Сафлор

Меньше всего Соквон ожидал, что среди недели к нему заедет Кансок, но именно это и произошло. Кансок позвонил в половине шестого и уточнил, освободится ли Соквон к десяти вечера, после чего пообещал приехать к нему домой. Это было смешно, но ему пришлось уточнить адрес, потому что он никогда не бывал у Соквона в квартире. С последнего воскресенья, когда состоялся тот неприятный разговор с матерью, прошло всего два дня, и Соквон все еще не мог прийти в равновесие. Чем больше он думал, тем больше запутывался – ему казалось, что абсолютно все было бессмысленным. Как бы он ни поступил, ничего не менялось. Он мог пообещать родителям превратиться в одиночку и выбрать целибат во имя семейного бизнеса, но в таком случае он полностью продавался бы в рабство этому самому бизнесу. Он отказывался поступать так, и все равно не получал ничего – Цукасы не было рядом, и достать его сейчас было невозможно. После двух дней постоянных размышлений Соквон пришел к выводу, напрашивавшему уже очень давно – он никогда не принадлежал себе. Его родили непонятно зачем, его воспитывали особым образом ради какой-то загадочной цели, и никто не собирался ничего ему говорить. Он не считал себя несчастной жертвой обстоятельств, но сейчас его больше всего злила собственная слепота – он позволил себе понять и принять все это только сейчас. Этим он и отличался от Кансока – тому ничего не нужно было рассказывать, он все понимал сам. Вероятно, Кансок был самым умным из детей семьи Ю, и обладал прекрасными качествами, необходимыми как для семейной жизни, так и для бизнеса. Он отличался бесспорными способностями к обучению, быстро усваивал все новое и не нуждался в подсказках. Соквон знал, что осведомленность Кансока касательно дел всех остальных членов семьи зачастую не была результатом добывания информации левыми путями – Кансок просто видел и замечал больше, чем остальные. При этом Соквон не мог назвать его надежным человеком – по крайней мере, для себя. – Тебе придется долго слушать меня, – предупредил Кансок, когда зашел к нему вечером. – Надеюсь, ты все поймешь правильно. Он сидел на диване, как раз перед тем самым столиком, на котором Соквон обычно держал рисунки Цукасы. Кансок не оглядывался по сторонам и не пытался изучить квартиру – просто сидел и говорил. – Если это поможет мне разобраться хотя бы с частью всего, что сейчас происходит, я буду только рад выслушать, – кивнул Соквон. Кансок согласился выпить, но сделал всего глоток, после чего отложил стакан на край стола и почти незаметно вздохнул. – Мне было три года, когда мама сбежала от отца. Я ничего не помню об этом времени, но Чонвон точно хранит некоторые воспоминания, ему тогда было семь лет. Ничего не понимая, я, конечно, потосковал по ней – по крайней мере, по рассказам нашей няни – а потом успокоился. Спустя год она вернулась, и я ее не узнал. Чонвон узнал, но так и не сумел ее простить. К моменту ее возвращения он уже закончил первый класс, и многое понимал. Я помню себя примерно с того возраста. Осознавать я себя начал года в четыре, оттуда и мои воспоминания. В общем, мама, сколько я себя помню, часто уезжала, и поначалу я понятия не имел, куда. Если честно, меня это и не интересовало. Зато когда я пошел в школу, домой привезли маленького мальчика. Тебя, Соквон. Тебя привезли и усадили в кресло в гостиной. Сказали, что ты наш младший брат. Намного позже я понял, что произошло – тогда я стал старше, и о многом смог догадаться. Мама сбежала в Японию, поскольку у нее было мало денег, да и английского языка она не знала. Уже там она поняла, что была беременна тобой. Отец нашел ее, когда она уже дохаживала последние недели. Дальше отец мне уже кое-что рассказал. Они договорились, что она вернется домой и продолжит жить с ним, если он позволит ей воспитать тебя так, как она хочет. Ты для нее особенный, потому что ты родился на свободе и был рядом с ней, точнее, в ее утробе, когда она жила без отца. Она решила, что ты станешь лучшим из ее детей. Отец даже разрешил ей родить тебя в Японии и провести там с тобой три месяца – все это время он жил с нами, в Сеуле. Разумеется, ты для нее – почти все. Она так давно замужем за отцом, что ничего другого в своей жизни, наверное, и не помнит. Ты знал, что у нас должен был быть брат старше Чонвона? Мама родила его в шестнадцать, и наш старший брат прожил три дня, а потом умер. Чонвона она родила уже в двадцать. Меня в двадцать четыре. Тебя в двадцать семь. Получается, ты у нее самый осознанный и долгожданный. Она не возненавидела тебя, когда узнала, что уехала из дома, будучи не абсолютно свободной, а с грузом. Она не стала пытаться избавиться от тебя. Она сочла тебя новым началом и решила, что обрела в тебе смысл жизни. Не думаю, чтобы она очень сильно тебя любила, но ей захотелось, чтобы ты стал всем тем, чего она не видела до твоего рождения. Поэтому первые годы жизни она ограждала тебя от нашей семьи, поскольку к этому времени уже поставила крест и на Чонвоне, и на мне – ей казалось, что мы с малых лет уже переняли черты отца. Думаю, она была права насчет нас. Насчет тебя – нет, как оказалось. Понимаешь, Соквон-и, ее злит не то, что ты трахаешься с парнем, а то, что ты держишь его силой. Не знаю, почему она не увидела того же, что и я, но она действительно думает, что ты насиловал Цукасу и угрожал ему, хотя я так не думаю. Когда он был у нас в гостях, я не заметил ничего такого – мне казалось, что у вас все в порядке. Знаешь, чего она хочет? Она хочет, чтобы ты унаследовал весь бизнес отца и стал главой всего концерна. Чтобы сын, в которого она вкладывала всю душу, оправдал ее надежды и забрал все то, что строил муж, которого она ненавидит. Это кажется ей справедливым – чтобы воплощение ее представления об идеале одержало верх над всем, что кажется ей нечистым и порочным. – Послушать тебя, так она считает себя господом, – усмехнулся Соквон. Кансок пожал плечами. Немного подумав, добавил: – Она не верит в бога. Однако каждому человеку нужно во что-то верить, так что сам подумай. – Отлично, теперь многое стало яснее. Но чем это мне сейчас пригодится? Все равно делать нечего. Ты ведь знаешь, что за условия мне поставили? – Знаю, – кивнул Кансок. – Я не собираюсь соглашаться. Я приложил достаточно сил, чтобы удовлетворять их требованиям, большего я дать не могу. Если не сейчас, то позже найдется что-то еще, что они захотят во мне исправить. Я не могу прожить всю жизнь, пытаясь угодить им. Этот бизнес того не стоит. Кансок покачал головой, давая понять, что Соквону следовало выслушать еще кое-что, без чего его рассуждения были неполными. – Я рассказал тебе это, чтобы ты понимал всю глубину ситуации. Рассматривая не вширь, а вглубь, ты поймешь, что произошло для нее. Наша мать утратила смысл жизни. Ребенок, которого она растила как эталон и тайное оружие, вдруг оказался не идеальным, а таким же порочным, как и ее муж, а то и хуже. Она старалась вырастить здорового человека, а получила насильника и извращенца. Годы ее труда и скрупулезно реализовываемого плана пошли псу под хвост. Ты можешь представить, что она переживает сейчас? Лично я – нет, не могу. Если попытаюсь, то сойду с ума. Соквон допил соджу из своего стакана и выдохнул носом, облизывая губы. Это было уже слишком. – А ведь ты действительно очень сильно на нее похож, – сказал он, поднимая взгляд на Кансока. – Чонвон верно говорил – ты ее точная копия. Поэтому ты так легко можешь ее понять и даже принять ее решения, но при этом не испытываешь к ней любви. – Я не могу любить ее, это правда. Но мне сложно понять, почему для тебя ее логика остается такой загадочной. – Когда-то Цукаса сказал мне, что даже собственного ребенка нельзя присвоить. Нельзя присваивать людей и распоряжаться ими. Я запомнил эти слова. В последние дни все чаще их вспоминаю. – Не знаю, в каком мире живет твой любимый, но в нашем мире еще как можно присваивать людей. Посмотри на отца, на Чонвона и даже на нашу мать. И все-таки я хочу попросить тебя, чтобы ты согласился на ее условия. Тебе нужно набраться терпения и делать так, как она говорит, и позже все закончится. – Когда? Когда родители умрут? Я понимаю, говорить это жестоко и просто отвратительно, но чего еще мне ждать? Кансок опустил взгляд, а потом заговорил – по его тону было ясно, что говорить он собирался долго. – Отец понимает, что она хочет перевести все дела в твои руки. До какого-то момента он ей даже подыгрывал в этом. Например, когда мы передали все дела основного отдела тебе. Но на самом деле так не будет вечно. Через несколько лет, когда ты станешь старше, отец хочет расширить наш бизнес в Японии – открыть там несколько гостиниц и агентств. Ты будешь работать в этом направлении и возглавишь весь концерн в Японии, станешь укрепляться там. Все дела в Корее перейдут ко мне. Тогда ты сможешь жить, как тебе захочется. Ей не обязательно знать, с кем ты встречаешься и спишь, так что ты сможешь жить с кем пожелаешь, пока будешь находиться в другой стране. Соквон сделал очень глубокий вдох. Как и следовало ожидать, никто никому не доверял. Отец, как бы он ни боготворил свою жену, не собирался исполнять все ее желания подряд. Он понимал, что Кансок больше подходил для бизнеса и руководства, и поступал очень грамотно с точки зрения предпринимателя и главы огромного концерна, но при этом он действовал за спиной у жены. Интересно, как долго это продолжалось? С каких пор Кансок и отец решили вести свою игру? – И сколько мне придется ждать? – спросил Соквон. – Десять лет. Это вполне реальный срок. Создание и открытие заграничных активов – нешуточное дело, ты же понимаешь. Кроме того, сейчас Мориномия уделяют тебе слишком много внимания, и это в каком-то смысле связывает тебя. Должно пройти время, прежде чем они смогут полностью доверять тебе и согласятся поддержать твои начинания в Японии. – У меня нет слов, – рассмеялся Соквон. – У меня действительно нет слов. А принимать татуировки мне не придется? Я не собираюсь влезать в настолько серьезные обязательства с Мориномия. Открыть бизнес при их содействии – все равно, что породниться. Нелегальный бизнес таким и остается, как его ни отмывай. – Все уже решено, – твердо и без сожалений сказал Кансок. – Зато там ты будешь волен делать что угодно. Найдешь себе любовь и будешь счастлив. – Счастлив? Через десять лет? – Соквон поднялся со своего места и отошел к стене, прислонившись к ней спиной. – Цукаса никак не может ждать десять лет. За это время я его совсем потеряю. Об этом не может быть и речи. – Речи не может быть об отказе. – А меня не спрашивают? Кансок приподнял брови и действительно стал абсолютной копией матери – Соквону даже показалось, что он видел в нем ее лицо. – Кого из нас когда-то спрашивали? Если хочешь сам что-то решать, тебе придется дожить до возраста отца. – Я не могу на это пойти. Даже если и сделаю это – соглашусь на все условия… потом появится что-то еще. Я никогда не буду достаточно хорош для них. – И что ты собираешься делать? Есть какой-то план? Соквон поднял лицо и уставился в потолок. Планов действительно никаких не было. Для подростковых драм в стиле «побег из дома» он был слишком взрослым, но именно это ему и хотелось сделать сейчас – просто уйти. Это казалось даже разумным, поскольку решало бы все его проблемы разом. Он не собирался делать ничего подобного, но мысль казалась очень заманчивой – просто отказаться от всего и попробовать жить самому. Когда ты возглавляешь компанию, в которой работают сотни людей, ты не можешь рассуждать подобным образом. Заработная плата и стабильное положение сотрудников, связи с постоянными клиентами и партнерами – все это жило и функционировало как надо под его руководством. Соквон при всем желании не мог сейчас все это бросить. – Хотелось бы убедить отца, что его план вполне реален, – после недолгого раздумья сказал Соквон. – Я могу ждать десять лет и жить по указке родителей все это время. Другие люди живут подобным образом гораздо дольше, и никто не умирает. Но я не могу подчиниться безоговорочно. Я не могу отказаться от Цукасы. Это просто невозможно. – Он сейчас даже не здесь. Его здесь нет уже несколько месяцев. Какой смысл решать сейчас что-то, принимая во внимание его существование? Цукаса может никогда к тебе не вернуться. – Это уже только мои дела. – Ты хочешь сказать, что перестанешь искать встреч с другими мужчинами, если тебе позволят оставить Цукасу? Ты сможешь десять лет скрывать отношения с ним? – Я и так не собирался их показывать. Кансок также поднялся с дивана и поправил пиджак, проверяя, нормально ли выглядел. – Знаешь, мать на самом деле волнует не то, что ты гей, а то, что ты насильник. С отцом все ровно наоборот – ему все равно, каким образом ты получил Цукасу. Для него главное, что твой выбор – мужчина. – Ну, отец никогда не говорил, что любит и одобряет меня, – ухмыльнулся Соквон. – Не думаю, что я что-то теряю без его благословения. Если он сможет со мной работать, мне все равно, о чем он будет думать. Кансок кивнул и направился к выходу. – Не уверен, что отец согласится, но я передам ему твой вариант. * Не хотелось об этом думать, но Соквон еще с прошлой недели начал собирать и просматривать документы, готовясь к передаче бизнеса. Некоторые дела следовало привести в порядок, чтобы никакие проверки не выявили неточностей в финансовых операциях и документах. Он запрашивал полные отчеты с главных агентств, составлял таблицы и проводил анализ самостоятельно, проверяя, насколько все концы сходились с концами. Заниматься этим именно сейчас было сложно, поскольку работы и без того было очень много. Вся эта активность неминуемо привлекала лишнее внимание, и поэтому, когда после рабочего дня к нему заглянул Фредди, Соквон не удивился. Летом рабочий день удлинялся до восьми вечера, но многие задерживались и продолжали работать сверхурочно. В офисе еще оставались люди, хотя их и было всего человек десять или восемь. – Что происходит? Мне паковать чемоданы? – прямо спросил Фредди, даже не пытаясь вытащить Соквона на балкон. Относительная пустота офиса позволяла им вести такие разговоры прямо в кабинете, не боясь, что их услышат. Они оба позволили себе снять пиджаки – Соквон открыл окна и выключил кондиционер, предпочитая работать просто в рубашке. По вечерам становилось немного прохладнее, и можно было позволить себе отойти от правил. – Нет, еще ничего не решено, – ответил Соквон, откладывая папку и поднимая усталый взгляд. – Я даже не знаю, нужно ли заниматься этим прямо сейчас. И даже если я все понимаю верно, ты вполне можешь работать с одним из моих братьев или с отцом. Фредди помолчал, обдумывая следующий вопрос. – Ты сделал что-то, разозлившее родителей? – Да. Они узнали о Цукасе. – Вот черт… вот же черт, какая задница. И как все прошло? – Каминг-аут состоялся успешно, но не могу сказать, что получил хорошие впечатления, – иронизируя собственную ситуацию, ответил Соквон. – Мне предложили отказаться от мужчин и секса вообще, взамен пообещав сохранить мое нынешнее положение. – А это возможно? – удивился Фредди. – Мне кажется, это невозможно, если речь идет о здоровом мужчине твоих лет. – В том и дело, что родители знают – я смогу. Если решусь, то смогу. Но я не собираюсь на это соглашаться. Фредди потянулся за сигаретами, вытащил их из кармана, а потом все-таки вышел на балкон. Соквон оставил все бумаги и последовал за ним. На балконе было темно и тихо – соседние офисы позакрывались, окна в здании напротив горели через раз. Летняя ночь лежала вокруг густым и влажным воздухом и почти душила своей тишиной. Соквон облокотился о перила и уставился в одно из горевших напротив окон. – Ты действительно собрался уйти? – докурив, спросил Фредди. – Все настолько серьезно? – Да. Я не хочу этого делать, и понимаю, как много проблем это создаст тем, кто на меня сейчас работает, поэтому я готовлюсь заранее, чтобы обойтись минимальными потерями при передаче дел. – И нет никаких других вариантов? – Есть. Подождать десять лет. Фредди повернулся к нему, уперся в него взглядом и непонимающе моргнул. – Это шутка? – Нет, я серьезен как никогда, – натянуто улыбнулся Соквон. – Подробностей рассказать не могу, прости. Это между мной и отцом. – Десять лет… охуеть… – Десять лет – не так уж и много, если подумать. Я трезво себя оцениваю, и могу сказать даже сейчас, что продержусь все это время. Но я не знаю, сможет ли столько прождать Цукаса. За десять лет он найдет кого-нибудь, женится на какой-нибудь девке или попадется такому же, как я. Он привлекает слишком много внимания, я не могу оставить его на десять лет. – Через десять лет ты вообще не будешь о нем помнить. – Еще как буду. Здесь я тоже трезво себя оцениваю. – Откуда тебе знать? Тебе всего двадцать три! – фыркнул Фредди. – Мне двадцать четыре. – А через полгода, с новогодней ночи будет двадцать пять. От ваших корейских игр с числами ничего не меняется – тебе двадцать три, ты еще слишком зеленый, чтобы говорить о вечной любви, – отрезал Фредди. – Ты хоть пытался от него отвыкнуть, пока его здесь нет? Соквон оттолкнулся от перил и развернулся к Фредди, глядя на него с интересом и ожиданием. Когда мать и Кансок говорили о том, что Цукасы не было в Корее уже несколько месяцев, это было объяснимо – Чонвон, который понял это раньше остальных, вполне мог рассказать им об этом. Когда об отсутствии Цукасы заговорил Фредди – это было уже подозрительно. – Нет, с чего бы? – С того, что я все знаю – его нет в Корее. Соквон… я думал, ты… что есть шанс все остановить, но ты неисправим. Это я помог ему уехать. Еще в феврале. Я оставил ему свой номер, пока ты держал его в своей квартире, и он позвонил мне через несколько дней. Я отправил его на пароме в Фукуоку. Нужно было ожидать чего-то подобного, но Соквон все равно ощутил себя так, словно его ударили наотмашь по лицу. Фредди не выглядел раскаивающимся или сожалеющим, он был, скорее возмущен, и это злило Соквона еще сильнее. Хотя, чего он ожидал? С самого начала Фредди не воспринимал его намерения по отношению к Цукасе всерьез, а когда понял, что все зашло дальше, чем должно было, пробовал уговорить его успокоиться. Ему не нравилась идея с Тео и агентством, его беспокоило желание Соквона постоянно быть рядом с Цукасой и держать его при себе. Фредди, если подумать, никогда его не обманывал, но все равно его поступок выглядел просто отвратительно. – Ты отправил его на пароме? – переспросил Соквон. – И как это произошло? Как ты с ним встретился, как все планировал? Расскажи все, я хочу знать. Пришлось даже расстегнуть две верхние пуговицы рубашки – стало жарко, и сердце билось так, словно вот-вот лопнет. Соквон не двигался, боясь, что если пошевелится, разобьет Фредди лицо в кровь или сделает что-нибудь еще похуже. Над этим нужно было подумать, но он и так слишком много думал в последнее время. – Он позвонил мне, после чего мы встретились в супермаркете. Я довез его до автобусного терминала и посадил на рейс до Пусана, оттуда он уже сам сел на паром. Позже он даже выслал мне деньги, которые были потрачены на билеты. Соквон все-таки его ударил, иначе было просто нельзя – он, наверное, сошел бы с ума, если бы не сделал этого. Он даже не почувствовал боли в кулаке – он почти задыхался от злости, и физические ощущения практически исчезли. Фредди отлетел к боковой стойке перил и успел ухватиться на профиль, чтобы не упасть. Соквон остался на своем месте, тяжело дыша и прилагая все силы, чтобы не сделать чего-нибудь еще. Одного удара должно было быть достаточно. Нет, Фредди его не предавал – они ведь и лучшими друзьями не считались. Фредди никогда не обещал, что будет помогать ему удерживать Цукасу или следить за ним. Фредди не сделал ничего плохого. – Я сказал тебе, чтобы ты не смел даже смотреть в его сторону, – напомнил Соквон, когда Фредди поднялся. – Он не настолько привлекателен, чтобы в него влюблялся всякий, кто увидит его или посидит рядом, – убирая с губы кровь большим пальцем и вытирая ее в рукав рубашки, ответил Фредди. – Уймись уже, пойми, что твой Цукаса нужен только одному тебе и никому больше. Я отвез его до терминала – просидел с ним в машине полчаса. Думаешь, то, что Кансок видел его – это безопаснее? Твоя семья видела его, и еще куча народу видит каждый день. Ты не веришь только мне, и это подозрительно. – Ты очень любопытен и любишь дразнить людей. К тому же, ты не воспринимал мое отношение к Цукасе всерьез, и мог сделать что-то такое, о чем потом поздно было бы сожалеть, – ответил Соквон, рассматривая руку, которой нанес удар. – Куда уж серьезнее, если он сбегал в твоей одежде и с шеей без единого живого места. По-моему, единственный, кого сейчас нужно отпиздить – это ты, а не я. – Тогда почему ты мне ничего не сказал? Я все ломал голову – как он смог уехать и добраться до дома, кто ему помог? А ты все это время был здесь и молчал. Фредди еще раз вытер губу, только теперь уже сразу рукавом. – Допустим, я знал, что ты мне врежешь. И допустим, глядя на твои кулаки, мне не очень-то и хотелось получать по морде. – Тебе еще повезло. С ним все в порядке, он у себя дома. Если бы с ним что-то случилось по дороге, я бы убил тебя прямо сейчас. Ты отправил его без сопровождения, черт знает, как. Если бы Чонвон тогда перехватил его где-то в пути… Задним числом поднимался страх – как много всего могло произойти. Цукасе очень повезло доплыть до Японии в целости, и Соквон с содроганием думал о том, что могло произойти, успей Чонвон как-то обо всем узнать и отследить его. – Ты и вправду двинулся, – засмеялся Фредди. – Его нет рядом так долго, а ты все еще дрожишь от одного его имени. Даже говорить о нем спокойно не можешь. Я бы очень хотел врезать тебе в ответ, но ты и так весь изломанный. Нет, правда. Хочешь, я его обратно привезу? Все равно лечить тебя уже поздно. Хоть счастливым помрешь. Соквон ничего не ответил. Он чувствовал себя опустошенным и разбитым. Он уже жалел, что ударил Фредди, но тот довольно быстро отошел, и, вроде, не собирался лезть в драку. – Ты же только что мне тут рассказывал о том, как он в моих вещах сбегал, – недоверчиво заметил Соквон, замечая, что Фредди полез за второй сигаретой, и двигая к нему пепельницу. – Да в том и дело, что эти засосы и все остальное... это, кажется, не главное. Если судить по тому, что у тебя очень ревнивый отец, да и старший брат умудряется заделывать жене по ребенку раз в год или даже в полгода, вы вообще такие ненормальные. То есть, я как-то раз видел госпожу Ю, пару раз видел жену твоего старшего брата – на новогодней вечеринке. В том и в этом году. Думал, что Цукаса будет примерно как они. Твоя мать и жена твоего брата чем-то похожи. Не знаю, может, так случилось, потому что они живут в пиздецкой семье или просто у вас общий идеальный тип, хрен знает. Я ожидал, что Цукаса будет чем-то их напоминать – это было бы понятно. Но знаешь… он что-то не выглядел деморализованным. Конечно, может, все это потому что ему все-таки удалось смыться, но скорее всего, он просто сам по себе такой. Может, он извращенец еще похуже тебя и ловит какой-то кайф с того, что ты его так прессуешь? Соквон фыркнул и отвернулся. – Ты до такого допер без расспросов, мне теперь легче скинуть тебя с балкона, чем уволить, – сказал он, с тоской отмечая про себя, что это было не совсем шуткой.