отстраненно, даже как-то тихо сказал Сюэ Ян. — Вместо нити у меня лишь уродство из девяти пальцев, к чему хорошему это может привести?! — Сказала же, не тому значения придаешь! — треснув его ребром ладони по макушке, поучающе сказала Ямамото. — Пальца нет, и что? Прежде всего есть ты! Первенство тащит не нить, а ты, черт тебя подери! Это она за тебя цепляется, а не ты за неё. Нить не оказывает влияния на чувства людей, и если соединяется с другой, то это лишь помогает человеку чаще сталкиваться с другим человеком, из-за чего может начать происходить что-то такое, что тебе кажется, будто это сама судьба! К тому же, у тебя еще есть безымянный палец, к нему сами боги прикрепляют нить, когда находят себе спутника на тропе жизни. Этот палец как уже лично твой выбор, а не придуманной кем-то судьбы. Найдёшь дебила, который будет терпеливо выслушивать твое нытье и осушать поцелуями слезы, и закрепишь эту чертову нить между вашими безымянными пальцами! Вот тебе и судьба, созданная своими руками, чем же ты недоволен, идиот! Явно войдя в кураж она снова начала сокрушаться, даже достала сосуд в форме тыковки и большим глотками зло начала отпивать из него вино. Это было грушевое вино, имевшее славу самого крепкого, а потому цвет жидкости был прозрачно-золотой, а опьянеть можно было уже от запаха. — Как же меня это бесит! — Ямамото даже топнула ногой. — Интимные отношения усложнили, любовь усложнили, нить и то умудрились сделать центром своей религии, и к чему это в итоге привело?! К чертовым противоречиям, неспособности быть честным с собой и звукам многолетнего воздержания, на которые так похоже пение в китайской опере. Ты то кошачье завывание слышал? А ведь женские арии берут именно мужчины, загримированные под женщин. Раньше, чтобы мужчина начал так петь, достаточно было врезать ему по бубенчикам, и какую оперу можно было послушать — не наслушаешься. Поправив на поясе мечи, что уже успела зачехлить, Ямамото положила на их рукояти обе свои ладони, что несколько удивило Сюэ Яна. — Прекрасные мечи, — сказал он, понимая, что ранее забыл их вслух похвалить. — Как их зовут? — И, — простодушно ответила Ямамото. — «И»? — удивился Сюэ Ян. — И всё? Как уныло. Он посмотрел на рукояти мечей, на которых она все еще держала ладони, после чего женщина, проследив за его взглядом, миролюбиво улыбнулась. — Это должен был быть подарок, знаешь ли, — тихо сказала она. — Как ты понимаешь, это мечи-близнецы, поэтому я ограничилась лишь одним именем. — И когда планируешь вручить этот подарок? — Планировала, — уточнила Ямамото. — Уже давно хотела отдать, но мне… мне не разрешили это сделать, не разрешили приходить, чтобы отдать их. Я не стала спорить, так как не было смысла это делать, там… такой клинический случай, что скорее убил бы меня, нежели вообще стал бы слушать.

***

После уезда Чжи Шу, Ямамото, можно сказать, обрела долгожданную свободу. Ей озвучили это на трех языках и двух диалектах, что на время отсутствия демона она должна всегда быть во дворце, всегда быть возле Сюэ Яна, но едва тень Чжи Шу скрылась за горизонтом, как женщина буквально сорвалась с цепи. Нет, она, разумеется, не стала бросать юношу в одиночестве, а просто утащила его за собой в город. Тот, само собой, громко возмущался, потому что такое положение дел лишало его возможности тренироваться и вообще заниматься своими делами. Но Ямамото возмущалась громче и даже плакала, театрально пуская слезы. Сюэ Ян сдался прежде, чем она закончила это делать. Сюэ Ян не знал сколько конкретно будет отсутствовать Чжи Шу, и понимал, что чем сильнее он задержится, тем быстрее Ямамото забудет о принципе торможения во всем, что делает. Вот и сейчас, когда он, стоя у раскрашенной цветами двери (это была хризантема) негромко постучал, услышал, как по ту её сторону происходит какое-то мощное движение. Едва ли дверь перед ним открылась, как юношу сразу обложили матом, причем довольно непереводимом, но определённо грязным. Перед ним стоял молодой мужчина андрогинной наружности с пухлыми губами, но очень злыми глазами и таким неприятным голосом, что буквально резал уши. Это был высокий голос, явно пытающийся имитировать женское произношение, из-за чего слышать его было еще более неприятно. — Мальчик, тебе чего? — поправляя чуть соскользнувший с плеча халат, спросил он. Сюэ Ян мгновенно нахмурился. — Какой я тебе мальчик?! — восприняв это как оскорбление, пошел в атаку он. — Веки тушью склеило, что ли? Разуй глаза, я мужчина! — Безусловно, однако зачем же об этом так громко кричать? Или ты хочешь, чтобы весь бордель знал, что придя к моему порогу мальчик молниеносно превратился в мужчину? Раздраженно цыкнув и поджав губы юноша грубо оттолкнул его и прошел внутрь. Да, вот она, изображает умирающего лебедя на полу, путаясь в шелках и верхних платьях. Пустые кувшины, карты, игральные кости, кисточки для нанесения макияжа, ленты и украшения, всё было разбросанно, или лучше сказать, свалено как в порочном гнезде, учитывая, что это был бордель. Издали можно было бы подумать, что она лежит в цветах, настолько яркими и красочными были ткани и шелка кимоно, словно дополняя эту чарующую атмосферу праздного времяпровождения вдали от мирской суеты… — Поднимайся, — тормоша её за обнаженное плечо, позвал Сюэ Ян. Она буквально заставила его, мало того, что пойти за ней в город, так еще и ночевать в том ужасном доме, сняв комнату. Не передать словами энергии какого типа здесь клубились, однако одного присутствия здесь было достаточно, чтобы усомниться в благопристойности своих мыслей. Однако Ямамото убедила его, что это самое безопасное место, не уточнив, что безопасное в расчёте на её скуку, которая одолев её могла бы привести к куда более печальным последствиям, например, если бы она развернула свою деятельность во дворце. Позор и унижение, которые она нанесла бы при этом самому Чжи Шу или Сюэ Яну были бы несмываемым пятном до конца жизни. Если она не пила, не курила, не предавалась азартным играм и не переругивалась с даосами, то всё свое время она посвящала исключительно одному юноше, но к сожалению и там не могла быть трезвой! У неё было столько пороков, что они уже стали служить ей чуть ли не одеждой и славой, которая шла впереди неё и появлялась раньше, чем успела бы появиться её тень. — Подумаешь, нелепость, — ворчала она, сидя у крыльца игорного дома, куда опять же заставила пойти с собой. Её глаза были немного грустными, поскольку десять секунд назад она перевернула кувшинчик с вином, и находясь на солнцепёке её мучила нестерпимая жажда. — Ну и что, что пускают только трезвых, с меня уже семь потов сошло, а вместе с ними и вся огненная вода в теле! Продолжая ругаться с человеком, который стоял на выходе, она не успокаивалась ни на миг, устроив с ним громкую словесную перебранку. — У меня есть деньги, есть поручитель, так почему ты меня не пускаешь? Человек обернулся к Сюэ Яну, оценивая его внешний вид, понимая, что на сутенера тот не тянет, слишком уж хорошо был одет, и спросил: — Есть ли у этой женщины плохие привычки? Умоляющими глазами Ямамото посмотрела на юношу, прося его быть как можно снисходительней. — Курит, — коротко ответил Сюэ Ян. — А еще? — Еще курит. Бровь мужчины чуть приподнялась. Оказавшись за игральным столом Ямамото превращалась в абсолютно другого человека, то есть в банкрота. Она подчистую проигрывала всё, что имела, и с каждым проигрышем лишь сильнее втягиваясь в азарт, предлагая такие ставки, что становилось до невозможности стыдно. — Как насчет него? — проиграв всё серебро, она нервно дергала уголками рта, вспоминая, есть ли у неё во рту золотые зубы, когда вдруг указала на скучающего рядом с собой Сюэ Яна. Тот тут же напрягся и мгновенно боднул ногой её стол. — Хм, ничего так, — протянула её соперница. — А-ну, покажи зубы. Не успел Сюэ Ян открыть рот (само собой, чтобы погрубее послать их всех) как жесткой рукой находящегося в ломке игромана, Ямамото обхватила ладонью его подбородок, зажала пальцами другой руки нос, и открыла ему рот. — Да разве он может быть невинным? — недоверчиво протянула соперница, критически осматривая благоухающего сильными феромонами молодого мужчину. — Ты посмотри на него, да с таким лицом он уже давно познал все прелести других прелестей. — Я тебе гарантирую, это высший сорт, — улыбалась Ямамото. — Эй, заткнитесь обе! — вырвавшись из её рук, крикнул Сюэ Ян. — Я тебе что, лошадь, что ты мной торгуешь! — А! Видала, какой характер, — с гордостью воскликнула Ямамото. — Альфа-самец! Хоть сейчас пошла бы от него рожать. Во всей Поднебесной ты не найдешь корня жизни, в паре с которым прилагался бы такой видный строптивый мужчина, и это я еще не расхвалила этот завидный генофонд высшего качества. — Высшего? — взволнованно дернула губами женщина. — Высшего, — назидательно подняв палец вверх, зачарованно протянула Ямамото. — Да ты только посмотри на его лицо, это же настоящее произведение искусства! Кажется, эти поющие хвалебные оды слова имели впечатляющий эффект, а потому к Сюэ Яну начали присматриваться уже с большей охотой и доверием. Тот был очень близок к тому, чтобы не начать массовое убийство, и когда ставка была сделана, а партия в маджонг пошла по новой, Сюэ Ян, видя, что её фишки хуже не придумаешь склонился к её уху и без лишних слов просто начал шипеть в него. — Тише-тише, — так же шикнула она, — не бойся, я тебя отыграю. Я всё отыграю! — Тройка пинов, — сказала её соперница. — Пятерка бамбуков! — тут же отозвалась Ямамото. — Съела. Тройка слив. — Орхидея… У меня понг! Неожиданно её соперница, взяв еще пару фишек, широко улыбнулась. — А у меня сошлось. Мой кон выше твоего понга, — и открыла свой ряд. Тяжело описать столь нелепое и одновременно подурневшее лицо Ямамото, когда она поняла, что снова проиграла. Это было шестое поражение подряд! Стук фишек, который напоминал щебетание воробья и ранее был для неё сладчайшей музыкой, внезапно стал мелодией из разряда «отпеваем». — Если не предложишь вспомогательную ставку, чтобы начать еще один сет, я заберу у тебя девственность, — указывая кивком головы на Сюэ Яна, сказала она. Ямамото, чьи губы от злости свернулись так, что их вообще стало не видно, одернула подол кимоно, обнажая бедро. — Блин, по миру пустишь, — зло проворчала она, доставая из-под ремешка на бедре две палочки для еды изготовленные из чистого золота. Увидев их, лицо Сюэ Яна подурнело за компанию. — Ты что, украла столовый прибор со стола Вэней?! — воскликнул он. — Это не кража, а зарплата. Должен же Чжи Шу ответить за то, что заставил меня жить в кладовке. — Прав был лаоши, надо было запереть тебя в свинарнике, — гневно пробормотал Сюэ Ян. — Тебе и твоему отсутствию совести там самое место. — Что он сказал? Да я из его кожи фонарь себе сделаю! Не имея сил больше этого выдерживать, Сюэ Ян круто развернулся и громко ступая по лестнице спустился вниз, покидая игорный дом, а Ямамото, которая неожиданно вспомнила, что в её рукаве завалялась та самая изумрудная бахрома возбуждённо поставила в качестве ставки и её. Лицо её соперницы вытянулось, поскольку камушки были очень красивыми и баснословно дорогими. Зная, что иногда боги милостивы, и удача всё же поворачивается приличным местом к блаженным, она решила вместо себя посадить за стол другого игрока, более опытного и беспощадного. Когда он вошел, Ямамото как раз повернулась спиной в ту сторону, где раньше был Сюэ Ян, так как лишь сейчас поняла, что он ушел, но не найдя его шумно выдохнула и повернулась обратно. В этот же момент второй игрок сел за стол и, взяв фишки, поднял взгляд на уровень лица, сталкиваясь глазами с другими, что мгновенно замерли. «Что за?.. — едва успел подумать мужчина, как его тело инстинктивно пришло в движение. — Это лицо!» Вскочив на стол он уже было занёс руку для удара, когда молниеносно среагировав, Ямамото остановила его кулак своей ладонью, после чего он занес вторую руку, но в захвате оказалась и она. Из-за того, что тот не прекращал давить, руки Ямамото чуть дрогнули, но с громким веселым смехом она всё же изворотилась перевернуть его, сперва громко и тяжело уложив на стол, чем сломала предмет мебели, а уже потом, когда они начали барахтаться в его осколках прижала мужчину к полу, оседлав его сверху. Тот брыкался, ругался и почти плевался, золотые глаза сверкали как у кошки, а черные короткие волосы разметались вокруг головы. В них уже запутались опилки от сломанного стола, крошка от раздавленных фишек и пепел от кисэру. Смотря на него глубоким зачарованным взглядом, Ямамото, лицо которой раскраснелось, а губы не переставали улыбаться склонилась к сопротивляющемуся мужчине, и начав целовать его скулу повела дорожку поцелуев вверх, после чего её язык аккуратно и нежно скользнул у уголка ресниц и юркнул дальше, медленно огибая глазное яблоко. Он лежал под ней, задыхаясь от смеси различных чувств, а она, бесстыдно сидя на нем не видела, что задравшись её кимоно полностью обнажило ноги и бедра. — Жэчхи, ты такой красивый… — тихо прошептала она. — Весь в отца. Змея мгновенно замкнуло. Гневно повернувшись на неё, благо, что она уже отняла от него свое лицо, он затравленно прошипел: — Если я и похож, то только на неё, которой не повезло встретиться с этим ублюдком, и она вынуждена была родить меня! Твою мать, слезь с меня уже! — Да не призывай ты мать, не поможет. Эта испорченная сука бросила тебя, а вот отец, вместо того, чтобы ты не чувствовал себя брошенным, дважды приютил и воспитал тебя, неблагодарный! — Конченый мудак! — Великий человек! — С маленьким членом. — М-маленьким?? — поперхнулась Ямамото. — Будь это так, ты бы не появился на этот свет, потому что твоя мать точно знала, куда смотреть, и представь себе, это было не лицо! Оба почти зашипели друг на друга, в этот момент став едва ли не зеркальным отражением собственных лиц, что закрыло пеленой гнева. — Что ты с такой укоризной смотришь на меня? Твоя мать была той еще сукой, просто ты отказываешься это принять. Как, однако, удобно, а ведь именно твой отец был жертвой её, прости Господи, чар. Что с тобой случилось? Про таких как ты раньше говорили: «Куда член — туда и ноги»… Ах да, ты же решил заняться бизнесом. Ну и как, удачно? — Какого хрена ты здесь делаешь? — сбрасывая её с себя, рыкнул змей. — Только не говори, что из-за меня сюда приперлась, да сколько можно?! Перестань накладывать свои жадные лапы на то, что я приметил для себя! — Если бы знала, что этот игровой дом твой, камня на камне бы здесь не оставила, — улыбнулась женщина. — Ты же знаешь закон идеального равновесия: нужно проиграть свое, чтобы получить чужое. Я уже проиграла всё свое серебро и поставила на кон девственность. — Что поставила? — скривился Жэчхи. — Ты даже духовную девственность предъявить не можешь, всё потрачено! Стряхивая с себя опилки и пыль, Жэчхи поднялся и с самым озлобленным лицом наблюдал печальную картину того, как частично был разрушен один из его любимых залов. Он еще не был полноправным владельцем этого игрового дома, но был очень близок к тому, чтобы прикарманить его. — Зачем женился? — неожиданно серьезно, чуть низким голосом спросила Ямамото, что всё еще сидела на полу. Змей повернул на неё потемневший взгляд, но увидел, что её глаза были отведены. — Влюбился, — коротко ответил он. — А ты, видимо, очень любишь удобно присунуться в очередном новом листе своей жизни? — слегка подняв подбородок, Ямамото смиренно поджала губы. — Значит, в Японской Империи ты насиловал и сходил с ума, а в Поднебесной неожиданно влюбился? — Не волнуйся, можешь спокойно блядовать дальше… — А нельзя ли понежнее с моей самооценкой? — не то с мольбой, не то с упреком сказала Ямамото. — …у меня всё равно больше не будет детей, так что зря переживаешь. — Так вот я и переживаю, потому что их не будет, да и не может уже быть, — грустно заметила она и вдруг повернула на него свои глаза, в которых угадывался легкий налёт печали. — Хоть ты и покинул меня давным-давно, но мои мысли всегда с тобой, и я оплакивала твою потерю, понимая, какую сильную боль это причинило твоему сердцу. Взгляд Жэчхи стал презрительней прежнего. Видя перед собой это сидящее среди разрушений недоразумение в кимоно, да ещё и с такими бесстыжими глазами, что смели смотреть на него с такой необъятной тоской… — Пошла вон, — задрав подбородок, низко прошипел он. То открытое пренебрежение, которое он сейчас проявлял, наталкивало на мысль о долгой и болезненной обиде, которую мужчина продолжать терпеть годами. Глаза змея излучали откроенную злобу, отвращение и высокомерие. — Для человека, который пытался продать меня за мешок риса, ты берешь в свой бесстыжий рот слишком много громких слов. — Значит тот факт, что у нас с тобой была одна любовница, теперь тебя не смущает? — хитро улыбнулась она и тут же подскочив попятилась к стене. Опоздай она хоть на мгновение, и от удара ноги её голова точно бы разлетелась на куски. — Да перестань, не принимай близко к сердцу. Ну подумаешь, Идзанами увлеклась тобой на пару сотен лет. Ты ведь, в конце концов, получил амнистию, покинув Страну Жёлтых Вод, и вполне себе неплохо обжился на этой поганой земле. Сейчас, когда они неподвижно смотрели друг на друга, можно было заметить очевидное сходство между ними. Не считая цвета и формы глаз, и длины волос, они были очень похожи. Во взгляде обоих притаилось высокомерие и опасность, оба смотрели без страха, а Ямамото еще и с иронией. — Не хочешь видеть меня при жизни, ну и ладно, я не стану давать знать о себе, — когда змей повернулся, чтобы уйти, крикнула она. — Но хотя бы на похороны мои приди. Дай мне обещание, что меня не закопают без твоей прощальной речи. От напряжения челюсть Жэчхи ходила ходуном. — Я бы с удовольствием закопал бы тебя сейчас, — шикнул он, — так как твои внутренности идеальное удобрение для той цветочной клумбы, что я выведу на «его» могиле. — По всей видимости я такой чести не удостоюсь… — грустно выдохнула она. — Умри, — простодушно ответил змей, — и посмотрим, какой чести удостоишься. Сказав это, Жэчхи, злой как черт, покинул комнату, по пути пиная всё, что попадалось ему на глаза. «В этот раз я и правда могу… — с толикой грусти подумала она, послав мрачную улыбку в осколок разбитого зеркала на полу. — Жэчхи, мать твою, Жэчхи…» Не приученная к самобичеванию она бодро дернула плечами и быстро поднялась. Внезапно глаза её просветлели. Если змей обосновался тут, значит у него должна быть комната, а если таковая имеется, то велика вероятность, что внутри спрятаны деньги, много денег. Змеи обожают золото, а у Жэчхи это еще и была своего рода денежная нимфомания, поэтому хитро сощурившись Ямамото очень быстро поняла, кто оплатит ей очередной банкет на всю ночь.

***

Вспоминая надменное и озлобленное личико змея, Ямамото ощутила прилив невиданной радости, вспоминая те прекрасные черты его лица, которые она оценивала уже с высоты своего превосходства, и змей, вопреки намеренной грубости, остался при обеих своих яйцах лишь потому, что кое-кто глаз от него не мог оторвать. Он был таким красивым, таким, таким… — Йо! — несколько громко крикнул Сюэ Ян. — Ты вообще видишь перед собой, рыба уплывает! Ямамото тут же встрепенулась, и моргнув несколько раз вымучено улыбнулась, словно по рефлексу. — Ты ведь так и не уточнил, что ты хочешь. — Лосося. На этот раз улыбка Ямамото стала просто сжатыми друг на друге губами. — Не в этой реке, не в этот сезон, и пожалуй, не этими руками, — выпрямив спину, она посмотрела на юношу. — Другие пожелания? — Тогда вылови для меня змею, — усмехнулся Сюэ Ян. — И суп сварим, и ремень сделаем. Стоя по колено в воде женщина была одета в легкое красное струящееся платье из батиста, полы которого, оказавшись в реке, плавно двигались уносящим течением. Она знала, что рыбу лучше всего ловить именно против течения, но так как это был почти берег приходилось идти на другие уловки. Её ноги походили на залежи нефрита под водной гладью, и несколько рыбешек, которых явно привлек их вид, уже не так опасались подплывать. Это была вроде как рыбалка, за исключением того, что и наживкой, и удочкой была сама Ямамото, а один бездельник, прозябающий на берегу просто лежал под раскрытым бамбуковым зонтиком, и слегка размытым взглядом считая облака. Зонтик был поставлен так, чтобы бросать тень на его лицо и тем самым защищать глаза от яркого солнечного света. — Есть такой город, Уно, — пробормотала Ямамото, когда краем глаза увидела, что Сюэ Ян начал лениво подергивать края зонтика. — Он на протяжении вот уже многих веков изготавливает лучшие в Империи элегантные зонты из бамбука и ярко окрашенной прочной бумаги. Во многих домах это больше элегантный аксессуар, который использует как знать, так и простые люди. — Ну и чем они отличаются от здешних? — повернув лицо в её сторону, пробормотал Сюэ Ян. — Дзя-но-мэ-гаса, — по слогам медленно сказала Ямамото, видя, что между её погруженных в воду ног плавает несколько рыб: две маленькие и одна большая, белая. — «Змеиный глаз»? — тут же перевел Сюэ Ян. — Название появилось благодаря узору на зонтике. Он представляет собой широкую белую полосу, которая образует круг на ярком красном, синем или фиолетовом фоне. Этот круг напоминает людям большой глаз. Змей почитают как посланников богов, и считается, что узор в виде змеиного глаза обладает способностью защищать от неудач и злых духов. Таким образом, оберегая своего хозяина от воздействия стихий, дзяномэгаса предохранял его и от несчастий. Несмотря на несколько пугающее название, это прекрасная элегантная вещь. Десятки бамбуковых спиц разбегаются от верхушки радиально по прямым линиям, они оплетены разноцветными декоративными нитями, бумага васи пропускает мягкий свет. Цель состоит в том, чтобы ребра каркаса были как можно тоньше. Необходимо убедиться, что бумага васи настолько тонка, насколько это возможно без потери прочности. Бамбуковый каркас стягивается хлопковыми нитями, затем на него натягивается бумага васи, после чего зонтик покрывается перилловым маслом для водонепроницаемости. Создание зонтика включает в себя ряд сложных ручных манипуляций, в которых более ста процедур. Когда идет дождь, капли, отскакивающие от покрытой маслом поверхности зонтика, производят тихий барабанящий звук. Есть, конечно же, и боевые зонты как у меня, где в ручке спрятано лезвие, а между ребрами каркаса покоятся тончайшие ножи. Я к тому, что никто в мире не делает подобную вещь такой же великолепной, как японцы. И кстати, твой заказ. Не успел Сюэ Ян опомниться и навострить уши, так как во время её слов уже успел расслабиться и опустить голову, как из воды прямо на него вылетела длинная змея. Ямамото нарочно отвлекала его разговорами, а сама в то время неслышно запустила руки под воду и схватила водную змею. Не имея возможности отпрыгнуть он просто сделал поворот лежа, и тяжело дыша уставился на уползающее между камней гибкое тело змеи. — Ну и чем ты недоволен? — вовсю улыбалась Ямамото. — Вперед, ты же хотел из неё суп сварить. — Ты это нарочно, — прошипел он, устыдившись того, что его поймали врасплох. Нарочно громко рассмеявшись ещё раз, Ямамото снова нырнула руками под воду и в этот раз вытащила большую белую рыбу, что была самым ярким достижением дня. Наслаждаясь мирной тишиной у берега реки они развели костер, пожарили рыбу, после чего Ямамото уснула в корнях скалистого дерева, так не сумев побороть тягу к послеполуденному сну. А вот Сюэ Ян, который сидел рядом на камне, не сводил взгляда с неба. Чтобы добраться к Гу Су заклинателям нужно было не больше двух-трех дней, а это значило, что Чжи Шу либо к ночи этого дня прибудет туда, либо, что более вероятно, уже там.