***
Тони без проблем восстановился в институте; выяснилось даже, что некоторые курсы ему зачли автоматом, перенеся из воинского билета в гражданский табель. Потом прошел медицинскую комиссию, где ему почти сразу влепили «послевоенный синдром в умеренной степени» и «эмоционально нестабильное расстройство». Тони специально в разговоре с психиатром подразогнал свои проблемы: упомянул частые перепады настроения, иррациональные страхи, постоянные тревожные мысли, вспомнил о судорожных припадках, которые были у него в самом начале плена… Ему надо было окончательно сняться с воинского учета, а для этого нужен был достаточно серьезный диагноз. Комиссия понизила его категорию годности, теперь его могли привлечь к боевым действиям только на территории Сулана и только в случае объявления «состояния смертельной угрозы». Тони это устроило. Оставалось наладить личную жизнь и все будет как раньше, до войны. Тони сидел на сайтах знакомств. Переписывался одновременно с полудюжиной парней, обменивался фотками. Раз или два в неделю ходил на свидания; в основном неудачно. С одним парнем практически дошло до секса — все было хорошо и весело, пока в процессе взаимного раздевания Тони не заметил у потенциального партнера татуировку. Татуировка (точнее, ее содержание) настолько поразили Тони, что трахаться он передумал, молча оделся и ушел. Случившееся он обсуждал потом со своим сокурсником Филипом, аккерийцем по происхождению, с которым в последние недели особенно сдружился: — Вот скажи мне: кем надо быть, чтобы набить на груди текст Вергской хартии? — Долбоебом, — уверенно подтвердил его догадку Филип. — Я вообще перестал понимать, что происходит с этой страной. — Есть новости по отцу? — спросил Тони. Отец Филипа был в прошлом аккерийским военным. Восемнадцать лет назад с женой и сыном нелегально пересек границу, отсидел за это полтора года в суланской тюрьме, но в итоге получил политическое убежище. После войны Аккрей потребовал вернуть всех своих подданных, каким бы то ни было образом оказавшихся на территории Сулана. — Нет. Все еще ждем рассмотрения дела. Адвокат сказал, что вероятность экстрадиции — пятьдесят на пятьдесят. Либо вышлют, либо нет… Если это случится, мать поедет за ним в Аккрей. Я пока не решил. — У тебя-то гражданство, — напомнил Тони. — Я правда не уверен, что это — гарантия безопасности в долгосрочной перспективе. Я сейчас вообще мало в чем уверен.***
Эйфория от возвращения на родину закончилась быстро. Где-то через месяц. Тони с трудом втягивался в учебу, оказалось, что перерыв в целый год в его возрасте — весьма существенно. Его прежний круг общения распался, Тони пытался, но не мог найти себе новую компанию. Он стал часто общаться с Филипом, с которым до войны не был особо дружен. Филип из-за своих проблем с отцом тоже оказался никому не нужен. Вдобавок очень раздражали всякие неприятные мелочи вроде отсутствия горячей воды в общественных зданиях, ограничения работы кондиционеров (зимой обычно использовались для отопления), тусклое ночное освещение — и это в центре города! Все для экономии электроэнергии, от экспорта которой Сулан очень зависел. Тони увидел счет за январь и был возмущен — матери как фертильной женщине, давшей жизнь десяти детям, положен был тридцатипроцентный вычет; ему как ветерану боевых действий — двадцатипроцентный, но проценты не суммировались, а поглощались. — Так, какого хрена? — возмущался Тони. — Мой вычет, значит, обнуляется?! Они не могут сложить твои тридцать, мои двадцать и скинуть нам половину? Это было бы по-божески, раз мы живем вместе! — Предполагается, что мы и так тратим меньше, поскольку живем вдвоем, — ответила мать. — А в Аккрее военные вообще не платят за коммуналку. Нисколечко! И бензин бесплатно, и связь, и в ресторанах можно не платить… — Сынок, Аккрей может себе это позволить — с их ресурсами и населением… Мы в совсем других условиях. Тем более, после войны… — Да знаю я! Просто… почему ни один дебил не подумал об этом до того, как начать воевать? Что Аккрей разберется, как преодолеть наше продуктовое эмбарго, а вот мы с их энергетическим — нет! Больше всего Тони бесило, что никто не понимает таких, казалось бы, очевидных вещей. Тони не собирался все отношения сводить к политическим дебатам, всего лишь базово проверить — а не долбоеб ли перед ним? Ну ведь действительно не было запасного плана. Ведь пострадали и погибли люди. В экономике сильнейшая рецессия за последние двадцать пять лет. Кто-то в этом виноват. Кто-то должен был понести ответственность, а не просто уйти в отставку. «Ну вот, тех отправили в отставку — что, лучше стало?» — слышал он в ответ. Или: «Может, войну не стоило начинать, но раз уж начали, надо было идти до конца. Объявлять состояние смертельной угрозы, всеобщую мобилизацию, и тогда…» Слушать это было невозможно. Тони совсем расстроился и уже было смирился со своей участью нетраханного диссидента, когда однажды, в последних числах февраля, получил сообщение, с аккерийского одноразового номера. Сообщение это было настолько безыскусным и прямолинейным, что Тони не только сразу узнал отправителя, но и прочитал в его интонации: «Привет, Тони. Ты как, все хорошо? Не хочешь повторить отпуск на Острове? Если ты свободен и все такое…» У Тони пальцы дрожали, когда он набирал ответ. Если он правильно понял слово «свободен»… «Привет. Я свободен, да. Только Эктор же невыездной?» «Ну я-то выездной». Тони даже не раздумывал. В секунду загорелся идеей. Ему очень хотелось куда-нибудь и с кем-нибудь. — Мам! — крикнул он, сбегая вниз по лестнице. — Я завтра еду на Остров! — Завтра?! — удивилась та. — Ну послезавтра… на какую дату будет путевка, тогда и поеду. — А с кем? — С… одним аккерийцем. — С Эриком? — Он Эктор, мам. Нет, не с ним… Там еще один есть. Это тот друг Эктора, с которым я жил. Тони рассказывал матери, что переехал от Эктора к его другу, что это временно, пока хозяин не вернется из командировки; но не говорил, что спал с обоими. Но теперь уже что скрывать? Мать и так все поняла по его воодушевленной реакции. — И почему ты едешь с ним на Остров? — спросила она. — Потому что он позвал, мам! — А учеба? — Да я на недельку всего… Возьму отпуск, у меня эмоционально нестабильное расстройство, мне положено делать перерывы в деятельности!