Gallavich Story

      Йен 40 "Лишь только серое небо, небо-о и твои глаза Как странно теперь, я не могу без тебя-а..." В гудящей от боли голове на бесконечном повторе звучали эти строчки. Что это была за песня, о чем в ней шла речь и где он её слышал, Йен не имел представления. Но стоило приподнять свои тяжёлые веки и посмотреть мутным взглядом на открывшийся вид - чёрные голые ветки деревьев, контрастируя с низко нависающим серым небосводом, легонько шевелились от ветра - как слова начинали протяжно звучать в ушах. На какое-то мгновение удар Микки вырубил его из реальности, и Йену показалось, что на чертовски короткое. Парень не горел желанием приходить в себя. Потому просто лежал на твёрдой земле, безвольно раскинув длинные конечности, и глядел вверх. Глаза пересохли, и веки царапало при моргании. Из уголка заполненного кровью рта медленно стекала горячая струйка, щекоча нежную кожу за ухом. Язык сам собой возвращался к зияющему проёму, где совсем недавно был целый зуб, нащупывая его острый обломок. Когда он окончательно перестал чувствовать свои затёкшие ноги, то немного согнул их в коленях. Он не торопился подняться даже тогда, когда продрог до самых костей, ожидая, что может быть он намертво примёрзнет к холодной почве и ему никогда больше не придётся шевелиться. Но физический дискомфорт в конце концов пересилил, заставляя оторвать своё разбитое тело от земли и принять сидячее положение. Зашипев от того, как в мозгу что-то стрельнуло, парень справился с небольшим головокружением и оглянулся по сторонам - вокруг не было ни души, о недавнем присутствии Микки говорила лишь острая боль в припухшей челюсти, тупая - под рёбрами и затихающая пульсация в виске. Йен сосредоточился на этих ощущениях, но его страдающее сознание неистово орало о том, что этих ощущений нескончаемо мало, что ему необходимо больше боли и что её нужно сохранить в теле всеми силами, потому что, возможно, это были последние прикосновения Милковича к нему. Рыжий не очень помнил, как добрёл до дома. Его плачевный вид не вызывал на лицах прохожих ни сочувствия, ни страха, ни отвращения и вообще не привлекал особого внимания, потому что избитый парень, плетущийся по улицам, не являлся для жителей Саутсайда каким-либо необычным зрелищем. И это был тот редкий случай, когда Галлагер был рад жить именно в этом поганом месте. В дом он тихо прошёл через заднюю дверь, слыша оживлённые голоса в гостиной. Его родня была так увлечена горой пакетов на столе перед телеком, что не заметила его появления. А он был так вымотан, что даже не почувствовал облегчения от нежелательного внимания, которого удалось чудом избежать. Наверху, в пустой комнате Йен, положив на подушку пакет замороженного горошка, аккуратно прилёг, и, отвернувшись к стене, дал волю чувствам, изливая их потоками слёз. Шум, звенящий в ушах, немного приглушал звуки веселья, доносившиеся снизу. Память выстреливала в разум их совместными с Микки сценами из жизни. "Йен Галлагер! Не ту девчонку обижать вздумал!" "Верни ствол, Микки!" "Поцелуешь - язык отрежу." "Убрал руку от стекла!" "Ты для меня - так, просто тёплый ротик." "Прости, но я пошёл убивать твоего отца." "Потрахаться осталось?" "В тюряге приходилось самому всех трахать, чтобы в сучках не ходить." "Всё трахают, Энджи. А ты нет? Мне ей позвонить?" "Так, стопэ. Ты меня только что пидором назвал?" "Теперь полегчало." Все плохие воспоминания сталкивались с хорошими, играя в пинг-понг по разбухающей черепной коробке, и трудно было сказать от каких на душе становилось гаже. "В этой помойке есть вяленое мясо?" "Двиньтесь, пидоры, сейчас вам задницы надеру!" "Спасибо, что бабло подкинул мне на счет." "Всегда хотел трахнуться здесь!" "Может перевернёшь уже эту чёртову табличку на двери и напомнишь получше кто тут из нас сверху, а кто снизу, звезда родео?" "Из тебя бы вышел неплохой гангстер, кадет." "Если за таким сексом нужно спуститься в преисподнюю, то я готов!" "О, гляди, ты хотел где-то тренироваться летом. Тут ровная площадка." "Ебовку! Вот куда ты был приглашён." "Я точно больше ничего не хочу знать о твоих фантазиях, мужик." Когда братья с шумом начали подниматься в комнату, Йен залпом проглотил все рвущиеся из груди судорожные всхлипы, убрал растаявшие овощи и напряжённо замер, хотя и до этого не шевелился, и постарался выровнять дыхание, делая вид, что давно спит. Судя по резко оборвавшемуся разговору, Карл и Лип, заметив его присутствие, озадачились, но трогать не стали, приглушили свет и разбрелись по своим кроватям. Его щека покоилась на мокрой насквозь подушке, сердце бешено колотилось о рёбра и подпрыгивало в горле, заплывшие глаза зудели, нос был полон соплей, но он терпел до тех пор, пока братья полностью не выключили свет и не притихли, прежде чем негромко высморкаться. Парень подтянул ноги к животу, и кулаком подавил новую волну рыданий. Блядство, что ему делать? Йен впервые не имел ни малейшего понятия, как поступать со своей чёртовой жизнью. В конце концов он смог провалиться в беспокойный сумбурный сон. Снился ему Микки - кто же ещё, вашу мать! Брюнет - чумазый, с синяком под глазом, с торчащими в разные стороны волосами, замотанный в шарф, длинным шлейфом разлетающийся в разные стороны вместе с полами пальто - с ноги открыв дверь, врывался в магазин, зовя Йена по имени - по имени... и он не убегал, а стоял с распростёртыми объятиями, ожидая, когда тот нанесёт удар битой. Но стоило ему замахнуться, как оружие в руках из биты превратилось в монтировку и отлетело в сторону, разбивая вдребезги витрину. "Чё за хуйня, Галлагер?" - внимание Милковича переключилось на прохожих на улице, - "А вы чё пялитесь? Пошёл на хуй ты, ты и особенно ты!" - в этот момент из подсобки прогремел выстрел, и Галлагер ринулся к падающему парню, из бедра которого фонтаном хлестала кровь. Её брызги попали рыжему прямо в глаза, отчего их начало жечь, а зрение помутнело. Когда Йен дотронулся до плеча Микки, всё вокруг закружилось и погрузилось в темноту, в которой медленно стали вспыхивать яркие точки - звёзды! "Ты сюда поболтать пришёл или потрахаться?" Он перевёл свой взор на этот хрипловатый голос и увидел озорной взгляд до боли знакомых голубых глаз, ярко сверкающих в ночи. Они лежали вдвоём на расстеленной посреди бейсбольного поля куртке. Йен потянулся к приоткрытым пухлым губам, по которым призывно прошёлся язык, но неожиданно сверху полился пивной дождь из проткнутой ключами банки, смех Микки разлился теплом в его груди, находя там ответный отклик, но глаза щипало от хмельной жидкости, размазанной по лицу. Тут полыхнула яркая вспышка через всё небо, но вместо грома прогрохотали звуки органа с мелодией оперы Вагнера "Лоэнгрин"*, и радость сменилась ужасом. Сцепившись вместе, парни покатились по траве клубком разъярённых котов, царапая друг друга в кровь, пока не сорвались в пропасть - приземление с дивана на пол в гостиной Милковичей отдалось глухой болью под рёбрами. Входная дверь стала с жутким скрипом медленно открываться, проливая свет на их обнажённые, перемазанные спермой, тела, сплетённые воедино, и тогда Йен, наконец-то, проснулся. (*я ещё в прошлой главе исправила - там, где Мэнди будит Микки подушкой, именно эта мелодия в органном исполнении звучит на свадьбах США, а не марш Мендельсона) Парень с огромным трудом разлепил склеенные вчерашними слезами веки, и дневной свет больно ударил по раздражённой сетчатке. Он сел, протёр глаза, задев рукой опухшую челюсть, и скрылся в ванной, где жадно прильнул к потоку воды из-под крана, пытаясь избавиться от саднящей горло сухости. Этот сон был лишь первым в череде его сладостных кошмаров, которые будут мучить Йена до самого дня свадьбы Микки Милковича.       Микки 41 Из года в год одно и тоже. Всё по одному и тому же отработанному сценарию: как только жизнь начинала видеться не таким уж явным дерьмом, так она тут же давала по голове. И с каждым разом всё сильнее. Казалось бы, что могло быть хуже? Но неизменно, блядь, находилось. Жизнь поистине умеет удивлять, бессердечная сука. Ранение в ногу и тюремный срок на несколько месяцев? Заключение почти на год и грёбаная пневмония? А теперь? Насильственный брак с беременной шлюхой? Как он вообще мог позволить себе представить хоть на секундочку, что ему может быть доступна какая-то иная жизнь? Он - сын шлюхи и головореза. Неудивительно, что он сам женится на шлюхе и продолжает батины дела. А жестокость и ненависть к пидорасам, черномазым и всяким другим фрикам должна была течь у него по венам вместе с кровью. Это в их семье передается по наследству. Фишка Милковичей. Ненависть. Это то чувство, которое он знает с пелёнок. Все её оттенки. Он знает, как его проявлять и как с ней справляться. А любовь? Что это за херотень вообще такая? От любви люди дохнут. И от неё нужно держаться подальше. Инстинкт самосохранения, мать его. Чтобы так же как он не угодить в капкан. "Ты любишь меня. И ты - гей." Вот и Мэнди - не исключение. Истинная Милкович - разобралась с соперницей, переехав её тачкой. Не то, чтобы Микки был шокирован. Он всегда знал, что у его сестры есть яйца, и причём стальные. Её слёзы удивили его гораздо больше, когда они вместе накурились. Он сам тогда отчаянно нуждался в ком-то не самом раздражающим рядом и приполз к двери комнаты сестры, чувствуя себя раненым псом. Оказалось, что в тот момент оба они нуждались друг в друге, и поддержали как умели - взаимными оскорблениями, жестокими шуточками и несерьёзной стычкой, от которой у парня остались следы ногтей и синяк на плече. Но вместе с тем и капля тепла на душе от того, что в этом поганом мире он был ещё не совсем один. Через пару дней батя сообщил сыну дату, время и место. Сходу огорошил его информацией без каких-либо предисловий, когда вышел из своего подвала и ушёл из дома, бросив напоследок уже от самых дверей: — Лучше тебе там быть. Микки до этого момента рубился в приставку, и его пальцы с силой сжали джойстик, давя на комбинацию кнопок супер-удара, который его персонаж наносил краю экрана в то время, как бот выбивал из него последние пункты здоровья. Он отшвырнул от себя геймпад и тот плюхнулся прямиком на дальнее кресло под окном. Чёрт! Именно там он и лежал, когда Микки прыгал на галлагерском члене последний раз. Брюнет непроизвольно усмехнулся. Прыгал на члене - это громко сказано. Засранец быстро перехватил контроль даже будучи под ним, вцепился в его бёдра, не позволяя двигаться, и сам так неистово втрахивался в него, будто знал, что этот раз действительно будет последним. Неужели, так и есть?... Микки больше не почувствует внутри себя всепоглощающую энергию рыжего торнадо?... От этой мысли в недрах парня вспыхнула такая острая боль будто кишки миксером намотало. После всех событий он должен был уже смириться с неизбежным. Но, оказывается, что он только сейчас начал что-то осознавать. Слишком быстро всё развалилось, словно от эффекта грёбаного домино. Попробуй тут поспеть. Микки Милкович не думал столько за все свои прожитые сознательные дни вместе взятые. Он был человеком действия, и вся эта мозговая активность давалась ему нелегко. За эту чёртову осень его голова столько раз норовила разорваться на части, что впору было удивляться, почему она до сих пор не бомбанула, а по-прежнему держалась на его плечах. А ещё он столько не гулял. Конечно, поводов торчать вне дома всегда было предостаточно. Но чаще всего он позволял своим ногам привести себя в приглянувшееся здание заброшки или любую другую укромную точку Саутсайда - под железку, на стадион, в бар, на крышу, на пустырь за домами... и отсиживался там, теряя счёт времени. Но сейчас места себе он найти не мог, а время отсчитывало часы до того сраного дня, когда начнётся его новая прекрасная жизнь. Икры с непривычки болели от неустанной ходьбы как после хорошего секса. Некоторые места он видел впервые. Виадук, железнодорожное депо, заброшенное футбольное поле... Как-то он шёл сквозь маленький неприглядный парк, который раньше всегда обходил стороной по его периметру. И услышал, что впереди на скамейках компания играет песни под гитару. Пьяные голоса пели вразнобой под заунывную мелодию. "Странно, очень странно всё это... И одна сигарета с тобой у нас на двоих... Но я не жду ответов, давай курить. И я в глаза твои смотрю, и сам себе я говорю: Откуда ты и почему ворвался в жизнь мою? Я сохраню в памяти этот день И если сердце моё накроет тень, Я вспомню об этом, вспомню об этом..." Микки сам не заметил, как прислонился спиной к дереву для равновесия и автоматически закурил трясущимися руками. "Знаю, я сам всё разрушил, Но в эту минуту я этого не хочу, Только меня ты не слушай, Я сам не понимаю то, что правду говорю. Только сейчас я знаю одно Быть может мне слишком с тобой хорошо, Я так боюсь мечту сломать, я не хочу тебя терять, Не надо обещать, не надо обещать ничего, Ведь скоро у нас кончится всё." Каким бы куском дерьма не была его жизнь, но она была такой простой и понятной, пока Галлагер не разъебал всё к чертям собачьим своим в ней появлением. Раньше парень отлично знал, что с ней делать. Он был готов ко всем этим незаконным вещам, из которых она и состояла, и расплатой за них. Череда чёрно-белых полос - предельно чёткое разделение. Ну ладно, может быть жизнь не была совсем уж бесцветной, но Галлагер раскрасил её яркими красками всей блядской радуги. Будто ребёнок прошёлся фломастерами по папке с документами. И к такому Микки определённо готов не был. "Ты любишь меня. И ты - гей." У Галлагера всё было так просто: хочешь - бери, любишь - люби. Его душевные порывы ничего не сдерживало. Несмотря на все свои серьёзные жизненные цели, он действовал по велению своего большого сердца. Это в одинаковой степени пугало и притягивало. Он был самой противоречивой натурой из всех, кого Микки довелось повстречать. В одном человеке умещалось столько силы характера и уязвимости, столько упрямства и самоотдачи, столько страсти и нежности. С одной стороны, рыжий гадёныш был насквозь пропитан Южным Чикаго, а с другой - будто с Луны свалился. Он ему это даже говорил однажды, когда тот заливал, что их отношения - это нормально, а Милкович убеждал его, что ни хрена это всё не значит. В который раз он поразился, как они вообще умудрились связаться друг с другом? Они были слишком разные. Галлагер обязательно выберется из Саутсайда, а Милкович застрянет здесь не на одно поколение, плотно прорастая корнями в этой богом забытой дыре.       Йен 41 Он выяснил у Мэнди, где именно работает невеста его брата - парень уже даже не пытался скрывать свой назойливый интерес за непринуждённостью, а откровенно заваливал подругу вопросами, и плевать ему было, о чём та подумает - об этом он беспокоился в последнюю очередь. И Йен лично посетил тот отстойник. "Гарден Спрингс СПА" - обычная дрочильня под вывеской массажного салона, расположенная в подвале. Когда работницы шаражки вышли на перекур, в одной из них он мгновенно узнал ту шлюху, которую Терри насадил на член Микки тем ужасным утром. И казалось бы, что этого было достаточно - он уже убедился в своих самый дерьмовых догадках, но Йен пошёл ещё дальше и переступил порог заведения в качестве клиента. Ему было необходимо заглянуть в глаза той, которая намеревалась забрать у него самое дорогое. Он выбросил деньги на ветер, заказав минет - просто тянул время, сам не зная, чего он хочет высмотреть в этой девице. Раскаяние? Страх? Безразличие? Приказ о её депортации? Справку об аборте? Обещание оставить Микки в покое, подписанное кровью? Встретившись с его незаинтересованным членом, проститутка выразительно посмотрела на парня, который в ответ попытался сжечь её одним взглядом. Если она и узнала его, то ничего не сказала, лишь выругалась на русском. Он вскочил и ушёл до того, как та успела его оприходовать. Вид её развратного рта у своих яиц будет ещё долго преследовать Йена и давить осознанием, что именно этими блядскими губами она будет отсасывать своему законному мужу. Никогда ещё в своей жизни Йен не чувствовал себя в таком отчаянии и настолько потерянным. И это с учётом того, в какой дыре он родился и у каких паршивых родителей. Сплочённость Галлагеров, которая всегда поддерживала, сейчас лишь действовала парню на нервы. Пусть никто его не трогает, блядь. Разговора с Липом в приступе своего наивысшего бессилия было более чем достаточно. Слова брата смогли поддержать его буквально на несколько часов. За этот период парень действительно успел дойти до гей-бара. И наткнулся там на Фрэнка, который вылил на сына свою псевдо-философию в виде отцовской нравоучительной речи. В итоге Йен надрался, наплясался, чуть не нарвался на кулаки и съебался из клуба. К тому моменту, как сила братской поддержки полностью иссякла и боль от потери единственно необходимого ему человека ударила с новой мощью, он оказался на ночном бейсбольном поле. И яростно дрочил себе под трибунами, вспоминая, как божественно они проводили здесь время вместе с Микки. Дни, оставшиеся до проклятой свадьбы прошли в кромешном сумбуре из сна, алкоголя, никотина и пассивно-агрессивного расстройства. Он выбрался из постели, чтобы помочь Мэнди с украшением зала. Помочь украсить чёртов зал, блядь! Зал, где пройдёт церемония подписания рабского договора. Праздник насилия и унижения. Торжество гомофобии и несправедливости. Жертвоприношение во имя абсурда. Террористический акт по уничтожению Микки Милковича. Публичная казнь их с ним любви. Похмелье... оно стало неизменным спутником Йена в эти дни и взбивало его мысли в причудливый коктейль. Он абсолютно безнадёжен. Раз пришёл сюда и своими собственными руками расставляет стулья для Милковичей и русских шлюх, которые будут спокойно наблюдать за тем, как Микки ломает свою единственную жизнь. Ебучие ленточки. Дебильные шарики. Даже Мэнди начинала считать поступок своего брата чем-то милым. По крайней мере так она сказала, но её вялая и неуверенная улыбка слабо подкрепляла её слова. Что же она на самом деле думает обо всём этом дерьмовом шоу? Вся присущая Микки и Мэнди воинственность разбивается о броню смирения перед больной волей их отца-ублюдка. В день икс в его раскалывающуюся голову ворвались голоса родни, и парень под звон пустых бутылок скатился с дивана, просыпаясь. Оказывается, он вырубился вчера в гостиной, так и не добравшись до своей кровати. Обеспокоенное лицо Фионы, вдохнувшей пары его перегара, и эти её расспросы мотивировали как пинок под зад, чтобы подняться наверх и проспать этот ёбаный день. Продрыхнуть всё на свете. Впасть в грёбаную летаргию. Когда он вновь очнулся, тишина пустого дома аж звенела. И только шорох и сопение Карла доносились из-под его одеяла. Малец дрочит там, блядь, опять что ли? Тут сердце Йена тревожно подпрыгнуло до самой гортани, норовя вызвать рвотные позывы. Чёрт подери! Который час? Он действительно всё проспал?! Нашарив телефон, Йен посмотрел на заветные цифры и облегчённо вздохнул, почувствовав, как биение истерзанного органа в груди понемногу успокаивается. Микки Милковичу оставалось быть свободным два часа и пятнадцать минут. С этой мыслью Йен Галлагер перевернулся на спину и уставился в потолок, начав отсчитывать минуты. Через триста двадцать семь секунд нахлынула вторая волна тревоги, грозящая превратиться в паническое цунами. Боже, у него ещё есть время всё исправить! Ещё не поздно.       Микки 42 Терри развернул целую акцию по превращению своего внезапно любимого сына в примерного семьянина. Даже сделал тот самый ремонт, о котором Микки когда-то сам мечтал. Поосторожнее с желаниями, блядь... Подрядив своих дружков из стрелкового клуба, батя сломал чёртовы перегородки, переделывая проходную комнату подростка в уединённое гнёздышко для новобрачных. Невесть откуда припёр невъебенную кроватищу. Залатал кое-какие дыры в стенах, наладил сантехнику, подкрутил там-сям дышащую на ладан мебель... В общем, разошёлся по полной, мудак. И вот, этот треклятый самый счастливый день его грёбаной жизни настал. Парень, который считал, что уже полностью смирился с неизбежным, испытал приступ такого отвращения, когда вошёл в украшенный зал, полный его родственничков и шлюх, что поспешил сбежать оттуда вниз за жизненно-необходимой дозой никотина. Он нервно расслабил галстук и ходил взад-вперед, скуривая вторую подряд сигарету, когда двери резко распахнулись - Мик хотел гаркнуть, чтобы его оставили в покое и дали спокойно покурить, но тут увидел влетающую внутрь рыжую фурию. Он прямо полыхал от эмоций, и как обычно сразу бросился с места в карьер: — Меня назвал ничтожеством за то, что я хочу быть с парнем, а сам женишься на той, кто ебёт мужиков за деньги? С каждым словом Галлагер неумолимо приближался, норовя снести Микки с места будто вихрь, но он не шелохнулся, стоял скалой и вглядывался в серьёзную веснушчатую физиономию, ища новые шрамы, которые он мог ему оставить в их прошлую встречу. — Да какая нахуй разница? Ну подумаешь - бумажка! - воскликнул парень, которому самому ничего не оставалось, кроме как верить своим словам. — Не для меня, - неожиданно тихо ответил рыжий. Боже, это его невероятно трагичное лицо! И развернулся, собираясь метнуться к двери. Серьёзно? Это всё? Для чего приходил? "Не смей уходить, оставляя меня с этим ёбаным чувством вины, гадёныш!" — Нет... ну стой... - блядь, Милкович мямлил, - Свадьба не помешает нам трахаться, - ну ещё более мягким тоном произнести эту фразу было уже просто невозможно, - Ясно? Пойдёт? — Если тебе на меня не совсем насрать... - снова приблизился вплотную Йен. — Э-эй! — ...хоть немного, не делай этого. Йен подловил его в момент слабости, когда он не был способен в очередной раз оттолкнуть его. Чувства, бушевавшие в Микки, стремились найти выход на волю, пока нахрен не разорвали его изнутри, словно застывшая в закупоренных каналах вулкана древняя магма, и поскольку словами выразить их парень ни за что бы не смог, то они нашли иную лазейку. Уже в следующее мгновение он неожиданно резко впился в галлагерские губы, по которым невыносимо соскучился. И судя по ответной реакции, это было чертовски взаимно. Одновременно скинув пиджак и куртку, парни моментально оказались в кладовке, отчаянно цепляясь друг за друга и боясь хоть на секунду потерять телесный контакт после разлуки. Микки жаждал забыться, потеряться и спрятаться в этих страстных объятиях. Что он и сделал, полностью передавая контроль над своим телом в эти умелые руки, которые уже вовсю шарили под рубашкой, скользя по его голой коже и обжигая своими прикосновениями. Его собственные руки тоже отчаянно гладили и хватали все эти давно изученные выступы и изгибы, находя на ощупь веснушки. Они до сих пор так и не разомкнули свой поцелуй, жадно поглощая рты друг друга, словно припали к питьевому источнику после долгих блужданий по пустыне. Микки чувствовал нетерпение своего партнёра - как у человека, который всеми силами стремится вернуть то, что у него несправедливо отняли. То, что принадлежало лишь ему одному. И Мик был нескончаемо рад вернуть ему это. Их штаны упали вниз будто по магическому мановению, позволив встретиться возбуждённым донельзя стволам. Микки потянулся вниз, изнывая от желания стиснуть этот божественный орган в своей ладони, но Галлагер, сильно прикусив его за нижнюю губу, отстранился и резко развернул его, вжав бедрами в край столешницы. Он начал вовсю растягивать его пульсирующий вход. Ох эти его шустрые пальцы, бля... Он явно не церемонился, но Микки и сам уже стонал от предвкушения. Так что пальцы очень быстро сменились членом, который буквально ворвался внутрь, продираясь на знакомую территорию - на свою территорию. Стоны, изданные при этом обоими парнями, разлетелись по пустому помещению. Ноги Микки ослабли, и он хотел найти какую-нибудь опору для равновесия, но Галлагер крепко обхватил его выше локтей и стал буквально натягивать на себя, вбиваясь в него яростными толчками. Попадая прямиком туда, куда было нужно. Точно в цель. Из глотки Микки безудержно вырывались какие-то звериные звуки, а яйца налились свинцом. Он слышал, как дыхание Йена становилось всё глубже и тяжелее, и понял, что тот тоже уже находился на грани. Он отпустил его бицепсы, в которые так неистово впивался, перехватив поперёк груди; приподнял его почти вертикально, прижимая к себе, и зарылся носом в шею, шепча: — Мик... Микки... Миииик... Микки протянул руку назад, запуская свои пальцы в чуть отросшие волосы, поражаясь их мягкости и радуясь отсутствию этой дурацкой армейской стрижки. — Да... Блядь... Да! Порви меня... Широкая ладонь обхватила его изнывающий по ласке член, и дёрганными движениями бёдер навстречу друг другу парни довели себя до долгожданной кульминации. Чего только Галлагер не творил с ним, но такого всепоглощающего, и одновременно наполняющего чувства, Микки ещё ни разу в своей жизни не испытывал. И несмотря на последующую ссору, это чувство парень в себе сберёг. Когда с дерзкой ухмылкой он шёл к алтарю-эшафоту и подписывал свой приговор, именно оно его и поддерживало, помогая оставаться в строю, пока он не убрался в хлам. Пронзительный взгляд зелёных глаз не отпускал новобрачного весь вечер, от него было невозможно скрыться даже в самых дальних углах помещения, он ощущался невралгией между лопаток, приступом радикулита и коликами в желудке. И резонировал вместе со сладкой болью в его заднем проходе.       Йен 42 Когда Йен ворвался внутрь с морозного воздуха в прокуренное помещение, то тут же увидел Микки. Он не рассчитывал на такую удачу - встречу один на один. Он, если честно, вообще не знал на что рассчитывал, когда примчался сюда со всех ног. Брюнет выглядел таким же потерянным, каким он и сам себя чувствовал. Классический костюм мешковато на нём сидящий, явно с чужого плеча, лишь усиливал это ощущение. Ну это же чушь собачья! Какого хера они должны обрекать себя на вот это вот всё? Если они оба хотят быть вместе, почему нужно лишать себя друг друга? На переполняющих через край эмоциях, парень ринулся в атаку, желая немедленно остановить это безобразие. — ...ну подумаешь, бумажка! Да эта проклятая бумажка рушит любую их совместную возможность на нормальную жизнь! Йен отвернулся, столкнувшись с таким непониманием элементарных вещей, вроде бы готовый умчаться прочь, но на самом деле не в состоянии этого сделать. А мягкость и боль в голосе Микки заставили его развернуться обратно, к нему лицом, хотя озвученная им перспектива Галлагера совершенно не устраивала. И он надавил сильнее: — Если я хоть что-то для тебя значу - не делай этого... И тут Микки бросился на него, впиваясь отчаянным поцелуем. Их языки встретились не то в борьбе, не то в танце. Боже... как же катастрофически ему этого не хватало... Чёрт возьми! Йен растаял, будто ледник под обжигающими лучами охватившей их страсти. Его с ног до головы окутало неповторимым запахом брюнета, и он впитывал его в себя всеми взбесившимися рецепторами. Пальцы покалывало от прикосновений к разгоряченной коже партнёра. К черту эту грёбаную белую рубашечку - смять, смять, смять. Мгновенно избавившись от лишних слоёв одежды, Йен не деликатничал, намереваясь забрать то, что считал своим и отдать Микки всего себя без остатка. Напомнить, чего именно они лишились. Да так напомнить, чтобы забыть было невозможно. И Микки радушно принял его, жадно вобрал в себя целиком и, встретив его напор, с наслаждением позволил вдалбливаться в себя, подстраиваясь под заданный Галлагером бешеный ритм. Мик нисколько не сдерживал вырывающиеся из самого нутра хрипы и стоны - от одного только их охеренного звучания возбуждение рыжего достигло своего предела. Никогда ещё его партнёр не был столь громким, не в силах по своему обыкновению сдерживать свои чувства. Парни прижались телами максимально близко и вместе довели друг друга до вершины такого блаженства, что, казалось, мир взорвался, а звёзды померкли. Прежде чем отстраниться, Йен вдохнул ещё порцию аромата Милковича, в который добавились терпкие и горькие ноты. Пока Микки застёгивался, заправлялся и искал свой пиджак, он сам быстро нашёл свою, по привычке скинутую, футболку. Он прикурил, с удовольствием затягиваясь дымом, несмотря на то, что обезвоженному после секса организму и без того было сухо. В брюнета будто жизнь вдохнули - он больше не был похож на ту бледную тень самого себя, каким стал после того жуткого утра. Он сиял и выглядел потрясающе. Дерзко. Вызывающе. Просто охуенно! — Галлагер, ну ты дал! Нужно тебя почаще бесить! Йен и сам чувствовал небывалый прилив энергии. Будто горы ему были по плечо, море - по колено, и он был способен добиться мира во всём мире и предотвратить катаклизмы на ближайшее тысячелетие. Он передал Микки свою раскуренную сигарету. — И что будем делать? Скажем всем свалить? В парня вновь вернулись уверенность в себе, самообладание, вера в силу настоящей любви и надежда на счастливое будущее. Пока Микки не смыл это всё волной следующих своих слов, так беззаботно произнесённых: — Я пойду всё разрулю. А ты здесь подожди. Надеюсь, в час уложусь. Готовься ко второму заходу, - каждая фраза, как новый удар, будто они вновь перенеслись на тот пустырь на заброшке. — Ты ведь несерьёзно всё это делаешь? - не мог поверить Йен, обращаясь к спине удаляющегося парня. Казалось, что он сорвался с обрыва, к которому нёсся всю эту чёртову осень, и теперь бесконечно падает вниз в беспросветную бездну. — А у меня что, выбор есть? - с вызовом и вернувшимся раздражением спросил Микки, оборачиваясь к нему. Йен собрал все остатки своей выдержки и попытался вразумить его, не прибегая к помощи кулаков, хотя и хотелось хорошенько врезать этому идиоту. Потому он проговорил как можно чётче, глядя вглубь бушующего океанского шторма этих прекрасных голубых глаз: — Это дебилизм. Микки, послушай меня. Твой папаша - злой утырок-психопат. И ты дашь ему разрушить свою жизнь? — Да когда ты повзрослеешь?! - выкрикнул Мик ему в лицо, - Не прикидывайся будто разбираешься в моём бате! Не все могут пиздеть... — Ты стебёшься?! - не выдержал Йен. — ...не все могут пиздеть о своих чувствах каждую блядскую минуту. Перед ним вновь стоял загнанный в угол парень, не видящий выхода и неспособный противостоять злому року, накрывшему пиздой всю его жизнь. Йену отчаянно хотелось его спасти. Просто броситься вперёд, стиснуть Микки в объятиях и утащить его - брыкающегося и матерящегося - прочь отсюда. Туда, где Терри не будет властен над своим сыном. Как бы далеко не пришлось для этого идти, он готов был преодолеть это расстояние на своих двоих. Но тут дверь скрипнула и Йен отскочил от Микки на приличное расстояние. — Тебя все ищут, - голос Мэнди внезапно ворвался в их существование. — Курю я здесь! Что, блядь, не видно что ли? - накинулся на неё брат и тут же вышел. *** Йен сел на один из стульев, которые сам же здесь и расставил накануне, как конченый кретин. Но долго на нём он усидеть был не в состоянии. Когда татуированные пальцы взяли тонкую женскую ручку, отдрочившую не одну сотню членов, он поднялся и направился в единственно верном в его положении направлении - к барной стойке. С высокого табурета позади всех вид на шоу открывался превосходный. А смотреть на то, как единственный, кто всегда принадлежал лишь ему одному, становится очередным женатиком, трезвыми глазами было попросту невозможно. Точно так же, как и не смотреть на это всё вовсе. Обзаведясь верной спутницей - бутылкой водки - парень за весь оставшийся вечер больше не сдвинулся с занятого им места. И не свёл с жениха своего взгляда, пока тот окончательно не затуманился выпитым алкоголем.       Лип 12 Его жизнь никогда не походила на сахар, но в данный момент её и дерьмом-то назвать было слишком мягко. Куда ни глянь - везде картинка из психоделической драмы с элементами ужастика. Бывшая девушка - настоящая стерва, которая превратилась в овощ после того как её переехала тачкой его нынешняя - настоящая психопатка? И брат, который либо пытался проспать всю свою жизнь, либо пробухать её из-за любви к брату этой психопатки - последнему гопнику и уголовнику. Если тот и дальше продолжит в том же духе, то начнёт всем напоминать Монику. Останется лишь подсесть на кокс и сбежать из дома. Лип поднялся наверх и застал Йена на уже привычном месте и в привычной позе - на своей кровати, уставившимся в потолок. Он швырнул в него первое, что подвернулось под руку, напоминая: — Чувак, однажды придётся встать. — Я щас рехнусь. Всё думаю об этой долбанной свадьбе. Переодеваясь в чистую футболку, он повторил брату мантру в очередной раз, надеясь на его благоразумие. Чёрт, да он же всегда был самым благоразумным Галлагером после Дебби! — Не лезь на рожон и держись от этого пиздеца как можно дальше. Оно того не стоит. Тут в дверном проёме появилась Мэнди, обёрнутая полотенцем после душа, и обратилась к старшему Галлагеру: — Поможешь мне украсить свадебный зал? Стараясь оставаться эмоционально нейтральным, и не придушить её - дьявола в ангельском оперении - Лип ответил: — Нет, я обещал прийти к Шейле. Сегодня Карен выписывают. Помогу с переездом. И да. Этот рыжий кретин тотчас же вскочил с облюбованного им места, с которого ещё секунду назад его бы никакие бульдозеры не сдвинули. — Я помогу. Бойскаут, блядь, выискался. — Чё, правда? - удивилась Милкович. — Минуточку, ты же болеешь... - провальная попытка остановить этого упрямого влюблённого идиота. Йен заткнул Липа одним своим хмурым взглядом и направился в душ. Ну да. Болеет он только для учёбы и работы - для тех сфер своей жизни, которые не тянут парня на самое дно. — А что, Джоди и Шейла сами не справятся? - Мэнди всё не могла угомониться. — Ей нужно много приборов. Она даже ходить не может из-за повреждения лобной доли. А у того кто её сбил, наверное, даже царапины не осталось. Он внимательно вгляделся в её лицо, ища хоть каплю сострадания. Но если девушку и грызло чувство вины, то она это тщательно скрывала. И не придумала ничего лучше, кроме как скинуть с себя полотенце, открывая вид на своё обнажённое тело. Но наткнувшись на его безразличный взгляд, поспешила одеться и выскочить, преисполненная обиды и негодования. *** — Боже, Йен. Ты во сколько вчера пришёл? — В три. — И где был? — Не дома. — Иди наверх, проспись. Лип слышал разговор Фионы и Йена в гостиной, и подошёл к сестре, вместе с ней проводив обеспокоенным взглядом их рыжеволосого младшего брата. — Мне кто-нибудь скажет, что с ним творится? — Он сам скажет, когда будет готов. Оставшаяся в неведении, Фи бросила на прощание: — Ну всё, мы поехали. Удачно повеселиться на свадьбе. Ох уж эта проклятая свадьба... Веселье предстоит то ещё! Лип делал себе завтрак, когда Мэнди застигла его врасплох: — У нас не было секса больше недели! — Да, я немного расстроен... И тут она выбила миску с хлопьями из его рук и напала на парня, желая буквально изнасиловать. — Твоё место здесь, со мной, а не с этим блядским овощем. В голове Липа звонко заверещал сигнал тревоги и прозвучали слова Кева: "Чувак, спасайся как можешь. Без резких движений. Заставь думать, что это её идея. И ни в коем случае не дай ей себя оседлать. От окситоцина у них башню сносит." *** Мог ли он судить поведение Йена? Если он сам неизменно возвращался к Карен. Той, которая всё рушила в его грёбаной жизни. Той, для которой он ни хрена не значил, будучи лишь одним из многих. В прошлом году он бросил школу и чуть не забил болт на своё будущее, чтобы заботиться о ней и ребёнке, которого она носила. Как оказалось - чужом, никому ненужном, азиатском ребёнке-дауне. Несчастный малыш. Вот и сейчас он вновь переступает порог дома Джексонов. Парень пытался, но у него не получалось отпустить Карен - ту, которая принесла ему столько боли и счастья. И которой больше просто не существовало... — Мама сказала, ты переезжаешь. — Правда? — Да, в Аризону. — А... Большой каньон. Кактусы. Он глядел на эту девушку, которая лежала в постели и отрывала лепестки у цветка ромашки. Парень так жаждал увидеть хотя бы проблеск той, кого он знал. Хотя бы на краткое мгновение - чтобы попрощаться. По-хорошему, а не так, как он это сделал... — Слушай, помнишь день, когда мы напились и бегали по парку Линкольна, и включали сигналку на всех "Приусах"? — Да. — А потом мы забрались на статую Линкольна и подкрасили ему губы красной помадой. Помнишь? — Да. Её положительные ответы - такие уверенные, но такие безразличные. — Ты тогда была такой бесшабашной и полной похуисткой. Помню, ты заставила меня в тот вечер отлизать тебе в ванной у Беннигенов. Помнишь всё это? — Да. Но я не чувствую. — Чего? — Всего. Внутри. У него перехватило дыхание от этого признания. Он не мог хотя бы отдалённо представить каково это... — Мэнди. Это сделала с тобой Мэнди. Она переехала тебя тачкой и сломала твою жизнь! Мэнди Милкович. Слабая надежда, что его вспыльчивое признание пробудит в девушке какие-то чувства разбилась вдребезги о её равнодушную реакцию. — Окей. Где мои кексики? Оболочка. Пустая внутри, по-прежнему красивая оболочка. Никто такого не заслуживает. Никто. И если ей самой плевать, кто с ней это сделал, то ему - нет. *** Он пришёл на вечеринку, когда та подходила к своей кульминации. Все гости упились и висели друг на друге, проникнувшись атмосферой праздника во имя создания новой семьи. Продравшись сквозь них, он влетел в танцевальный зал и сходу позвал Мэнди: — Иди сюда! Лип грубо оторвал девушку от огромного негра, и та самонадеянно прильнула к его губам: — Всё-таки не удержался и пришёл? Он резко отлепил её от себя, крепко держа за предплечья, и выплюнул прямо в растерянное лицо, стремясь ужалить побольнее: — Ты сломала Карен жизнь. Ты - ревнивая чокнутая шлюха! Ты врубаешься, нет? У нас всё кончено. Ясно? Растерянность на её лице сменилась на оскорблённость, и она перешла в нападение: — Я сделала это ради тебя, придурок. Я всё делала для тебя, но ты такой слепой. Не парься, мы порвали ещё до твоего прихода. Мэнди притянула за галстук того здоровенного чернокожего парня из-за своей спины и начала тереться о его пах, пока он окидывал Липа снисходительным взглядом. — Это - Кеньятта. Мой новый кавалер. Я только что глотала его кончу в уборной. Распробовал? В довершение ко всему, откуда ни возьмись, появился бухущий Йен, наваливаясь на него, и с водочным выхлопом поведал балладу о печальной судьбе Микки Милковича: — Он сделал это. Он женился. На жен-щи-не. Боже, сколько же он выжрал? От него несло похлеще, чем от Фрэнка! — Я велел тебе не приходить сюда. Несчастный любовник покрепче обнял старшего брата за шею, еле держась на ногах. — Сам попробуй сидеть на жопе ровно, когда твой любимый... ой, простите - тот, кого ты трахаешь... женится на какой-то советской уродине?! Лип сгреб его в охапку и начал толкать к выходу, но напоследок тот успел зашвырнуть в зал свой опустевший стакан и со злостью выкрикнуть: — Комуняка ёбаная! Рыжий потом даже не вспомнит, как покидал этот праздник любви и верности - ни приход брата, ни свои крики на прощание, ни горлопанства на всю улицу самых грустных на свете песен, ни то, как блевотиной проложил зигзагом путь до самого дома. Лип не собирался приходить туда, но на поводу бушевавших в нём эмоций, все-таки заявился - и глядя на своего перебравшего младшего брата, он радовался этому своему импульсивному решению. Разбитое сердце последнего саутсайдского романтика, гоняющее алкоголь по сосудам, могло завести его заблудшую душу на длинных ногах в ещё большую, совершенно не сексуальную, жопу. Как наивного мотылька, стремящегося на свет в самое адское пекло.       Мэнди 10 — Сам попробуй сидеть на жопе ровно, когда твой любимый... ой, простите - тот, кого ты трахаешь... женится на какой-то советской уродине?! В тот момент мир девушки перевернулся вверх тормашками и будто бы ушёл из-под ног. Вся эта говно-эпопея с Липом отошла на задний план: свернулась болезненным клубком нервов где-то на задворках сознания. В то время, как мозг вопил и разрывался от запоздалого осознания. Почему она отреагировала настолько остро? Ну, во-первых, она находилась в и без того убитом душевном состоянии, а это откровение легло на её собственную боль. Во-вторых, не так уж и много людей в своей жизни девушка считала близкими. И если один пучеглазый умник-ублюдок только что покинул этот узкий круг, то Микки и Йен занимали в нём почётные места. И тут она узнаёт о них... такое?! В голове словно крутилась кинолента из обрывков воспоминаний, которые никак не могли склеиться в полноценный фильм. Микки, норовящий порвать их с Йеном в видеоигру... Микки, которого подстрелил индус... Микки, принятый на работу в "Kash and Crab"... Микки, который стал чаще бриться и лучше пахнуть... Микки, беззаботный и сияющий в то лето без Терри... Микки, раненный зад которого зашивал хахаль Йена... Микки, который просит её свалить из дома на одну ночь... Йен, признающийся в своей ориентации под окнами их дома... Йен, врывающийся в их дом в поисках Микки... Йен, смущённо демонстрирующий отобранную у брата пушку... Йен, сообщающий ей, что переспал с другим парнем, изменив Кэшу... Йен, вместе с ней поехавший забирать Микки из тюрьмы... Йен, интересующийся, как дела у Микки в колонии - искренне, а не из вежливости... Йен, за последние недели положивший болт на учёбу, работу и жизнь... Все эти и множество других образов и ненароком брошенных фраз молнией промелькнули в её голове за какие-то доли секунды. Мэнди судорожно забегала глазами по залу в поисках своего брата-долбоёба. Она не знала точно, что с ним сделает - крепко обнимет или врежет по морде. Всего хотелось одинаково сильно. Её новоиспеченный ухажёр пытался обратить на себя внимание. — Не видел Микки? - тот покачал головой, и она выхватила из толпы старших братьев, задав им тот же вопрос. — Он давно сдриснул вместе со своей жёнушкой. Такая пара из них угарная - она же его на голову выше... - ответил Колин. Игги перебил его своим комментарием: — И судя по его состоянию, когда мы волокли его до такси, их брачная ночь обречена на провал. Оба идиота ржали как кони, довольные своим чувством юмора и блаженные в своём неведении. Отвернувшись от них, девушка влетела в широкую грудь Кеньяты. — Малышка?... — Извини, мне надо покурить... Выскочив на холодный чикагский воздух в одном платье - том самом, блестящем, в котором она походила на трансвестита, Мэнди закурила, облокотившись на перила. Когда перед началом всего этого свадебного представления гости начали шутить насчёт долгого отсутствия жениха, отец готов был рвать и метать, поэтому девушка быстро заверила его, что скоро приведёт своего брата, и ей не пришлось долго искать его. Она застала их вместе с Йеном, явно отвлекая от каких-то личных разборок, но не придала этому значения, хотя глубоко внутри неё поселилось странное чувство... И только сейчас она поняла какое - будто она подглядела в замочную скважину за чем-то очень сокровенным, и случайно ввалилась внутрь вместе с дверью, бесцеремонно вторгаясь в чужой интимный момент. — Только пришёл? — Ага. — Не ожидала, что ты придёшь. — Решил в последний момент. Руки сложены на груди, сутулится, взгляд то и дело опускается вниз - он закрывался от неё. Позади хлопнула дверь - это Микки пошёл наверх. Йен слабо улыбнулся подруге, взял её под руку и вместе они отправились следом. Боже, сколько сил ему понадобилось для этой последовательности простых действий? Сейчас её память подкидывала детали: распухшие губы, покрасневшая шея, выбившаяся из-под ремня рубашка, съехавшая набок бабочка, походка вразвалку, едкий запах пота, едва уловимый блеск... Ёбаный стыд! Приди она чуть раньше, то стала бы невольным свидетелем их траха! "Давно они вместе?" "Где они познакомились?" "Она - красивая?" "Он её любит?" Две недели Йен изливал на неё нескончаемый поток глупых вопросов про Микки и его невесту, вёл себя крайне непривычно, замкнулся в себе, напивался в одиночестве... А она, дура, не смогла сложить два плюс два! Но правда была настолько невозможной, что девушка сомневалась, что поверила бы в неё, увидь она своими собственными глазами, как ебутся её лучший друг и её родной брат! Разум Мэнди до сих пор не мог принять факт их связи, хотя она собственными ушами слышала, как пьяный в сопли Йен признавал его. И для Липа это не стало откровением. Он всё это время знал... Какое время? Как давно это вообще началось? Как, блядь, это могло начаться? Кинолента продолжала крутиться, кадр за кадром возвращая девушку в прошлое. "А вот меня из-за него уже второй раз подстреливают." Значит, давно... "Парень, которого ты любишь..." Йен любит Микки...? Любит, чёрт его дери! И самое страшное - "Это отец его заставил?"