***
Вот и Марьёчи, приветливый и яркий ранобийский город. Место, где я заново родился. Ну, или я провёл здесь своё второе детство. Я не видел, откуда меня несли сюда впервые. И, сколько я помню жизнь на почте, я никогда не спускался вниз, а гулял по специальным тропинкам недалеко от неё самой. Теперь же я не представлял, как можно было сидеть на одном месте, когда вокруг существовало столько интересного. Хоть антенны мои выросли пока не дальше ушей Ирланду, они дрожали от волнения. Ну что ж, вот и знакомые соты, вот и мои коллеги снуют возле них…***
Джеспер вдохнул аромат свежескошенной травы, шлейфом тянущийся из дверей цеха. Хоть запах и был неприятен, он навевал какую-то ностальгию. — А теперь, любезный друг, — сказал Ричард, летящий рядом, — расскажи мне, почему возле твоего дома нет почтового места. Зацепиться не за что, кроме твоей дурацкой лестницы. — Наверное, никто так об этом и не подумал, — ответил лекарь. — И смысл ради одного письма делать площадку? — Что ж, не буду придирчив лишний раз. Давай оденемся и найдём Орида, — с этими словами серошкурый свернул к канцелярскому корпусу. — Нет, постой! — опомнился другой пернатый, посматривая в сторону цеха. — Я сделаю кое-что. Ты… Ты пока не показывайся. Я позову. — Понял, — водохлёб остановился на одной из площадок для отдыха. Он пока решил надеть свой костюм, в то время как лекарь полетел на шум механизмов, помогающих эйло в их кропотливой работе. Крылатый влетел в большое квадратное окно, оказавшись в просторном помещении. Он быстро забрался в укромный угол, чтобы его не заметил ни один смотритель. — Ни за что бы так не сделал, — снимая с ног увесистые сумки, приговаривал Йохансен, — но ты сам напросился. — Чего попросить? Что сделать? Вы где?! — раздался хиний голос где-то в отдалении. От этих слов сизошкурый чуть не вспорхнул, как напуганный воробей. Он решил впредь молчать, пока смотритель размышлял над тем, показался ему голос или нет. Джеспер разлохматил красиво уложенные волосы, проверил зрачки в отражении пера, чтоб те были буднично-восьмигранными, и, вздохнув для уверенности, спрыгнул с платформы вниз. Туда, где находился склад рабочего инвентаря. Вскоре дружное общество почтовых эйло встретило новенького, одетого как и все они. С плетёными сумками на ногах, яркой одёжкой на сером войлочном «костюме» и повязками на крыльях. Не хватало только имени, которое было бы напечатано на боковых перах, но эту мелочь, скорее всего, никто бы не заметил. — Интересно, что скажут мне коллеги. Ну что ж… — взбодрил себя почтальон, когда шёл обратно в цех, — пора! Полетав по цеху, он не обнаружил там ни Орида, ни своего смотрителя Ырло, поэтому решил навестить офис. Крылатый обнаружил там такое же квадратное окно, через которое он влетел в прихожую для самих птах. Тихонько сдвинув дверь, он прошёл в узкий коридор, крадучись и внимательно слушая. Он зашёл в один из кабинетов, где под высоким потолком находился ещё один ярус, а внизу располагались хранилища с сотнями писем и других бумаг. Рядом был ящик с раскраской накидки Орида… там была надпись «прочесть обязательно», и лекарь сразу потянулся за своим письмом, чтобы положить его туда. Но, достав конверт, он одумался. Он желал вручить его лично. Вдалеке раздался топот быстрых хиньих ног. Птах вздрогнул и выронил своё послание. В открытой двери показалась длинная морда, но эйло не успел скрыть шестиугольное волнение. — Ты чего так? — тоже удивился хин. — Меня напугался? Это его позабавило, и он присвистнул. Ранобиец вошёл в комнату. — Кто ты? Я тебя тут пока не видел. Джеспер наклонился к нему, показав свои пустые боковушки. Хищник вильнул хвостом, пропищав что-то своё, животное. Он прислонился мордой к лицу почтового лери, чтобы поприветствовать его. — Ты здесь так недавно, что тебе имя ещё не написали? — в ответ на это телендор приподнял свои инструменты, как учил его Ланд. — Тогда будем мы с тобой знакомы. Я Орид, это я организовал то, чтобы каждый житель Марьёчи и окольных домов мог получить и отправить письмо. Ну, или посылку. Это многообразная работа, и поэтому разговаривать с каждым эйло мне некогда. Обращайся, если помощь нужна, к смотрителям. Ты свою комнату уже нашёл? Но его прервала одна вещица. Орид повернул голову боком, чтобы один его глаз смотрел вверх, а другой — прямо на упавший конверт: — А это? Твоё письмецо? И без марок… — он с любопытством подобрал его. «Это тебе», — неловко показал жестами почтальон. — Мне? Но всё-таки почему без марок? Как же оно дошло, если никто не мог понять, куда его надо отнести? «Что ж он привязался к этим маркам?» — думал сизошкурый. — Ладно, это я потом узнаю, — ранобиец провёл когтем в щели конверта и открыл его, достал письмо и стал читать. Зрачки лекаря взволновано мигнули семигранниками, но к счастью, хин этого не заметил. Даже не смотря на почтальона, он подошёл к столу и вскочил на пуфик, продолжая изучать послание. — Откуда ты это достал? — низким голосом произнёс Орид. Он ещё не дочитал письмо, но возвращался к началу, всё снова и снова. — А где Ричард? — оглянулся он к подошедшему птаху. — Ты знаешь Ричарда, моего лучшего посыльного? Такого ни за какой керн не купишь. И, кажется, он должен был мне это доставить. Лери безмолвно смотрел на него своим птичьим глупым взглядом. Когда зашелестели ветви за окном, он отвлёкся на них, ясно дав понять, что совсем не понимал, о чём шла речь. — Ричард тоже пока не вернулся. Я его послал найти Джеспера, моего хорошего эйло. Он был слишком избалован, и да, это была моя вина. Я решил преподать ему урок, чтобы он прошёлся по материку, посмотрел, как хины с лери живут. И чтобы обязательно вернулся. Но надо же как-то припугнуть, для назидательности. Направил я его в Радонию, на острове, чтобы Карамел не видел, как он туда попадёт. Он у меня робкий, и метра пролететь не сможет. Но что-то было в нём… Я бы даже мог назвать его своим цыплёнком. Сам удивлён. Так привязался к нему за то время, что он жил у меня. Орид запрокинул голову и громко взвыл, выражая только самому хину известную эмоцию. Без плача, просто издал протяжный вой, выпустив весь воздух из желудка, а затем продолжил свой монолог. — Эх, жаль, что ты не Джеспер, безымянчик. Он ещё меня зовёт так смешно. Орид-Оридульчик… Как жаль, что я по глупости его потерял. Он замолк. Худые лерские руки заключили хина в объятия, эйло прижался к нему холодными стёклышками глаз. — Мне тоже жаль, что так всё вышло, — еле слышно прошептал Джеспер. И нет, не послышалось, завропод запищал от внезапно нахлынувшей радости. Подумать только, такое серьёзное лицо могло так мило пищать. — Я… — ранобиец присвистнул ещё раз, — я думал, что ты повзрослеешь, но не так сильно. Мой цыплёночек! — Ты тоже мне как папа.***
Сказать, что Орид был в шоке — ничего не сказать. Он так обрадовался, что скакал вокруг меня как щенок, и тёрся об меня будто кошка! Просто… Волшебно как-то. Он рассматривал меня, а я ведь заметно изменился. Он без труда узнал во мне лекаря. Мне надо было столько ему рассказать. С тех пор моя жизнь вновь стала спокойна и беспечна. Я не держал обиду ни на Леонарда, ни на людей, ни на Орида. Ричард остался работать на почте, это ему очень нравилось. Он помирился с Юрлкроликоврких, потому что с первого же дня, как только он стал посыльным, постоянно встревал с ним в разногласия. Поиск своей любви Мелон решил возобновить, ведь ему всё ещё было нужно простое человеческое общение. Отношений он так и не нашёл, к сожалению, зато у него появилось хотя бы несколько человеческих друзей. В смысле, не лери, а прямо настоящих людей! После моего первого возвращения в Радонию город было не узнать. Крылатые всё достроили, да так хорошо, что люди уже проклинали себя за эту долгую вражду. Соорудили даже воздушные транспортные линии, используя те рельсы, которыми орудовала Виндовера. Альва с Леонардом получили свой новый дом: просторный, удобный, а главное — с хорошей взлётной полосой рядом. Они были просто чудесной парой. Туман вспоминал, что на Земле предлагал супруге прокатиться на самолёте, посмотреть на землю свысока. Но Альва боялась и так и не осмелилась. А теперь у неё появился шанс. Когда сателлит отрастил свои могучие крылья, я смастерил для него крепкое седло. А он в благодарность выучил меня этому причудливому языку телендорских трелей, не забыв даже о традиционных «птичьих» песенках. И, знаете ещё, кем стал наш мэр? Эйло-мотыльком! Я его бы тоже не узнал после такого лероморфизма. Он стал таким миниатюрным, что ему пришлось специально заказывать новые костюмы, а не перешивать имеющиеся. Но его городским делам это не мешало, маленькими руками оказалось даже удобнее перебирать документы. И мучающий до больного горла кашель навсегда остался в прошлом. Не все люди первое время его любили за такое превращение, считали его главой только для лери, но у общины братьев наших серых уже был свой глава. В представлении, я думаю, он не нуждается. Тучка всё не могла определиться. Она прилетала то в Радонию, то обратно в Киньте-Сдаэм. И мы уже так привыкли к её «рейсам», что даже отправляли Искре гостинцы. На острове хвостатка первым делом летела на ферму, чтобы повидаться с Ирланду, почему-то полюбившимся ей больше всего. Она говорила, что он напоминал ей давно ушедшего из жизни Гритью, её друга и хозяина Искры. Скажу и про рину, а самое главное — про его уши. Когда они выросли, я представился ему вновь, хотя мог ещё давно написать ему имя на бумаге, просто не хотел испортить сюрприз. Ирланду сказал, что такого имени ещё не слышал. Хоть «великая тайна» была раскрыта, для друзей я оставался Ветерком. Это стало моим вторым именем, и кто знает, может наберётся у меня их потом столько же, сколько у Лео-Тумана-Редкомаха. Я ещё и Дружок! Порой мы нашей крылатой стаей собирались вместе и отправлялись в путешествие по необъятным просторам Южного материка, каждый раз совершая для себя новые, удивительные открытия. Но отныне моим домом остался омываемый чёрным океаном островок далеко на Востоке.***
— Что ж, рассказать мне больше нечего. Мою историю, если честно, даже хины считают невероятной. А для людей это вообще сказка. Верно ведь? Пернатый рассказчик обвёл слушателей внимательным семигранным взглядом. В небольшом зале раздалось несколько голосов. Они подтвердили слова лекаря, одетого сегодня в свой лучший парадный костюм. — А в сказках, как говорится, чаще всего счастливый конец, — Джеспер развёл руками. — Надо только знать, где завершить историю. Из зала послышался человеческий голос благодарности: — Это было, пожалуй, слишком хорошо. Теперь не жалею, что пришёл сюда. Я решил своё дело не бросать, и, как режиссёр, просто обязан снять фильм по этой истории. Лучше анимационный и с земным колоритом, так сказать. — Благодарен вам за эти слова, — мелькнули девятигранники в глазах крылатого. — А про своё первое Рождество в Радонии не будешь? — напомнил один из лери. — Ой, Рич, не настаивай. Разве этого было мало? — Йохансен разыграл удивление, вновь окинув сине-зелёным взглядом публику. — Я говорил без перерыва уже… Он приподнял рукав, взглянув на время. — Ух ты, три часа! Да, затянул я что-то, даже не заметил. Вы, наверное, все устали. Но история оказалась настолько интересной, что даже органические существа просили ещё. Лекарь не мог им отказать. — Мне интересно узнать, как Радония дальше развивалась, — поднял голову один из хинов. — Хорошо, расскажу о городе ещё. Но развивалась — это, — рассказчик усмехнулся, — громко. Скорее наоборот. Сейчас этого города давно нет. Трудно и представить, что когда-то там жили люди, хины, столько труда вложили, чтобы укорениться на этом острове. Время всё меняет. Даже меня. Все мои эмоции, что вы видели, всего лишь ловкое притворство, потому что иначе я не могу… Он подумал, не отошёл ли от темы слишком далеко. Но слушателей интересовало каждое его слово, и это дало ему высказаться. — Человек в лери живёт не так уж и долго, от силы лет тридцать. А мне уж сто семьдесят восемь. Я ничуть не жалею об этой ушедшей эпохе, ведь когда так долго живёшь, успеваешь понять, как текуча жизнь, как всё меняется, даже самое постоянное. Радонийцы постепенно налаживали контакты с пложцами и другими обитателями ближайших к ним земель. Они быстро стали перебираться туда, где были более щадящие условия для органики, стали жить в городах хинов. Даже многие человеческие лери не желали оставаться в Радонии. Вот так она и стала городом-призраком, а в тридцать третьем году он перешёл в статус туристического объекта, поэтому вы можете сами его посетить. И даже Альву встретить. Она живёт там вместе с другими смотрителями города. Следит за зданиями, ремонтирует их. Она может многое вам рассказать, хоть её разум уже далеко не человеческий. — Получается, они с Леонардом там остались одни? — задала вопрос девушка, держащая фотоаппарат на коленях. — …Давно уже нет, к сожалению. Когда я встретил Леонарда, он был уже глубоким стариком. Сизошкурый поправил ворот пиджака, традиционно по-хиньи расшитый смысловым узором, запечатлевшим многое. — В Радонии, в главном зале музея, находится его статуя. Она выполнена великолепно. Как завещал мэр, она стала отражением души этого прекрасного существа. Широко расставлены его белоснежные крылья, и каждое украшено тысячами нежных, как шёлк, пёрышек земных птиц. Конечно, их приходилось делать вручную, работа впечатляет. За словами следовал жест — Джеспер раскрыл свои опахала. — И такой же, почти весь белоснежный, стоит величественный «Редкомах». На нём блестящий костюм с брошью, изображающей сидящих рядышком голубей. Его металл переливается небесно-голубым. А глаза… они радостно смотрят наверх, в окно, на беззаботно снующих в небе эйло. И сам «Леонард» словно готов примкнуть к стае, прямо сейчас сорваться с места и подняться в воздух. Медленно сложив крылья, рассказчик поднял антенны столь же неспешно. — И если у вас есть антенны, то там вы и по сей день сможете услышать его голос, благодаря которому город ещё цел.***
Прошло не так уж и много лет с тех пор, как я изменил судьбу города. Настал момент, когда клеток в теле Редкомаха было столько же, сколько людей ещё оставалось в Радонии. Мы с ним гуляли по пустынным улицам, любуясь на крылатых в белом небе. Моросил дождик, я вспоминал, как продрог бы в такую погоду, будучи человеком. Даже летом на острове было холодновато.***
Близилась площадь. Леонард, как обычно, глядел по сторонам, бросая ультрафиолетовый свет на угрюмые дома, смотрящие в ответ пустыми комнатами из окон. В одной из них виднелся крылатый лери, обустраивающий своё новое жилище. Славно было видеть радость в его окулярах. Вожак остановился, наблюдая за ним. — Джеспи, — тихо окликнул сателлит и оглянулся. — Где ты? Из-за большого крыла показался лекарь: — Я не отставал. Или ты здесь меня не видишь? — Не заметил. Послушай, Джеспи… Когда друг подошёл ближе, большекрылый поднял его на руки вровень со своим ростом. Джеспер видел перед собой всё то же вечно-молодое лицо с немного грубыми чертами. — Я хотел тебе сказать пораньше, но так часто об этом думал, что совсем позабыл. Я чувствую, что мне уже пора заканчивать и эту жизнь. Я стал плохо обновляться. Гигант опустил его на брусчатку и показал свою руку, на которой через всю ладонь тянулся белый безобразный шрам. — Помнишь? Я давно уже порезался, а рана всё ещё видна. Лекарь чувствовал пощёлкивания в голове. Он хотел сказать что-то, но решил подождать. О чём ещё скажет Леонард? — Пройдёт ещё немного времени, и заживать я уже не смогу. А если продолжу жить дальше, то изношусь, будто вещь. Уважающий себя лери так погибать не должен. Йохансен был шокирован этим, но лерское спокойствие позволило пережить это без горечи. Оставались лишь вопросы. — А как же Альва?.. — спросил мелкокрылый. Туман вскинул антеннами, двинувшись вперёд. Он был спокоен, как всегда: — Мы говорили с ней об этом, она понимает меня как никто другой, всё же она старше тебя. Главное — поймёшь ли ты. Мне нужна именно твоя помощь… Позади послышались шаги. Джеспер догонял друга, который успел уйти достаточно далеко, несмотря на свою медлительность: — Я понимаю, ты думаешь совсем иначе. Но ты не можешь умереть, просто вообразив, что так надо! Это слишком. — А как запоёт твоя душа, когда я буду разваливаться на части, и ты не сможешь ничего поделать? М? — Я же дружок, я лекарь, — в голосе слышались людские нотки. — Только будь осторожен, а всё другое я тебе налажу. Будешь как новенький. — Я не стану твоей игрушкой для лечения, сколько ты передо мной ни пляши, — корнотеку вскинул антеннами и снова огляделся по старой привычке. — Идём. На площади никого не было. В зеркальной глади брусчатки отражались здания и бледные пятна светил. Серость разбавляли растения, высаженные в клумбах возле здания ратуши. Радуясь дождю, они разветвляли свои листья и притягивали капли живительной влаги. Несмотря на свои попытки остановить старого лери, лекарь предчувствовал неизбежное, и даже его душа украдкой шептала об этом. Сателлит был независим, всё же дружок подчинялся ему по своей природе. Он спокойно шёл рядом и даже взял вожака за руку, словно боясь, что тот сейчас разбежится, улетит… и уже никогда не вернётся. — Не надо мне такой жизни, я же сказал, — ответил эйло чуть строже. — Ты волнуешься за пташек? О них позаботится новый редкомах, я уже созвал тех, кто мне его найдёт. Джеспер решил настаивать: — Ты мне нужен не только как стая. Ты один такой. Вспомни, ты — живая история. Для меня ты почти человек, — но даже он не выдержал после этого краткого ответа. — Почти, — заметил Туман. — Ну раз почти, то что мне мешает сделать вот так? Коснувшись его сердца, лекарь придержал безвольно опустившегося на колени эйло. Руки Лео ослабли, а крылья разъехались в стороны. Даже шею он держать не мог, поэтому ссутулился, только антенны не давали голове полностью поникнуть. — Мы дорожим тобою, пойми ты наконец! — произнёс сизошкурый ему прямо в лицо. — Мы тебя очень любим, что тебе нужно ещё?! — И если ты меня любишь — ты меня отпустишь, — успокаивающим, совсем нестрогим голосом произнёс «самолёт». И замолк, отключив свечение в глазах. Обычно ничего такого в этом молчании не было, только лёгкая задумчивость, но сейчас это пугало Джеспера. Сателлит задремал. — Не смей этого делать. После этих слов корнотеку открыл глаза и ответил: — Нисколько не смею. Без тебя всё равно ничего не получится. Я подожду, сколько будет надо. Лекарь подошёл к нему ближе, но большекрылый снова заснул. Эйло топтался на месте вокруг безмолвного одинокого пернатого комка, и, наконец, взмыл в воздух треплющейся в нерешительности парой крыльев.***
Он бесцельно летал вокруг острова, жизнь на котором ничуть не поменялась от решения Тумана. Эйло выполняли свою работу, говорили о чём-то будничном, сизошкурый их прекрасно понимал. Никуда не приземляясь, он смотрел свысока на их мирскую жизнь. Скоро в небо должен был подняться новый вожак. Каким он будет? Каким бы он ни был, у него не будет тех человеческих странностей, того интересного французского акцента, если говорить будет способен, и той загадочной задумчивости, которая так нравилась Альве. Она считала, что в эти моменты он вспоминал земную жизнь. Лекарь парил над городом. Он опустился ниже, к площади, она стала для крылатого посадочной полосой. Приземлившись, он подошёл к ждущему его сателлиту и просто встал как столб, смотря на него. «Помочь лери может только лери. Правда ли это?» Так прошло ещё больше времени, чем в полёте. Джеспер почти не шевелился и уже чувствовал небольшой голод. Слабый свет Дели, выглянувшей из-за туч самым краешком, озарил дома светящейся кромкой. Она была видна и на крыльях редкомаха. Светило своей яркой лаской, будто говорило — нет в этом ничего ужасного, посмотри, как вокруг хорошо. И как бы измучалась эта дряхлая птица, продолжив своё существование всего лишь на радость одного человека-лери. «Я ведь однажды отпустил его». Джеспер подошёл ближе, робко протянул руку к его груди и коснулся. Туман сразу это ощутил, и с щелчками раскрылись его зрачки. Он поднял голову. — Надеюсь, там тебе будет хорошо, — погладил эйло большекрылого по его рогам. — Мне там будет ещё лучше, — с искренней радостью ответил тот. Всю недолгую дорогу Леонард не проронил ни звука, и даже двигался так, чтобы создавать меньше шороха. Подойдя к высоким массивным дверям музея, он раскрыл их, будто те были фанерные. — А ты, — тихо произнёс Йохансен, следуя за другом, — ты был здесь когда-нибудь? — Нет. Не пускали из-за крыльев. Ветер завывал в уголках высокого коридора, ведущего в главный зал. От сырой погоды со входа веяло влажным воздухом. Но золотые лучи были и здесь, они выглядывали и из окошка над дверями. — Да и сам я не горел желанием. Место это тяжёлое, — рассказывал сателлит, смотря на картину. На холсте был сюжет, будоражащий в душе старого корнотеку тревожные воспоминания — здесь была запечатлена во всей красе церемония расправы над крылатым существом. Окровавленные серебром внутренности лежали на подносах рядом с жертвой, пребывающей ещё в сознании, извивающейся в муках. Её поведение, разумеется, было приукрашено. — Надеюсь, я забуду эти времена, как дурной сон, — Троллейбусорог поплёлся дальше, оставляя на синем махровом ковре борозды от крыльев. — Но нас ты будешь помнить? — Надеюсь… — он осторожно вскинул антенны. Когда очередь дошла до скелета с гарпуном, по-прежнему верного своему загадочному покровителю, Лео снова впал в свои бездонные мысли. Может, он прощался и с ними? — Я придумал кое-что, чтобы вы не скучали так сильно, — жестом руки он подозвал мелкокрылого друга, — Я оставлю своё тело здесь, — и обвёл взглядом просторный зал. — Здесь, в смысле, в городе? Ты хочешь… упокоиться в том склепе, который для тебя сделали люди? — Н-нет, туда я не вернусь. Я не хочу снова лежать в этой тесной коробке. Давай-ка объясню тебе. Он ослабил правое крыло, чтобы повернуться в его сторону и пойти возле соседней стены зала. Хвост тёрся о фундамент того экспоната, который Туман недавно рассматривал, и лери остановился, чтобы это исправить. — Когда лери стареют, они отправляются к Запретной стене. Но туда я полечу уже не своими крыльями. Ты отнесёшь туда мой карат… Приблизившись к витрине, гигант прислонил к ней ладонь и погладил стекло, за которым на железных палочках стояли ромбовидные сердца. Те давно истратили свои собственные силы и уже не искрились жизнью сами по себе. — Отдашь его привратнику, чтобы мне вырастили новое тело. Зрачки сизошкурого приняли шестигранный вид: — Что ж ты сразу не сказал! Так ты сможешь вернуться? — Не тяни редкомаха за рога, Джеспи. Никто не встречал рождённых заново лери. Хины-исследователи посылали туда эйло с чувствительными зверями, но те не могли приземлиться за стеной: там не было вообще ничего, там только жар поднимается туманом вверх. Они бросали вниз безвольников, но те ломались под тяжёлым воздухом. Давление там высокое, говорят. А я буду, видимо, приспособлен для таких условий. И, если я там что-то соображу и захочу назад… Неужели ты будешь рад видеть меня, разорванного на кусочки? Мелкокрылый снова расстроился. Леонард подошёл к нему ближе, обняв шею лекаря пальцами: — Что с тобой, дружище? Это хорошее место. Говорят, там родилась сама Виндовера. «Слушай, слушай, слушай», — раздался жалобный голос антенн, и лери произнёс свои мысли: — Я н-не хочу тебя… убивать. Это плохо… — Я прошу тебя всего лишь достать карат из моей грудной клетки, в этом нет ничего дурного для лери, — ласково сказал Редкомах, убрав руку и продолжив свой неспешный путь. — Ну ты мастер утешать, конечно, — Джеспер успокоил свои пятигранные зрачки. — Не переживай. Посмотри мне в глаза. Видишь? Я не плачу. Я даже даю тебе интересное задание, каких ты ещё не выполнял. Ну разве это плохо? — Нет, — дрожащим голосом шепнул вслед лекарь, оставшись на месте. Старый корнотеку устремил взгляд вверх, на центральное окно, по краям оплетённое стальными жилами, прямо, как сам эйло. Он остановился в центре просторного зала, слегка выставив вперёд одну ногу, и красиво выпрямился. Широкие крылья начали разъезжаться в стороны. — Теперь моё место будет здесь, на обозрение каждому, кто сюда забредёт. Приняв желаемую позу, лери сковал все свои суставы и жилы. Он замер совершенно недвижимо. Были слышны лишь звонкие удары рёбер зрачков о стенки глаз, словно тикали маленькие часы с серебряной иголочкой вместо стрелки. Скоро они должны были отсчитать своё… — Тебе надо привести меня в порядок прежде, чем я не смогу ничего тебе сказать. Загусти в перекве металл, чтобы я не поник, и заклинь зрачки, чтобы они не захлопнулись. От глаз можешь нервы отвести, чтобы свет можно было включать или выключать. И не забудь потом покрыть меня водомагнитным порошком, чтоб ещё один скелет тут не стоял. Лучи золотили волосы живой статуи, оставляя на ней красивые блики. Облака постепенно расползались по небу, открывая Дели всё больше. Сателлит смотрелся на своём месте так, будто был здесь всегда. Но антенны лекаря дрожали как на ветру, в нём опять пробудилась старая человечность, которая была ещё не столь редким гостем в его душе. — Всё равно, я не могу этого сделать, — Джеспер опустил голову, смотря себе в ноги. — Поживи, прошу тебя. Хоть денёк. — Ты ещё так юн и наивен, Джеспи, — с небольшой усмешкой ответил спутниковый эйло. — Твоё человеческое тело тоже ведь когда-то умерло. Но ты заметил только то, как перестало биться твоё мышечное сердце, вряд ли ты грустил о себе самом. Ну и хватит. Мне уже надоело перед тобой распинаться за каждый твой всхлип. Дай старику омолодиться спокойно! Внезапно мелкокрылый ощутил движения своего тела, идеально ложащиеся под контроль вожака. Он отскочил назад, легко перестав подчиняться зову, но его на миг отнятая рука уже успела коснуться ажура перемычек. Редкомах почувствовал, как застыли все сосуды в теле, словно залитые бетоном. Зрачки выровнялись по одной точке и уже не могли сдвинуться, только слабо светились в дневных лучах. — Увидимся, мой хороший, — прозвучала добрая сигнальная трель. Теперь большекрылый мог говорить лишь ею. — Я подождал Альву, подожду и тебя. В кои-то веки я захотел покинуть этот остров. После этой фразы он замолк. Лекарь снова остался наедине с тишиной, прерывающейся шумом лёгкого ветра. До чуткого слуха доносились громыхания далёких машин. Лери можно было вернуть в прежнее состояние, лишь снова коснувшись его груди. Но что было бы после? Этот вернувшийся миг жизни Туман потратил бы на то, чтобы вразумить птенца ещё раз. Лерский врач обошёл вокруг величественное тело корнотеку, смотря на его антенны, распахнутые крылья и веером раскрывшийся хвост, любуясь, как свет ложился на него. Небо вновь начинало затягивать густыми тучами, и золотое светило скрылось. — Что, хорош? — похвалил себя сателлит. — Только шрам на ладони надо чем-нибудь закрасить. А так, если б я пожил ещё, меня бы реставрировать надо было всего, ха-ха! Ну ладно, закончим шуточки. Прежде чем достать карат, тебе надо зациклить мой приёмник на одной фразе, чтобы этот город даже после меня оставался нетронутым. Твой говорящий цветок, в том и проблема, не все всерьёз воспринимают, могут и стащить что, и дом поломать. А вот меня все будут слушаться без вопросов. Выслушав трель, Джеспер ответил тем же способом: — И как это сделать? — Сначала подключи меня к большой антенне, той, на крыше ратуши. Но безвольника ты не выбрасывай, пригодится на случай, если я сломаюсь. Альве скажи потом, чтоб меня подключила к сети с автоматической зарядкой, она лучше в электрике разбирается. — Х-хорошо, — он смотрел на затылок спутникового эйло, затем огляделся вокруг. Он не знал, с чего начать. — Не бойся. Просто следуй за моими указаниями, — подбодрил голос вожака. — Эй, помнишь? Мы с тобой песенку учили про меня. — Да, я помню её. — Вот, напевай, чтобы отвлечься. А я пока сделаю всё за тебя. Мелкокрылый ненадолго закрыл глаза руками, чтобы начать действовать с новыми мыслями. А когда открыл их, пустил сигнал о готовности. По антеннам пробежалась мелодия, заставившая эйло искать короткий путь к антенне. «Какая чистота на моих крыльях, загляденье. В свету небесных чёрных пятен я блистаю как гигантская снежинка. Очень хорошо видно блеск, блеск, блеск. Я лечу совершенно без ветра». Он вышел на улицу и взлетел к самой высокой точке ратуши, где стояла пятиметровая телендорская антенна. Лери приземлился у её основания, ища взглядом кабель. Он прислонил ладонь к наполовину живому столбу. Провод уходил ниже. «В отличие от снежинки, я не смею упасть на кого-нибудь и его опечалить. Я не спускаюсь снежным водопадом, как будто частицы, я нахожусь выше, чем снежинка. Снег заползает под глубокие долины, я же передвигаюсь высоко, заползая под облака». Эйло стал лазать по крутому скату крыши, пока не нашёл чердачное окно, которое без труда открыл, просунув в его щель тонкие перы. Не спускаясь, птах заглянул внутрь, где увидел колесом свёрнутый толстый провод у стены. Одна часть кабеля вела вверх, зарываясь в мягкое «мясо» антенны, другая была подключена к говорящему ящику. Йохансен под ведением вожака игнорировал всю неприкосновенность устройства и вытащил кабель из него. «Я с облаком дружу, я играю с ним. Я думаю сто четыре раза в день, что облако может быть эйло, которого я не замечаю. Я отправлю ему задание, чтобы он сказал мне своё местоположение. И тогда будет очень хорошо». Оставалось размотать кабель и надеяться, что его длины хватит на затею Тумана. Дальше Йохансен искал особую трубу, через которую поднимали на верхние этажи всю проводку. В ней должно было быть достаточно места, чтобы пропихнуть этот кабель. Троллейбусорог позаботился об этом, действуя даже быстрее, чем Джеспер мог ожидать. Вскоре провод был доставлен до главного зала, хоть и пришлось сделать пару дыр в стенах. Это был самый короткий путь. «Я влетаю в облако, и все думают, что я облако. Но я говорю им о том, что я не облако, и тогда они понимают — я не облако. Я Редкомах!!!» После песенки последовал проигрыш, не содержащий в себе никакого смысла, только красивую мелодию, под которую лекарь забрался на большекрылого и впился в его затылок, извлекая нервы из оснований антенн. Плоть стала жёсткой, но лезвия без труда разрезали её. На коже оставались блестящие пылинки «каменной» переквы. Он соединил их с проводами подведённого кабеля, и на этом дело было почти окончено. Эйло запустил инструменты в разрез, чтобы провести манипуляции. Он следовал строго по инструкциям вожака, пока те внезапно не затихли… Леонард говорил лишь одно: — Ничего не трогайте в обозначенном мною месте. Через несколько минут фраза повторилась, и, кроме неё, от лери уже не исходило никаких признаков разумной жизни. Лерский врач сходил в подсобное помещение, отыскав в горе инвентаря баллон с шлангом и пульверизатором, на который была насажена пластиковая заслонка. Серьёзная вещь была, на этикетке были нарисованы противогаз и перчатки. Эйло ходил с распылителем вокруг последнего нового экспоната в этом музее, покрывая его невидимым слоем защиты. — Я знаю, что ты меня слышишь. Когда я закончу с этим, сделаю из тебя настоящего ангела. С пернатыми крыльями. Хоть ты не любишь одежду, мне кажется, в костюме ты будешь смотреться лучше. — Ничего не трогайте в обозначенном мною месте… — только и ответил спутниковый эйло. Он и раньше напевал эту предостерегающую мелодию, но сейчас, кроме неё, не звучало больше ничего. Да и вряд ли ещё зазвучит. Джеспер подошёл к сателлиту и пожал его задеревеневшую руку. — Прощай, дружище. Острые скальпели перерезали рёбра, сначала те, что украшали шкуру, затем косточки грудной клетки. Они подцепили кусок плоти с костями, чтобы передать очередь другим инструментам. Крошечные клювики щипцов добрались до карата, отцепляя его по каждому алюминиевому проводочку. С одним из отсечённых нервов потухли глаза, оставив в своей глубине аметистовый оттенок. Блёстки переквы витали в золотых лучах вновь открывшегося светила. Это было немного радостно, в каком-то смысле торжественно. Так постепенно душа отсоединялась от тела, теряя с ним связь. Вне всяких сомнений, она спряталась в уютном сердце, томившемся в ожидании новой жизни. Лекарь бережно закрыл дыру в груди, не забыв распылить водомагнитный порошок на лёгкое внутри. Он спаял края разреза настолько кропотливо, что было практически не видно следов вмешательства. Теперь мелкокрылый стоял так же неподвижно, всматриваясь в пустые окуляры, в которых застыла радость за тех, кто беспечно резвился в зесамском небе. В окне пролетали птахи, ещё не знающие, кто сегодня последний раз прогулялся по городским улицам. Но Леонард всё ещё был здесь. Он — живое «бьющееся» большое сердце, которое Джеспер держал в руках. Йохансен погладил ромбовидный орган, украшенный подковами, звёздами и другими сложными узорами. Карат говорил, это ощущалось даже через руки. Как таинственный компас, он подсказывал направление к чему-то далёкому, ещё не известному юному телендору. Это было настолько чарующе, что лери не мог думать ни о чём другом. Он слушал и слушал…СЛОВАРИК
Теневой день — особое непостоянное время суток, случающееся несколько раз за земной год. Происходит, когда Камурола и Делитана не восходят над горизонтом в определённом месте или восходят/заходят незначительно. Обычно теневой день — это комплекс тусклых суток, которые идут подряд. Такие дни очень ценятся у хинов, активничающих в сумерках. Модификации лери — совершенствование лери при помощи вживления ему каких-либо приспособлений. Простая модификация, как правило, не мешает лери жить полноценной жизнью, и даже может идти на пользу ему самому. Иногда бывают исключения, но это намного более щадящий вариант, чем обустройство. Бывают также псевдо-модификации, которые не несут практической пользы, но работают, например, с эстетической стороны. К этому можно приписать наращивание нефункциональных перов, созданных лишь для украшения. Чтобы Карамел не видел — чтобы этого не произошло. Ведь Карамел видит всё и всегда, а значит, чего он не видел, того и не было. Запретная стена — самая большая телендорская конструкция, опоясывающая собой Провал, место, ещё не изученное хинами до конца. Предполагается, что с этого места природа Виндоверы начала своё развитие, так как возле территории стены находят самые старые вечные механизмы (телендоры-титаны с самым долгим жизненным сроком) и цеха, созданные из их остовов (это признак долгого пребывания Виндоверы). Стену назвали Запретной, потому что лери и телендоры не приближаются к ней. Если исходить из интервью диких особей, те просто не заинтересованы в стене. Она создана из металла, который используется только в так называемых «коренных строениях», создающихся только в глубинных уровнях ещё неизвестным хинам способом. Чувствительные звери — лери называют так приборы-сенсоры, не способные делать ничего, кроме считывания показателей чего-либо. Водомагнитный порошок — особый состав, отталкивающий воду. Он в прямом смысле создаёт магнитное поле, которое вода огибает и даже не может коснуться вещества. Если покрыть водомагнитным порошком небольшую ёмкость изнутри, то налитая туда вода будет легко выплескиваться оттуда, а в спокойном состоянии лежать на воздушной подушке, толщина которой зависит от объёма воды. Если воды много, то на дне такой ёмкости будут образовываться перекатывающиеся пузыри воздуха. Этим порошком удобно обрабатывать вещи, которые боятся влаги, но состав ядовит при вдыхании. Он, особенно у людей, легко проникает в кровь и приводит к массовым разрывам сосудов. При работе с ним нужно быть предельно осторожным. В промышленных порошках состав смешан с присадкой, благодаря которой он быстро оседает и прилипает к поверхности, чтобы создавалось меньше взвеси в воздухе.