37 недель

Они не поговорили. Вечером Какаши пришёл раньше обычного, чуть дольше снимал обувь и тщательнее мыл руки — будто нарочно тянул минуты, чтобы подобрать слова. — С тобой всё в порядке? — eдинственное, о чём спросила Сакура и единственное, что вертелось у неё в голове ровно с того момента, как он перешагнул порог её квартиры. Какаши отмахивался и улыбался одними глазами, обнажая лучики морщин. Но как только, уже привычным жестом, он накрыл её живот тëплыми ладонями, он всё же заговорил. Из её дома он отправится сразу на вокзал: вечерний экспресс, ночь в пограничном городе возле Суны и уже к утру он будет снова здесь, на этом диване. Опоздает на час. Сакура тогда только согласно кивнула и постаралась отвести тему разговора на что-то нейтрально-отвлеченное. Он не сказал, но она знала, что в том городе его будет ждать Натсуми. И выпытывать очередной раз сменившийся статус их отношений она не имела никакого морального права. Да и сам Какаши последние пару визитов выглядел крайне озадаченно. Когда он, как и обещал вечером, появился на час позже завтрака, Сакура даже вздохнула с облегчением — она боялась, что всё станет только хуже. И, что это "хуже" будет заметно на его лице даже если он наденет сразу три маски. Но Какаши вëл себя так, будто никуда и не уезжал, и вчерашнего разговора об этом его ночном путешествии не было. Сакуре потом на работе весь день думалось: помирились ли? Нет, чисто по-человечески и дружески, она желала Какаши счастья. Он был его достоин: за все те годы, что отдал службе. За все потери и с честью вынесенную ответственность и власть, которых он не желал. Он был достоин любящей его женщины не меньше, чем любой из ныне живущих. Но вот ревность в ней говорила иначе. За пару коротких часов распутывания собственных мыслей и чувств, Сакура осознала, что банально ревнует его. Не так, как если бы он был её мужем, давно заскучавшим в браке и посматривающим на юных барышень, нет. И даже не так, будь она, как в буйной юности, влюблена. Это чувство было совершено новым и пока не поддающимся хоть какому-то описанию. Но одно Сакура знала точно. Ей было до дрожи неприятно думать и представлять, как чужая женщина будет гладить и брать на руки её ребёнка. Их ребёнка. И что Какаши с ней, не с Сакурой, а с ней будет купать его, играть, кормить и читать ему на ночь сказки. И вот эта самая часть её отчаянно и малодушно не желала никакого примирения. Сморгнув и передëрнув плечами, Сакура уже машинально накрывает живот ладонью — об этом всём сейчас было лучше не думать. Через пару шагов она окажется дома у родителей. А уж мама, с профессионализмом присущим Ибики-сану, наверняка заметит, что та и думала, что-то не то и волновалась не о том, о чëм вообще следует. Успокоив разогнавшийся от неприятных мыслей пульс, Сакура толкает входную дверь. Та конечно же открыта. Дурная привычка отца, оставшаяся ещё из тех времён, когда Коноха была много меньше, а все её жители знали друг друга если не поимённо, то в лицо. Как и тогда он не считал нужным закрываться днём, даже беззлобно высмеивал её тревожность: «Закрывать дверь в селении, где половина населения бегает по крышам и заходит в окно чаще, чем в эту самую дверь, как минимум странно». Сакура, под натиском взгляда мамы, который означал буквально всё, всегда улыбалась и соглашалась. А став старше к улыбке и согласию, уходя добавляла пару охранных печатей у двери. Их хватало, как правило, до первой серьёзной уборки — мама не щадила не только пыль. — Я дома, — говорит она и по старой привычке скидывает обувь, не поправляя её. Маленькая шалость, элемент её подростковой вольности и то, что себе в собственной квартире она позволить не могла. — Я на кухне. Мама кричит в ответ, но Сакура и без слов это знает — запах запечённых овощей и рыбы она почувствовала ещё до того, как открыла дверь. — Иди мой руки и садись, отец вот-вот придёт! Сакура цокает и послушно плетётся в ванную. И пока по медицинской привычке тщательно намыливает руки, думает. Что это за магия родительского дома? Нет, почему она — взрослая женщина, куноичи, медик и сама без пяти минут мать, перешагивая этот порог вновь становится девчонкой? И парадокс заключался в том, что это работало и с родительскими домами её друзей. Комната Ино, у которой сын уже сам шиноби, всё тот же секретный бункер тайных девичьих собраний. Сакура выкручивает кран и улыбается собственным мыслям — когда-нибудь и её квартира станет таким магическим местом. — Ну что ты копаешься... Ками, я всего неделю тебя не видела, а живот стал ещё больше! — Мама, вынырнув из-за угла, наспех вытирает руки о кухонное полотенце и с нескрываемым наслаждением раскладывает свои ладони у неё на животе. — Как там мой внучок? — Всё хорошо, — наконец-то не утаивая и не кривя душой может ответить она. Всё действительно было хорошо — метод с передачей чакры работал. — А с его отцом? Сакура шумно вздыхает и накрывает материнские руки своими: — Слышала уже, да? Входная дверь хлопает как нельзя вовремя, заставляя уже набравшую воздух в лёгкие Мебуки, спокойно выдохнуть. Сакура ловит её взгляд, как обычно, говорящий «мы ещё об этом поговорим», и согласно кивает. Она точно знает, к разговору они ещё вернутся, заодно прихватив и пришедшего папу, но у неё будет время подумать и поесть. Не отбиться ей на голодный желудок. — Сакура! — Её аккуратно сковывают отцовские объятия. Мебуки хлопочет и привычно отправляет всех то мыть руки, то садиться за стол. Её конечно же беспрекословно слушаются. Спустя двадцать минут за столом Сакура отвлечëнно замечает родительские взгляды — осоловело довольные. — Что-то не так? — удивлëнно спрашивает она и тянется за ещё одним кусочком баклажана. — Впервые вижу, чтобы ты так хорошо ела, — хохочет отец и расплывается в довольной улыбке. — А, — Сакура секундно замирает вглядываясь в запечëный овощ, — на самом деле, мне кажется, что я полнею. Ей действительно так казалось. С тех пор как закончился токсикоз, а она перестала пользоваться чакрой, её тело стало округляться. И мягкость некогда каменных мышц пугала. — Так это же хорошо! — восклицает Мебуки. — Тебе и ребёнку нужно хорошо питаться! — Я и пифаюсь, — возражает она, неловко улыбаясь. Право, увидь себя сейчас в зеркале, она бы напомнила себе маленького Наруто, уминающего рамен. Да и большого тоже. — Кстати, я или отец можем заносить тебе продукты. Ты же постоянно на работе. — Не нужно, — Сакура снова улыбается. Почему-то с возрастом родительская забота больше не кажется навязчивой. — Я вполне успеваю всё покупать сама, a Какаши, говорят, всех лавочников уже замучил. Она осекается, ловит на себе изменившиеся взгляды и откладывает палочки в сторону. Время допроса с пристрастием пришло. — Нет, — решая действовать на опережение, начинает она. — Всё, что говорят не правда. Ну кроме того, что он замучил всех со своей дотошностью. — Значит, ты не очень огорчена этой болтовнёй? — с нажимом тянет Мебуки. — С чего бы мне огорчаться? — Ну и замечательно. Сакура непонимающе хлопает глазами: и что всё? Так просто? — Просто, мы волновались, что ты переживаешь из-за сплетен, — поясняет она и как бы невзначай пододвигает к ней тарелку с овощами. — Ты выглядишь чем-то озабоченной... Вот мы и решили... — А... — отчего-то Сакура мигом понимает о чëм речь. Но вот говорить ли родителям об этом, колеблется. — Если не хочешь... — успокаивающе начинает отец, но мама его обрывает: — Что значит не хочет? Если у нашей дочери проблемы, она должна рассказать всё нам. Что это за семья, где ребëнок все проблемы тащит в одиночку?! Сакура вздыхает: она — ребёнок, подумать только. — Меня не волнует, что говорят обо мне, — всё же отвечает она. — Меня волнует, что я наговорила Какаши. Родители все обращаются в слух. И ей даже кажется это забавным: когда ей было шестнадцать, опеки явно было меньше. Всё дело в беременности или в том, что она стала хуже справляться с жизнью? — На вечере его дня рождения мы все повздорили... — Ну об этом мы наслышаны, — фыркает мама. — Да не перебивай ты её, Мебуки. — Спасибо, пап. — Сакура принимает недовольный взгляд и продолжает: — Я почему-то приняла сторону Натсуми. Хотя, наверное, не должна была. И я вот думаю, уйди я вообще оттуда, быть может, они бы и не разошлись... В общем, паршиво как-то вышло. — Так они разошлись? — Ну мама! Ками, ты в точности, как Ино. Та тоже советует на пепелище чужих отношений семью строить. — Я ничего такого и не советую, — фыркает Мебуки и демонстративно складывает руки в замок. — Но семью вам и правда строить. Я так понимаю, что Какаши не хочет быть отцом выходного дня? — Какаши вообще сказал, что я даю быть ему отцом, только когда мне это удобно. Сакуре кажется, что сейчас в её голосе слишком много обиды. И по возмущëнной мимике матери понимает, что права. На лице той за секунду отражается всë, что она думала, думает и могла бы подумать о воспитании Какаши и, кажется, даже привстаëт со стула. Но отец во время накрывает её руки своей ладонью, успокаивая. — Не будь к нему строга, Сакура, — спокойно отвечает он и, прежде чем мама успевает вставить шпильку возмущения, продолжает: — Это ты проводишь с ребёнком каждую секунду своей жизни и чувствуешь его. Материнский инстинкт уже просыпается в тебе. А вот отцам инструкции никто не даёт. Какаши и так поступил очень благородно. Дай ему время и возможность быть отцом. — Я пытаюсь... — Хочешь ты этого или нет, а договариваться о воспитании ребёнка нужно ещё до его рождения. Начните хотя бы с мебели и ремонта в детской. — Если не убьëшь его на этом этапе, глядишь, и наладится всё, — всё ещё недовольно бурчит Мебуки. — Ками, по твоему тону можно подумать, что ты только этого и желаешь! Сакура фыркает и заливисто смеётся. Домашние перепалки родителей с возрастом так же перестают раздражать. Даже приобретают налёт чего-то очаровательного. — И как вы столько лет прожили? — беззлобно удивляется она. — Всё просто, — поясняет Мебуки, ни чуть не удивляясь вопросу, — дома мы спорим пока сил хватит. Но это только друг с другом. В остальном я всегда буду отстаивать своего Кизаши. Сакура улыбается и тянется за ещё одним кусочком овоща. Ей кажется, что из-за стола она не выйдет до самой ночи. Спустя пару часов она мельком цепляет взглядом часы и охает — уже должна быть дома, Какаши наверняка уже ждёт её. Сакура наспех прощается с родителями и насколько это возможно в её положении быстро выходит на улицу. Там уже вовсю цветëт поздний осенний вечер: в прохладном воздухе запахи сухих листьев и увядшей травы, звуки всё ещё оживлённых неспящих улиц и одинокая фигура, устало подпирающая фонарь. Какаши неспешно, с привычной ему ленцой, выходит из круга жёлтого света и вскидывает руку в приветствии. — Дома тебя не было, на работе тоже... — Прости, — совершенно искренне извиняется она, — я заболталась с родителями. — Я так и подумал, — беззлобно подмечает он и подходит ближе. — Давай сюда. Он совершенно обыденно, будто делает это каждый раз, перехватывает из её рук пакет, собранный родителями, и машинально цепляет пальцами её живот. Сакура замирает. Неловкость между ними можно потрогать наощупь, но в голове тут же всплывают слова отца, что Какаши этот контакт с ребёнком так же важен, как и ей самой. — Если хочешь, можешь поздороваться, — предлагает она. — Можно? — Конечно. И Какаши снова, уже решительнее, касается её. С тех пор как её живот стал более заметным и явным, каждый второй знакомый пытался дотронуться до него. И Сакуру это практически до дрожи раздражало — родители были не в счёт. Одна только Ино, прекрасно помня, как обостряются защитные рефлексы, сдерживала свои порывы к тисканью. Какаши же касался её исключительно по делу. Совершенно не так, как сейчас. Но вот почему-то этот момент не кажется ей странным или противоестественным. Будто на миг они действительно семья. — Почему не зашёл? — она первая нарушает тишину. — М-м, — хмыкает он и отходит на полшага назад. — Не думаю, что Мебуки-сан будет сейчас мне рада... — Из-за сплетен? — уточняет она, скорее для того, чтобы он понял — она давно в курсе, что про них говорят. — Ага. Почти половину улицы они идут молча. Какаши шуршит пакетом, а Сакура думает, нужно ли вообще что-то сейчас говорить. Идти вот так ей абсолютно комфортно — с Какаши всегда было о чëм помолчать. — Прости, — тихо говорит он, и Сакура сбивается с шага. — Надеюсь, что тебя это не сильно тревожит. — Совершенно не тревожит, — она улыбается в ответ и замечает, как становятся мягче его черты лица — переживал. — Только ты должен пообещать мне одно... — Найти зачинщиков? Я поручу Саю узнать, кто работал в тот вечер... — Какаши, — окликает она и почти хохочет. — Пообещай мне просто отстать от лавочников хотя бы в моëм районе. Он хмыкает и, качая головой, подставляет ей свой локоть для опоры. — Это будет сложнее.