Сафлор

В самом начале пришла боль – тупая и тихая, но явственно ощутимая и наполнявшая голову как какая-то жидкость. Когда Соквон, не открывая глаз, повернулся набок, показалось, что эта боль даже начала плескаться, ударяясь в лоб изнутри. Потом появилось ноющее чувство во всем теле, сменившееся гадким ощущением во рту – признаком перепоя. Он облизнул губы и вздохнул, готовясь открыть глаза. В таком состоянии не стоило просыпаться постепенно – соскакивать с кровати, конечно, тоже не следовало, но открыть глаза было необходимо сразу же. На щеку опустилось что-то холодное и твердое, и Соквон вздрогнул, распахивая глаза – теперь уж точно без предварительного самонастраивания. Цукаса слегка придавил стакан с водой к его лицу, а потом снял его со щеки и помотал рядом с его носом. – Просыпайся, – удивительно ровным голосом, но все-таки твердо сказал Цукаса. – Чем быстрее ты придешь в себя, тем лучше. Самым отвратительным было то, что Соквон отлично помнил все, что произошло прошлой ночью. Он пил не так уж и часто, и потому его мозг еще сохранил способность запоминать пьяные размышления, решения и поступки. У некоторых мужчин со временем эта способность притуплялась, а после исчезала совсем, и большинство пьяниц, даже не алкоголиков, просто любителей выпивки, не запоминало практически ничего после попойки. Он взял стакан из рук Цукасы, медленно уселся, стараясь особо не тревожить при этом голову, а потом сделал глоток. Прокатав воду по рту, пока она не стала теплой, он сглотнул, хотя ему страшно хотелось куда-нибудь ее выплюнуть. После этого он допил оставшееся и опустил стакан на одеяло. Цукаса сидел перед кроватью на стуле, который притащил из кухни. Он был одет во вчерашнюю одежду Соквона – рубашку, костюм. Трусы, наверное, тоже были позаимствованы. Правда, галстука на нем не было. Одежда Соквона была ему явно велика, но он не выглядел в ней смешно – скорее просто растрепанно и небрежно. – Покажи видео, – бросая в Соквона телефон, по всей видимости, извлеченный из его кармана, без предупреждения потребовал Цукаса. – Те самые, которые ты записал, чтобы держать меня в Корее. Хочу посмотреть. – Зачем тебе? – спросил Соквон, еще не до конца понимая суть требования, но уже ощущая неприятный холодный страх, мерзлой кровью потянувшийся откуда-то из области желудка. – Ты же сам предлагал посмотреть, помнишь? – С чего именно сейчас? – пытаясь оттянуть время и как-то сосредоточиться, продолжил Соквон. – А почему нельзя? – спросил Цукаса. – Нет, правда, почему? Или их здесь нет? – Не неси фигню, – вздохнул Соквон, совсем приходя в себя и добегая, наконец, до истинного смысла происходившего. – Покажи видео, – повторил Цукаса, лицо которого было непроницаемо-серьезным, даже взгляд был каким-то неподвижным и пристальным. – Скажи, зачем тебе, – заходя на второй круг, опять спросил Соквон. Страх уже не просто холодил его изнутри – он уже приморозил его к постели. Все прелести собственного положения открывались постепенно, но каждое из открытий было настолько неприятным, что он не сразу мог с ними смириться. Учитывая все еще трещавшую голову, реальность грозила совсем раздавить его. Он был раздетым, больным и абсолютно открытым. А Цукаса был натурально изнасилованным после вчерашней ночи, но трезвым и здоровым, и к тому же, одетым. И если бы он просто хотел прикрыться, то не стал бы надевать пиджак – обошелся бы рубашкой. Еще в руках у Цукасы побывал телефон, который, к счастью, был заблокирован. Правда, эта защитная мера могла бы отсрочить неизбежное, но никак не отменить его. Еще тогда, в Джакарте, удаляя видео с серверов, Соквон подумал, что если дойдет до прямого вопроса, он скажет правду. Почему-то он не мог солгать или придумать что-нибудь вразумительное. Почему-то он и не хотел этого делать. Он лишь наивно и слепо надеялся, что до прямого вопроса Цукаса не дойдет. Видимо, он опять ошибся. – Их нет, верно? – приподняв левую бровь, уточнил Цукаса. – Их больше нет, ведь так? Соквон ничего не ответил. Было понятно, что молчание говорило красноречивее любых признаний, но он все-таки не мог найти в себе смелости сказать все напрямую. Не хотелось подписывать себе смертный приговор. – Отвечай! – крикнул Цукаса, наконец, теряя хладнокровие. – Скажи, Соквон! Скажи правду, ты, сука, почему ты молчишь?! – Их нет, – хрипло и глухо ответил Соквон, чувствуя, как в груди что-то треснуло и посыпалось острыми ледяными осколками внутрь. – Понятно, – кивнул Цукаса, вроде бы, успокаиваясь. – И давно? Терять было уже нечего, и Соквон продолжил признаваться: – Да, давно. С тех пор, как ты побывал у моей семьи. Цукаса прикусил губу, но сразу же отпустил ее, видимо, вспомнив, что Соквон обычно обращал на это внимание. – Отлично. Значит, я могу уйти, – через некоторое время сказал он. – И тебе не интересно, почему я их уничтожил? – следя за каждым его движением и до смерти боясь, что он прямо сейчас поднимется со стула и уйдет, спросил Соквон. – Нет. Мне интересно лишь то, что касается меня. – Это тоже тебя касается. – Это касается только тебя. Что происходит у тебя в голове – только твои проблемы. Для меня важно лишь то, что их больше нет. Ты зря запер меня здесь на такое долгое время – у меня была пропасть возможностей обо всем подумать. И, знаешь, я вдруг понял, что ты уже довольно давно не говорил мне о видео, даже когда тебе нужно было чего-то от меня добиться. По факту ты шантажировал меня напрямую только пару раз, но с тех пор, как ты разобрался с Сону, ты ни разу не упомянул об этой «фильмографии». – Я не только этим могу тебя удержать, – сказал Соквон, понимая, что самое ужасное стало неотвратимым. – Ты знаешь, что я могу. – Давай, – кивнул Цукаса, поднимаясь со стула. – Вперед, делай, что хочешь. Он поправил брючины и направился к выходу из комнаты. Соквон не мог видеть его, поскольку обзор загораживали чертовы сдвижные ширмы-дверцы, окружавшие кровать по периметру – только одна из них была отодвинута. Должен ли он был соскочить и побежать за Цукасой? Больше всего на свете ему хотелось сделать именно это – догнать, прижать к стене, связать и никуда не отпускать. Это было бы так замечательно – привязать Цукасу к себе, сделать что угодно, чтобы он остался. Соквон хотел этого всем сердцем, но не мог пошевелиться. Цукаса все решил, когда проснулся. Прошлой ночью он уснул очень поздно – когда Соквон проваливался в сон, прижимая к себе его обмякшее от постоянной борьбы тело, Цукаса еще не спал. Наверное, он проспал часа два или три, прежде чем выпутался, вылез из спальни, подобрал и надел одежду, взял телефон и принялся ждать. Соквон считал шаги – они были неторопливыми, так что он успевал мысленно вести отсчет, не сбиваясь и не путаясь в цифрах. Цукаса уходил, ничего не боясь не сомневаясь. Это было справедливо – оставить Соквона в точно таком же положении, в каком он сам пробыл несколько дней. Цукаса уносил на себе единственную имевшуюся в распоряжении одежду и уходил, забирая ключ. И Соквон не двигался с места, понимая, что уже ничего не мог с этим поделать. Цукаса вышел в прихожую, сунул ноги в туфли, зашуршал тяжелой тканью пальто и щелкнул замком, открывая дверь. Сейчас, сейчас, через секунду он уйдет, и все закончится! Соквон сжал голову обеими руками, сгибаясь и наклоняясь вперед, не позволяя себе спрыгнуть с кровати и выбежать за ним. Ничего уже не имеет смысла, все напрасно. Раз-два-три – замок отщелкал два полных оборота, и дверь скрипнула. В воздухе появился особый гулкий звук, свойственный пространству вне квартиры – на площадке всегда было легкое эхо. Шаг-шаг-шаг – Цукаса перенес ногу за порог, потом встал обеими на кафельный пол за дверью и развернулся. Хлопнула дверь, и замок опять отщелкал – только теперь уже один оборот. Соквон зажал себе рот ладонью и упал на подушку. * Цукаса взял у Соквона только пятьсот вон, чтобы хватило позвонить. Автоматов в Сеуле было не очень много, поскольку сотовая связь и повсеместный Wi-Fi почти полностью вытеснили остальные средства связи, но Цукаса все-таки нашел подходящий вариант. В будке в пяти кварталах от квартиры Соквона было свободно – как и ожидалось, почти никому не требовался стандартный городской телефон. Цукаса заплатил за звонок и набрал номер Фредерика Пейджа. – Да? – ответил чуть хрипловатый спросонья голос. – Это Мидзуки Цукаса. Вы говорили, что сможете мне помочь. – Где вы? Я приеду сразу же, – мгновенно оживая, отреагировал Пейдж. Цукаса оглянулся – он еще сам довольно тяжело соображал после разговора, продлившегося несколько минут, но вытянувшего у него немало сил. – Я в пяти кварталах от квартиры Ю Соквона. По автобусной линии. С этого места я вижу супермаркет CU, а в паре кварталов до этого видел еще CG. Надеюсь, это поможет. Если честно, я не очень хорошо ориентируюсь в районах. В тот единственный раз, когда он сам приехал к Соквону, он поймал такси, поскольку и не надеялся разобраться с маршрутом самостоятельно. – Супермаркеты? Отлично, я понял. Буду через двадцать минут, пожалуйста, будьте внутри супермаркета CU, если вам не трудно. На улице слишком опасно, так что отнеситесь к моей просьбе серьезно. – Хорошо, – ответил Цукаса, прежде чем повесить трубку. Он почти сразу направился к магазину, на входе бросив взгляд на часы и автоматически засекая время. Прогуляв примерно десять минут, он опустился на один из диванов в зоне для клиентов и стал ждать – чувствовал он себя не очень хорошо, и ему до сих пор с трудом верилось в то, что он все-таки сделал это. Спросил, получил ответ и ушел. У него почти не было никаких мыслей, и он не испытывал ни угрызений совести, ни боли – даже измученное за вчерашнюю ночь тело молчало. Сделав то, чего он так долго хотел, Цукаса погрузился в пустоту, которую даже не мог назвать блаженной – она не была покоем, облегчением или умиротворением. Это была простая и примитивная пустота. Он даже не мог предположить, как Пейдж собирался его искать – они не условились о месте или каком-нибудь знаке, так что Цукаса решил просто наблюдать за входом. Среди посетителей было не так уж и много европейцев, и хотя он не смог увидеть Пейджа во время их беседы через дверь, поскольку глазка почему-то не было, он все-таки рассчитывал хоть как-то угадать, как тот выглядел. Пейдж явился спустя три минуты после того, как Цукаса стал следить за входной дверью. Это был довольно высокий, но чуть ниже Соквона, молодой человек приятной наружности – с черными волосами, но необычно светлой кожей, густыми бровями и по-мужски тяжелой челюстью. Он был одет в простую серую дутую куртку и джинсы. Отодвигая вниз край небрежно замотанного шарфа, Пейдж остановился практически в дверях, прямо рядом с камерой для хранения сумок, обвел доступное пространство взглядом и сразу же остановился на Цукасе. Увидев, что на него смотрят, Цукаса поднялся. – Рад, что вы позвонили мне, – бледно улыбнулся Пейдж. – Правда, я даже не надеялся, что вы свяжетесь со мной так скоро. Вам нужно уехать прямо сегодня? – Да, было бы хорошо, – кивнул Цукаса. Только после этого Пейдж, словно опомнившись, подал ему руку и крепко пожал протянутую в ответ ладонь. Он шмыгнул носом, слегка сморщившись при этом и поджимая губы. – Пойдемте в машину, там будет лучше, – сказал он. Цукасе не хотелось вот так без каких-либо предосторожностей садиться в машину к незнакомому человеку, но сейчас просто не было другого выхода. Он сам позвонил Пейджу и сам воспользовался номером. К тому же, до встречи с Соквоном у него никогда не возникало подобных страхов, а теперь у него развилось нечто вроде слабой паранойи, когда все новое вызывало подозрения. Уже в машине, которую Пейдж оставил на стандартной платной парковке при супермаркете, они смогли нормально поговорить. – Я надеялся, что вы все-таки позвоните, – сказал Пейдж, держа руки на руле, но не трогаясь с места. – Но поскольку все случилось быстро, я не успел как следует подготовиться. Поэтому не уверен, что все пройдет гладко. Цукаса повернулся к нему. – Мне много и не нужно, – просто сказал он, рассматривая задумчивого Пейджа, явно соображавшего, как сейчас лучше всего поступить. – Я хочу уехать в Японию, только и всего. – В Японию вам нельзя, Соквон легко вас там достанет, – покачал головой Пейдж. – Этот вариант не стоит даже рассматривать, если только вы не хотите быть пойманным и возвращенным. – Он этого не сделает, – уверенно ответил Цукаса. – К тому же, никуда кроме Японии я не собираюсь. У меня там семья и незаконченные дела. – Хотелось бы, чтобы вы отправились в США, где у меня есть знакомые, – сказал Пейдж, сжимая руль тонкими пальцами. – Некоторое время в США вы могли бы пожить… – Прошу прощения, я все понимаю – я сам обратился к вам и поэтому не должен вести себя грубо, но сейчас я вряд ли смогу вам точно все объяснить. Вряд ли я вообще когда-нибудь смогу это сделать. Просто поверьте, что мне ничего не нужно кроме билета до Японии. Там я уже как-нибудь разберусь. Пейдж порывисто вздохнул. – Думаю, вы недооцениваете Соквона и его возможности, – сказал он через некоторое время. – Он достаточно силен, чтобы вернуть вас откуда угодно, и все, что ему нужно – знать, где вы находитесь. Мне не очень много о нем известно, но за некоторое время я уже успел понять, что он занялся саморазрушением и заодно решил расправиться с вашей жизнью тоже. Я не пытаюсь в этом разобраться, я просто хочу остановить этот процесс, потому что это и меня касается. Если Соквон потеряет свою активность как глава компании, я утрачу все свои позиции, и весь мой труд пойдет прахом. Поэтому я все-таки настаиваю, чтобы вы отправились в США – туда, где он точно не сможет до вас добраться. Убегать недалеко, туда, где вас даже не придется искать, не имеет смысла. – Если честно, я не понимаю, с чего вы решили, что Соквон разрушит себя как человека и руководителя, – отворачиваясь к окну, сказал Цукаса. – Я понимаю, каждому дорога своя жизнь, и именно поэтому я не уеду ни в США, ни куда-либо еще. Я просто вернусь домой. Можете не сомневаться, что Соквон не станет меня там искать. В этом и заключалось самое главное преступление Цукасы – не в том, что он бросил Соквона в доме, больным, раздетым и запертым, а в том, что ушел, прекрасно зная о его беспомощности. После вчерашней ночи, когда между ними происходили какие-то странные и ненормальные вещи, пропитанные то ненавистью, то обидой, то какой-то нечеловеческой жадностью, Цукаса вдруг понял всю силу, которой обладал. Это было парадоксально, но именно когда он лежал на полу и Соквон вбивался в него, придерживая правую руку и жарко дыша в шею, Цукаса осознал, насколько сильна была его власть над Соквоном. В ином случае собственное связанное и унизительное положение казалось бы просто признаком слабости, а не силы, но Цукаса нашел в Соквоне уязвимость, от которой стало жутко. Соквон и сам чувствовал свою слабость, и этот отчаянный акт насилия лишь говорил о безнадежном стремлении утвердиться в правах и сказать самому себе: «Я все еще могу что-то изменить». Соквон обломал руки, держась за него, и Цукаса понимал это. Осознание свой власти ударило его наотмашь так, что он даже не сразу понял, насколько это опасно. Ночью, наблюдая за внимательным и ищущим взглядом Соквона, чувствуя его нетерпеливые прикосновения и слыша его бессвязные слова, Цукаса мысленно отмечал моменты, в которые должен был сказать определенные фразы или повести себя каким-то особым образом. Ответить на поцелуй. Согласиться или отказаться. Выругаться или просто застонать. Приоткрыть губы, отвести взгляд. Он не делал ничего подобного и сдерживал себя изо всех сил, чтобы ничего не проскочило наружу, но он просто знал, что в каждый из этих моментов мог манипулировать Соквоном и вынудить его сделать что-то, чего он хотел. Это было просто бесчеловечно, но внутри шевелилось нечто мерзкое и теплое, уговаривавшее поддаться искушению и воспользоваться ключами. Податливый и разоруженный Соквон был таким, каким Цукаса мог его видеть насквозь. Уходя утром, он знал наверняка, что Соквон не бросится следом, хотя и захочет сделать это. Он знал, что, дорожа им, Соквон не купит билет до Хоккайдо еще минимум полгода – чтобы не мелькать перед глазами у Мориномия. Объяснить все это Пейджу не представлялось возможным, и Цукаса просто попросил помочь ему добраться до Японии. – Я рискую даже больше вашего, – подводя итог, сказал он. – Если я ошибусь, мой просчет может даже не отразится на вас, но моя жизнь гарантированно изменится. Пейдж подумал немного, а потом кивнул, соглашаясь. – Отлично, я вас понял. Вы с Соквоном в этом очень похожи – оба считаете меня, европейца, слишком тупым, чтобы понять ваши азиатские тонкости. Но я все понял. Еще весной и летом привязанность Соквона была такой, что он мог только держать вас рядом. Правда, тогда я думал, что все было несколько иначе, но позже понял, что ошибался. Скорее всего, Соквон удерживал вас каким-то одним вам понятным способом. А сейчас его привязанность стала такой сильной, что ее хватает не только на удержание – его хватает еще и на то, чтобы вас отпустить. Это уже последняя стадия, наверное. До этого Соквон мог причинять вред только вам, а теперь он дошел до того, что ради вас может причинить вред себе. Вы понимаете, о чем я? Цукаса помолчал, обдумывая свои слова. Следовало отдать Пейджу должное – он многое понял правильно, причем совсем без объяснений. – Думаю, что понимаю. – И если вы правы, то получается, что спасать Соквона уже поздновато. Хотя я все-таки попробую. Я доверюсь вам и помогу вам добраться до Японии. Пейдж облизнул губы, вынул из кармана телефон и стал звонить. Он говорил со своим секретарем, потом сверялся в интернете с какими-то данными, потом пересчитывал деньги и задумчиво хмурился. – Я отвезу вас до терминала Намбу. Там сядете на автобус – этот вид транспорта не связан с Соквоном и его семьей. Ручаться не могу, но, насколько я знаю, автобусные линии принадлежат очень влиятельной транспортной компании, почти монополисту, так что вряд ли это подставной владелец управляемой или подотчетной сети. Рискнем поехать автобусом, да? В Намбу сядете на рейс до Пусана и сойдете в конечной точке. Там, внутри города, опять же автобусом, доберетесь до южного порта. Я дам вам координаты, не спутайте. Там сядете на японский паром. Никаких корейских паромов, да? Водный транспорт, скорее всего, тоже не управляется семьей Ю, но мы должны перестраховаться. Автобусом до Пусана четыре часа, внутри города двадцать пять минут, и на пароме – там придется подождать, пока он отойдет, по моим расчетам это будет в пределах часа – на пароме доберетесь до Японии в течение трех часов. Это не экскурсионный паром, так что ходит он быстро. К вечеру будете в Японии, правда, только в Фукуоке. Оттуда сможете добраться до дома? Цукаса кивнул. – А что с документами? Мне оплатить левый билет или вы как-то смогли добыть паспорт? – продолжил Пейдж, сосредоточено глядя на приборную панель. – Я спрашиваю, потому что я знаю, чьи на вас вещи. Не похоже, чтобы у вас было время на сборы багажа. – Документы при мне, – ответил Цукаса. Это было правдой, и Цукаса ощутил острый и глубокий укол стыда. Соквон носил его документы с собой – они были в скрытом внутреннем кармане пальто. Видимо, боясь, что Чонвон как-то сумеет получить доступ к квартире, в которой он жил последние дни, Соквон предпочел держать паспорт Цукасы при себе. Можно было бы сказать, что Соквон делал это из эгоизма, чтобы полностью контролировать своего заложника, но даже после всего, что случилось, Цукаса знал – это делалось для его защиты. – Тогда уезжайте смело, – вздохнул Пейдж. – Спасибо, – вежливо поблагодарил Цукаса, кивнув так глубоко, что это выглядело почти как поклон. Машина тронулась, и Цукаса закрыл глаза. Он не открывал их до самого автобусного терминала.