Сафлор

В воскресенье Соквон заехал за Цукасой в девять часов утра. Тот уже был готов – ждал его с завтраком и отглаженной рубашкой. В родительский дом Соквон должен был приехать только к двенадцати, и с учетом дороги выходило, что у них оставалось достаточно времени на то, чтобы поесть вместе и без всяких сложностей собраться. – Тебя, скорее всего, захотят оставить на ночь, когда узнают, что ты фрилансер, а не офисный работник, – сказал Соквон, усаживаясь за стол. Цукаса бросил на него тяжелый взгляд и вернулся к своей чашке. Конечно, он был недоволен, что Соквон вот так просто взял и перекинул его из консультантов со стабильным заработком и определенным рабочим днем во фрилансеры с непостоянным доходом и ненормированным расписанием. Однако Соквон подозревал, что так должно было быть только поначалу – дальше Цукаса должен был оценить все прелести работы по призванию и выгодные отличия такой деятельности от работы по вынужденности. Поскольку первые найденные им заказы исходили от его знакомых, Соквон интересовался тем, как шли дела. В первом случае владелец ресторана хотел правильно оформить меню и полностью переработать оформление дополнительных бумажных материалов – перетрясти всю полиграфию от карты вин до дверных табличек. Соквон понятия не имел, чего хотел владелец ресторана, но, судя по всему, Цукаса отлично понял поставленные задачи – с момента, как он встретился с заказчиком, прошло всего два полных дня, а он уже успел отправить два эскиза с возможными вариантами. Вторым на очереди был управляющий гостиницей – редкий случай, когда заведение не было связано с Чонвоном и его сетью отелей. Ему хотелось разработать отдельный дизайн текстиля для номеров – чтобы логотип отеля не бросался в глаза, но все-таки присутствовал. За эту работу Цукаса еще не брался, и Соквон не спрашивал, как он оценивал свои возможности в этом случае. – Оставить на ночь? – хмурясь, спросил Цукаса через некоторое время. – Да. В домике для гостей, ничего страшного. Это такой же дом, как и остальные, только построен в некотором отдалении от основного комплекса. Собственный садик, есть задний дворик с гамаком. Летом на переднем дворе открываем бассейн с тремя шезлонгами, но сейчас там все закрыто. Там неплохо – даже лучше, чем в основных жилых домах. – И ты тоже останешься? – Если тебя попросят остаться, разумеется, я не брошу тебя там в одиночестве. Правда, мне придется сделать вид, что я уснул в своей спальне. Если удержусь, то не приду к тебе и действительно посплю в кровати детства, но на многое не надейся. – А если кто-то зайдет? У твоего старшего брата есть дети – они, как правило, любопытны, от них ничего не скроешь. Какие могут быть секреты, тем более, настолько крупные? Соквон взял из вазы печенье и отгрыз совсем чуть-чуть – хотелось есть, но еще больше хотелось поговорить. Ему нравилось беседовать с Цукасой – тот всегда выкладывал свои мысли прямо, но при этом, если речь не заходила о сексе, использовал вполне себе мягкие и тактичные выражения. – Дети боятся заходить в домик для гостей. Я в детстве тоже боялся. Говорили, там призрак. – Призрак? – удивился Цукаса. – Были основания так думать? – Детям много и не нужно – им можно только сказать, остальное они сами додумают. Наша прислуга просто старалась держать нас подальше от пустого дома, чтобы там ничего не случилось. Территория охраняется, посторонние проникнуть не могут, но дети – ты же сам понимаешь, дети могут сорваться с лестницы, прыгнуть в пустой бассейн, влезть на крышу. Вот нас и стращали. – А родители? – Родители не особенно нами интересовались. По крайней мере, в те дни, когда я бывал в доме. Цукаса на некоторое время замолчал, видимо, усваивая услышанное. Обычно он говорил не очень много, и большей частью из произнесенного им, являлись вопросы, да и те тщательно обдумывались. Соквон заметил эту осторожность уже давно – если бы он не навел справки о Цукасе самостоятельно, то теперь не знал бы абсолютно ничего. – Не хочешь взглянуть на одежду, которую я подготовил? – спросил Цукаса после завтрака. Соквон кивнул: – Хочу. Не думаю, что ты выбрал что-то экстремальное, просто хочется первым поглазеть. Ты купил что-то специально? Я заметил, ты не носишь рубашки – может, только форменные. В основном у тебя довольно-таки небрежный стиль одежды. Цукаса улыбнулся – без иронии или еще каких-нибудь подводных камней. – У меня вообще нет стиля, я одеваю то, что считаю удобным. Несмотря на это прямое заявление, выбранная для визита к родителям одежда оказалась даже лучше, чем Соквон мог себе представить. Цукаса купил серую рубашку, черные брюки со стрелками и толстые резиновые подтяжки – при таком наборе пиджак уже не был необходимым, да и вообще не хотелось ничего добавлять. Соквон провел ладонью по рукаву рубашки. – Наденешь майку? В моем доме это обязательно. – Конечно. – А что сверху? Пальто? – Полушинель. Ты ее видел. – Та, в которой ты тонешь к чертям? На двадцать размеров больше положенного. – Если тебе она не нравится, надену кардиган, который на сорок размеров больше положенного, – необычно открыто улыбаясь, ответил Цукаса. – Та полушинель прилично выглядит и стоит нормально. Я не могу представить себе масштаб ваших доходов, но и притворяться человеком вашего круга мне не нужно – нужно лишь выглядеть пристойно. Это все, что от меня требуется, верно? Соквон уселся на постель. – Думаю, тебе нужно знать, что мама очень сильно меня выделяет. Не думаю, чтобы она безумно меня любила, но то, как она относится ко мне, ощутимо отличается от того, что получали и получают старшие братья и младшая сестра. Со стороны может показаться, что я ее любимый сын, но… Это не так, Цукаса. Тебе стоит понять, что она дорожит мною, хотя в этом есть какой-то ее собственный интерес. Странно слышать это от человека, получившего больше, чем другие могут даже подумать? Но то, что я говорю, возможно, в будущем поможет тебе. Ей не известно ничего о том, что я не сплю с девушками, и она понятия не имеет, насколько далеко зашли дела в моей личной жизни. Поэтому она будет воспринимать тебя как моего друга. При этом, дорожа моей жизнью, она настаивала на том, чтобы ты побывал в гостях, потому что прежде никогда не видела, чтобы кто-то находился в моей квартире. Особенно, когда я болею. Ей интересно, что ты за человек, и не можешь ли ты навредить мне. Не мне лично, а тому, чем я стал для других – моему бизнесу, репутации, умению вести дела. Она хочет знать, насколько ты сильно можешь на меня повлиять. Не допуская мысли о том, что ты и я состоим в сексуальной связи, она и не подумает принимать тебя за моего любовника. Цукаса опустился на кровать рядом с ним. По его движениям Соквон понимал, что Цукаса не был раздражен или напряжен. Даже при том, что большую часть времени они проводили в постели, Соквон успел неплохо его изучить, и теперь даже не знал, что и откуда бралось. – Что насчет отца? – вполголоса спросил Цукаса, опуская голову и глядя в пол. – Он чего-то ждет? – Отцу я не очень интересен. Будет не лишним сказать, что ему интересна только мама. Поэтому если ты не расстроишь ее, с отцом проблем не возникнет. Тебе не будут задавать неудобных вопросов, не будут выспрашивать истории о том, как ты попал в Корею, и чем занимаются твои родители. Если сам не захочешь рассказать, никто не будет тянуть из тебя жилы. Понимаю, ты и так с трудом выдаешь что-то о себе, но лучше тебе все-таки сказать пару слов. Например, что ты с Хоккайдо, учился в университете в Саппоро. Если это не слишком, назови свою специальность и текущую работу. Хотя, о работе, возможно, тебя спросит Чонвон-хён – он у нас интересуется финансовыми делами тех, кто входит в семейный круг. – Я не вхожу в твой круг, я просто иду к вам в гости. – Тебя впускают в дом, где находятся дети. И пусть внутри семьи на этих детей плевать почти всем кроме Пёнхи, со стороны должна сохраняться видимость достойного обращения. Поэтому обычно людей, которым не доверяют, не впускают в дом – с ними встречаются где-то… благодаря бизнесу Чонвон-хёна у нас достаточно мест, где можно назначить встречу. Но мама видела тебя в моей квартире, в момент, когда я был беззащитен. Ты выстирал белье, наклеил мне пластырь и сварил бульон. Я спал, пока ты был в моем доме. Я отдал тебе ключи и показал твое фото консьержу. Из этого мама сделала вывод, что я абсолютно точно тебе доверяю, и ты вполне можешь оказаться и в нашем доме. Но я повторю еще раз – это лишь результат расчета, действующего в ее голове, когда речь заходит обо мне. Это важно, потому что тебе лучше оставаться отстраненным при любой беседе и не ставить ее в неудобное положение. Делай вид, что ничего не замечаешь. Цукаса вздохнул, повернулся к нему, слегка задев его коленом, а потом вдруг взял за руку, слегка сжав пальцы – Соквон дернулся от неожиданности и необычности мягкого и теплого контакта. – Думаешь, я идиот? – улыбаясь уже в третий раз за утро, спросил Цукаса. – Чонвон и Кансок – имена твоих братьев. Соквон – твое имя. Хвосты от имен старших – это то, что досталось тебе. Сок – от Кансока. Вон – от Чонвона. Сок-Вон. Ты говорил о том, что твое имя ненастоящее, и это понятно. Искренне любимого ребенка не назовут суммой двух других имен. – И все-таки для большинства людей эта арифметика остается непонятной, – шепотом ответил Соквон. – Почти никто не подозревает об этой связи. – Потому что она очевидна – люди, как правило, не видят того, что находится перед их носом. А теперь выйди в гостиную, чтобы я переоделся. Как только я сниму футболку, тебе захочется трахаться, но после этого я не смогу поехать к тебе домой, зная прекрасно, что для твоей матери не существует этой твоей гомосексуальной стороны. Соквон перехватил его руку, перевернул внутренней стороной вверх и поцеловал запястье. – Скажи, когда закончишь. Поедем сразу же. * У Цукасы не было определенных ожиданий, и он ничего себе не представлял – его так тяготила перспектива поездки к родителям Соквона, что он и не думал о том, как будет выглядеть дом, какими окажутся братья и родители семьи Ю. Уже подъезжая к комплексу, Соквон слегка сбросил скорость, чтобы немного оттянуть время. – У нас нет особняка в три этажа или чего-то подобного. То есть… я хочу сказать, наш дом – это не замок, в котором есть подвал с узниками. Обычный дом богатой семьи. Не по-идиотски богатой, а просто – весьма и весьма состоятельной. Примерно так мы и выглядим со стороны. Мы не распространяемся о своих доходах, и то, что я рассказал тебе – этого не знает почти никто из соседей. Отец считает, что это лучшая защита. Гораздо эффективнее, чем толпы секьюрити у входа и система видеонаблюдения с датчиками движения и прочими побрякушками. Хотя охранные системы в доме все-таки есть. Цукаса, который свободно лежал на спинке пассажирского кресла, повернулся к нему и полюбопытствовал: – Ты читал «Маленького принца»? Соквон поджал губы – он явно не понял вопроса, но, тем не менее, ответил: – Читал. И что? – Ты как он. Никаких цифр, только самая нужная информация. Ты не сказал, сколько кому лет, кто где учился, и сколько у кого машин. – Все, что связано с цифрами – неточно и непостоянно. Тебе это не пригодится сегодня. Возможно, чуть позже. Отлично. Цукаса с трудом подавил нетерпеливый вздох. – Ты считаешь, я приеду еще раз? С момента их первой встречи прошло полгода – всего шесть месяцев. Они «познакомились» в клубе, где Цукаса был обычной шлюхой, а Соквон клиентом. А теперь Цукаса ехал к нему домой, и запоминал детали, которые могли пригодиться ему в беседе. – Я считаю, что ничего нельзя исключать. – Тронуться можно. Слушай, я не хочу портить тебе настроение, но лучше скажу сразу – я не собираюсь общаться с твоей семьей больше одного раза. – Будь моя воля, и этого раза тоже бы не было, – сворачивая на придомовую дорожку, со вздохом признался Соквон. – Но если бы я продолжал прятать тебя, мама начала бы подозревать что-нибудь нехорошее. Подумала бы, что ты якудза или что-то в этом духе. Не хочу этого. Это опасно. Цукаса хотел спросить, с чего бы матери Соквона принимать его за члена якудза, но в этот момент машина остановилась. Соквон вынул из кармана телефон и набрал номер, после чего перед ними открылись обычные роллетные ворота. Только сейчас Цукаса понял, что они оказались на месте, и нужно было прекращать болтать. Дом действительно оказался не огромным и не роскошным – просто очень добротным и построенным для проживания, а не для хвастовства перед соседями. Соквон упоминал о том, что на территории были и другие дома, но первым в глаза бросился именно основной. – В этом доме живут родители и Пёнхи, – оставляя машину прямо во дворе, сказал Соквон. – Дом Чонвон-хёна и его жены находится дальше, до него пара минут прогулки садом. Домик для гостей еще дальше – за искусственным озером. Из главного дома вышла женщина средних лет – Цукаса понял, что это была мать Соквона. Она вежливо поклонилась, опередив его всего на полсекунды, и Цукаса компенсировал это тем, что склонился заметно ниже, как бы извиняясь за свое опоздание. – Добрый день, рада вас видеть в нашем доме. Наконец, мой сын выполнил мои многочисленные просьбы. «Мой сын»? В этой ситуации Соквона можно было бы назвать и по имени – он был уже слишком взрослым, чтобы быть лишь чьим-то сыном или братом. Цукаса улыбнулся – совсем легко, без натянутости. – Рад снова вас видеть. – Меня зовут Инсу. Пожалуйста, идите за мной. Это была действительно красивая и представительная женщина, с которой Соквон имел бесспорное внешнее сходство. Она сама провела их в дом и познакомила с остальными членами семьи, почему-то взяв на себя все обязанности. Соквон на это время слегка отступил, позволяя матери самой пообщаться с Цукасой, которого это вынужденное одиночество начало утомлять почти сразу же. Оказавшись в незнакомой обстановке, он начал инстинктивно искать поддержки у Соквона, поскольку тот был единственным человеком, которого Цукаса здесь знал, и превратился в своеобразный фактор комфорта. После краткого знакомства со всем семейством – Цукаса обменялся поклонами с каждым, даже с детьми – последовало «утреннее чаепитие». На часах была почти половина двенадцатого, и Цукаса подумал, что они проведут за столом слишком много времени – легче было сразу пообедать. Он ненавидел унылые разговоры за столом. По его не очень богатому опыту обычно это были сплетни или осторожные расспросы, после перетекавшие в попытки как-нибудь друг друга задеть. Однако семья Соквона его приятно удивила – они не говорили о соседях или партнерах, не упоминали имен, которых он бы не знал, и предпочитали обсуждать какие-то общие темы. Инсу или госпожа Ю оказалась удивительной женщиной – мать Соквона действительно поражала своим умением вести себя и создавать правильное настроение в доме. Даён, оказавшаяся тоненькой фарфоровой куколкой с точными чертами лица и крохотными ладошками, немного ей в этом уступала, но даже при том, что эта живая статуэтка перенесла чудовищную операцию по самоизвлечению нерожденного ребенка, держалась она просто потрясающе. Во всяком случае, она могла вести себя свободно и непринужденно, поддерживая беседу и совсем не производя впечатление больной и несчастной супруги. Являясь двумя старшими женщинами семьи, она и мать Соквона участвовали в разговоре и позволяли себе говорить довольно много. Пёнхи, будучи младшей, произнесла куда меньше слов, но при этом успевала заполнять своим присутствием все окружавшее ее пространство. На нее Цукаса сразу обратил внимание. Истосковавшись по Наоко, он подсознательно сравнивал Пёнхи с ней, и, даже не находя никакого сходства, все равно завидовал Соквону – он мог видеться со своей младшей сестрой каждую неделю. Возможно, Пёнхи оказалась за столом со взрослыми, только потому что была единственным подростком в семье – ее не могли усадить с детьми Чонвона, поскольку те были еще совсем маленькими. – У нас полный дом, не хватает только собак, – улыбнулась госпожа Ю, когда все расселись за столом. – Но если появятся собаки, то станет абсолютно невыносимо. – С собаками обычно появляются блохи, если только этих самых собак не держат в доме целыми днями, – почти сразу ответил ее муж. Цукаса позволил себе посмотреть на отца Соквона всего несколько секунд, не дольше – этот внушительный мужчина был весьма чувствителен к постороннему вниманию и сразу же отвечал на прямой взгляд. Все мужчины семьи Ю были рослыми, но Соквон, безусловно, был самым высоким. Хотя Чунмин, его отец, полностью выигрывал своей внушительностью – как физической, так и реальной. Он не казался грузным или упитанным, и они с женой составляли красивую пару – с допустимой разницей в росте и подходящими внешними данными. Неудивительно, что у таких людей родились красивые дети, явно выделявшиеся на фоне средних корейцев. Даже Пёнхи, еще не закончившая среднюю школу, уже сейчас была очаровательной девочкой, способной привлечь лишнее внимание. Цукаса вспомнил, какой была в ее возрасте Наоко, и подумал, что в четырнадцать-пятнадцать все девочки входят в опасную пору – они еще слишком легкомысленны и наивны, но уже чересчур привлекательны для посторонних. Еще не взрослые, но уже и не дети. – Блохи просто ужасны, – совсем не испытывая желания менять тему, улыбнулась госпожа Ю. – Разносчики чумы и убийцы целого поколения в Европе, – добавил Соквон, которого, этот не совсем приятный предмет разговора тоже не смущал. – Я бы даже сказал – нескольких поколений, – поддержал его Чонвон. Чонвон и Кансок очень походили друг на друга лицами, но при этом Кансок был заметно ниже и меньше. Он вообще был самым невысоким мужчиной в семье, но при этом не казался младше Соквона – он, как и все в этом доме, умел вести себя соответственно занятому по рождению статусу. – Это, кстати, очень странно – что они убили так много людей нецеленаправленно, – довольно просто, но без сомнений заговорила Даён. – Хотя когда из них пытались сделать оружие, оно было не очень успешным. Если бы все получилось как надо, то в Китае вспыхнула бы вторая эпидемия, а учитывая плотность населения и отсутствие санитарных условий, к настоящему моменту китайцы вообще перестали бы существовать. По крайней мере, в Китае. – Ты о той «органической бомбе», которую японские военные сбросили на… Чонвон оборвался на полуслове и перевел осторожный взгляд на Цукасу. – Все в порядке, я тоже об этом кое-что знаю. Правда, в наших учебниках это событие рассматривалось только вскользь. Полагаю, многое приукрашивается, а многое замалчивается. Издержки смешивания политики и образования, – ответил Цукаса, понимая, что от него требовалась разумная реакция. С этого момента разговор направился в новое русло, которое, как теперь выяснили хозяева дома, было знакомо Цукасе. Найдя лишь одну точку соприкосновения, Даён и хозяйка дома сумели развить разговор до стадии, когда Цукаса уже не чувствовал себя неудобно – он мог осторожно высказываться, поддерживая беседу на должном уровне. За чаем они успели обсудить несколько исторических моментов, сравнить подачу информации в корейских и японских школах, поговорить о нынешнем положении вещей между Японией и Кореей и даже затронуть тему шоу-бизнеса. Все держалось в приличных рамках, и никто не спешил переходить на личности – беседовать с семьей Соквона было интересно. Куда бы ни свернула беседа, каждый мог принять в ней разумное участие, и при этом они больше говорили о науке и отвлеченных вещах, никак не задевая свои дела и не пытаясь вытянуть из Цукасы что-то о нем и его прошлом. Однако, помня об утреннем инструктаже, проведенном Соквоном, Цукаса все-таки упомянул место своего рождения и полученное образование. Это казалось разумным, поскольку, отвечая на доброжелательность хозяев, впустивших его в дом, он должен был также как-то проявить доверие и чем-то поделиться. После этого Соквон увел Цукасу в сад, объяснив, что хотел показать ему беседку и озеро. – Заодно покажи и домик для гостей, – попросила его мать, также поднимаясь из-за стола. – Мы хотели бы, чтобы вы остались на ночь. Зачем тратить лишнее время на дорогу? Тем более, мы очень поздно обедаем, а по вечерам на дороге небезопасно. – В этом доме отсутствуют ужины, – как бы между прочим, заметил Соквон. – Так что если проголодаешься вечером, придется идти в кухню и договариваться с… – На сегодня ужин запланирован, – прервал его господин Ю. – Обычно его нет, ты прав, но наш сегодняшний гость слишком хорош, чтобы лечь спать голодным. – Мне вовсе не обязательно ужинать, – почувствовав почти испуг, возразил Цукаса. – Я тоже стараюсь не есть слишком поздно. Соквон рядом с ним улыбнулся. Как же… Если они слишком много занимались сексом, то могли устроить ночной перекус и в два и в три часа. Правда, чаще всего это было инициативой Соквона. – Ну, ты и гад, – тихо сказал Цукаса, когда они оказались в саду. – Незачем было улыбаться. – Но если мне стало смешно, что я могу сделать? – отшутился Соквон. – Хотя могу сказать, что горжусь тобой. Ты отлично держался за столом, пока они прощупывали твой интеллектуальный уровень. – Не нужно говорить со мной так, как будто я твоя будущая жена. – Ты не моя будущая жена только по той причине, что ты не женщина вообще. – Да, а ты не чертов зоофил только потому, что я не собака, я помню, – фыркнул Цукаса. – Иди, знаешь, куда? Соквон рассмеялся – сад был большим, и они ушли довольно далеко. – На самом деле здесь постоянно играют дети, так что нужно быть осторожнее. – В саду? – удивился Цукаса. – Хотя бы под присмотром? – Да, под присмотром. У нас на самом деле достаточно прислуги, хотя мама и предпочитает сама накрывать на стол, да и Даён тоже. Просто все люди, которые работают в этом доме, умеют хорошо скрываться. По саду шла не слишком широкая дорожка с обычными бордюрами. В оформлении не ощущалось никакого лоска, да и ландшафтный дизайн был ненавязчивым и легким – больше походило на то, что сад перестраивали всерьез всего единожды, а потом просто поддерживали в хорошем состоянии. – Это лесополоса, а не сад, – задумчиво проговорил Цукаса, остановившись рядом с низкой скамейкой. – Так и задумано. Иначе никакого отдыха. Мама так считает. Соквон часто ссылался на своих родителей, что несколько удивляло Цукасу. – Маленький принц – это ты, а не я, – вдруг припоминая их утренний разговор, сказал Соквон. – Ты им понравился, а это непросто. Обо мне ты тоже узнаешь много чего за обедом. Для начала они познакомились с тобой, а потом тебя познакомят со мной. С остальными за ужином. Это такой порядок. В этой семье были какие-то дикие порядки, понять которые можно было, только лишь родившись в ней. Цукаса родился в простой семье, в его доме никогда не было таких странных и долгих церемоний, отстраненных разговоров и страшных секретов, кроме, разве что, корейского происхождения отца. Интереснее всего было то, что Соквон действительно оказался прав – за обедом Цукасе в свободной форме и с расстановкой сообщили, что его «друг» родился в Японии, поступил в корейскую школу, но учился удаленно, а потом продолжил образование в американском университете. Хорошо еще, не назвали сам университет. Тогда же Чонвон добавил, что Соквон был принят в школу в пять лет, и соответственно вся его образовательная история сдвинулась на два года, а за счет «перескока» в старшей школе он смог выпуститься из университета и приехать в Корею в девятнадцать. Они не могли знать о том, насколько осведомлен был Цукаса, но для него это также означало, что Соквон принял крупный бизнес, когда ему не было и двадцати. Это многое объясняло. Его нервную и бурную реакцию на просчеты, его напряженные отношения с партнерами и подчиненными, его желание выполнять все безупречно. Приняв к сведению лишь то, что ему позволили узнать, Цукаса понял, что Соквон нес очень большой груз с самого детства. Может быть, поэтому его характер был сформирован нездорово, и он никак не объяснял своих решений – видимо, не привык с кем-то что-то обсуждать. Его, скорее всего, тоже не спрашивали, когда бросали из страны в страну, лишая возможности обрести настоящие корни и связь с какой-то определенной культурой. – У него было не очень много друзей – американцы неохотно общаются с дальневосточными азиатами, – с легкой грустью в голосе подытожила госпожа Ю. – Наверное, они воспринимают их в контексте китайцев, строивших американские железные дороги и умиравших за еду. К тому же, он был младше всех остальных студентов, и вы понимаете, как тяжело ему пришлось. Да уж, тяжело – не то слово. Цукаса внутренне рассмеялся – тяжело Соквону приходилось до сих пор. Вот почему этот сумасшедший не позволял себе отдыхать даже во время болезни и реагировал тошнотой на стрессовые ситуации. Потому что он нигде не был своим – в Японии не был японцем, в США не был американцем, и, несмотря на чистое происхождение, не мог быть признан настоящим корейцем в этой стране, поскольку прожил здесь слишком недолго. Вероятно, Соквон постоянно доказывал остальным, что имел право пользоваться всеми полученными правами, и эта жизнь выматывала его. – Поэтому поймите, почему я так сильно хотела вас увидеть, – с улыбкой попросила госпожа Ю. – Соквон мало кому доверяет настолько, чтобы впустить в свой дом. Об этом Соквон его и предупреждал. О том, что разговор коснется его присутствия в квартире, да еще и в такой странный момент, когда Соквон был по-настоящему уязвим. – Обещаю сделать все возможное, чтобы не разочаровать его в будущем, – не слыша собственных слов, осторожно и с расстановкой произнес Цукаса. * Вечером, когда измученный разговорами и постоянным вниманием Цукаса отправился в домик для гостей, где для него подготовили спальню и ванну, Соквон поднялся к себе. Через некоторое время на мобильный позвонил Чонвон. – Я как раз собирался в душ, – устало ответил Соквон. – Мне выйти или ты зайдешь? – Выйди. На задний двор моего дома. Соквон не любил говорить с братьями, хотя они и делили множество тайн, о которых было известно лишь им и никому больше. На заднем дворе у Чонвона находилась небольшая беседка с коваными украшениями. Под навесом прятался столик, за которым старший брат и ждал Соквона. – Вот и твоя очередь превратиться в чудовище, – не глядя на него, но слыша его шаги, сказал Чонвон. Он был одет в простую куртку. Рядом стоял стакан с начавшим остывать чаем. Обычно он не выпивал, поскольку Даён это не нравилось. – К сожалению, – согласился Соквон, усаживаясь за столик. – Он красивый. Белая нежная кожа, полные губы, высокий рост. Простые и приятные манеры, мягкий голос и легкий японский акцент – тоже преимущества. Ты не выбирал его, я знаю, но все-таки я отношусь с одобрением к тому, что произошло. Я всегда думал, на кого ты станешь похожим – на Кансока, превращающегося в копию нашей матери или на меня, перенявшего практически все от нашего отца. Теперь понятно, что ты наш. – Как думаешь – кто-то из родителей понял? – спросил Соквон, растекаясь по стулу и ощущая какое-то странное облегчение. – Нет. Они все еще думают, что ты покупаешь проституток, когда отдыхаешь в «Форзиции». Они понятия не имеют, что их младший сын гей. – Это к лучшему. Так Цукаса хотя бы не попадет под удар. – Ничего хорошего. Тебе будет сложнее. Со временем станет хуже, и ты начнешь терять себя, растворяясь в нем. Тебе захочется быть с ним всегда, и ты будешь сходить с ума в вечера, когда вы будете не вместе. Он встретит кого-то, кто сможет дать ему нормальную жизнь, а ты будешь постоянно прятать его из-за своего бизнеса и связей. Боясь за него, ты никогда не выставишь его на свет, и по этой же причине он уйдет от тебя. Попытается уйти. Ты думаешь, что все еще не так плохо, но подожди до времени, когда Цукаса захочет соскочить. Он старше тебя, совсем скоро ему надоест играть в куклы. – Что ты знаешь? – засмеялся Соквон. – Я совершил преступление, чтобы он был со мной, и совсем недавно я сделал еще кое-что похуже, когда увидел, как другой парень лежал на его коленях. Чонвон тоже засмеялся – вполне искренне и даже весело. – Что? Кто-то лежал на его коленях? И как ты не убил его? – Сам не понимаю. Я увидел это случайно. Просто выдался свободный час, я ждал партнера в гостинице недалеко от парка Ханган, но тот серьезно задерживался, и я решил, что выйти и посидеть на воздухе было бы не лишним. Цукаса как-то говорил о том, что играет в баскетбол, так что я, наверное, подсознательно потащился к площадке. И не надеялся его увидеть. А увидеть, что кто-то лежит на его ногах и еще тянется к его лицу… на это я уж точно не рассчитывал. Будь моя воля, я бы распотрошил их обоих прямо там, но… как будто примерз к скамейке. Сидел и сидел, смотрел и смотрел. Ничего не мог сделать. Потом ушел – мне прислали сообщение. Уже не помню, как довел встречу до конца, и не помню, что делал после. – Цукаса поработит тебя, – уверенно, но спокойно сказал Чонвон. – Это неизбежно, но постарайся отсрочить этот момент. Не будь таким как я. Даён держит мою жизнь в своих руках, но нисколько ею не дорожит. В результате и я не дорожу собой. И ничем вообще. Жить так невыносимо. Иногда я хочу поговорить с отцом – спросить, как живет он. Смогу ли я в шестьдесят смириться с тем, что Даён ненавидит меня? Сможет ли Даён принять эту мысль – что я никогда ее не отпущу? Я не знаю, как все устроено между родителями, и мне не на что ориентироваться. И тебе будет не на что. Мне жаль тебя. Себя тоже, наверное. Ответить Соквону было нечего. Он чувствовал благодарность, поскольку Чонвон заговорил первым и выложил многое из того, чего не говорил никогда и никому, но он также понимал, что обманываться этой откровенностью было глупо. У него с братьями были не самые доверительные отношения. Затянувшуюся паузу прервала Даён – она вышла из дома, закутанная в огромный кардиган и бледная. Соквон вспомнил обещание Цукасы надеть кардиган на сорок размеров больше положенного и едва не улыбнулся. – Няня звонила, – сказала она. – Дети пошли смотреть на гостя, и она едва за ними успела. Иди, посмотри, что там – непозволительно, чтобы младшие находились с малознакомым человеком без присмотра. Прости, Соквон, это только приличия. Соквон поднялся со стула одновременно с Чонвоном. Кивнул и ответил, стараясь сделать свой голос как можно мягче. – Нунним, могла бы и не объяснять. Я все понимаю. Пойду вместе с хёном, это все-таки мой друг. Они прошли через второй сад – парковую линию с одной тропинкой и парой скамеек, за которой открывался домик для гостей. Цукаса сидел у пустого бассейна, прямо на гладком асфальте. Рядом плакала самая младшая дочь Чонвона – двухлетняя Рин. Чуть дальше сидела, сжавшись в комочек трехлетняя Джонхва. Они были слишком сильно похожи, и для невнимательного человека казались близняшками, хотя между ними был целый год разницы. Няня суетилась над старшей девочкой, в то время как Цукаса делал кое-что знакомое для Соквона – обманывал ребенка самовнушением на японский манер. Одна из нянек Соквона тоже это делала, когда он еще жил в Токио – он смутно помнил то время, но эти манипуляции со словами были для него чем-то родным и узнаваемым. Цукаса посмотрел на Чонвона, и, прежде чем протянуть руку к Рин, спросил: – Можно? – Конечно, – кивнул Чонвон. По-мужски красивая ладонь с выступавшими венами на тыльной стороне и ровными пальцами легла на ушибленное колено Рин, и легко соприкоснулась с нежной кожей, после чего Цукаса тут же убрал ее переворачивая и встряхивая руку. – Боль, боль, уходи прочь, – тихо, но внятно проговорил он. – Еще раз? Рин, лицо которой было облито самыми горькими слезами, неуверенно кивнула. – Давай еще раз, – повторил Цукаса, вновь опуская ладонь к ней. – Боль, боль, уходи прочь. Боль исчезает, правда? Мы ее прогнали. Теперь ничего нет. Или еще болит? Если еще болит, повторим. В конце концов, любая боль уходит. Рин притихла, все еще продолжая всхлипывать, но, словно прислушиваясь к себе. Потом медленно погладила свое колено крохотной ладошкой и удивленно подняла покрасневшие мокрые глаза с потрясающе длинными ресницами, унаследованными от матери. – Не болит? – тепло улыбаясь ей, спросил Цукаса. – Это всегда помогает. – Ты и пальцы укалывать умеешь? – спросил Чонвон, подходя ближе и поднимая переставшую плакать Рин на руки. – Умею, – признался Цукаса, тоже поднимаясь. – Правда, не люблю. На японском это заклинание от боли звучит красивее. Не знаю, как оно сработало на корейском. – Волшебные вещи работают на любом языке, – заключил Чонвон, наблюдая за тем, как няня успокаивала старшую. – Джонхва, если крови нет, то и болеть не должно, – строго сказал он, перехватывая Рин поудобнее. – Перестань плакать, ты уже слишком долго это делаешь. Соквон, молча следивший за этой сценой, с трудом подавил желание рассмеяться. Через минуту Чонвон со своими детьми и няней скрылся в саду. Цукаса проводил их тоскливым взглядом, а когда они исчезли из виду, повернулся и вошел в дом – становилось слишком холодно. Последовавший за ним Соквон поинтересовался: – А что произошло? Цукаса неопределенно махнул рукой. – Они стояли под дверью, когда я решил выйти во двор, чтобы подышать… я открыл дверь, они испугались и побежали, позапинавшись о собственные ноги и попадав по дороге. Поначалу это было даже смешно. Прости, это твои племянницы, но если бы ты видел… господи, наверное, им нужно чаще гулять. В их возрасте уже положено бегать и не спотыкаться на ровном месте. Соквон прыснул со смеху, сгибаясь почти пополам. Цукаса шлепнул его по заднице, причем довольно сильно. – Хватит ржать над чужим несчастьем, – тоже начиная смеяться, сказал он. – А что, только заклинателям боли можно ржать над чужим несчастьем? – Ничего смешного, это заклинание всегда работает для детей. Для взрослых, конечно, уже нет. Но детей проще обмануть. – Детям не так уж и много нужно, чтобы успокоиться, – выпрямляясь и укладывая руки на его талию, сказал Соквон. – Им нужно внимание и сочувствие. Он подтянул Цукасу к себе, обнимая крепче и наклоняясь к его губам. Цукаса не стал отворачиваться и отстраняться – ответил на поцелуй и даже обнял его в ответ. – Мне нельзя оставаться здесь, у меня комната в родительском доме, – вздохнул Соквон, целуя его в подбородок. – Но я хочу остаться. – Не сомневаюсь, – поворачивая голову и открывая тем самым шею, на которую явно нацелился Соквон, прошептал Цукаса.