Сафлор

Можно было бы сказать, что все вышло из-под контроля, но Цукаса понимал, что с самого начала абсолютно ничего не контролировал. Он надеялся вернуться домой до осени – еще в мае, когда Соквон дал ему ночь на размышления, хотя по сути, Цукаса все решил, согласившись пройти в машину и лечь на заднее сидение – еще тогда он был уверен, что все это протянется не дольше, чем до августа. Он отдал свое тело взамен на жизнь без тюремных штампов и лишних переживаний. Разумеется, выбор был очевидным – можно было бы, конечно, воспротивиться и начать бороться, но за спиной у Цукасы никогда не было надежного человека, на помощь которого он мог бы рассчитывать. Как правило, он всегда оставался в одиночестве, и со временем понимал, что все его друзья и знакомые не были готовы идти на жертвы и чем-то рисковать ради него. Он верил только собственной семье, но, имея лишь корейское происхождение, он не располагал большой армией родственников в Японии. Привыкнув решать вопросы самостоятельно, он позволил Соквону взять то, чего тот так хотел. Правда, теперь все менялось, и Цукаса даже не знал, в какую именно сторону – лучшую или худшую. Октябрь шагал по мокрым тротуарам, университетские куртки и обычные толстовки пестрели всеми цветами радуги на спинах прохожих, почти каждое утро начиналось с парада зонтов – черных, прозрачных, красных и разрисованных. Осень дошла до половины, а домой его никто отпускать не собирался. Соквон приходил теперь по два или три раза в неделю, всегда оставался на ночь и не проявлял никаких признаков остывания. Цукаса работал по двенадцать часов в день, отправлял деньги семье и думал, что все становилось сложнее не только с Соквоном. Мог ли он зарабатывать достойно, даже если все двенадцать часов проводил на ногах и постоянно говорил с клиентами? Эта работа оплачивалась весьма неплохо, но все-таки она не стоила того, чтобы ради нее покидать дом и ехать аж в чужую страну. Он все чаще возвращался к мысли, что мать уже давно многое поняла, ведь такие деньги можно было заработать, не выезжая с Хоккайдо. Наоко прислала ему демисезонные вещи самолетом, и среди джинсов, плащей и курток Цукаса нашел открытку. «Ниичан, все из-за меня». Она никогда не говорила этого вслух при телефонных беседах, никогда не писала в мессенджер – она вообще обходила этот вопрос стороной. Как будто ничего и не происходило. Однако теперь она точно дала понять, что все понимала. Впрочем, Цукаса и до этого не сомневался в том, что ей был известен настоящий порядок событий – она узнала Соквона как одного из клиентов «Форзиции», и этого было достаточно. Цукаса написал ей короткое бумажное письмо, к которому приложил алый кленовый лист – в детстве она очень любила сухие листья. Охота на краски в Корее набирала обороты, и хотя о ней знали далеко не все, в узких кругах она ценилась и была известна. Цукаса услышал о ней еще в последний год перед встречей с Соквоном – тогда девушки говорили о том, что в Японии начался период цветения сакуры, похожий на «охоту». Цукаса вообще ничего не понимал в этом деле – он не любил ханами, хотя несколько раз бывал на пикнике с семьей, и еще однажды с одноклассниками. Иногда ему казалось, что в Наоко было гораздо больше корейского, чем японского – она любила красные и желтые листья, и ребенком очень часто пыталась их нарисовать. Он плохо понимал ее – гораздо хуже, чем ему хотелось – однако даже этого было достаточно, чтобы прийти в полный восторг от ее самобытности и креативности. Цукаса совершенно справедливо полагал, что его сестра не должна была гробить жизнь на сцену и софиты, тонны косметики и участие в черт знает каких вечеринках. Она сообщила, что готовилась к поступлению – они с матерью решили воспользоваться единственным преимуществом, полученным ею в Корее. Корейское школьное образование было несомненным плюсом, и вкупе с программой по финансовой поддержке студентов оно позволяло ей поступить в хороший университет в Саппоро. Наоко решила учиться, и Цукаса подумал, что еще не все потеряно. Он думал об этом весь вечер после получения сообщения, и пришел к выводу, что должен был начать лучше зарабатывать, поскольку ему не хотелось, чтобы Наоко переезжала в студенческий кампус и жила с остальными. Конечно, за время стажерства в агенстве она повидала много всякой грязи, но японские мальчики отличались от корейских – они были более прямолинейны и непреклонны в своих решениях. Цукаса достаточно испытал на своей шкуре и подумал, что съемное жилье для Наоко теперь становилось его приоритетной задачей. Заснув за этими размышлениями, Цукаса совсем не ожидал, что посреди ночи его поднимет настойчивый стук в дверь. Разумеется, это мог быть только Соквон – коммивояжеров и ошибавшихся адресом, а уж тем более подозрительных незнакомцев вряд ли пропустили бы на входе. Консьержи работали в три смены, так что в парадной кто-то всегда дежурил. К тому же, был еще лифтер. В доме Соквона лифт был заблокирован кодом, известным только жильцам и их доверенным лицам. Цукаса поднялся и прошел к двери – иногда он думал совсем ее не закрывать, раз уж дом так хорошо охранялся, но Соквон настаивал на том, чтобы он запирался изнутри. В обеих квартирах – и здесь, и у самого Соквона – не было кодового замка, а использовались устаревшие по корейским меркам образчики с бороздчатыми ключами. Иногда Цукаса злился на эту консервативность, не понимая, почему Соквон не начнет пользоваться нормальными защитными системами, а не металлоломом из двадцатого века. – Уже за полночь, ты в курсе? И с пьяными я не трахаюсь, извини, – буркнул он, пропуская Соквона. Соквон прошел в гостиную, не оборачиваясь и вообще никак не реагируя. – За полночь… – посидев некоторое время, повторил он и повернулся к Цукасе, успевшему запереть дверь и теперь стоявшему на пороге. – Да, уже половина второго, – глядя на круглый циферблат настенных часов прямо над одним из кресел, сказал Цукаса. – Ты зачем пришел? – Так… – Соквон неопределенно махнул рукой. – Можно я тут переночую? Лезть не буду, не бойся – я вообще на диване посплю, мне этого хватит. Цукаса недоверчиво помолчал, прошел в гостиную и уселся в кресло. Соквон зажег торшер, почему-то не захотев воспользоваться верхним светом, так что теперь в комнате царил желтоватый полумрак. – Что случилось? – спросил Цукаса. Простой вопрос звучал так, как будто они были старыми друзьями, и между ними все было в порядке – это показалось странным и не совсем уместным, но Цукаса решил не задерживаться на таких мелочах. Ему в любом случае было интересно узнать, что там происходило с Соквоном. – Тебе это знать не нужно. Просто не выгоняй меня. – Как будто я могу это сделать. Соквон опустил голову и уперся взглядом в свои колени. На нем был офисный костюм – строгий и стильный, но не вычурный. Цукаса уже знал эти костюмы – парочка даже лежала в его шкафу, на случай, если Соквон заигрывался и портил одежду, чтобы утром ему было что надеть на работу. – Я останусь, если ты будешь не против, – сказал Соквон. Он говорил как-то отрывисто, и хотя не был похож на пьяного, все равно его слова звучали как-то необычно. Иногда Цукаса умел понимать некоторые вещи без четких границ – он и сам толком не мог сказать, что именно ему становилось ясно, но он словно видел линии, которые следовало или не следовало переступать. – Оставайся, – поднимаясь с кресла, сказал он. – Я принесу тебе нормальную подушку и одеяло. Тебе нужна пижама? Или хотя бы майка. Соквон потянул за узел галстука и вздохнул – кажется, с облегчением. – Да. Если можно, дай мне эту, – он указал на футболку, надетую на Цукасу. – А себе возьми свежую. Помня о том, для чего Соквон стащил его серую толстовку для посиделок на балконе, Цукаса без особого желания снял с себя футболку и все-таки отдал ее. Было ясно, что Соквон находился не в том состоянии, чтобы совершать глупости или развеивать глупые подозрения. – Спасибо, – поблагодарил Соквон, поймав брошенную футболку и на секунду прижимаясь к ней носом. – Иди спать, тебе завтра работать. Цукаса ушел в спальню, все еще будучи полуголым, вернулся с подушкой и одеялом, отдал все это Соквону, а потом ушел и лег в кровать. Он и без того измучился от собственных мыслей, и меньше всего ему хотелось думать о причинах столь неожиданного появления Соквона. Завернувшись в одеяло, перевернувшись набок и накрыв ухо, Цукаса закрыл глаза и попытался заснуть. Соквон повозился еще немного – было слышно, как он шуршал постельным, взбивал подушку, щелкал пряжкой ремня, складывал одежду. Потом еще несколько минут ворочался с боку на бок, и, наконец, успокоился. Цукаса открыл один глаз, посмотрел на прикроватные часы, мигавшие электронными цифрами темно-зеленого цвета – было без четверти два. Прошло всего пятнадцать минут, а казалось, что целый час. Он едва задремал, когда услышал телефонный звонок – это была стандартная мелодия прошивки, отлично знакомая ему с самой весны. С тех пор Соквон, по меньшей мере, два раза обновил телефон, но мелодия звонка у него не менялась ни разу. Соквон ответил через секунду – вышел на балкон, довольно-таки тихо прикрыв за собой дверь. Цукаса лежал с открытыми глазами и ждал. Почему-то не хотелось спать. Через пару минут дверь балкона закрылась, и Соквон улегся на диван. Потом опять встал – Цукаса услышал, как он опустил голые ступни на пол. Он прождал еще пять минут, засекая время по прикроватным часам, а потом тоже поднялся и вышел в гостиную, опять зажигая торшер. – Что у тебя? – усаживаясь на пол возле кресла, стоявшего напротив дивана, спросил он. – Ну, да, дела совсем плохи, если я даже секса не хочу, – как-то натянуто ухмыльнулся Соквон. – Я, если честно, очень сильно злюсь. Нет, я пиздец какой злой. Но тебе это знать не нужно. – Ты лежишь здесь и пыхаешь как бонг для марихуаны, – ответил Цукаса. – Если это слишком сложно, и ты думаешь, что я недостаточно умный, чтобы понять, то конечно, ничего не рассказывай. Соквон поднял на него тяжелый взгляд. – С чего ты взял, что это по работе? – Ни с чего. Просто подумал. Не знаю, показалось. Не хочешь говорить – не нужно. Я просто спросил. – Это связано и с семьей, и с работой. Цукаса кивнул и собрался уйти, когда телефон Соквона зазвонил еще раз. Тот сразу же ответил и опять вышел на балкон, но на этот раз разговор вышел совсем коротким – Цукаса успел только подняться с пола и потянуться к торшеру, когда заметил, что Соквон выбросил телефон на пол и отвернулся к перилам. Нужно было уйти, но вместо этого Цукаса вышел на балкон. Соквон не поворачивался – стоял к нему спиной и дышал так, что приподнимались и опускались плечи. Было холодно. Цукаса снял с бельевой веревки зацепленную одной прищепкой темно-зеленую толстовку и бросил Соквону на спину – тот стоял в брюках от костюма и одной футболке. Толстовка упала собранной в складки полосой на одно плечо Соквона, и Цукаса уже решил уйти, когда почувствовал руку на своем запястье. – Останься, – попросил Соквон. – Пойдем в гостиную, сядь рядом со мной и просто побудь. Побудь рядом. Оставшаяся часть ночи все равно пропадала к чертям, и Цукаса кивнул – он не смог бы заснуть, даже если бы вернулся в постель и забрался под одеяло. Он открыл дверь и втянул все еще державшегося за его запястье Соквона в комнату. Внутри было значительно теплее. Соквон снял с плеча толстовку, отпустил Цукасу и надел ее. Подошел к дивану и убрал одеяло к подушке, чтобы освободить место для них обоих. Телефон, оставленный на полу балкона, опять зазвонил – теперь Цукаса даже услышал вибрацию. – Не бери, – сжимая локоть Соквона, твердо сказал он. – Пошли всех к черту и не бери. – Это старший хён, я не могу не взять, – вздохнул Соквон, однако не сдвинулся с места. – Это моя семья. Ты бы не взял, если бы звонила Наоко? – Наоко никогда не доводила меня до подобного состояния, – ответил Цукаса. – Я не должен говорить плохо о старших братьях и родителях, да и о сестре тоже. Не при других. Но ты и так знаешь теперь очень многое – ты хотя бы видел меня во всей красе, причем не раз, и понимаешь, какое дерьмо происходит в доме, где я родился. Так что… в общем… Цукаса отпустил его локоть – телефон перестал надрываться. – Тебе за это что-то будет? За то, что не ответил? – спросил он, поворачиваясь к стеклянной двери, отделявшей балкон от комнаты. – Нет, скажу, что уронил телефон в воду или… придумаю что-то. – Ты руководишь группой туристических агентств, и придумываешь отговорки как пятиклассник, – усмехнулся Цукаса. – Похоже, твоя жизнь и впрямь не такая замечательная, как кажется на первый взгляд. – Старшим братьям не понять, – отмахнулся Соквон. – Кроме того, это бизнес-разговор, его нельзя вот так прерывать. Хотя, от того, что мы будем размусоливать эту тему, ничего не изменится. С Кансоком-хёном хотя бы этого не бывает – он всегда исправно выполняет свои обязательства. Но он и не женат. Боже, что я несу… Цукаса потянулся за одеялом и накрылся, натянув одеяло под самого подбородка, но оставляя ноги открытыми. – Из-за того, что жена Чонвон-хёна убила ребенка и чуть не угробила себя, он сам не свой. Забросил дела на неделю, а в нашем бизнесе неделя – это целый год. В его распоряжении две сети отелей – по пять и четыре звезды. Номерной фонд примерно пять тысяч комнат здесь, и еще кое-что в Пусане и Тэгу. Ну, и в некоторых пригородах – они тоже относятся к большим городам. Я рассчитываю на эти номера, когда продаю туры – это важно. Мои агентства работают по системе «все включено», но не так, как в отелях. Это значит, что мои клиенты покупают тур и при этом получают сразу все – транспорт, который я арендую у Кансока-хёна, номера, которые поставляют гостиницы Чонвона-хёна, а еще моих гидов и экскурсоводов, места в поездах на переезды внутри страны, если тур запланирован на несколько городов. Временную страховку и сотовую связь, забронированные столики в ресторанах, если это нужно, и билеты в кино, если хотят сходить. Мы сопровождаем их в парки развлечений и переводчики удостоверяются в том, что все клиенты поняли правила безопасности, чтобы никто не сорвался с «Корабля викингов» или еще какой-нибудь херни. Я обеспечиваю все, и это является залогом их безопасности – приезжая в Корею, туристы не должны сами изучать автобусные линии и ломать язык, оформляя заказы. Мы делаем все за них. Он сделал передышку, кусая губы. Его лицо начало краснеть, и Цукаса понял, что с подготовительной частью он разобрался, после чего должен был начаться самый ад – а именно сегодняшнее дело. – Все, что зависит от меня, я выполняю со всей ответственностью. Но это становится пиздец как тяжело, если какая-то ветвь отмирает на время или останавливается. С экскурсоводами я могу договориться – нанять временных, поискать среди переводчиков. С билетами дела решаются проще – всегда есть несколько кинотеатров, в каком-нибудь можно оформить покупку. Машины, столики, места в парках и все остальное – я могу решить все это путем увеличения расходов и соответственного снижения собственной прибыли. Но когда мне говорят, что нет мест в отелях – это полная задница. Когда я рассчитываю на Чонвон-хёна, а он отправляет меня к главным менеджерам своих отелей, и они разводят руками – это тот самый момент, когда я всерьез могу совершить преступление. Цукаса, я продал двести тридцать туров в трех агентствах на следующую неделю, но этим людям будет негде жить. Цукаса подумал, воспользовавшись очередной паузой. Что-то не сходилось, но он пока еще не мог понять, что именно. Конечно, он ничего не понимал в туристическом бизнесе, но даже так ему казалось, что какие-то нестыковки выпирали при беглом взгляде. – Эта сука, – опять, совершенно без разгона, начал Соквон – управляющий, который контролирует пять главных отелей от лица Чонвона-хёна… эта сука думает, что раз мне еще нет двадцати пяти и я не женат, со мной можно обращаться как угодно. От Чонвона-хёна требуется только одно – вовремя и как следует его прищучивать, но он целую неделю не появляется в своем офисе. Это целый, сука, год по нашим меркам. За это время управляющий успел раздать все заранее занятые нами двести с лишним номеров. Или сделать вид, что раздал. Я не могу вломиться и проверять все комнаты по одной, хотя и подозреваю, что он просто назло мне сказал, что ничего нет. Теперь я должен оформить временный договор с другими отелями, но они берут куда дороже. К тому же, я в позиции просящего – и опять в силу вступает эта возрастная херня, когда к молодым относятся как к мусору под ногами. К тому же, я учился не здесь, и закончил университет на два года раньше положенного срока. Я не служил и не буду служить в армии, потому что не гражданин Кореи. Я не женат и не имею детей. У меня даже имя не настоящее. И похуй всем на то, что я законный сын господина Ю, которому все кланяются практически в ноги – когда я один, я для всех всего лишь сопляк из концерна конкурентов. Теперь все становилось понятнее. – А еще хуже от того, что я не могу вытащить эту проблему к кому-то посерьезнее из нашей семьи – Кансок уже спалил свою репутацию к чертям, Чонвон в трауре, и если я дам знать отцу, то подставлю старшего хёна, и это будет пиздец нехорошо. Но я так устал, Цукаса. Я так устал – я три дня решаю эти проблемы, а время не ждет. Когда эти люди приедут в Корею, у них должны быть гостиничные номера, эквивалентные тем, что мы обещали в путевочных буклетах. Конечно, помочь здесь было ничем нельзя – Цукаса уж точно ничего не мог сделать. Но теперь хотя бы стало понятнее, с чего Соквон решил побеситься в этой квартире. Телефон на балконе опять зазвонил, и Соквон поднялся с дивана, чтобы взять трубку. На этот раз он говорил дольше, но Цукаса и не думал уходить – он точно знал, что должен был дождаться. Соквон был прав, когда говорил с ним еще в Саппоро – тогда он сказал, что отстраненного секса не бывает, и рано или поздно постель свяжет их. Если не испытывать отвращения, то все равно сблизишься и начнешь, по крайней мере, сопереживать. Вернувшийся после разговора Соквон не стал усаживаться на диван, а остался стоять, прислонившись спиной к двери. Его колотило мелкой дрожью, и его дыхание было слишком опасным – частым и рваным, неспособным насытить кислородом его тело. Зажатый в его руке телефон подрагивал – стиснутые на корпусе пальцы побелели. Он смотрел только вниз, и со стороны могло показаться, что его глаза и вовсе были закрыты. Цукаса успел как раз вовремя – Соквона согнуло пополам, когда он оказался рядом, подхватывая его за плечи и опускаясь на пол вместе с ним. – Вот же дерьмо, – сквозь зубы процедил Цукаса, обхватывая его и пытаясь немного приподнять. – Все нормально, не сдерживайся. Давай, не держи! Он хлопнул Соквона по спине – сильно, плашмя всей пятерней. Тот едва успел отвернуться – его вырвало прямо на пол. Часть попала на штаны – и ему и Цукасе. – Блять, – вытираясь тыльной стороной ладони, прошептал Соквон. – Прости. Вот же блять, какое дерьмо. – Сядь здесь, не поднимайся пока. Я сейчас. Цукаса поднялся, не обращая внимания на капавшую со штанов жидкость, и пошел в ванную за водой. Вернулся с тазом для белья – ничего другого не отыскалось – и ручным полотенцем. По дороге вытянул из шкафа рулон бумажных салфеток. – Ты опять болеешь у меня, – прошептал он, усаживаясь на колени перед Соквоном и протягивая ему салфетки. Тот отмотал сразу несколько, выдернул их одним комом и прижал ко рту, вытирая губы и подбородок. Потом стер с ладоней остатки и сжал бумагу в шарик. Цукаса смочил полотенце и вытер его лицо еще раз – мокрая махровая ткань тяжело скользила по коже, и, наверное, Соквону было больно. Зато полотенце было холодным, и это было хорошо. Потом Соквон взял это же полотенце и вытер руки. Он просидел в углу все время, пока Цукаса убирал пол – наблюдал из-под полуопущенных ресниц, нервно сжимая пальцы. – Встать можешь? Нужно умыться с мылом, так не пойдет, – возвращаясь уже без таза и полотенца, сказал Цукаса. Соквон поднялся и кивнул. Электрический свет слепил глаза, пока они чистили зубы, умывались, надевали новые штаны. У Цукасы всегда было полно стираного белья, так что смена нашлась довольно быстро. Засунув испачканные брюки в стиралку, Соквон выпрямился, повернулся и взял Цукасу за руку. Помолчал, подумал, посомневался. Сжал его ладонь напоследок, а потом отпустил. – Иди спать. У тебя еще есть примерно три часа, – сказал он, выходя из ванной.