Контрибуция

Первые две повестки Тони благополучно проигнорировал, поэтому комитетчики пришли за ним в институт. Вдвоем завалились в аудиторию перед лекцией, предложили пройти с ними на кафедру, чтобы побеседовать. Тони мог бы их послать, но решил, что пора с этим разобраться. Закинул на плечо сумку и пошел. Комитетчики ему сразу не понравились, оба. Один был маленький, тощий, с бегающими белесыми глазами, очень неприятный. Второй — тоже низкий, но коренастый, с неподвижным лицом и заплывшими глазками. Он все время молчал, но все равно вызывал неприязнь. «Их как будто специально в пару подбирали, чтоб нелепее вместе смотрелись». КОБЛовцам не полагалась форма, но они носили нашивки, похожие на армейские, с названием их структуры. — Лейтенант Фэган, — начал тощий, — мы хотели бы… — Мистер Фэган, — сразу поправил Тони. — Я уволился из армии и в данный момент являюсь гражданским лицом. — Вы же не лишены звания, лейтенант. — Если мы в Аккрее, могу перейти на аккерийский. Если все еще в Сулане, прошу не обращаться ко мне по званию, так как оно более недействительно. Коренастый начал надуваться от возмущения, но тощий (видимо, главнее) махнул ему ладонью, призывая успокоиться, и продолжал вкрадчиво: — Мистер Фэган, мы давно хотели с вами побеседовать, но вы не шли на контакт. Вы получали наши оповещения по почте? — Получал какие-то бумажки, но решил их выбросить. Вы же не следственные органы, у вас нет полномочий вызывать на допрос. К тому же печать показалась мне странной; КПНЕ какое-то. Я подумал, что это какие-то мошенники. — Нет, все верно, «Комитет по поддержанию народного единства» — наше новое название. — «Комитет общественного благополучия» звучало лучше. Я буду звать вас КОБЛовцами, как привык. Вы не против? «Да, мы определенно не в Аккрее». Если бы здесь был Эктор, его бы инфаркт хватил. Моментально, примерно на второй реплике. Он бы подумал, по незнанию, что комитет — что-то вроде аккерийского политотдела, а значит, с ними так разговаривать нельзя. Перед ними положено стоять, опустив голову, и отвечать на вопросы… Только вот КОБЛ с его дюжиной сменяющихся названий — даже близко не аккерийский политотдел. Самоназначенные блюстители порядка и нравственности, действующие под прикрытием и с согласия Кризисной группы, но по факту — клоуны без реальных полномочий и правовых оснований. Тони читал новости об их деятельности, и от каждой у него подгорало. — Давайте перейдем к делу, мистер Фэган, — сказал тощий, проигнорировав последнюю реплику. — Как вы знаете, к нам обращаются неравнодушные граждане, по самым разным поводам. Например, кого-то настораживает поведение коллеги или однокурсника, их публичные высказывания… — Или родственника! Почему вы не сказали о родственниках? Вы же прославились как раз после того случая, когда мать донесла на своего сына-подростка… Как считаете, ее можно после этого все еще считать матерью или она теперь — нечто иное? Моя мать — в смысле, моя родная мать, которая меня родила — сказала мне, что отказывается воспринимать эту женщину равной себе… Тони специально вспомнил тот случай. История была громкая, очень неприятная. Из тех, что откладываются в народной памяти на годы благодаря своей вопиющей дикости. В Сулане ничего не было священнее связи между матерью и ребенком, просто ничего. Этот скандал по масштабу был сравним с другим, десятилетней давности, когда фертильная женщина умышленно вызвала у себя выкидыш без медицинских показаний. Петиция с требованием изъять все ее репродуктивные клетки и раздать их нормальным, полноценным женщинам, набрала тогда миллион подписей. В отношении матери-доносчицы тоже поступали такие предложения. Коренастый КОБЛовец опять покраснел и надулся, но тощий уже разгадал тактику Тони и не повелся на провокацию. — Да, мы все помним тот инцидент и очень гордимся, что при участии нашего комитета состоялось примирение матери и сына... В этом и есть наша главная цель — поддержание единства общества в эти тяжелые времена. Ведь вы знаете, какое сейчас время? Под угрозой само существование нашей страны, наши ценности. Наши враги, истинные враги, я имею в виду, которые живут за Вергской переправой, вы знаете, что они делают? — Прямо сейчас? Апрель… сеют бобовые, наверное? — Враги пытаются расколоть наше общество. Снова, как уже сделали в декабре шестьдесят девятого. А недалекие молодые люди… — Вы обо мне? Вы меня назвали недалеким молодым человеком? Тони было плевать, что КОБЛовцы думают о нем, но он специально подпустил негодования в голос — пусть до них дойдет, что с ним нельзя разговаривать свысока, в таком покровительственном тоне. — Успокойтесь, мистер Фэган. У нас вовсе нет цели вас оскорбить. Мы прекрасно помним, через что вам пришлось пройти… Поздно, Тони уже включил режим буйного ветерана: — Да я воевал! — закричал он, вскочив с места. — На передовой был! И тебя, крыса тыловая, с этим жирдяем там не видел! Я в плену год сидел! Вы что сделали со своими комитетами, чтобы нас оттуда вытащить, а? — А вы так жаждали спасения? — криво ухмыльнувшись, спросил тощий. — По вашей переписке с вашим бывшим… хозяином, я полагаю, этого не скажешь.

***

Эктор любил все регламентировать. Особенно в служебное время. На переписку с Энтони он выделял примерно час — с восьми до девяти вечера, но каждый день. Иногда увлекался и переписка затягивалась до полуночи. Иногда у суланца не было настроения и он вообще не выходил на связь или ограничивался короткими сообщениями. Переписываться Эктору нравилось, но он не хотел сбивать рабочий настрой, поэтому придерживался определенного расписания. После вынужденно затянувшегося отпуска он тяжело возвращался к двенадцатичасовому рабочему дню, тяжело (но с удовольствием) осваивал новую для себя область — «агро-хозяйствование». Некоторые знакомые презрительно фыркали, когда узнавали о его новом назначении. Элисио аккуратно спросил: «а ты сам попросил или…?» Эктор ответил, что сам. Эл облегченно улыбнулся: «ну и хорошо, ну и очень правильно — подальше от всей этой политики». Эктор и правда был доволен. Он и раньше не раз занимался хозяйственными вопросами, причем с готовностью (в отличие от некоторых своих сослуживцев). Теперь масштаб был иным — целый агрокомплекс, самая передовая техника и инфраструктура, больше тысячи человек в подчинении. Вполне достойно звания полковника. И — в новых политико-экономических условиях, вызванных суланским продуктовым эмбарго — еще и жизненно важно для экономики. Словом, Эктор был далек от мысли рассматривать свой перевод как понижение или ссылку, но его кололо, что очень многие сослуживцы восприняли это именно так. Поскольку что-то объяснять или доказывать было бы ниже его достоинства, Эктор просто взялся за дело так, как умел — с максимальной отдачей и добросовестностью. Вечером девятого апреля Эктор, как обычно, открыл переписку с Энтони, но суланец не ответил на его последнее сообщение. Эктор пожал плечами, потому что такое уже бывало, передернул на парочку ранее отправленных суланцем фото и лег спать пораньше. Вставал он в пять утра. А на следующий день обнаружил пропущенное сообщение, поступившее около двенадцати дня с незнакомого номера. Судя по коду, с вергского номера. Эктор не был в Верге очень давно, никого там не знал, так что даже представить не мог, что увидит. Сообщение гласило: «Привет, это я. Я сейчас в миграционном центре в Верге, у меня нет комма, поэтому связь только через администрацию. Перезвони, пожалуйста, на этот номер завтра с двенадцати до двух. Я все объясню». — Вот же … твою мать, — тихо выматерился Эктор. Он уже понял, что на завтра придется брать отгул.