Сафлор

События разворачивались с такой ужасающей скоростью, что Цукаса с трудом мог поверить в их реальность. Он еще читал письмо, которое Пейдж прислал ночью, когда пришло еще одно. В первом письме не было ничего особенного – Пейдж признавался, что совсем не имел представления о том, куда пропал Соквон и говорил, что похороны госпожи Ю проводились в очень узком кругу. Он также отметил, что никаких вестей от Соквона вообще еще не приходило, и самого его нет уже больше двух недель, а делами компании занимается его второй брат, Кансок. Он также попросил Цукасу удалить это письмо на случай, если кто-то захочет взломать ящик. Второе письмо было уже не таким спокойным. В нем Пейдж сообщал о том, что Ю Чунмин был найден убитым рядом с одним из отелей, принадлежащих его старшему сыну. Версия с самоубийством сразу же была отметена, поскольку экспертиза подтвердила выстрел с большого расстояния. Похороны состоятся завтра, так как тело еще находится у специалистов. То есть, пока Цукаса работал над заказом, умерла мама Соквона, а пока он спал, за ней отправился и отец. Цукаса немедленно написал ответ, понимая, что если и нужно было что-то делать, то следовало начать шевелиться прямо сейчас, пока у Соквона не умер кто-нибудь еще. Или пока… нет, нет, об этом не стоило даже думать. Запретив себе волноваться, Цукаса отправил новое сообщение и стал ждать – возможно, Пейдж все еще был онлайн и мог ответить сразу. «Добрый день, мистер Пейдж. Благодарю за ваши ответы и за то, что уделили мне время. Не буду говорить о том, насколько ужасно происходящее – думаю, вам это известно лучше, чем мне, поскольку вы в данный момент находитесь в Сеуле. Я хотел бы спросить, могу ли я что-то сделать. Могу ли вернуться в Сеул и увидеться с Соквоном? От него появились какие-то новости? Понимаю, это выглядит просто смешно, но я действительно собираюсь вернуться в Корею». Ответ пришел через пять минут. «Мидзуки-сан, я предлагаю отбросить формальности. По крайней мере, сейчас. Тем более я сейчас не в том состоянии, чтобы писать так же аккуратно, как вы. Так что прошу прощения за бестактность, но я буду писать как есть. Как я понял, Соквон в данный момент находится в доме своей семьи, и у него нет возможности вернуться в квартиру. Черт знает, что происходит. Кансок просто в ярости, и поверьте, работать с ним сейчас сущий ад, я бы лучше в клетку с тигром влез, чем ходить к нему с вопросами. Цукаса, не возвращайся в Корею. Я понимаю, вы с Соквоном трахались или что там делали, это ваши дела. Но сейчас это небезопасно. Я смотрю на Кансока и понимаю, что в семье Ю настали самые тухлые времена. Я не шучу. Точнее, я имею в виду не смерть родителей, которая сама по себе уже является полной задницей, я имею в виду что-то другое. Учитывая, что это началось с твоим появлением, тебе лучше сейчас никуда не дергаться и сидеть в Японии, где тебя никто не достанет. Если я допущу, чтобы ты вернулся в Корею, и тебя кто-то сцапал, Соквон меня из-под земли достанет и убьет. Я знаю, что такое получать от него в морду, и мне не хочется повторять опыт. Так что, пожалуйста, сиди и не дергайся. Ты нужен живым». Письмо, которое должно было прояснить хоть что-то, запутало его еще сильнее. Цукаса перечитал его несколько раз, задаваясь одним вопросом – каким образом он сам мог быть связан со всем происходящим. Конечно, Пейджу было известно гораздо больше, но он не соизволил поделиться подробной информацией, и теперь Цукаса не знал, что и думать. В семье Соквона и без Цукасы уже был непорядок – стоило подумать хотя бы о молчаливых детях Чонвона или странных отношениях между матерью и отцом. Цукаса сидел почти полчаса, стараясь понять, чем лично он мог задеть эту семью, и не видел никаких причин для беспокойства. Точнее, конечно, была небольшая вероятность, что кто-то из братьев расскажет родителям о том, что их сын спал с другим мужчиной, но Цукаса не принимал такой вариант всерьез. К тому же, что именно могло произойти, случись такое на самом деле? Было бы понятно, если бы последствия коснулись только Соквона – он лишился бы компании и денег или вообще был бы изгнан из семьи, но то, что творилось сейчас, затрагивало вовсе не его. А уж убийство отца семьи Ю выглядело как нечто совершенно не связанное с личной жизнью его младшего сына. В таких размышлениях Цукаса спустился вниз, в кафе. Отдыхавшая в это время Наоко сейчас завтракала в кухне, вместе с матерью. Цукаса присоединился к ним, не слушая, о чем они говорили и, продолжая думать о своем. – Ниичан, проснись, – коснувшись его локтя, ласково улыбнулась Наоко. – Или если не можешь проснуться, то иди и поспи еще. Время же есть. Таки-кун придет через час. Цукаса покачал головой: – Нет, я не хочу спать. Я думаю… думаю, что мне, возможно, придется вернуться в Корею. У Соквона умерли родители. Обе – мать и Наоко – застыли на некоторое время, и их пораженные взгляды остановились на нем. В другое время Цукаса почувствовал бы себя неудобно, но сейчас ему было почти все равно. – Какой кошмар, – первой заговорила Киока. – А что с ними случилось? – Я не знаю. Не могу найти никакой информации в сети, да и знакомый Соквона ничего толком сказать не может. И дело в том, что до самого Соквона сейчас не дозвониться. Я даже не знаю, как с ним можно связаться. – Может, стоит сделать это позже? Зачем тебе уезжать в Корею снова? Может быть, Соквон не хочет, чтобы его сейчас беспокоили. Смерть родных – такое несчастье. Цукаса вздохнул. – Я… не для него поеду. Не за тем, чтобы ему помочь или как-то его утешить. Просто хочу увидеть его. Я понимаю, что сейчас ничем не смогу ему помочь, а исправить что-то даже сам господь не сможет – все самое ужасное уже произошло. Я просто… я хочу увидеть его. Хотя бы издалека. Конечно, Киока не поняла его желания. Цукаса и сам поначалу не совсем понимал себя. Еще в прошлом году, привыкая к Соквону с его неисчерпаемым запасом сексуальной энергии, ревностью и ребяческими выходками, Цукаса предполагал, что оторваться от этого человека будет тяжело. И он был прав – когда все закончилось, еще в феврале, он чувствовал тоску и желание увидеть Соквона, поговорить с ним. Он скучал и по сексу, отчего чувствовал себя порой довольно неприятно. Это было объяснимо – за последние годы он спал только с одним человеком, и этим человеком был именно Соквон. Теперь у Цукасы возникало ощущение, что не было в его жизни этих парней и девушек из университета, не было Акиры, не было никого – был только Соквон. Время шло дальше, и помимо физической стороны вопроса проступали и другие. Цукаса свыкался с этими мыслями и ощущениями, не пытаясь с ними бороться. По своему опыту он знал, что обычно именно то, от чего он усердно пытался избавиться, липло к нему с утроенной силой. Нужно было поступить рискованно и намеренно причинить самому себе боль – бросить себя в эту тоску с головой, чтобы она прогорела и поглотила все, что должна была поглотить. Полное выгорание должно было помочь – по крайней мере, он так думал. Но почему-то то, что он ощущал, не сожрало его и не причинило ему нестерпимой боли – через некоторое время все ощущения затаились, и Цукаса понял, что в таком состоянии они могли тлеть сколько угодно. Это было совсем не так, как после разрыва с Акирой, когда он не знал, куда себя деть и не хотел просыпаться по утрам – Цукаса вполне мог жить с этими чувствами и даже получать от жизни радость. Соквон не обкрадывал его, он лишь добавлял к его повседневности, то, чего Цукаса не мог понять и объяснить. У него не возникало желания забыться с кем-то другим, найти человека, с которым можно было бы излечиться – почему-то даже сама мысль об этом казалась неприятной. Цукаса жил почти так же, как и до Соквона, не стараясь себя изменить. Просто жил и ждал, пока все уляжется. Он помнил, что иногда Соквон называл секс присутствием, подразумевая, что в момент соития он присутствовал в теле Цукасы, и тот никак не мог отвертеться от связи. В остальное время Соквон не испытывал никакой уверенности и почему-то думал, что Цукаса совсем о нем не вспоминал. Цукаса понимал присутствие иначе – особенно ярко он ощутил это уже после того, как уехал из Кореи. Соквон был в его жизни и никуда не собирался уходить. И секс тут был ни при чем. Мать не собиралась его удерживать. Сейчас, когда дела в кафе по-настоящему наладились, она все чаще говорила ему попробовать найти работу в Саппоро, чтобы перестать жить затворником и начать общаться с людьми своей профессии. Цукаса знал, что ее не пугала перспектива остаться в доме совершенно одной, ей даже хотелось, чтобы ее дети вышли в мир и начали жить самостоятельно, не привязываясь к родным местам. Поэтому она лишь сказала, что не хотела бы потерять его совсем, не стараясь отговорить его от решения поехать в Сеул. – Ты не вернешься, если поедешь сам, – сказала она вечером. – До этого Соквон увозил тебя, и я знала, что рано или поздно ты вернешься, потому что тебе этого хочется. Ты всегда умел добиться того, чего хотел – медленно, но верно. А сейчас ты поедешь сам. Меня пугает именно это. – Я обязательно вернусь, – пообещал Цукаса. – Разве я могу вас оставить? – Нет, я не об этом. Соквон заберет тебя совсем, вот о чем я говорю. Даже если ты будешь возвращаться, ты уже не будешь свободным, ты будешь принадлежать ему. Не потому что он заставит тебя – ты ведь сам этого захочешь. Говорить об этом было непросто, поскольку Цукаса еще не привык доверять матери настолько личные переживания, но теперь нужно было вновь постараться быть честным. – Мама, – с легким вздохом начал он. – Мама, наверное, все решающие события уже произошли. Мое желание поехать – всего лишь следствие. Причина… я с ней, наверное, приехал. Я не знаю, когда это случилось. Она кивнула, улыбаясь явно через силу. Даже испытывая горячее желание задержать его, она не могла сделать этого – Цукаса уже был слишком взрослым. Кроме того, только он один знал, каково это – жить с Соквоном. И если он, зная все это, собирался вернуться, как она могла запрещать ему что-то? Уже за полночь, освободившись от работы, Цукаса уселся перед ноутбуком, просматривая доступные билеты на сайте авиакомпании. Он собирался лететь на самолете японской авиакомпании, так что не боялся попасться. К тому же, прошло слишком много времени – почти полгода с тех пор, как он уехал. Вряд ли сейчас его кто-то искал. Он уже почти выбрал подходящее место, когда в дверь постучалась Наоко. – Ты вовремя, – отрываясь от монитора, сказал Цукаса. – Хотел тебя попросить кое о чем. Наоко вопросительно посмотрела на него. – Удали те доступы, которые я тебе оставил. Помнишь, для документа? Тебе они больше не понадобятся. – Я ни разу не смотрела, что там было. – И не нужно. Теперь там ничего нет. Поэтому просто сотри их и забудь. Она с готовностью кивнула и подошла ближе. – Ниичан, мне нужно кое-что тебе рассказать, – усаживаясь на пол у его ног, сказала она. Цукаса провел рукой по ее длинным волосам и кивнул. – Можешь рассказать о чем угодно. – Еще весной. Кажется, в апреле… да, я только начала учиться. В общем, Ю Соквон написал мне письмо. Он хотел знать, как бы я поступила, будь у меня возможность отомстить инструктору Пак. Ты ведь знаешь… я тогда тебе рассказала. Цукаса напрягся – перед глазами сразу же возникла та страшная ночь, когда Наоко плакала у него на руках. Наоко нашла и сжала его ладонь, переплетая пальцы и опуская взгляд. – Ниичан, я не знаю, откуда ему это известно. Он лишь спросил, и я ответила, что хотела бы инструктору того же, что случилось со мной. Я не стала тебе рассказывать, потому что… ты ведь и сам понимаешь – ты тогда был дома, и я не хотела, чтобы ты срывался куда-то или пытался как-то с ним связаться. Я его ненавидела всей душой, я до сих пор его ненавижу. Он забрал тебя у нас, он делал с тобой страшные вещи. Ты приехал в его одежде, а твой багаж остался в Корее, и я даже могу представить, каких усилий тебе стоило сбежать. Ты бы никогда не сбежал, будь все в порядке. – Нао, не нужно его ненавидеть, – улыбнулся Цукаса. – Я уехал не потому, что боялся его. Потому что боялся себя. Не хотелось причинить ему вред, а я был так к этому близок. Хотелось остаться человеком, а не превратиться в животное, упивающееся своей властью. Наоко потрясла головой, а потом уткнулась лбом в его колено. – Нет, это еще не все. Ты помнишь Суджон? О, ее нельзя забыть. – Конечно. – Я общаюсь с ней постоянно. Переписываемся, звоним друг другу, видеосвязь, все такое… в начале лета она сказала, что инструктор Пак ушел из агентства. Он начал напиваться, не мог работать, вел себя ненормально – особенно сильно срывался на мальчиках. Это началось в апреле, и через два месяца его уже не было в агентстве. Суджон сказала, что за два месяца он ни разу не попытался связаться с ней, хотя до этого звонил почти каждую неделю, все никак не мог от нее отстать. Ниичан, он умер спустя неделю после того, как Суджон обо всем мне рассказала. Кажется, утонул. Версия с самоубийством тоже прорабатывается. Цукаса не знал, что здесь можно было сказать. Он еще раз провел рукой по ее волосам и вздохнул. – Я хочу сказать… если ты увидишь его, скажи ему, что я благодарна. Лучше мне не станет, я понимаю, но теперь у меня есть ощущение, что все действительно закончилось. Он наклонился и несколько раз поцеловал ее в макушку, вспоминая время, когда она точно так же приходила к нему с разбитыми коленками, неудовлетворительными баллами и обидами на подружек. Те детские несчастья можно было решить поцелуями, а теперь, когда она стала старше… * Соквон не спал несколько ночей. Сон приходил на пару часов, а потом бежал от него – мысли постоянно лезли в голову, и ничего приятного он в них не находил. В доме царила мертвая тишина. Даён и Чонвон забрали своих детей в день смерти Инсу, а Пёнхи продолжала жить в школьном общежитии, и почему-то никто не собирался заставлять ее возвращаться домой, хотя в рамках приличия это было просто необходимо. Его вытащили из камеры уже после того, как нашли мертвое тело Инсу – она вколола себе полную дозу инсулина и легла спать. В этом состоянии было легко умереть – это был самый действенный способ в ее случае. Соквон не знал, когда именно это произошло – днем или ночью, и был ли в доме кто-то кроме нее и детей. Ему ничего не сказали – с ним почти никто не разговаривал. Он вернулся в свою старую комнату, принял душ и переоделся, после чего к нему пришел стилист, позаботившийся о его волосах. Через час после этой подготовки Соквон сел в машину вместе со старшими братьями и поехал на церемонию кремации. Они молчали всю дорогу, и он понятия не имел, как себя следовало вести. Имел ли он право выражать скорбь? Свыкнуться с мыслью о смерти матери было непросто. Соквон по-своему любил ее и, как и все оставшиеся в живых, чувствовал перед ней вину. Он думал о своей глупой неуступчивости и проклинал себя за то, что разочаровал ее. Его не мучила совесть насчет решения, принятого во время последнего разговора с ней – ему не давало покоя то, что произошло больше года назад, когда он встретил Цукасу. Думая об этом после похорон, Соквон всегда приходил к одному и тому же – он был виноват не в том, что не захотел подчиниться родителям, а в том, что изначально не сумел с собой совладать и украл у Цукасы так много времени, не отдав ничего взамен и не приобретя ничего сам. Эти месяцы, проведенные с Цукасой, были счастливыми и сладкими, но они не принесли никому никакой пользы, лишь усугубили его зависимость, приведшую в конце концов к этому итогу. Он ненавидел себя за слабость, за то, что не устоял перед собственным желанием и позволил себе принудить Цукасу быть рядом. Если бы он этого не сделал, сейчас все было бы иначе. Он был еще слишком молод, чтобы смотреть на события объективнее, к тому же, его личные чувства не позволяли ему взглянуть на ситуацию трезво – он ничего не мог поделать с угрызениями совести и тягостным чувством необратимости. Все зашло слишком далеко, и исправить что-либо было невозможно. Когда-то Цукаса говорил ему, что изменить прошлое не может никто, даже господь. Соквон все чаще вспоминал некоторые слова, которые слышал от него – по мелочи Цукаса говорил много интересных вещей, делясь с Соквоном словно между делом. Запомнив каждое слово, теперь Соквон все больше убеждался в том, что Цукаса во многом был прав. Теперь в доме, где выросли его сестра и братья, Соквон жил в одиночку. Тихая прислуга шмыгала по стенкам неслышными тенями, и Соквон старался не выходить из своей комнаты. Отец, который больше не мог находиться в супружеской спальне, уезжал в один из отелей Чонвона и жил там. Они с Соквоном практически не пересекались, и это значительно облегчало жизнь. Однако как только Соквон делал попытку уехать из этого дома, его останавливала охрана. Можно было бы найти способ и улизнуть, но он понимал, что отец с его связями и методами все равно нашел бы способ найти его. Вечером, на второй день после похорон Соквон спустился в кухню за какой-нибудь едой. Женщина, отвечавшая и за уборку, и за готовку, виновато объяснила, что ничего не приготовила – она уже и забыла, когда в последний раз занималась ужином. – С тех пор, как госпожа Ю заболела диабетом, все изменилось. Прошу прощения. Да, несколько лет после получения диагноза мать еще старалась не принимать инсулин, из-за чего начала строго следить за диетой и перестала есть по вечерам, чтобы к утру уровень сахара позволял ей поесть что-нибудь, содержавшее углеводы. В связи с этим ужины в семье Ю полностью исчезли и возвращались только по праздникам. Правда, позднее, когда ей все-таки пришлось начать принимать инсулин, она так и не возобновила ужины, поскольку уже привыкла к новому распорядку. Чунмин никогда не возражал. – Все в порядке, вы просто еще не привыкли, – кивнул Соквон. – А есть что-то вроде рамена или ногури? – Нет, что вы… – Я не хотел вас обидеть, – улыбаясь, покачал головой Соквон. – Просто хотелось узнать. Так-то мне известно, что вы не готовите полуфабрикаты. – Я могу что-нибудь приготовить. Подождете? Соквон посмотрел на часы – было уже поздно. – Ваш рабочий день заканчивается через пятнадцать минут, незачем задерживаться. Я могу и сам что-то приготовить, если мне очень захочется. Она благодарно поклонилась, пряча лицо, и Соквон собрался уйти. Ее тихий голос остановил его. – Я думала, что вас больше нет, – вполголоса сказала она. – И госпожа Ю так считала. Она просила господина Ю отпустить вас, но он сказал, что уже слишком поздно, и тогда мы решили, что он совершил непоправимое. Даже мне стало очень грустно, я плакала несколько дней. Вы нисколько не виноваты. Ваша мать любила вас не просто так – вы хороший человек. В этой сказанной за пять секунд речи было больше информации, чем во всем, что Соквон услышал за последние два дня. По крайней мере, теперь он понимал, почему Инсу совершила суицид. Соквон поблагодарил ее и отпустил домой. Есть ему больше не хотелось, и он вернулся в свою комнату. Зачем-то захотелось, чтобы все окна в доме были темными, и он не стал зажигать свет – лежал в постели и глядел на светлую щель между задвинутыми шторами. Хотелось плакать, но он не позволял себе этого. Он очень сильно устал, но не мог отдохнуть. В тишине и покое разные мысли и ощущения набрасывались на него с новой силой, и он просто ломался под их напором, не зная, как с этим справиться, и был ли смысл справляться вообще. Отказываться от своей безумной позиции сейчас было действительно поздно, да и отец, судя по всему, уже принял другое решение. Оставалось ждать, и это просто убивало. Едва сумев заснуть, он проснулся от настойчивого звонка и сразу же ответил. Голос Кансока показался чужим, но Соквон его все-таки узнал. – Отца убили. Приезжай в главный офис. Вот так все и происходило – быстро и без перерывов. Соквон оделся в первый попавшийся под руку костюм, вышел из дома и сел в машину – охрана уже получила необходимые распоряжения от Кансока. Как и ожидалось, после смерти отца фактически главой семьи становился именно второй сын. Если бы между ним и Кансоком не состоялся последний долгий разговор в квартире, Соквон, возможно, удивился бы такому раскладу, но теперь он был вполне к этому готов. В главном офисе уже был Чонвон – Соквон так и не понял, почему они, выезжая из одного дома, не пересеклись по дороге и прибыли в разное время. Кансок собрал их в отцовском кабинете. Выглядел он неважно – под глазами обозначились темные круги, лицо было болезненно бледным и усталым. – Хочу, чтобы вы знали – отныне никто из нас не в безопасности, – без предисловия начал Кансок. – Отныне будьте настороже и тщательно следите за тем, что вы делаете. Наша мать не пожалела никого из нас, поскольку сочла Соквона мертвым. Отдадим честь такой верной материнской любви, распространявшейся только на одного из нас, и продолжим обсуждать проблемы. – Кансок действительно выдержал небольшую паузу, после чего вновь заговорил. – Великая госпожа Ю позаботилась обо всем, можете мне поверить. Перед тем, как вколоть себе инсулин и улечься в погребальную позицию, она отправила одному из наших конкурентов материалы, указывавшие на то, что отец причастен к смерти его сына. Это произошло много лет назад, когда отец выкупил сеть отелей, которой сейчас управляет Чонвон-хён – в те времена это было ему не по карману, поскольку владелец заламывал слишком высокую цену, и он принял кое-какие меры, чтобы дела владельца временно пришли в упадок. Именно в таком виде, когда акции компании упали до минимума, отец смог приобрести то, что теперь является частью наследства нашего старшего брата. Мама была единственной, кто знал обо всем – остальные, кто имел с отцом дела, получали лишь части сведений, не умея составить из них полную картину. Так вот мама отправила кое-что человеку, уже оправившемуся от смерти своего ребенка, и теперь наш отец приложился к предкам чуть раньше времени. Этот человек – Ким Чольсу, которого вы знаете, как владельца новой сети гостиниц. Не уверен, но предполагаю, что он захочет подобраться и к нам. Так что, дорогие родственники, с этого момента я хочу, чтобы вы соблюдали крайнюю осторожность. Отец, конечно, не ожидал, что дело десятилетней давности вернется к нему в момент, когда он будет оплакивать любовь всей жизни, так что попался как несмышленый ребенок – его убили на парковке, как обычного человека. Думаю, он до последнего не мог предположить, что любимая супруга сделает ему такой королевский подарок и положит конец его мучениям, едва они успеют вообще начаться. Тосковать долго ему не пришлось, и в этом тоже есть свои преимущества. Но мы с вами не должны быть такими же наивными, и должны ожидать чего угодно. Я хочу, чтобы вы отнеслись к моим словам серьезно. Мы похороним отца и вынудим полицию закрыть расследование. Пройдет несколько лет, и мы убьем Ким Чольсу – это лишь вопрос времени. Уверяю, я не собираюсь ничего забывать, и потому планирую оставаться в живых очень долгое время. Внешне Кансок был спокоен и сосредоточен, даже позволял себе легкую иронию в отношении только недавно погибших родителей, но по его неподвижности и скупости интонаций Соквон понимал – он был на грани срыва. * Цукаса сошел с самолета во второй половине дня – с момента, как он принял решение вернуться в Сеул, прошло уже достаточно времени, но он все равно не знал, как лучше всего поступить. Еще дома он подумал, что мог бы воспользоваться остававшимся у него ключом от квартиры Соквона, но это казалось настолько рискованным, что он решил поступить таким образом только если не найдет никакого другого выхода. Сообщать о своем приезде Пейджу он не планировал, поскольку Фредди тут же поднял бы панику и сделал бы все, чтобы отправить его обратно. Снять номер в отеле также казалось неразумным – помня обо всем, что ему рассказала Даён, Цукаса не горел желанием светить документы где бы то ни было. Других вариантов не было, и Цукаса, постояв в аэропорту примерно полчаса, принял решение все-таки рискнуть и прийти к дому Соквона. Конечно, это было очень опасно. За время, пока его не было, мог смениться консьерж, и тогда бы его просто не впустили в дом. Соквон мог переехать в другую квартиру. Оставалась очень слабая вероятность, что в этой квартире могли находиться другие люди – кто-нибудь, оставленный братьями Соквона. Цукаса думал об этом, пока ехал в такси, пока выходил на тротуар и оглядывал знакомый дом. Все-таки он приехал не для того, чтобы отсиживаться на заднице где-нибудь в китайском квартале. Возвращаться только лишь для того, чтобы прятаться непонятно от чего, было бессмысленно. Поэтому Цукаса поднялся в парадную, почти сразу же вздохнув с облегчением – консьерж был знакомым. – Добрый день, – поздоровался он, входя в дверь. – Я пришел к Ю Соквону. – Господина Ю сейчас нет. – Тогда… могу я подняться в квартиру? Конечно, если он не оставил распоряжения не впускать меня. Консьерж загрузил на компьютере какой-то документ, видимо, просматривая список людей, которым можно было входить в квартиру Соквона без ведома хозяина. Цукаса напрягся, стараясь не выдавать волнение, хотя его руки заледенели в один момент. – Нет, он не оставлял подобных распоряжений. Можете подняться, господин Мидзуки. Код лифта – семь-восемь-пять-семь. Волнение, поднявшееся секунду назад, не спало, а наоборот усилилось. Цукаса знал, что в квартире было пусто – сейчас, по всей видимости, Соквон должен был находиться на похоронах своего отца. Может быть, после них он вернется в свою квартиру? И что тогда? Как он поступит, увидев в своем доме человека, сбежавшего несколько месяцев назад?