Сафлор

Стирая пыль с подоконника, Цукаса думал, что слова Фредди были самыми что ни на есть правильными – не нужно было срываться из Японии и лететь в Корею, почти ни в чем не имея уверенности. Однако одной правильности было недостаточно, и Цукаса не смог бы последовать этому совету, даже прекрасно зная, насколько он был трезвым. Зато ему было достаточно уверенности в самом себе – прожив вдали от Соквона так долго, теперь Цукаса точно знал, что чувствовал по отношению к этому человеку. Ему хотелось вернуться, и он это сделал. Он знал, что не пожалеет о своем решении, даже если Соквон выгонит его прочь, едва увидев. Весь день Цукаса провел, приводя квартиру в порядок, чтобы совсем уж не сойти с ума от скуки и ожидания. Многое в квартире внушало ему надежду. Например, постель была застелена тем самым бельем, которым он пользовался еще в той квартире, которую Соквон снимал прошлым летом. Надтреснутая ширма, пострадавшая в результате приступа его гнева, оставалась на месте, хотя Соквон мог давно ее заменить. На полке над кроватью обнаружились рисунки, оставшиеся со времен его заключения – те самые, которые Цукаса наделал, пока сидел под замком. Даже его одежда лежала рядом с этими рисунками – старая знакомая толстовка зеленого цвета, форменная рубашка, оставшаяся еще со времен работы консультантом и нательная майка, купленная как раз перед наступлением прошлой зимы. В другое время Цукаса решил бы, что все было в порядке, и Соквон ждал его, но сейчас, когда произошло так много всего, он не чувствовал никакой твердости. Когда Соквон в последний раз был в своей квартире, его мать еще была жива. А что теперь? Теперь у Соквона нет обоих родителей. Цукаса пытался представить себе его боль и не мог – это было слишком даже для него, с его развитым воображением. Ему становилось плохо от одной только мысли, что сейчас от Соквона требовалось так много – сохранять лицо на публике, принимать решения, продолжать вести бизнес. Стараясь не думать об этом слишком много, Цукаса и сам не заметил, как закончил все дела и даже выстирал все, что нашел в корзине для белья. Не зная, чем еще себя занять, он уселся на диван и стал искать новости через телефон, просматривая опубликованные статьи. Официальная версия смерти Ю Чунмина оставалась прежней, похороны прошли утром – они также были проведены в самом узком семейном кругу, на церемонии присутствовали только дети убитого и его ближайшие родственники. Как и в случае с Ю Инсу, была применена кремация, после чего прах был отправлен в семейный колумбарий. Судя по времени, указанному в статьях, похороны должны были закончиться два часа назад. Цукаса понимал, что Соквон мог не появиться в квартире еще несколько дней. Не желая возвращаться, он мог вообще выставить ее на продажу или просто заселить в нее других людей, приказав выбросить все вещи и мебель. Ничего нельзя было исключать, и Цукаса решил просто подождать пару дней. Если даже после этого ничего не произойдет, он решил, что все-таки свяжется с Фредди и поговорит уже по телефону. Из параноидальных соображений безопасности Цукаса решил не зажигать свет в квартире, чтобы не привлекать лишнего внимания. Кто знает, может, за домом следили. Конечно, консьерж уже мог бы сообщить куда надо или слежка могла бы вестись круглыми сутками, но за несколько часов, что Цукаса провел в квартире, ничего страшного так и не произошло. Он не мог понять, сходил ли он с ума или действительно очень сильно рисковал, но поворачивать назад было поздно. Ему и не хотелось отступать – желание увидеть Соквона было слишком велико. Просто увидеть. Когда стемнело, он так и не зажег свет, оставаясь в темноте. Наверное, поэтому ему захотелось спать – он устал за день от возни и переживаний, и теперь, оказавшись в соблазнительном и уютном полумраке, уснул прямо на диване. Через пару часов он проснулся от ощущения переполненного мочевого пузыря и открыл глаза, поначалу столкнувшись просто с ночным мраком. Он подождал немного, пока глаза привыкли к темноте, и лишь после этого поднялся, усаживаясь и опуская ноги на прохладный пол. Его взгляд упал на кресло, находившееся напротив, и Цукаса чуть не закричал от страха – в кресле кто-то был. Он застыл на диване, вглядываясь в расплывчатые контуры фигуры напротив и не издавая ни звука. – Ничего не скажешь? – наконец, прозвучал знакомый голос. Цукаса все еще не отмирал – от того, что он узнал человека, страх ни капли не ослабел. – Не знаю, что можно сказать. Будет глупо. Я могу уйти даже прямо сейчас. Я хотел тебя увидеть и увидел. Больше мне ничего не нужно. Цукаса все-таки поднялся с дивана, и Соквон, подорвавшись с места, нагнал его в два шага, хватая за плечи. – Мало тебе того, что я и так страдаю? – разворачивая его к себе и глядя на него горевшими даже в темноте глазами, прошипел он. – Хочешь вконец меня извести? Хочешь, чтобы я сдох? – Я просто хотел увидеть тебя. Убедиться, что ты жив. Я слышал о том, что произошло… и я не могу принести соболезнования, это слишком фальшиво. Я ничего не могу, но… остаться в стороне, как будто ничего не происходит, и это меня не касается… – Касается, – жестко перебил его Соквон, встряхивая в руках и сдавливая сильнее. – Ты единственный, кого это касается так же, как и меня. Цукаса дернулся, стараясь высвободиться – в низу живота будто гиря повисла, нещадно хотелось в туалет. – Пусти, – шепотом потребовал он. – Куда это ты? Уйти хочешь? Хрен тебе, никуда, слышишь, никуда я тебя больше… – А поссать можно или прямо здесь прудить? Соквон, не разжимая рук, повел его к туалету, толкая перед собой, так что Цукасе пришлось пятиться. Он едва не описался, пока они дошли до цели, а потом сбежал за дверь, даже не включая свет – Соквон сам щелкнул выключателем. Соквон вообще стоял под дверью все время, пока Цукаса справлялся в туалете. – Пока ты был в Японии, я думал, что когда верну тебя, больше не буду обращаться с тобой по-свински, но тогда это казалось легче, чем сейчас, – сказал Соквон уже после того, как они вернулись в комнату. – Я вообще тоже думал больше не говорить тебе всякой херни, пока был далеко, – в тон ему, ответил Цукаса. – Но, как видишь, это невозможно. – Ты пока еще ничего страшного не сказал. Цукаса засмеялся – почти неслышно, надеясь, что Соквон не заметит. – Ну, ты тоже пока что ничего страшного не сделал. – Ты приехал пожалеть меня? – спросил Соквон, подходя ближе и усаживаясь рядом на диван. – Знаешь же, что ничего не получится. Одной жалостью не обойдешься. – Я приехал, чтобы увидеть тебя. Узнал о том, что твоя мама… – Как узнал? – Человек, с которым ты познакомил меня, чтобы я поработал для него – он сказал мне. Точнее, написал. А потом я узнал о твоем отце. Мне хотелось просто посмотреть на тебя, так что я приехал для себя, а не для тебя. – Твой эгоизм дорого обойдется, знаешь? – Знаю. – И все равно ты здесь. – Да. Я приехал потому что… когда между людьми что-то есть, они находятся вместе чтобы делать друг друга счастливыми. А когда это невозможно – просто чтобы жизнь не была невыносимой. Соквон надолго замолчал, видимо, усваивая услышанное. Цукаса не шевелился, стараясь не мешать ему. Помогать он, в общем-то, тоже не собирался. Соквону следовало разобраться со смыслом этих слов самому, потому что повторять или объяснять их Цукаса не хотел. Он и не смог бы, даже если бы испытывал такое желание. – Мне вернули телефон только два часа назад, – отмолчавшись, заговорил Соквон. – Теперь, когда отца нет, я больше не под арестом. Консьерж дозвонился через полчаса, и я, как услышал, что ты здесь, сразу приехал. Не поверил даже. Потом увидел, как ты спишь здесь, и… и подумал, что свихнулся. – Нет, я здесь по-настоящему. – Тогда сделай для меня кое-что. Сделаешь? – Конечно, – стараясь не выдать подступившего волнения, кивнул Цукаса. – Уколи мне палец, – попросил Соквон. – Ты сказал, что умеешь. Цукаса помнил, когда он сказал это – он тогда был в гостях у семьи Соквона, и заговаривал боль для Рин. Он уже знал, что у Соквона была хорошая память, но все равно удивился. – Болит живот? – Нет. Просто уколи. – Есть катушка с нитками или какой-то шнурок? Или зубная нить хотя бы? – Катушка есть. И игла есть. Швейная подойдет или от шприца лучше? Цукаса поднялся и отошел к стене, чтобы включить свет – укалывать пальцы в темноте было опасно. – От шприца безопаснее, но больнее. – Тогда давай швейной, – предложил Соквон, тоже вставая и направляясь к кухне. Швейные принадлежности в этой квартире хранились рядом с аптечкой. Соквон вытащил катушку с черными нитками и воткнутой внутрь иглой, передал ее Цукасе и уселся на диван. Цукаса хотел погреть иглу над плитой, но Соквон сжал его запястье. – Не надо. От одного укола ничего не случится. – Ладно. Закатай рукав. – Может, тогда лучше снять? Цукаса кивнул – сними. Соквон был одет в рубашку, и Цукаса подумал, что еще не видел, чтобы Соквон надевал какую-то неформальную одежду вроде маек или футболок. Самое большее, на что можно было рассчитывать – увидеть его в толстовке или простой нижней рубашке без воротника. Соквон снял рубашку, оставаясь в одной обычной майке. Цукаса взял его за руку, потянул на себя и принялся водить ладонями от плеча к кисти, не слишком сильно, но ощутимо надавливая на кожу. Он не думал, что это особо помогало согнать кровь к ладони, но когда отец собирался укалывать ему пальцы, он всегда начинал с этого ритуала. В последний раз Цукасе кололи палец, когда он еще учился в младшей школе. Потом он стал слишком взрослым для этого и начал пить таблетки. Потрогав кончики пальцев Соквона, он слегка нажал на подушечку большого и почувствовал натяжение кожи – должно быть, с подготовкой он справился. – Я давно этого не делал, – признался он, начиная обматывать большой палец нитью. – Наоко теперь тоже не верит, что это помогает. – А кому еще ты делал это? Камитани? – Нет. Акира японец, он в такие вещи изначально не верит. – А в заклинание от боли? – Тоже нет. В детстве, наверное, верил. Соквон, внимательно наблюдавший за тем, как Цукаса обматывал палец, равномерно распределяя витки нити, спросил: – Он тебе не рассказывал? – Нет. Я и не спрашивал никогда. Как-то разговор не заходил. – А я верил, – наклоняясь к нему и целуя в самый край уха, прошептал Соквон. Цукаса неосознанно отстранился, чувствуя, как по коже побежала легкая дрожь. – Не делай так, пока я не закончу, иначе пропорю тебе кожу, и будет охренеть как неприятно. – Понял. Он затянул нить наверху, под самым ногтем и там же, у основания пластины, почти сразу над кутикулой, наметил место для укола. Почему-то было страшно. Даже не страшно, а волнительно. Будто он собирался сделать какую-то операцию, хотя на деле ему нужно было всего лишь один раз двинуть иглой. Цукаса надавил, пронзая кожу и чувствуя, как игла вошла чуть глубже. Соквон даже не вздрогнул, хотя по старой памяти Цукаса знал, что это было довольно-таки больно. Он отложил иглу на стол, одновременно зажимая палец Соквона второй рукой и выдавливая из отверстия кровь – показалась небольшая алая капля. – Вот, смотри, – поднимая уколотый палец и показывая кровь Соквону, с улыбкой сказал Цукаса. – Это плохая кровь, которая мучила тебя. Теперь она вышла, и тебе должно полегчать. Соквон перевел взгляд на него и облизнулся. – Так это и делается? Цукаса расслабил верхний виток и начал снимать обмотку. – Да, именно так. – И помогает? – Это ты мне скажи, – поворачиваясь к нему и отрывая использованный кусок нити, улыбнулся Цукаса. Соквон поднес палец к губам и слизнул кровь, продолжая смотреть на него. Под этим взглядом становилось жутко неудобно – наверное, Цукаса просто отвык. – Не знаю, что именно мне помогает, но чувствую я себя значительно лучше, – сказал Соквон. – Ты подумаешь, что я совсем псих, но меня очень волнует один вопрос. Ты был с кем-то? У тебя кто-то был? Цукаса потянулся за телефоном, лежавшим на столе. – У меня был только ты. – Я хочу сказать, пока меня не было. Пока ты жил в своем доме. – Я уже сказал – у меня был только ты. Сюда можно заказать еду с доставкой? – Что? – перехватывая его руку и перетягивая к себе, спросил Соквон. – Сюда можно заказать еду с доставкой? Ночью кто-то привезет заказ, если сделать это? – Я о другом. – Я не хочу об этом больше говорить, – твердо сказал Цукаса. – И не вынуждай меня. – Но я… я же еще ничего не понял. – Твои проблемы. Я сказал два раза, и больше не смогу. Нет, я даже больше сказал. Так как насчет еды? Соквон сжал его так, что заболело запястье. – В справочнике есть номер. Я иногда заказывал там еду, номер отмечен. – Что ты будешь? – Если скажу «тебя», ты попытаешься меня ударить, и я завалю тебя на диван. Мы будем трахаться до утра, и ты останешься голодным. Так что закажи просто то же, что и сам будешь. Хорошо? – Понял. Тогда будем стандартный набор – чжачжанмён и тансуюк. – Мне без разницы. Цукаса отсел в кресло, чтобы сделать заказ и косился на Соквона все время, пока называл адрес и обговаривал детали – попросил две упаковки соуса и одноразовые палочки, отказался от сладкого и поинтересовался, нужно ли будет возвращать пластиковую посуду. Соквон смотрел на него так, словно пытался загипнотизировать. – Мне все еще сложно поверить, что ты действительно здесь, – сказал он, когда Цукаса вернул телефон на стол, но так и остался сидеть в кресле. – Я даже не знаю, что с этим делать. – Ничего не нужно делать, – ответил Цукаса. – Если не сделаю, ты опять уедешь. – Я удалил тот договор. Тот, с твоей электронной подписью. У тебя больше нет видео, у меня больше нет договора. Делать ничего не нужно. – Нет, я тебе не верю. Ты опять попытаешься сбежать, а я не могу этого допустить. Я устал без тебя, и посмотри, во что я превратился за это время. Я не могу запереть тебя, потому что именно это тебя и выбесило тогда, но я не знаю, что еще можно сделать. Глядя на родителей… глядя на них, я чувствую страх. Кажется, что ни делай, итог все равно один. Понять, о чем он говорил, было почти невозможно. Цукаса подумал, что со временем все должно было проясниться. – Ни о чем не говори, давай просто подождем заказ, – предложил Цукаса, поворачиваясь в кресле и перекидывая ноги через подлокотник. – Помолчим. Соквон ничего не ответил, но все-таки притих и принялся терпеливо ждать, все еще сидя на диване и наблюдая за ним – Цукаса чувствовал этот тяжелый пристальный взгляд. Телефон зазвонил буквально через пять минут – курьер уже ждал у дома. На ночь консьерж уходил, и оставалась только охрана, которая, кажется, не впускала посетителей, если только это не обговаривалось заранее. – Я пойду, заберу, – предупредил Цукаса, спрыгивая с кресла на пол и направляясь к двери. – Нет, я сам, – соскакивая с дивана и преграждая ему дорогу, сказал Соквон. – Я только до двери и обратно, – делая шаг в сторону, чтобы обойти его, недовольно прошипел Цукаса. – Не будь идиотом. Соквон заступил ему путь еще раз. – Я сам. Никуда не выходи. – Тогда давай быстрее, человек ждет. Как был, в нижней майке и брюках от костюма, Соквон вышел за дверь и закрыл ее на ключ. Оставшись на некоторое время в одиночестве, Цукаса ушел в ванную и умылся холодной водой – лицо горело, и чувствовал он себя не очень хорошо. Этого и стоило ожидать – что присутствие Соквона взволнует его и заставит ощутить все то, что до этого спало почти полгода. Все-таки они оба были ненормальными. Он постоял в ванной, глядя в зеркало. Показалось, что ничего не изменилось, и не было тех месяцев, проведенных порознь. Все было таким же, как и зимой, когда Цукаса изучил в этой квартире каждую мелочь. Он и сам не особенно изменился – выглядел почти так же. Правда, теперь он был одет. Услышав щелчки замка во входной двери, Цукаса вышел из ванной, сразу же подходя к Соквону и забирая коробки с едой. – Будем есть за журнальным столиком, – сразу сказал Соквон. – Не люблю есть за высоким столом. – Как ты ешь тансуюк? – спросил Цукаса, разворачивая коробку и вынимая два контейнера. – Как ты решаешь эту вашу вечную корейскую дилемму? – Что за дилемма? – не понял Соквон, усаживаясь рядом. – Заливать свинину соусом или обмакивать ее, – пояснил Цукаса, удивляясь тому, что Соквон этого не знал. – Мне все равно я буду так же, как и ты. Цукаса с разочарованием отвел взгляд. – Ну и зачем я заказал два соуса? – Не знаю, ты же сам так захотел, – пожал плечами Соквон. – И как ты это делаешь? – Я обмакиваю. – Тогда и я так буду. – А смешивать чжачжанмён ты умеешь или ты вообще никогда такую простую еду не ел? Соквон вытащил большую чашку с лапшой и с сомнением уставился под пленку, которой она была обернута. – Разве это нужно смешивать? Цукаса забрал у него чашку и начал встряхивать ее, не снимая пленку, чтобы лапша не вытряхнулась наружу. – И кто вообще кореец, ты или я? – ворчливо заметил он, украдкой бросая взгляд на наблюдавшего за ним Соквона. – Ты тоже кореец, нечего делать вид, что ты чистый японец. От меня можешь ничего не скрывать. – Да от тебя и нельзя что-то скрыть. Дай вторую чашку. – Соквон передал что нужно и вновь принялся смотреть, как Цукаса перемешивал чжачжанмён, не открывая чашку. – У нас есть такой день, когда некоторые люди едят черную лапшу. Ты, наверное, не знаешь. Мало кто знает. В основном все слышали о Валентинове дне, когда девочки дарят шоколад мальчикам. Это четырнадцатое февраля, так? – Соквон молча кивнул, и Цукаса продолжил: – Есть еще Белый день. Четырнадцатое марта. Мальчики дарят девочкам сладкое. Об этом тоже много пишут. Вот про четырнадцатое апреля никто не пишет, а это тоже важный день. Черный день. Одинокие мужчины и женщины собираются компашками и едят черную лапшу. Это не совсем точно такое же, но очень похожее на чжачжанмён блюдо. Хорошая традиция. – Сейчас не апрель, – мрачно вставил Соквон, забирая у него чашку и начиная отклеивать пленку с краев. – Да и мы, вроде, не одинокие, – не глядя на него и стараясь оставаться спокойным, добавил Цукаса. – Тогда ты же… ты же не надеешься спать на диване? – Я и на кровати спать не буду. Как там вообще лежать можно – там дышать нечем. Диван, кстати, не раскладывается, так что нам придется постелить на пол, чтобы спать вдвоем. Соквон посмотрел на него, не моргая и не шевелясь еще примерно с минуту, а потом зачем-то полез в карман за телефоном. – Пёнхи, ты еще не спишь? Прости, разбудил. Прости, я не нарочно. Слушай, тебе когда-нибудь пальцы укалывали? Но ты же помнишь, как это? Расскажи, как это происходит. Да просто нужно, не спрашивай! – Соквон говорил, глядя в пол и теребя нераспакованные палочки, лежавшие рядом с ним на столе. – О, вот как. А ниткой весь палец заматывают? И что потом говорят? Нет, мне просто нужно, Пёнхи-я… спасибо, хорошо. Понял. Нет, сам я не собираюсь этого делать. Нет, у меня есть таблетки. Хорошо. Спи дальше, ничего. Спасибо. Он отложил телефон на пол и вернулся к Цукасе. – Думаешь, я тебе палец испортил? – насмешливо поинтересовался Цукаса, ощущая жуткое желание запустить в него чем-нибудь. – Ты все-таки настоящий. Я уж думал, совсем двинулся. Цукаса все-таки бросил в него крышкой от контейнера с соусом, и Соквон поймал ее слету. – Да постелить придется на пол, если ты на кровати не хочешь. Правда… ты действительно спать собрался? Какой ты все-таки наивный. Цукаса разорвал упаковку с палочками и постучал ими по краю стола, отсоединяя друг от друга. – Трахаться на твоей кровати летом – чистое самоубийство. Так что да, лежать будем на полу.