Контрибуция

Хотя в столице был уже третий час ночи, Эктор ответил сразу, не морозил звонок, как днем. — Что случилось, Энтони? — спросил он вместо приветствия. Голос был не заспанный, обычный, ровный, но немного встревоженный. — Эктор… привет. Не разбудил? Ты один? — Не разбудил. Один в комнате. — Когда… когда ты вернешься? — Как договаривались, в конце июля, скорее всего. Начало августа — самое позднее. У тебя все в порядке? — Эктор, ты можешь приехать сейчас? Ко мне? Пожалуйста! Эктор вздохнул, глубоко, устало. — Малыш, ты же знаешь. Это будет очень затруднительно… Что у тебя случилось? Матиас с тобой? Тебя кто-то обидел? — Мне плохо одному, я хочу, чтобы ты вернулся, — заныл пленный. — Понятно… Энтони, позвони маме. Денег я тебе сейчас переведу. Я не могу в данный момент разговаривать. Извини. Эктор отключил комм. Не откладывая, тут же сделал перевод, как и обещал. Опять Энтони что-то подумал, до чего-то себя накрутил — как обычно, в общем. Была бы реальная проблема — сразу бы вывалил, без нытья вокруг да около. Знал бы он, как невовремя, как и без этого всего тяжело и тошно… Корса стоял в дверном проеме со стаканом коньяка, слышал весь разговор, но не вмешивался. Только когда Эктор завершил звонок, спросил с оттенком удивления и одновременно пренебрежения в голосе: — Твой суланец тебе звонит по ночам? — Иногда может, — сдержанно ответил Эктор. Корса закатил глаза, демонстрируя, что он бы своему рабу такого не позволил и что Эктор совсем не умеет воспитывать живую собственность, раз подобному поведению потакает. В иной день мог бы и словесно развить тему — тем более, что на красноречивые взгляды и демонстративные выражения лица Эктор обычно не реагировал — но сейчас настроения не было. Не хотелось выводить на конфликт. — Расскажи, как ты его выбрал? — попросил Корса, усаживаясь рядом с Эктором. Тот недовольно дернул уголком рта, скупо бросил: — Просто понравился. Все. — Врешь, не «просто». Ты рабов до этого не брал. Тот кхадарец не в счет — он практически сам тебе под ноги свалился, ты его не выбирал. Так что я скорее поверю, что и с суланцем такая же история. Только вот он не мог тебе случайно свалиться под ноги, ты должен был поехать в лагерь. Но ты бы не поехал «просто» кого-то присмотреть, тебе это неинтересно. Так почему именно этот суланец, что в нем особенного? — Вам обязательно мне в голову залезть, да? — Ну, раз больше никуда залезть мне не светит… Ну так что, сам расскажешь или мне повыяснять? — Были знакомы раньше, — нехотя признался Эктор. — Мельком. — А-а-а! — Корса развеселился, громко и неожиданно хлопнув в ладоши. Он был уже изрядно пьян. — Так и знал, что были знакомы! Сентиментальный! Да тише, куда собрался? Сядь! Это плохо разве? Я сам сентиментальный! Просто до ужаса. — Я заметил, — процедил Эктор. Ему хотелось уйти, но уйти он мог максимум в соседнюю комнату и право оставаться там непотревоженным наступало только с разрешения Корсы. Тот продолжал чесать что-то про отношения и про «значимые в жизни вещи, которые определяют, кто ты есть». Просто невыразимо раздражающе. Звонок в дверь был практически спасением. — Лед привезли, я открою, — вызвался Эктор, вскочив на ноги. — Наконец-то! А я так уже почти допил… Час назад Корса заявил, что не будет пить теплый коньяк, и потребовал заказать лед — где угодно и по любой цене, «его не волнует». Курьер привез килограмм льда — и здоровенными кусками, и кубиками, и колотый, и еще термобокс в придачу. Видимо, оправдывая стоимость ночной доставки. — Вот лед. Можно мне идти? Я устал. — Иди, — махнул рукой Корса. Теперь его интересовала непочатая еще бутылка. — Что, своему суланцу будешь перезванивать? Вон как заторопился… Эктор перезванивать не собирался.

***

— Матиас? — А-а? — А что будет, если Эктор меня не заберет? Аккериец даже от комма оторвался, настолько неожиданным оказался для него вопрос. — Схрена ли он тебя не заберет? — спросил, явно обеспокоенный такой перспективой. — А куда он денется, позволь узнать? Тони неопределенно пожал плечами. — Ну просто… мало ли, что-то изменится. Все-таки три месяца — не такой уж короткий срок. Что тогда со мной будет? — Так, он тебе сказал, что не планирует тебя забирать? — Нет. — Ну и все, — аккериец, только что напрягшийся, тут же расслабился. — Если решит не забирать — ты об этом первым узнаешь. Ну, может, вторым: сразу после меня. Обещаю. Тогда и будем думать, что делать. «Нда. Нашел у кого о будущем спрашивать», — подумал Тони. Он так не мог. С тех пор как узнал, что Эктор и Корса теперь вместе — официально, в браке там или как приемный отец и сын — он не мог перестать об этом думать. О том, почему Эктор на это согласился. Или не соглашался? Что ему Корса пообещал или чем угрожал? О том, что будет с ним самим. Пожалуй, единственная вещь, которая пугала Тони больше, чем возвращение в лагерь, это перспектива жить под одной крышей с Корсой. «Эктор на это не согласится, — говорил себе Тони, чтобы успокоиться. — Он скорее совсем от меня откажется, чем будет с кем-то делиться». Но Эктор и на поездку с Корсой не должен был соглашаться. И на брак или усыновление — не должен был соглашаться тем более. — Так, а с чего ты это начал? — спросил Матиас. — Откуда вообще мысли такие? Думаешь, он в столице теперь навечно останется? Это вряд ли, котенок. Не выдержит он долго этого мудака везде сопровождать! С того вечера, как Матиас узнал о повышении Корсы и о новом статусе Эктора, он начал весьма активно интересоваться светской жизнью столицы, чего раньше за ним совершенно не наблюдалось. Просматривал по вечерам и официальный «Столичный вестник», и полуофициальный «Блеск» — что-то среднее между периодическим изданием и закрытым форумом, где обсуждали всякие сплетни, интриги и куда часто просачивались «досрочки». На страницах «Вестника» Корса упоминался всего пару раз — просто в перечислении присутствующих на каком-нибудь массовом мероприятии. Эктор персонально не упоминался, только в качестве спутника Корсы, без указания фамилии и звания. А вот в «Блеске» оба мелькали чаще. Читая некоторые новости, Матиас с трудом сдерживал то и дело рвущийся возглас «охренеть!». Он и раньше знал, что у Корсы деньги водятся — и, по всей видимости, водятся в большем количестве, чем положено — но некоторые выходки полковника (а точнее, уже генерала) выглядели расточительно даже для столицы. Корса откровенно сорил деньгами, спускал на эффектную ерунду — благодаря чему и привлекал к себе повышенное внимание (около)светской публики. Он выкупил целый этаж в панорамном ресторане, одном из самых дорогих в столице — жест столь же провокационный, сколь и затратный. Несколько раз засветился в игорных домах и борделях элитного класса, причем в одном из последних устроил что-то «невыразимое», о чем даже рассказы свидетелей расходились. Подобные выходки были пищей для «Блеска», определенная — не слишком серьезная — публика такое обожала. Это-то Матиаса и беспокоило. С одной стороны, деньги Корсы — его деньги, в столицу для того и ехали, чтобы их спускать. С другой — такая расточительность расходилась и с тем, сколько положено тратить законопослушному аккерийскому полковнику, не желающему привлечь внимание особых служб, и с тем, как Корса вел себя раньше. Впечатления транжиры и эксцентричного прожигателя жизни он никогда не производил. «Блеск» тоже поднимал этот вопрос в одной из заметок, но не копал глубже полученного Корсой нового звания. Генерал — новая ступень в его карьере, он решил не дожидаться официальной публикации приказа под конец сезона, а начать развлекаться по-генеральски уже сейчас. Вершиной стало то, что Корса объявил о создании частной стипендии имени самого себя в своем родном университете (он в свое время учился в столице, не в Императорском, но тоже весьма солидном заведении), которую должны будут получать студенты, приезжающие из одного с ним округа, в течение следующих двадцати лет. Учреждение частных пособий было формой благотворительности и высоко котировалось в высшем обществе, правда считалось преимущественно прерогативой знати. Удивляла и продолжительность — двадцать лет, в то время как стандартно щедрость благотворителей распространялась на один, максимум два выпуска — то есть пять или десять лет. Словом, Корса шиковал и делал это практически вызывающе. Роль Эктора в этом никак не освещалась. Эктора в «Блеске» в открытую называли приемным сыном и любовником Корсы. Усыновление уже было оформлено официально и не было ни для кого секретом, к тому же они жили вместе и почти везде появлялись вдвоем. Утверждение о сексуальном характере их отношений базировалось на истории тринадцатилетней давности, которая еще тогда во всех подробностях смаковалась в «Блеске» — в совершенно лживой и искаженной форме. Именно так, как хотел все представить Корса. Он тогда приплатил «Блеску» за это. Возможно, приплачивает и сейчас. «Блеск», при всей своей специфике, обычно не опускался до откровенного вранья, но охотно принимал пожертвования и благодарности за «правильно расставленные акценты». Матиас не знал, что тут думать. Эктор мог бы внести ясность в происходящее, но явно не хотел или не мог. Матиас не настаивал, прекрасно понимая, что в аккерийских реалиях фраза «я не могу сейчас с тобой разговаривать» зачастую подразумевает «это не безопасно». В таких случаях не обижаются и не настаивают. А вот Тони вряд ли это понимает. Обижается наверняка, переживает… А что еще делать: любовник не звонит, дома целый день один, заняться нечем. И даже не перепихнуться ни с кем — вот беда! — местные все знают, чья он собственность, никто из гражданских к нему не притронется, даже если сам будет просить. А военных парень сам боится (что к лучшему). Матиас решил не грузить пленного лишней для него информацией. Особенно когда ничего толком и не понятно. Еще начнет звонить, выяснять: «это правда?», «ты теперь с Корсой?», «ты меня больше не любишь?» и прочее. Вернется Эктор — сам пусть разбирается с тем, что наворотил. Пока с Тони хватит нейтральных сводок из «Вестника». Все лучше, чем если парень сам начнет лазить, где не надо. — «… на торжественной встрече также присутствовал полковник Корса со своим молодым спутником», — зачитал Матиас для Тони. — Это Эктор-то — «молодой спутник»? — фыркнул суланец. Молодыми он, видимо, считал только людей одного с ним возраста или младше. — А что, мы старые, по-твоему? — удивился Матиас. — А, ну по сравнению с Корсой, наверное, да — молодые. — Звездец! Надеюсь, доживешь до тридцати и поймешь, какую хрень нес! Хотя… — тут аккериец смягчился. — ладно. Сам такой же был. Лет в двадцать попросил Инари кое о чем. Он фыркнул и говорит: «рано». Не знаю уж, что имел в виду: то ли «молодой еще», то ли «пока не заслужил». И я ему сказал: «а когда мне это будет нужно, лет в тридцать, что ли?» — Матиас усмехнулся. — Но я в итоге все равно пошел и сделал. — И что это было? — полюбопытствовал Тони. — Да так… татуировка. — О, точно! — вспомнил суланец. На Острове он много раз видел Матиаса в одних плавках. — У тебя же шахматные кони вот тут, — он коснулся рукой спины аккерийца, в районе правой лопатки. Почувствовал под ладонью твердые плоские мышцы, тепло кожи, даже через ткань одежды. — Это не «шахматные кони». Это лошадиные головы на шахматном узоре — эмблема Страдиантов. Был такой крутой морской отряд наемников-пиратов, очень давно. Я от них в детстве был в восторге. А в двадцать что-то стукнуло — хочу татуировку. Они на шее делали, как знак принадлежности. Но мне на видимые части тела по уставу нельзя, сделал на спине. Просто очень захотелось, до одури захотелось, чего-то эдакого… — Свободы? — предположил Тони, как обычно — чисто на интуиции. И сейчас только заметил, что все еще держит руку на его спине, трогает аккерийца через одежду, не прерывает явно избыточный контакт. — Ну, наверное, да, — как-то растерянно и почти смущенно пробормотал тот. Суланец иногда попадал настолько в точку, что даже не по себе становилось. — Свободы с Инари… мне не хватало. — И что было дальше? Он тебя наказал? — вместо того, чтобы отдернуть руку, Тони повел ею вниз, вдоль позвоночника. — Ты сейчас охеренно близко к краю играешь, котенок.