Контрибуция

Со двора раздался грохот и редкий, басистый лай собаки. Все замерли; Эктор и Ричард — мрачно-напряженно; Элисио, напротив, загорелся глазами. — А я думал, он у вас не лает, — удивился Эктор. — Очень редко. Только на салют и на придурков за рулем… Он нам забор снес? — Судя по звуку, мусорные баки. — Я давно говорил: надо сделать ДНК-тест. В базе наверняка что-то напутали. Элисио, не слушая, кинулся открывать ворота. Через пару минут он вернулся в полуобнимку с братом. Марко выглядел веселым и румяным — то ли раскраснелся от мороза (хотя через двор всего пара десятков шагов), то ли оттого, что начал отмечать день рождения брата еще по пути. Внешне они были похожи, но Марко помладше — лет двадцати семи или около того. С его появлением в гостиной сразу стало шумнее и теснее. (Отчасти еще и потому, что вместе с ним в дом снова просочилась собака, но только отчасти). Марко грохнул на пол посреди гостиной здоровую и тяжелую коробку, сам же начал распаковывать: — Печка Чейба. Вообще они делают походные, я с такой на ледник ходил в том году, но конкретно эта модель — для дома. Жрет немного, режимов куча, есть даже с эффектом открытого огня. Выглядит потрясающе. В общем, хочешь — греет, хочешь — светит. Остывает потом моментально… Закончив расхваливать печку, он обратил внимание на нового для него человека. Окинул всего взглядом, расплылся в улыбке. Тони такие улыбки сходу распознавал, поэтому напрягся. — А это у нас кто? — Это Энтони, мой друг, — Эктор положил руку на плечо Тони, красноречивым собственническим жестом, не оставляя никакой двусмысленности в слове «друг». — Суланец, что ли? — удивился Марко. — Пленный? Супруги Техи переглянулись беспокойно, как будто опасались какого-то обострения ситуации, а Эктор сделал небрежное движение плечом, как бы говоря: «да, как видишь, что с того?». — Опа! А вечер перестает обещать быть унылым! Слушайте, а он точно военный или просто первого попавшегося красавчика прихватили? — Точно. Младший лейтенант. — Офицер! — присвистнул Марко и потянулся к пленному — то ли дотронуться до лица, то ли взъерошить волосы. Тони инстинктивно дернулся назад, а Эктор живо выставил руку между ним и Марко. — Эй, руками не трогать, ясно? — В смысле: не трогать? А зачем ты его привез, просто смотреть, что ли? — искренне удивился тот. — Марко, ты…! — не выдержал Элисио и, видимо, хотел вмешаться, чтобы осадить брата, поведение которого уже становилось откровенно хамским. — Тише, — Эктор коротко остановил друга и ласково обратился к его брату: — Марко, слушай… — по-дружески привлек к себе и шепнул что-то на ухо, из чего Тони расслышал только: «…себя прилично. Он мой а…». Последнее слово на «а-» прозвучало незнакомо, Тони не разобрал. Зато Марко отлично понял (что бы это слово ни означало) и замахал руками: — Все, понял! Так бы сразу и сказал! Приношу свои извинения… Энтони, да? Весь остаток дня Марко вел себя по отношению к пленному настолько тактично, насколько умел. Правда, на его болтливость это мало повлияло. Марко уплетал мясо, которое для него оставили и разогрели, и при этом умудрялся не сбавлять темп разговора: — В шестьдесят четвертом году правительство открыло генетические базы данных и все ломанулись искать своих биологических родственников. Мне позвонил незнакомый какой-то парень, — жест в сторону Элисио, — и говорит: «здравствуй, я твой брат по матери». Сказать, что я в шоке был — это ничего не сказать. Он еще добить решил: «знаешь, — говорит, — у тебя восемнадцать братьев и две фертильные сестры»! Как потом выяснилось, мы из одного репродуктивного центра, но из разных воспитательных, никогда не встречались и не встретились бы, если бы Элисио меня не нашел! — А ваша мать? — А, она умерла еще до нашего рождения. В тридцать втором, кажется, да?.. Нет-нет, никакой трагедии, она прожила долгую и, я надеюсь, счастливую жизнь. Просто мы с Элисио — из поздних. Нашим естественно рожденным братьям уже за семьдесят, остальные тоже старше. Поэтому мы как-то не особо близки с ними, все-таки разница в возрасте. Понятия не имею, почему нас оставили напоследок. — Так у вас, наверное, и племянники есть? — спросил Тони, поддерживая разговор. — Конечно! Человек тридцать! И внучатые уже есть и всякие. Но мы их только по базе и видели. Вот и получается: семья большая, а по факту видимся только мы с Элисио, и то нечасто. — Ясно… Эктор, а ты не искал биологических родственников? — Нет, зачем? Это же фактически чужие люди. К тому же мне запросов никто не присылал. Значит, даже если родственники у меня есть, у них своя жизнь, а у меня — своя. Ричард закатил глаза и украдкой изобразил специфический суланский жест, обозначающий духоту. Потом аккерийцы ушли на веранду — якобы тестировать и настраивать новую печку, на самом деле — обсуждать что-то свое. Тони остался с Ричардом. — Давай-ка еще по бокальчику… Есть, кстати, икра минтая, — Техи достал маленькую баночку икры и тонкие хрустящие галеты. — Спасибо. — Это правда: про Остров? Вы были знакомы до войны? — Да. — Понятно, — задумчиво протянул Ричард. — Но на любовников все равно не похожи, если честно. Тони неопределенно пожал плечами. Что тут было отвечать? «Нет, подполковник Эсвана регулярно меня трахает, так что все в порядке»? — Хочешь в Сулан позвонить? — А можно?! — Да, хочешь — с моего комма, — Ричард протянул пленному устройство. Тони бросил опасливый взгляд на дверь, ведущую на веранду, и попросил разрешения позвонить из уборной. — Что, запрещает звонить? — Говорит: опасно. — Херня полная. Я даже во время войны раз в месяц звонил и никаких проблем не было. Паранойя у твоего подполковника, обыкновенная. Тони взял комм и закрылся в санблоке, открыл воду в раковине. — Мам, привет. Это я. Да, все хорошо. Здоров… все супер, правда. Не было возможности позвонить, здесь довольно жестко контролируют связь. Расскажи, как ты?.. Да, все еще живу у него. Неплохо; у меня есть все необходимое. И он не собирается возвращать меня в лагерь, это главное. Нет, про досрочное освобождение не слышал, думаю, это маловероятно… Спасибо. Постарайся меньше волноваться, пожалуйста. Ну ради меня, мам! Ты — мой самый близкий человек на свете! Я сегодня опять думал, как мне повезло, что у меня есть настоящая мать, а не просто биологическая… Да, слушай, я хотел спросить… — Тони совсем понизил голос, хотя в этом не было никакой нужды; никто его не подслушивал под дверью, да и в вопросе не было ничего криминального, за исключением того, что не стоило задавать его при Экторе. — Как дела у Дэрека? Ну, если ты вдруг в курсе… Тони ожидал простого ответа (подробный ему был и не нужен), но в динамике комма отчего-то повисла тишина. Обычно мать не делала пауз в разговоре, задавала следующий вопрос, едва сын на секунду замолкал. Когда она, наконец, ответила, голос ее звучал неуверенно, как-то слишком приторно: — Все хорошо. Тоже ждет тебя, сынок. Тони понял, в чем дело. «Она думает, я скучаю по Дэреку». — Ма-а-ам, прекращай! Мы расстались, как только началась война… в смысле — он меня бросил. Никто никого не ждет, ты же знаешь. Просто скажи, жив он, все нормально? — А, да… Я его видела пару недель назад. «Ну вот и отлично». Тони назвал еще несколько имен хороших знакомых (просто убедиться, что с ними тоже все в порядке), потом попрощался и закончил звонок. После разговора он чувствовал облегчение и вместе с этим — тоску. — Плохие новости? — спросил Ричард, когда Тони вернул ему комм. — Нет, хорошо все. — А по-моему, ты перенервничал. — Я с матерью говорил, — объяснил Тони. — Да нет, ты и до этого был какой-то дерганый и заторможенный одновременно, — Ричард неожиданно положил тяжелую руку ему на плечо. — Еще и от прикосновений шугаешься… Идем-ка. Дам тебе кое-что. Ричард достал из аптечки пластиковую баночку с таблетками, быстро оторвал и скомкал наклеенную бумажку с рецептом (Тони не успел прочитать, но был почти уверен, что он был выписан на имя Элисио Техи). — Бери. Тут тридцать штук, по одной в день. Должно стать полегче. Ну… во всяком случае, не повредит. Тони препарат сразу узнал, по форме выпуска — овальные, светло-зеленые таблетки, ни с чем не спутать. Мирта — самый популярный по обе стороны границы (да и, пожалуй, в мире) антидепрессант. Тони принимал его в подростковом возрасте, после того эпизода с домогательствами. В Сулане мирту щедро прописывали всем подряд и по любому поводу, от сниженной успеваемости до суицидальных настроений. Препарат пользовался устойчивой репутацией «самого эффективного из почти полностью безопасных». — Мне… мне нельзя, — нехотя произнес Тони и попробовал вернуть баночку владельцу. — Через месяц медосмотр, будут брать кровь. — На мирту не проверяют, — отмахнулся Ричард. — Ни своих, ни пленных. Но даже если каким-то образом обнаружат — ничего страшного, это же не наркотик. — Мне бы пересыпать куда-нибудь… в пакетик. Так будут слишком стучать. Пока Ричард искал ему пакетик, который бы не шуршал, Тони все время воровато оглядывался на верандную дверь. Ему остро казалось, что он делает что-то запрещенное. Сначала звонок, теперь таблетки… Но на самом деле, ему начало казаться так еще до всего, когда он только остался наедине с соотечественником. Таблетки в пакетике Тони, волнуясь, спрятал в карман своей куртки. На улице тем временем уже стемнело. Аккерийцы наболтались обо всем, о чем можно было, и вернулись в дом. Эктор соскучился по общению со своими (в присутствии Энтони он даже по комму редко разговаривал, в основном переписывался), поэтому был рад даже обществу Марко, хотя вообще не был с ним особо дружен. — Мы решили, что пора погреться в сауне. Я пойду включу, — объявил Элисио. — А у вас сауна есть? — удивился Тони. — Ага, маленькая, в пристройке за домом. И бассейн, только он пустой сейчас. — Хрена себе! Вы что тут, коньяк пьете? — влез Марко. — Нет, разлили и вас сидим ждем, — насмешливо-любезно ответил Ричард. До этого они с Тони разбирали корзину с фруктами, которую привез Эктор, там под завалами яблок, груш и цитрусовых оказалась маленькая круглая дынька. Тони на нее так и залип; фрукты он очень любил. Ричард тут же предложил ее порезать, а заодно открыть коньяк и никого не ждать. «Обойдутся, — сказал он. — Пусть свою тьянку мороженую грызут, целый ящик в морозильнике». Сауна грелась где-то час; Тони в течение всего этого времени гадал, потащит его Эктор туда или нет. В Сулане не были особо распространены сауны, парилки и тому подобное, и Тони не был любителем подобного времяпрепровождения. Но для Эктора простое нежелание не считалось за весомый аргумент, поэтому он, естественно, настоял. — Я не хочу раздеваться при твоих друзьях, — сказал ему Тони. Но и это не прокатило, разумеется; так как хозяин моментально уличил его в непоследовательности, вспомнив про Остров: — Малыш, прекращай. Как голым курить на балконе — так нормально было, а сейчас вдруг решил застесняться? Раздевайся давай. Вот, можешь в простынку замотаться, хоть до носа, как кхадарские женщины… Первый заход, разминочный, минуты на четыре, Тони выдержал относительно легко. И довольно быстро отключился от мыслей о стеснении — никто и не думал его разглядывать, к тому же в сауне было полутемно. Потом сделали перерыв минут на пятнадцать и второй заход — уже дольше. Тони высидел минут десять и замаялся, с него так обильно катил пот, что заливал глаза. — Все-все, выходи. Тебе хватит. Душ прохладный прими, мы тоже скоро. Душ (открытый, не кабинка) был тут же, в шаге и от двери в помещение сауны. Прохладная вода принесла невероятное облегчение и настоящий кайф. Но от продолжения Тони отказался, сославшись на усталость. Эктор не стал его больше уламывать. После сауны Марко, заявив, что «пропотел и таким образом протрезвел», засобирался домой. Его отговаривали, предлагали остаться на ночь и ехать утром, но тот оказался невосприимчив к аргументам. — Он убьется когда-нибудь. Не на леднике, так на дороге, — заметил Ричард, но так, чтобы муж не услышал. Вчетвером посидели, периодически выпивая, до полуночи, потом решили идти спать. Для гостей разложили один из диванов в гостиной. Ричард перед этим украдкой поинтересовался у Тони, не хочет ли тот лечь отдельно от хозяина. «У нас есть еще место, если что. Если хочешь спать один». Видимо, не до конца поверил в полностью добровольный характер отношений хозяина и раба. Тони сначала растерялся, а потом отказался. «Все нормально, правда». Ему было бы неуютно спать в незнакомом доме и без Эктора. Диван все равно был узковат для двоих; оба лежали на боку, тесно прижавшись друг к другу, Эктор — у спинки, а Тони с краю. На полу, вплотную к дивану, свернулся толстобоким клубком пес. Тони не глядя свесил руку, зарылся пальцами в теплый, густой мех. Пес сперва мотнул башкой от неожиданности, но тут же снова успокоился. — Я трогаю собаку, — глубокомысленно сообщил суланец. — Я трогаю тебя, — отозвался Эктор, просовывая руку ему под майку и гладя по животу. — Хороший дом, хорошие люди, собака… — Тупая. — Да, но хорошая. Эктор поцеловал его за ухом, потерся щекой о затылок. — Что ты такое сказал Марко, когда он начал тянуть руки? Ты как-то меня назвал, и он сразу отдернулся. — Просто сказал, что ты — мой и что тебя никто не может трогать. — Нет, ты сказал какое-то слово. Я не разобрал, но на «а». — Не важно. Это не про тебя. Я просто сказал, чтобы Марко отвалил. Суланца такой ответ не удовлетворил. Он убрал с себя руку Эктора и отодвинулся к самому краю, так что самому стало неудобно лежать, а аккерийцу — его обнимать. — Аутер. Я сказал, что ты — мой аутер. Тони дотянулся до комма, лежавшего на подлокотнике дивана, набрал запрос. — «Аутер — подданный или гражданин иностранного государства, состоящий в юридически оформленных добрачных отношениях с подданным Аккрея и проживающий совместно с ним на территории Аккрея». Погоди, ты сказал, что я твой жених, что ли? — Пленный не может быть аутером, расслабься. Наши с тобой отношения регулируются другими законами. — А, Ричард, получается, был аутером? — Да, какое-то время. Проще говоря, этот статус позволяет жить вместе, если один из партнеров — не аккериец. Но это временное положение, через шесть месяцев — либо брак, либо аннулирование вида на жительство. — Как он… уехал из Сулана, бросил работу… Тони не понимал. Аккрей — объективно, не самая подходящая страна для эмиграции (да и вообще для жизни), по всем параметрам — от климата до законов. Ладно еще, когда ты очень молодой и у тебя еще ничего толком нет, но вот так — бросить дом, карьеру (а врач в Сулане — это серьезно), друзей, а возможно и родственников, начинать все с нуля в совершенно другой стране... Тони бы в жизни не решился. Это же какая должна быть любовь, чтобы так вырубала мозг? Эктор был пьян, поэтому легко и охотно повелся на затравку. — Он не бросил работу, его уволили. И собирались уже обвинение предъявить. А может и предъявили, не знаю. Так что у него вариантов особо не было. Значит, все-таки Девятидневная война. Тони почему-то так и подумал с самого начала. Секс с пациентами — это, безусловно, неэтично, уволить за такое всегда могут. Но не противозаконно, если по согласию. Значит, там было что-то еще. Возможность, что имело место насилие, Тони сразу отбросил. Техи друг друга любят, это видно. А Элисио и вовсе смотрит на мужа так, словно это их первый сладкий месяц влюбленности, а не четырнадцатый год брака. — Так он поэтому тебе не нравится? — спросил Тони. — Из-за того, что трахнул восемнадцатилетнего аккерийского пленного? — Я не говорил, что он мне не нравится, — пробурчал Эктор. — И вообще, тут другое дело. — Не говорил — это и так понятно. Конечно, другое дело — когда это делают с твоим соотечественником! — Слушай… — аккериец сперва поморщился в ответ на его слова, но потом все же решил объяснить. — Элисио был ранен. Тяжело. Был взрыв, мы были в грузовике. Меня только контузило и ногу чуть зажало — одни ссадины, в общем; легко отделался. А его еще отбросило из кабины на насыпь и ногу пропороло осколком… отсюда досюда, — Эктор показал прямо на Тони, проведя пальцем линию почти через все его бедро. — Сначала ставили перелом позвоночника с разрывом, без возможности восстановления. Можешь себе представить: в восемнадцать лет, через месяц после выпуска из академии, на первом же боевом задании стать инвалидом и списаться в расход? — Я бы убил себя, наверное, — сказал Тони. «Если бы у меня матери не было. А у него не было». — Мы старались его одного не оставлять. Под разными предлогами напрашивались в лазарет, чтобы ночью возле него подежурить. Потом нам предъявили уголовное обвинение в незаконном пересечении границы и перевели в тюрьму. Там условия были намного лучше. Отличные, по правде сказать. Элисио еще раз обследовали, и выяснилось, что там, на самом деле, есть чему восстанавливаться. Только нужна долгая реабилитация. Массаж, упражнения, поддерживающая терапия — вот это все… В Аккрее бы ему все сделали, но… в лучшем случае, через год. А с такими травмами надо начинать как можно раньше, иначе полное восстановление уже не светит. — И? Ричард там работал, в тюрьме? — Не совсем. Он работал в медцентре, который по контракту обслуживал тюрьму. Я, кстати, в восторге от вашей капитализации… С Ричардом заключили договор на три часа в неделю, на реабилитационные занятия с Элисио. Ричард сразу сказал, что надо больше, по три часа каждый день хотя бы. Но это сочли неоправданными расходами. Кстати, что мешало лежачего парня просто амнистировать и вообще не тратиться — я не понимаю… В общем, Ричард сначала приходил два раза в неделю по полтора часа, как в договоре, потом стал задерживаться, потом просто в свободное время приходить — неоплачиваемые смены брать. Тогда, я думаю, у них все и началось… Ну и прогресс пошел — Элисио сначала даже не садился сам, только с поддержкой, а где-то через полгода — ходить начал понемногу, вдоль стеночки… Тони, слушая, перевернулся на другой бок, лицом к любовнику. — Думаешь, у них раньше, чем… в смысле еще до прогресса началось? Эктор неопределенно дернул плечом. Хотя на самом деле, был уверен, что до. Элисио никого не посвящал в подробности, но Эктор тогда усиленно за ним приглядывал, поэтому и изменения в поведении заметил сразу. Оно и несложно было; Элисио Техи — парень впечатлительный, и до плена совсем не имел опыта по части близких отношений. — Я не думаю, что это как-то вынужденно было, — задумчиво произнес Тони. — Тогда Элисио бы с ним порвал, как только встал бы на ноги. Или когда срок заключения закончился бы. Не звал бы с собой в Аккрей. За помощь, которую пришлось отрабатывать, редко бывают благодарны… Вернулся бы домой и постарался все забыть. — Ты так поступишь? Дождешься, пока срок закончится, и больше не вспомнишь? — Эктор даже не спрашивал, скорее уточнял что-то давно выясненное и очевидное, в надежде, что что-то успело измениться. — Я пока не знаю, — ответил Тони. — Это же очень нескоро будет. Давай спать.