***
— Что ты чувствовал? — спросил Тони. — Непонимание. Я просто каждую минуту не понимал: для чего, почему это происходит? И ужасно злился. Я иногда просыпался оттого, что во сне раздирал себе ладони ногтями. — Вы пришли на их землю, убиваете местных, забираете их женщин… «Кхадарская граница» — это же не граница на самом деле, это почти половина их страны. — Вы тоже пришли на нашу землю, — напомнил Эктор. — Это нормально. Но есть понятие «обычаи войны». Как можно и как нельзя обращаться с врагом, с пленными, с гражданскими. У кхадарцев ничего этого нет. Как обеспечивать безопасность мирных жителей во время выполнения боевых задач, если мирные отличаются от комбатантов только тем, что не носят оружие открыто, а прячут? И насчет женщин… ты знаешь, что они с ними делают? Все им разрезают и зашивают между ног, еще в детском возрасте, они там все изуродованные, даже фертильные… якобы чтобы их не изнасиловали, или чтобы они не изменяли мужьям — не знаю. Нам не нужны сами кхадарки, только их яйцеклетки. Сначала мы возвращали женщин обратно в семьи после всех репродуктивных процедур, но часто их после этого убивали. До кхадарцев вообще не доходит, что клетки можно забрать и без секса, что это медицинская процедура, им просто плевать. Если женщина просто ночь провела вне дома, она уже считается оскверненной. Они даже фертильных убивали, есть задокументированные случаи. Конечно, после этого мы стали оставлять кхадарок в охраняемых центрах содержания. Какие могут быть варианты? Вариант был один — не лезть к кхадарцам. Никакой угрозы Аккрею они не несли, любую опасность представляли только на своей территории, которую аккерийцы пытались контролировать. Затяжная война с Кхадаром уже превратилась в нечто имманентное для аккерийского общества. Если с Суланом, несмотря на сложность отношений, всегда шли какие-то переговоры, бывали периоды обострений и оттепелей, бывало и что граница открывалась (нечасто), то на кхадарской границе вот уже тридцать лет все было без изменений. — Я все понимаю, это война, — продолжал Эктор. — Но бессмысленной жестокости не понимаю. Для меня они не люди. Не могу их воспринимать как людей. Особенно, когда смотрю им в глаза — у них недоразвитое третье веко, как у рептилий. Это просто жутко. — Третье веко, серьезно? Это же просто расовый признак, в школе проходят. У половины аккерийцев эпикантус, но вы как-то живете! И никто вас не предлагает истреблять на этом основании. И вы же используете репродуктивные клетки кхадарок. Рано или поздно в ваших центрах появятся дети-метисы. И вы еще в очередях за ними будете стоять! — Надеюсь, не скоро… И я говорил за себя. Мне трудно воспринимать их людьми. У тех, кто с ними не контактировал, может быть другое мнение. Тони с кхадарцами не контактировал и их принадлежность к человеческому роду под сомнение не ставил. Все народы разные, некоторые еще на более низких ступенях общественного развития. Аккерийцы, к примеру, застряли где-то на позднесословной ступени… а кхадарцы — на племенной. Что поделать, человечество неоднородно. Первое время после наступления фертильного кризиса, представители цивилизованных стран думали, что отсталые народы просто вымрут без технологии искусственного оплодотворения, но почему-то этого так и не случилось. Даже несмотря на то, что кхадарцы, если верить заявлениям аккерийского правительства, специально сокращали численность фертильных женщин. Но Тони волновало не это. — Слушай, — протянул он после паузы, — ты сказал, что не считаешь их людьми. Что тебе неприятно смотреть им в глаза. Можешь тогда объяснить: о чем ты думал, когда трахал одного из них? — Откуда ты… — начал было Эктор, но оборвался на полуслове, вспомнил. — А, услышал, что он тогда сказал… Имени своего усыновителя аккериец не произносил принципиально. И даже морщился, когда произносил кто-то другой. Тони все было интересно: как с такими нервическими реакциями Эктор собирается вернуться на службу, где ему придется слышать обращение «полковник Корса» по сто раз на дню? — «Этот хотя бы похож на человека, не как тот кхадарский звереныш», — процитировал Тони покойного генерала. — И кстати, Матиас тебя не выдал. Я у него тоже пытался выспросить, но он либо не знает, либо очень убедительно съехал тогда с темы. — Не знает, — глухо отозвался Эктор. — Я никому не рассказывал.***
Женщин-кхадарок обычно не раздевали для обыска перед отправкой в центр временного содержания. Во-первых, оружия у них почти никогда не было. «Чтобы мужей своих не поубивали» — шутили военные. Во-вторых, если на металлодетектор кхадарки реагировали относительно спокойно (просто не знали, что это за штука), то при попытке размотать их покрывала, в которые они заворачивались с ног до головы, начинали визжать и сопротивляться. За синяки на женщинах военным потом прилетало. «Вы их доставлять должны, а не мацать». Но в тот раз что-то пошло не так. Эктор краем глаза заметил какую-то возню возле группы кхадарок, которых собирались сажать в фургон. Пойдя поближе, увидел, как рядовой барахтается на земле, сцепившись с коконом пыльных кхадарских тряпок. — Какого хера? — заорал Эктор. — Хальт! Отошли от нее, блядь! — Капитан, да это парень! — загалдели остальные бойцы. — Пацан переодетый! Эктор так и не узнал, как звали этого парня и сколько лет ему было. Языковой барьер помешал. У кхадарцев было что-то около дюжины отдельных языков — именно языков, не диалектов. Они сами друг друга не особо понимали, хотя был и язык с наибольшим охватом. Именно на нем Эктор при помощи военного словаря пытался изъясняться с пленным. Без толку. Кхадарец или не понимал, или нарочно отказывался понимать. Не убили его сразу потому, что Эктор по какой-то причине решил, что это гражданский. Во всяком случае, не было доказательств, что парень — боевик. Скорее просто решил таким образом спасти сестру или мать от отправки в центр… А потом все стало очень сложно.***
— Давай, вспоминай возраст. Это важно, — приказным тоном велел Тони. — Да откуда я знаю? У него в кармане документов не было. По кхадарцам сложно определить на вид, они все низкорослые… — Ты когда решал, трахать его или нет, как для себя возраст определил? — Шестнадцать-семнадцать, наверное. Если честно, мне не важно было. Выглядел достаточно взрослым. На детей у меня не стоит. — А на кхадарцев, выходит, да?***
Эктор велел двоим бойцам отвезти кхадарца на базу, а сам поехал дальше, сопровождать женщин до границы одиннадцатого сектора. Не то чтобы кхадарец был зачем-то нужен, просто Эктору не хотелось принимать единоличное решение касательно его дальнейшей судьбы. Убивать — вроде не за что. Отпустить — тоже не вариант, все-таки имела место провокация… «Пусть решает командир, теперь это его проблема» — сказал себе Эктор. А вернувшись часов через пять, обнаружил, что бойцы по дороге на базу перестарались с воспитательными мерами. Настолько, что Эктор сомневался, что парень выживет без квалифицированного лечения. — Нахрена? — только и спросил капитан. — За наших ребят, — зыркнув исподлобья, заявил рядовой. — За Рико, и Элиота, и Раена… Эктор пошел к начальнику, просить четких указаний. Но начальник базы был в своем обычном состоянии: лежал бухой и ни на что не реагировал. Тогда Эктор велел оттащить кхадарца в санитарную палатку. — Слушай, док, вколи ему что-нибудь, чтобы он… ну, не мучался, — попросил он максимально обтекаемо. Понимай, как хочешь. На кхадарской границе никто не хотел брать на себя ответственность ни за что. Словно беззаконие, неупорядоченность, жесткость, свойственные кхадарцам, начали просачиваться в аккерийскую армию и разрушать ее изнутри. Лишних лекарств у дока не было, кхадарец получал только обезбол (и то первые три дня) и физраствор. Но оклемался на удивление быстро. Через неделю уже вставал, начал есть сам. И чем дольше оставался на базе, тем сложнее все становилось. — Все, забирай его, капитан, — объявил док. — Он мешает. Только ебать его пока нельзя. Эктор и не собирался, поэтому от уточнения опешил и не нашел ничего умнее, чем спросить: — Почему? — Потому что я ему жопу зашивал после того, как твои подчиненные с ним поразвлекались, — с кислой, очень неприятной ухмылкой пояснил док. — Так что еще неделю не рекомендую в то отверстие его использовать. Но это уж сам смотри, капитан. И Эктор забрал пленного к себе в палатку. Кхадарец оказался на удивление послушным и неагрессивным. Бракованный, наверное. Бывает же у животных «племенной брак»? Или, может, из другой местности, а сюда непонятно как занесло? Есть же, кажется, спокойные кхадарцы, где-то в других секторах… Эктор пытался задавать ему какие-то вопросы, самые общие. Но никакой вербальной коммуникации не получилось. Кхадарец реагировал только на жесты и интонацию. Тогда все общение свелось к пространным монологам аккерийца, обращенным непонятно к кому. — Можешь объяснить мне, почему вы такие конченые? Вы могли просто продавать нам репродуктивные клетки. Женщинам же столько не нужно, естественным путем можно родить максимум десять детей. Это значит, сотни яйцеклеток просто не используются! Тогда не было бы никаких конфликтов. Никому не пришлось бы умирать. На эти деньги вы могли проложить водопровод, понаставить ветряков… Даже на Острове люди живут лучше, чем вы. Хотя тоже нихрена не производят. Почему с ними никто не воюет? Внешне кхадарцы Эктора не привлекали. Среди девушек, правда, попадались очень даже хорошенькие (увидеть их без покрывал можно было в центре временного содержания), но тут скорее сказывалась нехватка женщин как таковых. При таком диком дефиците любая покажется как минимум симпатичной. Кхадарцы отличались от всех остальных народов не только культурно, но и антропологически. Низкий рост (редко выше ста семидесяти у мужчин), но при этом непропорционально крупные ступни и кисти. Кожа серо-оливкового цвета, большие глаза с белесой складкой в уголке, доходящей почти до радужки. Эктор знал, что раз этот явно рудиментарный элемент у кхадарцев сохранился, значит, как-то облегчает жизнь в этой местности. Но все равно было мерзко. Но если пристраиваться сзади и в лицо не смотреть, то можно представить, что тискаешь очень худого и очень низкорослого аккерийского парнишку… Лучше, чем ничего, пожалуй. И все еще лучше, чем лезть к подчиненным в служебное время. (До секса с подчиненными Эктор никогда не опускался, какой бы ни был недотрах. Видел не раз и не два, чем подобные неуставные отношения заканчивались). Секс с кхадарцем был Эктору не в кайф. Ему нужна была хоть какая-то ответная реакция от партнера. Но парню каждый раз было больно, даже со смазкой, даже если аккуратно. За все время, что кхадарец провел на базе (а это около двух месяцев) Эктор трахал его раз шесть, не больше. И то в половине случаев даже до конца не доводил начатое; парень так скулил, что Эктор сам не выдерживал, вытаскивал спустя пару минут и заканчивал рукой. Было противно, аж злость брала: — Что, больно? Бабам вашим тоже больно! Ничего же, нормально им клитор отрезать, а потом сношать, да?***
— Очень по адресу доёб, если ему действительно было шестнадцать. Это ведь шестнадцатилетние обычно в племени отвечают за вековые традиции предков, да? — съязвил Тони. — Я без понятия, кто у них и за что отвечает… И вообще, какая разница. Он все равно ни слова не понимал. — Дай угадаю. Изнасилованием ты это не считаешь, так? — Я ему жизнь спас три раза в общей сложности, — напомнил аккериец. — Не бил, не издевался. Больше никто его за то время не трогал. Обещал отпустить — отпустил. В чем здесь насилие, если он не сопротивлялся? Или что, лучше было его сразу убить? — Если он не смог тебе свое имя назвать, то я сомневаюсь, что он что-то понимал из твоих обещаний. Так что для него это от начала до конца выглядело как насилие со стороны аккерийских военных. Только за ним, поскольку он кхадарец, вообще никакой защиты нет — ни закона, ни государства, никакой организации, к которой он мог обратиться. Поэтому так все и происходит. Поэтому на границе вы себе позволяете многое. За пленного из цивилизованной страны заебетесь оправдываться; суланка, у которой принудительно изъяли яйцеклетки, еще лет десять-двадцать будет судиться. А на кхадарцев всем плевать. Они же не люди. Тут аккерийцу возразить было нечего; пленный разложил не по эмоциям, а по фактам. Аккерийцы совершали преступления на границе главным образом потому, что видели: за это не будет никакого наказания. Всё от вседозволенности, а вседозволенность — от безнаказанности. Поэтому должны существовать правила и наказания за их нарушения. Разговор был окончен. Эктор чувствовал себя плохо. Как будто его разрезали пополам и выжали, как долбаный лимон. Он, конечно, примерно представлял, как отреагирует суланец на его рассказ. И все равно решил не врать и не приукрашивать. Но теперь жалел, что все вот так вывалил. — И что, станешь теперь хуже ко мне относиться? После того, что я рассказал? — спросил устало и напряженно, не поднимая взгляда от старой выщербленной столешницы перед собой. — Хуже? — переспросил Тони. — Нет, с чего бы. Я же и так знал, что ты насильник… Ужинать будем?