Сердце Бездны

В её рисунках радость и свет, — «Карл и Эми: Друзья на PATHOS!» — маленькие, юркие рыбки с серебряной чешуёй, неповоротливые акулы и увиденные лишь издалека киты, кораллы, пучки жирной зелени и величественная «Мисс Кюри», взмывающая вертикально вверх к поверхности. Красок нет, но карандашные наброски всё равно получаются живыми, да и палитра, сказать честно, не блещет разнообразием. «Эпсилон» существует лишь для того, чтобы питать комплекс, однако, в отличие от остальных станций, здесь есть небольшая обзорная площадка и стеклянный коридор, откуда открывается лучший вид на плато. Солнце ещё балует растительность и океанских жителей, освещая для Эми прекрасные декорации. Она берётся за карандаш, сдувает грифельную стружку с листов и возвращается в свой идеальный мирок — в царство обманчивой безмятежности. Тяжело не влюбиться в колыбель жизни, где время умудряется удивительным образом растягиваться: чем глубже в Бездну, тем древнее её следы. Гигантские изоподы, например, могут не есть годами и ползать себе, перебиваясь тем, что на дно упало — так и последние люди будут ждать в железных коробках, уповая на знания. Контур плавный, без острых углов — Карл говорит, что у неё даже морские черти выглядят миленькими, будто плюшевыми. Коллеги точно срослись с приёмниками, пытаясь вызнать сквозь помехи, что же творится наверху, но Эми всё ещё здесь, глядит на карикатуру, где Карл игриво подмигивает поршневому двигателю, придерживая козырёк кепки двумя пальцами. Ударная волна накрывает комплекс — это лишь отголосок беды, однако и его достаточно, чтобы обрушить часть сооружений. Следом в плато жёстко впечатывается «Мисс Кюри», будто кто её дёрнул за винт и притянул на дно. Солнечный свет гаснет, и только тогда Эми поднимает взгляд, чтобы встретить спускающуюся к ним темноту — по-настоящему жуткую, будто кровь всех людей мира разом в воду хлынула. Где-то там, наверху, горят все, кто ей дорог. Океан затихает очень быстро, как и вся станция; молчит радио, отдавая дань памяти миллионам погибших в один роковой миг. Контур размыт, но Эми не может сдержать градом падающие слёзы и рисует поверх солёной лужи, чтобы поскорее забыть. Теперь, когда возвращаться некуда, океан кажется пугающе недружелюбным и подозрительно тихим — что-то ужасное творится в сердце Бездны. Геотермальная установка почти не пострадала, однако энергия до следующих станций доходит со сбоями. Отовсюду поступают данные об экстремальных утечках структурного геля, деформации нескольких конструкций и странном поведении роботов. Карл отказывается эвакуироваться с «Эпсилона», а Эми без него уже не может — да и куда денешься, всё здесь родным стало. Дни пролетают в заботах с перерывами на сон и еду, но при первой возможности она возвращается к обзорной площадке и рисункам. За стеклянной перегородкой проплывает морской чёрт, слившийся с искажённым в крике человеческим лицом; вместо плавников у него сросшиеся перепонками кисти рук — очередное творение новой, ускоренной эволюции. Она скучает по свету, поэтому выхватывает для зарисовок всё, что попадает на плато. — Ты слишком добрая для всего этого, Эми, — вздыхая, шепчет Карл, когда рассматривает её работы. — Хотелось бы, чтобы эти твари выглядели хоть чуточку милее, как у тебя — тогда мир вновь мог бы стать отличным местом. В её рисунках агония изменений, хоть и вызванная благими намерениями: юркие рыбки с железными чешуйками, сросшиеся повреждёнными телами акулы и зубастая громадина, похлеще любого кита. Станция сочится структурным гелем и стонет на десятки глоток, пытаясь реанимировать жизнь последним доступным способом. Плато озаряется одиноким бледно-синим огоньком, и Эми едва различает под ним человеческую фигуру — голую, без намёка на скафандр. Кровь стынет от ужаса, но пальцы умело выводят на бумаге десятки маленьких фонариков на голове чудовища. Она кличет беду своим любопытством: с каждым брошенным на плато взглядом оно приближается скачками, свет пульсирует, точно биение сердца, и Эми уже не уйти от пристального внимания глубоководного удильщика. Это лишь вопрос времени, когда сердце Бездны поглотит их.