37 недель

К утру первого дня двадцать шестой недели Какаши в её прихожей смотрится уже привычно. — Доброе утро, — всё так же привычно бросает он и стягивает обувь. Привычно вручает ей бумажный пакет с продуктами и под её привычное бурчание идёт в ванную. Пока льётся вода, Сакура думает, что ничего более странного в её жизни ещё не происходило. Неужели достаточно было всего одного её шага навстречу, чтобы Какаши в её доме стал своим? «Ой, брось ты», — одёргивает она саму себя и себе же согласно кивает. Ведь Какаши, так или иначе, в её жизни был всегда. Совершенно неудивительно, что теперь она так быстро привыкла к его присутствию. — Начнём? Какаши угукает, расслабленно разваливаясь на диване, и Сакура садится следом. Им больше не нужно настраиваться: манипуляции с чакрой абсолютно выверены. Он разворачивается так, чтобы быть с ней лицом к лицу; наклоняется, чтобы поправить подушку под её спиной. Она с благодарностью едва заметно улыбается: Какаши успел заметить её неудобное положение раньше, чем она успела ощутить его в полной мере. — Спасибо. — Да не за что, — усмехается он и не без явной радости раскладывает ладони на её животе. — Привет. — Полночи пинался, — фыркает она, чувствуя тепло его рук и то, как приятно его чакра покалывающе разливается по телу. Она закрывает глаза и концентрируется, и, помимо приятных ощущений, чувствует, будто смотрит внутрь себя. При обычных медицинских манипуляциях такого не бывало: едва ли она смогла бы разложить на ощущения переливание крови или чакры. Сейчас же каждая их утренняя или вечерняя встреча больше напоминает медитацию. Сакуре думалось, что всё дело в ребёнке: они с Какаши попросту желают почувствовать его, прикоснуться к нему хотя бы током чакры. — Какаши, — спустя какое-то время тихо окликает она, нехотя приоткрывая один глаз, — я подумала, что мы можем немного перенести наши встречи. — Зачем? — Он удивлённо зыркает, и Сакура слегка наклоняет голову, чтобы смотреть прямо. — Хотя если тебе неудобно, то можем и перенести. Я не против. — Я не об этом. — Она поджимает губы, формулируя то, что давно уже вертится на языке. — Можем перенести, чтобы ты успевал на экспресс… — А-а, — многозначительно тянет он и хмыкает. Сакура почти уверена, что на её лице размашисто написано, что трогать эту тему не особо-то и хочется. Но и дальше молчать об этом было бы как минимум странным. С таким предложением она не покажется излишне любопытной или навязчивой и в то же время прояснит для себя ситуацию на данный момент. — Поездок больше не будет, — говорит он, снова концентрируясь на собственных ладонях. В комнате повисает тишина, и Сакура непроизвольно старается вдохнуть тише, хотя первым её порывом было удивлённо воскликнуть. — М-м, — в итоге она лишь реагирует невнятно, несмотря на то, что где-то на уровне подсознания ожидала такой ответ. — Мне… — Жаль, да, я знаю, Сакура, всё хорошо, не переживай, — он спокойно продолжает за неё, ведя плечом так, будто хочет отмахнуться, но его руки заняты. Сакура немного хмурится. Теперь, когда он не смотрит на неё, она переводит взгляд на соседние дома, виднеющиеся в окне, и даёт себе пару минут на обдумывание всего. Она не знает, нуждается ли он в поддержке. Возможно, он уже облегчил душу Гаю, а может, вообще, как обычно, предпочёл держать всё в себе… В любом случае, если бы она была на его месте, ей бы хотелось, чтобы её близкие не оставались безразличными. Поэтому — почти сжевав перед этим губу, — она всё же решает спросить напрямую: — Почему? — Потому что она заслуживает лучшего. Нахмурившись ещё сильнее, Сакура вовремя прикусывает язык, чтобы успеть подобрать слова. Ей не нравится такой ответ, она не совсем уверена, какой именно её бы устроил, но считает, что обычно те, кто так говорит при расставании, просто отмазываются. Пытаются избежать ответственности за собственное желание расстаться и показаться благороднее, чем они есть на самом деле. Такие объяснения хороши для подростковых отношений, но никогда не являются настоящей причиной. Фраза «дело не в тебе, а во мне» стала почти крылатой. — Но разве ты можешь решать, что для неё лучше? — она находит самый мягкий вариант. — Решение было обоюдным. — Да? — звучит слишком скептически. Какаши устало вздыхает и убирает от неё руки, этим заканчивая передачу чакры. Сакура ёрзает от дискомфорта, в то время как он подтягивает под себя одну ногу и подпирает ладонью голову, облокотившись на спинку дивана. Ей бы хотелось обмануться его расслабленным видом, но она знает, что шансы на то, что никаких объяснений она не услышит, несравнимо выше. Однако он удивляет её в который раз: — Я трезво смотрю на ситуацию. Я знаю, что она хочет того, что я не в состоянии ей дать. Больше не в состоянии, по крайней мере, — говорит он и, быстро просканировав её выражение лица, добавляет: — а может, я никогда в нём и не был. Но последняя часть фразы пролетает мимо её ушей, её паранойя тут же вцепляется, как бульдог в чью-то лодыжку, в смысл между строк. Как бы трезво она ни старалась оценивать всё в последнее время, ту свою часть, что чувствует вину ещё с весны, она так и не смогла придушить до конца. — Какаши, если я… — В горле появляется ком, и она с трудом его сглатывает. — Нет, ты здесь ни при чём. — На секунду ей кажется, что он вот-вот закатит глаза, но его лицо остаётся непроницаемым. — Фактически я сделал свой выбор задолго до того, как все эти ссоры начались. Моё сердце здесь. — Он быстро опускает взгляд на её живот, не то чтобы осознанно на что-либо намекая. Но Сакура впитывает этот бессознательный жест, несмотря на то, что его слова не сходятся с ним: — Я весь сам всегда принадлежал Конохе и всегда буду. А она не видит себя вне Суны. — Но раньше вы… — Находили решение? — он снова обрывает её. Какаши шумно вздыхает и пару секунд что-то обдумывает, перебирая пальцами по обивке дивана. — Разве женщина, которую любишь, достойна одних лишь ночных встреч в дешёвых мотелях? — Нет. — Сакура поджимает губы. Это его «женщина, которую любишь» ударяет куда-то под рëбра, и она теряется в чувствах. Вина это или же что-то совсем новое, незнакомое, — она не знает. Она отгоняет от себя это чувство, концентрируясь на разговоре. Ей кажется, что Какаши ужасно преувеличивает, да, он не угощал их вкусными обедами, когда они были в одной команде, как это делал капитан Ямато, но и назвать его скрягой Сакура не могла. Тем более по отношению к близким, тем более зная, что у них обоих есть собственная жилплощадь. В общем, никаких дешёвых отелей не было и в помине, и чисто из вредности она бы поставила лучшее саке из коллекции шишо на то, что если они и отдыхали вместе, то только в лучших онсенах. — Вот и мы решили, что нет. — Он пожимает плечами. — Ты ни при чём, Сакура. Мы с Натсуми просто не любим друг друга с той силой, чтобы отказаться от всего. А на меньшее я больше не согласен. Стар уже. Какаши ловит её растерянный взгляд и подмигивает. Сакура тут же фыркает в ответ, но больше не пытается заговорить. Она всё поняла и так. Пусть он и решил недоговорить или увильнуть, как обычно, но саму суть он от неё скрывать не стал. И это дорогого стоит. Это тоже огромный шаг навстречу с его стороны. Признаться, она боялась, что после ссоры на его дне рождения он больше никогда не будет с ней откровенным, и сейчас она очень рада, что её опасения не подтвердились. А ещё ей совестно. Чертовски совестно за то, что на самом деле ей особо-то и не жаль. Хотя вроде бы должно быть, и это вообще первое, что она хотела ответить. Но да, если быть совсем откровенной, то это не так. Несмотря на то, что она ни на секунду не переставала, и не перестанет желать Какаши счастья. Несмотря на то, что они с Натсуми поняли друг друга настолько, что даже оказались по одну сторону в конфликте с ним. Эти двое были хорошей парой, красиво смотрелись вместе, скорее всего, им было друг с другом действительно интересно. Если бы не Сакура, кто знает, как закончилась бы их история, да и закончилась бы она вообще, если говорить в метафорическом смысле. Но в эту же секунду она зарекается снова впадать в уныние, а уж тем более представлять, что могла бы быть не беременна, поэтому это «бессовестное» чувство внутри встречают с распростёртыми объятиями. — Совсем не стар, — мягко улыбается она и тянется, чтобы сочувствующе накрыть ладонью его плечо. Неважно, что у неё происходит внутри, этот жест правильный в любом случае. — Я больше не буду спрашивать тебя об этом, — она на секунду запинается, — но знай, что я всегда рядом, если захочется выговориться. Какаши кивает немного заторможенно, как в замедленной съёмке, а после выдыхает, слегка прикрыв глаза, и улыбается в ответ. — Спасибо, Сакура. — Он накрывает её ладонь своей и немного сжимает. — Спасибо, что дала мне время спокойно разобраться со всем. Она чувствует, как щëки обдаëт жаром, и быстро прячет лицо за волосами. И чтобы скорее нарушить этот миг повисшего смущения, Сакура поспешно встаёт, будто не сможет прожить и мгновения более, если тут же не переложит с места на место пару свитков на столике и не распахнёт окно пошире. Она знала, что поступает правильно, но абсолютно не ожидала благодарности в ответ, и это застало её врасплох. — Что ты, это пустяк! — излишне бурно отмахивается она. Какаши на это только посмеивается. — Ладно, — он тоже подымается, — раз мы закончили, я, пожалуй, пойду. Сакура резко оборачивается и, всё ещё окрылённая его «спасибо», протестующе машет рукой. Ей кажется совсем неуместным и даже каким-то ошибочным попрощаться сейчас, пусть даже на такой хорошей ноте. Тем более на такой ноте, каким бы странным это ни выглядело со стороны. — О, — звуки застревают в горле, пока она судорожно пытается придумать наилучшее завершение утра. — Ты завтракал? Может, позавтракаем вместе? Вопросительно подняв брови, Какаши, как она замечает, заинтересованно наклоняет голову. — А готовить ты будешь? Сакура кривится, вмиг теряя значительную часть своего хорошего настроения. О, она прекрасно знает, на что он намекает. — А ты видишь у меня здесь команду помощников по дому? — не может не съязвить она, потому что да, готовит она, мягко говоря, неважно, но разве он отравился её стряпнёй хоть разочек?! Нет! Вот и необязательно быть такой задницей по этому поводу. Хватит с неё уже того, что, благодаря Свинине, все в деревне знают, что её питательные пилюли абсолютно несъедобны. Но ведь питательны же! — Всё-всё, — он примирительно поднимает руки вверх, — не кипятись, я просто хотел предложить помощь. — Сакура скептически изгибает бровь. — Да и тебе сейчас лучше отдохнуть. Закатив глаза, она всë же со вздохом сдаётся и приглашающе кивает на дверь кухни. Вот же! Она, значит, хочет как лучше, предлагает его накормить, а он, как всегда, умудряется вывести из себя одной фразой! Что за неизменная дурацкая черта? — Только не… — решает покапризничать она в отместку, следуя за ним, но не успевает договорить. Снова. — Не острое, знаю. Я приготовлю рыбу. — Тогда… — Хорошо прожаренную, да. Она тормозит в дверном проёме, задыхаясь от возмущения: — Да ты можешь прекратить заканчивать за меня? Во-первых, это невежливо, а во-вторых, меня бесит, что тебе всегда каким-то образом удаётся угадать мои мысли! Какаши хмыкает и улыбается так, что это заметно даже сквозь маску: — Я знаю тебя настолько давно, что мне даже напрягаться для этого не приходится, — замечает он с явной ноткой ностальгии и открывает холодильник. — Столько лет прошло, я ведь был даже младше тебя сейчас, когда мы стали командой… От его тона раздражение тут же спадает, и Сакура, приобняв себя руками и смерив его спину нечитаемым взглядом, усаживается за стол. Это странное утро, наполненное странными чувствами. Это странно, что Какаши уютно шуршит бумажным пакетом и то и дело выглядывает что-то в её холодильнике. Нахлынувшая и на неё ностальгия приятным теплом разливается где-то под рëбрами, и холодное октябрьское солнце слепит глаза и заставляет щуриться довольным котом. Ей самой уже хочется пошутить о том, что старость дышит в затылок, но Сакура лишь расслабенно и лениво подпирает щёку ладонью: — О да, сначала я подумала, что большей неудачницы, чем я, быть не может, — со смешком тянет она. — Что если бы не Саске-кун, то мне выпала худшая команда на планете: Наруто, вечно опаздывающий и несерьезный сенсей… Какаши качает головой и наконец-то оборачивается на неё: — Я был очень серьёзным, вообще-то, даже сам себе в зеркало не улыбался. Не пройди она с ним бок о бок столько миссий, Сакура приняла бы это за очередную шутку. Вот только она знала, что Какаши, на самом-то деле, собран каждую минуту, и это знание резко резонировало с вечной напускной беспечностью. — Ты умело это скрывал, — прыскает она. — Однако ты был одним из самых популярных Каге в своë время. — Шутишь? — удивляется он. — Думаю, что молодому Казекаге я не конкурент. Она готова поклясться, что это шпилька в её сторону и что бумажный пакет в его руках сминается нарочно шумно. — Фанатов у тебя не меньше, — успокаивает она и подавляет в себе желание добавить, что фанаток на его веку тоже хватало, мог бы и не прибедняться. Чего только стоила переписка с той женщиной, надзирателем тюрьмы. — Каких ещё фанатов? — подозрительно тянет он, щурясь. — Ну вот как тот паренёк, генин, помнишь? Я, когда с ним впервые на улице столкнулась, немного… удивилась, скажем, хм… — Сакуре помнится, что удивилось тогда больше половины населения Конохи, некоторые так до сих пор считают, что этот паренëк — внебрачный сын Шестого. — Да и вообще, не думаю, что закрывать здоровый глаз постоянно — полезно… но суть не в этом. Мальчишка очень хочет быть похожим на тебя, не думал взять его в ученики? Ты теперь свободен… — Нет, — отрезает он и упирается руками в стол, — не думаю, что это хорошая идея. Меня очень настораживает фанатичность, в любом её проявлении. Хороший шиноби не должен быть фанатиком. Сакура тут же машинально поджимает губы: мало того, что разговор утекает куда-то не туда, так ещё и перед глазами пронеслись все когда-либо знакомые ей Учихи. — Но он же не новый «лучший мир» планирует создавать, он лишь восхищается твоими достижениями, — мягко поясняет она. Какаши как-то тяжело вздыхает: — От одной радикальной идеи или крайности до другой один шаг. Он молча собирает приготовленные овощи в чашку и подходит к раковине, говорить больше ему явно не хочется. И Сакуре даже на миг становится совестно: разговаривать с ним — как через комнату с растяжками пробираться. Знает же о его нетерпимости… — Брось, — нарочно посмеивается она, надеясь всë же свести разговор в шутку, — это просто возраст такой. Как бы выразиться?.. Восторженный, что ли? — Какаши лишь угукает в ответ. — И чего только в голову не придёт, когда ты подросток, я вот во время войны натурально была в тебя влюблена аж целых три дня… Он удивлённо косится на неё, но ей самой не хватает времени, чтобы проанализировать и прокрутить сказанное ещё раз в голове, потому что то, что происходит дальше, она тысячу раз видела в романтических комедиях, но вживую это оказывается не забавно от слова совсем: давно держащийся на честном слове вентиль крана хрустит под рукой Какаши и остаëтся в ней же. Сакура взвизгивает и отшатывается. — Чёрт! — от неожиданности восклицает он, и ей очень хочется, чтобы этот возглас был адресован именно воде, хлещущей прямо на него. — Где перекрыть?! — Под раковиной! — Полотенце! Брось на пол! Затопишь! Сакура тут же отмирает, и пока Какаши борется с водой, старым смесителем и давно заржавевшим вентилем, она довольно проворно отправляется за шваброй: полотенцем здесь явно не поможешь. — Прости, я не предупредила, — спустя пару минут манипуляций извиняется она, — его давно нужно было заменить, да всё никак руки не доходили. — Да ничего страшного, — Какаши оценивающе осматривает разгром и решительно перехватывает швабру из её рук. — Я сам приберу. — Но… — Принеси полотенце, пожалуйста. — Но у тебя же есть швабра… — не сказать иначе, немного тупит Сакура. Какаши смотрит на неё немного укоризненно, смахивает мокрые волосы с глаз и щипает себя за переносицу. — Для меня. Чтобы вытереться, — просит слишком мягко, и возмущаться почему-то не хочется. Пока Сакура идёт в комнату, открывает шкаф и ищет в нём не только полотенце, но и завалявшуюся некогда водолазку примерно его размера, ей думается, что лучше бы эта утренняя встреча закончилась на грустной ноте душевного разговора. Что он теперь о ней будет думать? «Плохая хозяйка… Дом разваливается по частям, а она решила в нём ребёнка растить, — бубнит ей внутренний голос. И она пытается его заткнуть: — всего лишь кран, остальным займусь чуть позже». К её возвращению на кухню та уже сияет былой чистотой. — Вот, — она протягивает Какаши полотенце и свëрнутую водолазку. — Она новая, просто форму выдали как-то не того размера. — Спасибо, — отвечает он и одним движением стягивает с себя свитер и маску. Сакура беззвучно открывает рот и сразу же его захлопывает, опуская взгляд. Не то чтобы она не видела его без маски или майки или по этому дому никогда не ходил полуголый мужчина. Просто она ожидала, что Какаши как минимум попросит её отвернуться, как максимум — уйдёт в ванную. — Сакура? — непонимающе окликает он, и ей приходится поднять взгляд. — Неожиданно просто, — звуки путаются с нервным смешком. — Ты несколько лет была моим лечащим врачом, — сдерживая смех, он накидывает полотенце на голову и вытирает волосы. — Это было давно, — фыркает она в ответ, и взгляд цепляется за белëсые линии шрамов на его животе, тугие жгуты мышц и дорожку коротких светлых волос у ремня. — Если бы ты чаще бывал на приëмах, я, может быть, и не пугалась бы. — А ты испугалась? — насмешливо спрашивает он, выглядывая из-под полотенца. Её щеки алеют вновь, и Сакуре кажется, что кто-то пинком вытолкнул её прямиком в то время, когда ей было шестнадцать. — Лучше скажи, — с первым вздохом она берëт себя в руки, — это всё хорошая генетика или годы тренировок? Теперь уже смущается он, и ей это нравится. Не ей одной сегодня впадать в пубертат! — В основном генетика, — быстро выпаливает он и натягивает водолазку. — Но недавно я возобновил тренировки. Хочу улучшить некоторые свои техники… — А, — вырывается у неё, и она понимающе кивает. Какаши смутился не из-за внимания к собственным кубикам пресса: скоро клан Хатаке перестанет состоять из одного лишь Какаши, и техники клана будут унаследованы её сыном. Их сыном. Говорить об этом вслух до сих пор было неловко и странно; думать, как оказалось, тоже. Они молча стоят друг напротив друга несколько мучительно долгих секунд. Ей кажется, что им так многое нужно обсудить и обговорить, что они и до совершеннолетия сына не успеют. Особенно такими темпами. Какаши же просто поджимает губы, будто жалеет, что поделился этим сейчас, да и вообще. — Я пойду за новым смесителем, — всё же подаёт голос он, — скоро вернусь и починю. И нужно будет осмотреться, вдруг есть что-то ещё, требующее ремонта, — без нажима, но тоном, не терпящим возражений, говорит он, и Сакуре до исступления хочется отмахнуться. Забота мужчины для неё — что-то из разряда неведомого. — Я вызову мастера. — Я умею руками не только печати складывать, — смягчается он и выходит из кухни. — Скоро приду. — Подожди, — окликает она, решая, что вгонять себя в моральные долги ни перед Какаши, ни перед кем-то ещё не будет. — Давай сначала позавтракаем. И я угощаю.