Контрибуция

Где-то через месяц Эктор наконец натрахался за свой год вынужденного воздержания, и частота довольно быстро сократилась до двух-трех раз в неделю. Ну, не считая тисканий и прочих нежностей, разумеется. Приступы у Тони сначала тоже стали реже, а потом вовсе сошли на нет. Пару раз еще было, что засосет под ложечкой и онемеют пальцы, но и только — без продолжения. Кроме секса и кино заняться было практически нечем, и Тони, перестав нервничать и паниковать, начал скучать. У Эктора была впечатляющая коллекция абсолютно нечитаемой производственной и военной фантастики; много учебников по военному и инженерному делу, книги по политологии, психологии. Большая часть была на аккерийском, а то, что на суланском, пленному не зашло. — Чем тебе секс не занятие? — обычно отвечал Эктор на очередную его жалобу. — Тем, что я уже затрахался, — бурчал Тони. — В двадцать-то лет? Мне тридцать два, до сих пор люблю этот процесс. В другой раз Эктор посоветовал ему учить язык и скачал учебник аккерийской грамматики. — Давай, это реально сделать месяца за два-три. Я выучил суланский даже быстрее. Просто посмотри, сколько заимствований. Треть понятна и так, еще треть — как только немного вникнешь, остальное потом уже совсем просто. Под это дело Тони в конце концов выпросил себе доступ к комму. Без карты связи, естественно. Но можно было выходить во внутреннюю сеть. «Можешь только читать. Все, что захочешь написать, предварительно показываешь мне», — сразу же обозначил хозяин. Чтение аккерийских форумов заняло Энтони примерно на неделю. Потом он случайно залез в политику и чуть не довел себя до нервного срыва (опять). Эктор отобрал у него устройство; потом снова вернул, дополнительно ограничив темы, которые можно было просматривать. Кроме того, Эктор и сам любил позалипать в комм от безделья, так что пленному перепадало часа два-три в день. Тони без конца напоминал хозяину об обещании дать поговорить с матерью. Тот отмахивался от него, ссылаясь на напряженную послевоенную обстановку, велел еще подождать. Эктор не понимал, насколько это важно, просто не мог понять. У него никогда не было настоящих родителей, его рождение и воспитание оплатило государство. У аккерийцев, правда, была довольно распространена практика усыновления юношей лет с пятнадцати и старше; и по словам Эктора, это вроде бы даже не подразумевало обязанность вступать в сексуальные отношения с усыновителем. Во всяком случае, иное требовалось обговаривать отдельно и заранее, до официальной регистрации отношений. При некоторых талантах и более-менее привлекательной наружности шанс найти себе старшего покровителя сохранялся лет до тридцати включительно. Но Эктор даже такой семьи никогда не знал. А Тони жил с матерью всю жизнь, пока в восемнадцать не переехал к Дэреку. Но и после продолжал видеться с ней пять раз в неделю и созваниваться столько же раз в день. Тони с самого раннего детства чувствовал, что он особенный, потому что его воспитывает его родная биологическая мать, и был к ней невероятно привязан. До тридцати пяти лет она успела родить девять детей по договору и множество раз сдавала свои репродуктивные клетки; заработала небольшое состояние, осчастливила множество людей и изрядно подорвала свое женское здоровье. Последнего ребенка — Энтони — рожала уже с трудом, только для себя, с четкой целью: любить, заботиться и воспитывать самостоятельно, как и положено настоящей матери. Тони даже не пытался объяснить все это хозяину. Во-первых, слишком личное, во-вторых — все равно бесполезно, не поймет. Кроме того, постоянное неотлучное присутствие хозяина начало напрягать пленного. На гражданке Тони всегда жил в собственной отдельной комнате. Привыкнуть к жизни в казарме, а тем более в лагере оказалось для него серьезным испытанием. Теперь же он потихоньку отходил от пережитого и возвращался к прежним привычкам. У Эктора в отпуске не было никаких дел, он никуда не ездил и вообще из дома выходил пару раз на несколько минут, проверить, все ли в порядке с машиной после сильного снегопада. Все время был рядом, на расстоянии вытянутой руки или от силы пары шагов, и даже когда находился по другую сторону перегородки, Тони его прекрасно слышал. — Слушай, а тебе не хочется иногда какого-то уединения? — спросил он как-то раз у хозяина. — В смысле? — уточнил тот. То ли забыл слово, то ли не понял, к чему этот вопрос. — Ну, побыть одному. — Иногда хочется, но сейчас вроде в порядке все. И что тут было сделать? Аккериец от общества пленного не уставал. А даже если бы и уставал, деться ему из собственного дома было некуда. Тони начал подолгу торчать в санблоке или в подвале. Эктор это заметил, но выговаривать не стал. Просто сделал верный в сути своей вывод — суланец маялся и загонялся от безделья. Как-то раз после завтрака Эктор вытащил пленного прямо из-за стола, велел одеваться и сунул в руки лопату для уборки снега. — Идем-ка. Кое-кому не повредит размяться. Тони по привычке заартачился. — Там холодно. Я замерзну в этом. — Там минус семь. Солнце. Будешь двигаться и не замерзнешь. Давай, одевайся. Вот, можешь взять мой шарф. Только попробуй сказать, что колючий, я тебя нахрен придушу. На улице у Тони моментально заболели глаза. Он понял, что не видел солнца уже много недель. Как он мог раньше об этом не думать? Все в пределах видимости было завалено снегом. Собственно, улицей пространство за дверью можно было назвать весьма условно. Эктор действительно жил в типовом поселке для военных, расчерченном дорогами на сектора. Но дорогу тоже замело, а дома по какой-то причине находились друг от друга на приличном расстоянии. Тони видел поодаль еще несколько абсолютно одинаковых черных куполообразных крыш. Эктор наметил откуда и докуда чистить. Пленный неумело взялся за лопату. В Сулане снег выпадал частенько, раз пять за зиму точно, только таял сам через несколько часов или, самое позднее, на следующий же день, и специально убирать его не требовалось. — Снегоуборщиком было бы быстрее, — бурчал Тони. — Да. Но какое удовольствие за тобой наблюдать! Через пятнадцать минут суланец устал. Эктор забрал у него лопату и дал передохнуть. Практическая польза рабского труда, как и следовало ожидать, была весьма невелика. Было бы быстрее сделать все самому. Но Энтони была необходима физическая нагрузка, и не только кувыркания в постели. Так что еще через четверть часа Эктор вернул ему лопату и велел продолжать. Потом снова перерыв и еще заход — под конец суланец ныл не затыкаясь, психовал, кидал лопату и чуть не плакал. — Ну вот, осталось кантики выровнять, но это уже потом… Тони вспотел, как в сауне, хотел в душ и переодеться. — Чай, греться, массаж будешь? — заворковал над ним Эктор. — Мне жалованье начислили. И завтра доставщик приедет. Я тебе ананасы взял. Еще что-то хочешь? — Ягод каких-нибудь. — А тьянку пробовал? Севернее, в горном поясе растет. Как смородина на вкус, даже полезнее. Жалованье Эктора было, по меркам Аккрея, весьма приличным. И после того, как он сразу перечислил половину в счет долга, еще осталось достаточно, чтобы купить продуктов, нормальную одежду для Энтони и все прочее, что нужно для поддержания комфортной жизни. Если забыть о столице, на жалованье аккерийского офицера можно было жить вполне неплохо, в любой другой части страны. От непривычных и интенсивных физических упражнений на свежем воздухе у Тони заболели мышцы. Когда вечером Эктор полез к нему, суланец оттолкнул его. — Отвали. Болит все. — Вечно у тебя что-то болит, солнце. То голова, то задница, то «все». У тебя бывает, чтоб все нормально было, а? — Если будет, извещение пришлю. С имперской печатью. Но поцеловать и потискать все-таки дал, уступив его настойчивости, и потом, когда аккериец расслабленно пристроил голову ему на плечо, аккуратно спросил: — Эктор… — М-м-м? — Когда матери дашь позвонить? — Да хватит уже! — Эктор недовольно дернул головой, шея непроизвольно напряглась. — Ты можешь месяц подождать? Запрет на внешние звонки только сняли и еще слушают все! Сказал же: подумаю над этим, хватит надоедать… Тони заткнулся и решил дождаться обещанного срока.