Контрибуция

К обеду Эктор окончательно привел в порядок и отдраил свое крошечное жилище, покормил пленного и завалился вместе с ним на постель. Ситуация с коммом была исчерпана, воспитательные меры — приняты в достаточном объеме, хотелось ласкаться и болтать, только сперва еще кое-что выяснить. Убедившись, что парень достаточно уютно примостился у него под боком, Эктор спросил, не переставая гладить коротко остриженные волосы: — По поводу приступа или что это было ночью… Давно началось? Тони чуть насторожился. Он ждал продолжения расспросов или домогательств. Но аккериец прикасался к нему ласково, и вопрос о здоровье не относился к категории опасных — Тони ведь не симулировал и не скрывал какой-то страшной болезни. — Где-то месяц, — ответил он, не меняя позы и не отрываясь от плеча Эктора, в которое утыкался носом. — Я читал твою медицинскую карту, в приложении к досье. Никаких патологий у тебя не выявлено. Это может быть побочка от препаратов или просто от стресса. В любом случае, если не пройдет само или станет хуже, отвезу тебя к врачу. Пленный вздрогнул. — Аккерийскому? — Других вроде нет. — Нет, не хочу, не надо! — Тони сильнее вжался лицом в плечо хозяина, потерся об него, обвил руками. Эктор задумался. Первым побуждением было отругать за глупые капризы и пренебрежение к своему здоровью — причем тут «не хочу», если есть проблема, а аккерийские врачи объективно не хуже своих коллег из Сулана, родины Тони. Но, если уж быть последовательным и подтверждать свои слова делом, придется в самом деле взять мальчишку в охапку и отвезти в медицинский центр, а Эктор очень надеялся, что до этого не дойдет. У него попросту не было денег на хваленую аккерийскую частную медицину, а имеющаяся страховка панические атаки и посттравматическое расстройство не покрывала. Поэтому он промолчал, будто приняв протесты во внимание. Было еще одно неприятное предположение, услышать подтверждение которому Эктор очень не хотел. Но все-таки решился спросить: — Энтони… — проглотил неуместно-снисходительное «маленький мой», — тебя не трогали в лагере? Черт, конечно, его трогали. Эктор видел следы от фиксаторов и синяки, читал досье и примерно представлял, что парню пришлось перенести за последние шесть недель. Но спрашивал, естественно, о другом. И Тони сразу его понял, замотал головой. — Нет. А… а могли? — выдохнул испуганно. Вспомнил, как лежал голый и прикрученный за руки и за ноги к раме на койке, а надзиратели в больничной одежде ходили вокруг него, втыкали иголки и всякие трубки и обещали, что будут держать так весь год или пока не уймется… Теперь оказывается, еще повезло, что не изнасиловали между делом. Этого Тони бы точно не выдержал. — Не могли… — с облегчением заверил Эктор, — не должны, то есть… но всякое случается. Помолчали с минуту. — Это странно как-то, — отрешенно, не своим голосом заговорил Тони. — В лагере, значит, не должны, но кто купил потом — тому можно? Хозяину — можно? — И что странного? — буднично отозвался аккериец. — В лагере пленный — собственность государства, это не то же самое, что в общем пользовании. Охрана и персонал там свою работу выполняют, им за нее жалованье платят, а не за развлечения с пленными. Если очень хочется, можно приглянувшегося… э-эм… взять на время, не обязательно на целый год. Ну или в бордель сходить, это дешевле, если разово. — Ага, про бордели я в курсе уже. — Вовремя я тебя выхватил, а? И на весь год, не бойся, — Эктор усмехнулся и поцеловал его в макушку. Он был вынужден спросить про лагерь, потому что это было важно, но не собирался в дальнейшем использовать эту тему как рычаг давления. Энтони — достаточно умный мальчик, чтобы уяснить все и без повторений. Только вот провоцирует зачем-то и накручивает сам себя… Только что лежал совсем спокойный и почти расслабившийся, и вот опять занервничал, съежился, подставляя вместо мягких частей колени и локти. — Знаешь, чего тебе сейчас не хватает? — игриво протянул Эктор, запустив руки ему под майку и оглаживая по спине вдоль позвоночника. — Члена в заднице? — уныло и вполне обоснованно предположил Тони. — Это само собой. Но вообще я имел в виду массаж. Возьму масло… Согреешься, расслабишься… Хочешь? Эктор говорил с ним теплым, размеренным голосом, как с ребенком или не очень сообразительным прирученным животным (вроде лошади), поглаживая при этом, уговаривая. И Тони согласно кивнул, надеясь оттянуть момент, когда его снова будут трахать. Эктор все равно это сделает, так пусть хоть сначала будет немного приятно, и Тони в самом деле попробует расслабиться… Аккериец освободил место на кровати, отодвинув подушки и свернутое одеяло в сторону, подстелил еще одну простынку, чтоб не запачкать белье маслом. Тони почему-то все давалось через силу: тяжело было раздеться (он сам стянул майку, а со штанами помог справиться хозяин), тяжело распрямиться, будто его тело уже привыкло к скрученному положению, тяжело вытянуть руки вдоль тела, лишаясь опоры и возможности быстро вскинуться, если вдруг что… Наконец, он устроился, как было удобно Эктору, замер напряженно. Эктор сперва налил масла в ладонь, немного согрел, только потом притронулся. Тони все равно вздрогнул от контраста, но уже следующее широкое прикосновение вкруг лопаток сгладило мурашки. Масло было практически без запаха, скорее косметическое, чем массажное, впитывалось быстро, приходилось периодически добавлять. Эктор растирал и разминал его мышцы, продвигаясь от шеи к пояснице, потом снова вверх и опять вниз. Каждый раз на новом участке Тони слегка напрягался на вдохе, но тут же снова успокаивался. Пару раз, когда аккериец прихватывал посильнее, было больновато, но по-правильному, вместе с болью уходила и деревянная скованность, гнездившаяся в районе шейных позвонков. И это действительно был массаж, а не предлог, чтобы полапать, во всяком случае, не только предлог. Дойдя до ягодиц, аккериец уже откровенно кайфовал — дышал часто, стал наклоняться почти вплотную к пленному, терся щекой о его затылок, прикасался губами к не задетому маслом участку на шее под ухом. Он возбуждался, трогая и разглядывая Тони там, сзади, играл с половинками, то раздвигая, то снова отпуская, будто случайно задевал пальцами по самой ложбинке и промежности. Тони не паниковал, потому что заранее ждал этого; только гадал, будет ли косметическое масло щипать, когда его зальют внутрь. Не все жидкости для такого подходят. Эктор, однако, не стал торопиться, перешел на ноги, размассировал их тоже, от бедер до ступней, потом снова принялся за его задницу. На Острове Эктор говорил, что готов трахать его хоть каждый день по три раза, в реальности, конечно, получалось чуть меньше, но Тони все равно был приятно удивлен, он до того почему-то думал, что тридцатилетние старики на такую активность не способны. Теперь Тони был уже не рад — если его каждый день будут пользовать, там же никогда не заживет, форменный садизм. И масло щипало, самую малость, но Эктор еще только обводил скользкими пальцами края входа, не проталкивая внутрь. — Еще болит? «Сам как думаешь? Меньше суток прошло», — подумал Тони, но вслух произнес только «угу», постаравшись нагнать сожаления в голос. Он же очень благодарен Эктору за… за все, и ему должно быть очень досадно, что он не может пока полноценно удовлетворить хозяина. — Тогда помоги мне. Эктор взял его руку, завел назад и заставил обхватить свой член. Тони не заметил, когда аккериец успел полностью раздеться, но не удивился. Точнее, удивился, но чуть-чуть: он все еще не понимал, почему Эктор не спешит воспользоваться возможностью отыметь его в рот. Тони послушно сжал пальцы и задвигал вверх-вниз по твердому и скользкому от масла стволу. Одной рукой Эктор помогал и задавал темп, другой тискал и мял его зад, а Тони так и лежал, уткнувшись лицом в простынку, не глядя назад и позволяя хозяину самоудовлетворяться об его руку. От него особо ничего не требовалось, только выворачивать запястье под неудобным углом, водить по всей длине и периодически ласкать большим пальцем головку — практически механическая работа, а остальное Эктор добирал от его беззащитно-открытой позы, разведенных ног и ощущения гладкой разогретой кожи под ладонью. Тони не испытывал отвращения, во всяком случае, не к Эктору. Может, немного к самой ситуации. А просто подрочить хозяину было для него сродни бартеру (Эктор ведь тоже делал ему приятное руками), причем на весьма великодушных условиях, Тони уже настроился, что придется либо перетерпеть боль, либо отсосать. Аккериец спустил в его кулак и со стоном опрокинулся рядом, притянул за плечи к себе, благодарно ткнулся губами в щеку. Потом, чуть отдышавшись, передал салфетки (вытереть о простыню Тони постеснялся) и снова лег рядом, расслабленный, неопасный. Тони позволил завернуть себя в простыню, как в кокон, обнять. Полежали какое-то время в тишине, Эктор рассеянно гладил пленного по шее и волосам еще чуть влажной от масла рукой. Тони не возмущался: во-первых, короткие волосы легко вымыть снова, во-вторых, ему было плевать. Аккериец заскучал первым. — Посмотрим что-нибудь? — предложил он. — Оперу? — не думая, отозвался Тони. — Оперу? — недоуменно повторил Эктор, приподнявшись на локте. — С хрена ли оперу, позволь узнать? — Ты же говорил, что любишь оперу. На Острове. Или балет? Это был первый раз, когда Тони, не Эктор, заговорил вслух о том, что было между ними год назад, на Острове. Аккериец задумался, пытаясь припомнить, когда это его угораздило признаться в пристрастии к театральному искусству. Потом весьма выразительно закатил глаза. — Ты спросил, люблю ли я этническую музыку, и я ответил, дословно: «да, блядь, люблю, больше, чем оперу и балет»! Это был сарказм, родной. Не говори, что из этого ты сделал вывод, что я любитель неразборчивого воя и танцевальной пантомимы. — Боюсь, я был пьян большую часть наших отношений, — сокрушенно признался Тони. — Прости. — А я только половину. Так что припоминаю, что нравится тебе. В итоге сошлись на знакомой серии добротного старого сериала про студентов. Тони был рад, потому что это позволило отвлечься, не особо напрягая мозг. Эктор тоже явно думал о своем, но при этом не переставал касаться своего любовника, гладил, целовал, терся носом о его щеку. Тот не препятствовал и не сопротивлялся, но никакого энтузиазма или малейшего отклика аккериец от него так и не дождался. За одной серией последовала следующая, затем ужин. Потом Эктор не выдержал. — Энтони, можешь четко и ясно озвучить, что не так? Тони вздрогнул, подобрался, вжал голову в плечи. Условный рефлекс: им недовольны, он сделал что-то не так. — Нет-нет, прекращай! — Эктор решительно двинулся к нему, но остановился посреди шага, поднял руки перед собой. Продолжил уже спокойнее, но с тем же клокочущим раздражением: — Я не сержусь на тебя, я просто хочу услышать внятный ответ. Я привез тебя сюда, забочусь о тебе, о твоем комфорте — как получается! — и о безопасности, кстати, тоже. Ты молчишь, прячешь глаза, отворачиваешься, не даешься… даже просто в руки. Я знаю, что тебе было хреново в лагере, но я-то здесь причем? И сейчас — что не так, что плохо? Тони молчал. — Или, если тебе время нужно, так и скажи. Я не хочу, чтоб ты передо мной ковриком стелился, как ты иногда пытаешься… это не нужно и не твое… Но я бы хотел видеть какое-то выражение… благодарности, например? Хотя бы в виде «спасибо» или… поцелуя. Это ведь не сложно? Или ты… не рад вообще? Отлично, аккериец недоволен тем, что пленный недостаточно воодушевлен своим положением. А еще, видимо, отсутствием ответной инициативы по части интима. Причем недоволен настолько, что сорвался просто так, без видимого повода, повысил голос, перестал следить за произношением (при желании суланский диалект давался ему почти идеально), даже начал запинаться. Тони привык видеть Эктора полностью контролирующим свои эмоции (обычно даже слишком), и от этого несоответствия становилось опасливо. Но явные проявления страха бесили его хозяина еще больше, страх означал недоверие к слову аккерийского офицера, а это практически оскорбление. «Может ли он вмазать мне по зубам за то, что я этого ожидаю?» — подумал Тони с мысленным же истерическим смешком. Он понимал, что должен заставить себя сменить эту униженно-забитую позу, выпрямиться, изобразить на лице бесстрастное выражение. Должен, потому что это сработает. Эктор не станет кричать, замахиваться, бить человека, полностью владеющего собой. Просто не сможет, помешают статус и воспитание. Аккерийская культура стыда: смеяться — невежливо, плакать — позорно, целоваться на людях — непристойно, проявлять эмоции или агрессию — некультурно, и так далее. Выйти из себя, когда собеседник сохраняет хладнокровие, для них — как оказаться в домашнем халате на званом приеме. И Эктор, разумеется, такой же, это было ясно еще на Острове, так что на него подействует этот прием. Вот только Тони не владел собой. — Я рад, — бледнея губами, выплюнул он, — очень рад, что я жив, что я не в лагере, не в рудниках и не в борделе! Чему еще я должен радоваться? И за что благодарить? Скажи мне, потому что я не понимаю! — голос предательски сорвался на истерические нотки. — Я вообще не понимаю… ничего, ничего… Тони почувствовал, как его сгибает, складывает буквально пополам, в ушах с болью зашумело, как от удара по голове или резкого погружения на глубину, ноги подкосились и разъехались, он не то повалился, не то неуклюже припал на колени. Эктор, стоявший до того в двух шагах, приблизился, опустился рядом с ним, но подхватывать и вздергивать не стал. Тони чувствовал тяжелую руку на своей спине, потом глаза заволокло туннельной темнотой, и он ткнулся лбом и макушкой в пол.