Сафлор

«Нет, это не убийство. Это казнь. Убийство подразумевает его право на жизнь». (х/ф «Антропоид»)

Начинать следовало с самых корней, чем Соквон и занялся. Это было бесчеловечно, и он понимал, что совершал огромное зло по отношению к другим людям – к множеству людей, но даже это не могло его остановить. Он верил, что в этом мире должен бороться за себя, и он не собирался обесценивать то, что произошло с Цукасой. Он видел все до последней минуты, и знал о каждой ране, которую нанесли человеку, которого он любил больше всего на свете. Поэтому он действовал точно и бескомпромиссно, постепенно давая людям понять: прежде чем касаться Цукасы, стоило просчитать все варианты тысячу раз и все-таки передумать. Он выяснил, что в день, когда похитили Цукасу, в пять часов вечера в их дом, приехала группа специалистов по обработке стен. Они привезли оборудование для распыления препаратов и средств, предотвращающих развитие грибка, развивающихся в штукатурных массах. Это было просто глупо – многоэтажный дом в хорошем районе с оптимальной влажностью и правильно спроектированным трубопроводом просто не нуждался в таких мерах. Что еще подозрительнее – обработать требовалось только два этажа – как раз те, на которых и находились квартиры Соквона и Цукасы. Владелец дома впустил группу внутрь и настоял на том, чтобы все жильцы с указанных этажей немедленно покинули квартиры и не мешали проводить работы. Цукаса поначалу не планировал никуда выходить – он сообщил, что в его квартире не было никаких грибков, и кроме того, незадолго до его въезда был проведен ремонт. Он также сказал, что ничего не слышал о запланированной обработке, а потому его мебель оставалась открытой, что было опасно для ее дальнейшей эксплуатации. Однако владелец дома настаивал, причем разговор происходил по громкой связи, и в это время большинство жителей, уже успевших послушно выйти в парадную, могли все слышать. Поэтому, вероятно, дабы не привлекать нежелательного внимания, Донхо принял решение выйти вместе с Цукасой на внутреннюю парковку дома, чтобы уехать на какое-то время – покататься по городу с час или два, пока будет вестись обработка. Именно на внутренней парковке все и случилось – столкновение с людьми Ким Чольсу, которым удалось забрать Цукасу, убив при этом двух людей из его охраны. Соквон уже успел узнать, что само похищение было произведено именно по указу Ким Чольсу, и лишь через два часа Цукаса попал в руки к Им Хиёлю. На следующий день после того, как Цукаса улетел в Мюнхен, Соквон подготовил документы для выкупа дома, в котором жил. Квартиры, разумеется, были распроданы, однако общий владелец, отвечавший за коммунальные системы, охрану и видеонаблюдение, все-таки оставался. Он же получал ренту с предприятий, работавших на территории дома – спортивного зала, небольшого магазина, проката украшений. Соквон понимал, что домовладельца, скорее всего, просто подкупили или запугали, но все-таки этот человек заслуживал наказания, чем и следовало заняться в самое ближайшее время. Параллельно с этим Соквон выяснил, что за компания занималась обработкой стен. Уже через два дня он натравил на эту компанию большую государственную проверку, воспользовавшись данными, полученными у некоторых недовольных клиентов. Пока владелец дома смирялся с мыслью, что дом ему придется продать за мизерную цену, учредитель и управляющий компании по противогрибковой и инсектицидной обработке терпели большие убытки в связи с рядом выявленных нарушений. Соквон связывался с экспертами, проводившими анализ оборудования, материалов и условий, в которых проводились работы, желая проследить за тем, чтобы все, даже самые незначительные нарушения карались по максимуму. Он также подготовил вторую проверку, нацеленную на тестирование персонала, чтобы все неквалифицированные работники были отстранены от профессиональной деятельности. Оба процесса – выкуп дома и разорение компании инсектицидников – проводились одновременно, и должны были завершиться уже к концу года. Соквон не желал пропускать детали, и уделял достаточно внимания и «Форзиции» - точнее, тому, что от нее осталось. Побеседовав с ныне безработными членами младшего персонала, он установил имена всех, кто получил хоть какую-то оплату от Им Хиёля, которому был предоставлен целый коридор с комплексом ВИП помещений. В число таких лиц входил директор клуба, глава охраны и главный менеджер. Поскольку Соквон не собирался уточнять, кто именно переслал записи камер Им Хиёлю чтобы он выполнил монтаж видео, которое в дальнейшем и переслал ему, он решил просто убить всех троих. Сомневаясь, что они могли оценить его мотив, он не планировал доносить до них мысли – все люди, с которыми он разбирался до завершения текущего года, получали свои наказания без объяснений. Первым сломался домовладелец – после разумного давления он продал Соквону дом, являвшийся для него основным источником дохода, получив при этом лишь базовую сумму, без учета благоустройства и развития бизнес-потенциала. Теперь, владея собственным домом, Соквон сам выбирал персонал – охранников, консьержей, ремонтников. Он передал эти дела в агентство, поскольку тамошние менеджеры легко справлялись с подобными вопросами и до покупки дома. К концу ноября компания инсектицидников дала первую ощутимую трещину – начались крупные штрафы, размеры которых явно не покрывались доходами. Кроме того, резко снизившееся число заказов и вызовов также не прибавляло радости руководству предприятия. Соквон наблюдал за этим падением с каким-то мрачным удовлетворением, и его не волновало, что на самом деле он оставлял почти двадцать человек безработными. В конце концов, хорошие специалисты всегда могли найти для себя подходящую вакансию. Компания держалась еще неделю, прежде чем органы контроля аннулировали все лицензии, и предприятие, которое все еще выплачивало кредит за купленное помещение и оборудование, перестало существовать. Для ее владельца это было финансовым крахом. В этом хороводе денежных смертей Соквон не забывал о том, что следовало делать с самыми главными лицами – Ким Чольсу и Им Хиёлем. С этими людьми он рассчитывался строго по плану. Для начала действительно огласил через финансовое издательство размер суммы, хранившейся в банке Большого Каймана. Наблюдая за повторным падением цен на акции компании, он выделил еще несколько документов «прачечного» порядка, когда Ким Чольсу отмывал нелегально полученные средства, узаконивая их для дальнейшего использования. Общественность еще не отошла от известий о том, что кто-то имел средства, на которые можно было выкупить половину Каннама, и в сети до сих пор ходили разговоры о том, что такие деньги невозможно заработать честным путем. Публика была готова к следующей партии новостей – люди уже задавались вопросами касательно происхождения состояния Ким Чольсу. Еще позже Соквон хотел показать, откуда (частично) брались эти деньги. Игорный бизнес в Макао, заведенный под подставным именем, был главным уязвимым местом Ким Чольсу. Для корейского законодательства не существует рубежей, когда речь идет об азартных играх – граждане не имеют права ввозить в страну даже сумму настоящего выигрыша, полученного за границей. За вечер, проведенный в казино, можно схлопотать дисциплинарные меры средней тяжести, а деньги от содержания игорного бизнеса сами по себе считаются кучкой дерьма и ничем более. Соквон уже выписал в свой ежедневник имена, под которыми Ким Чольсу держал этот абсолютно преступный с точки зрения закона Кореи бизнес. Его даже не удивляло бездействие Кансока – тот лишь единожды сбил акции Ким Чольсу, убив депутата. Остальное он оставил на Соквона, чем еще раз косвенно подтверждал свою причастность к похищению Цукасы. Кансок знал, что Соквон не оставит от Ким Чольсу и его сети камня на камне – он разнесет абсолютно все до самого фундамента и сожжет дотла все, на что упадет его взгляд. Он спустил младшего брата с цепи и теперь лишь наблюдал. Соквон отвел для него последнее место в своем графике – с Кансоком ему нужно было разобраться куда позже. * Прожив в Мюнхене всего три дня, Цукаса сообщил Соквону, что хотел бы поехать в Дрезден. Он не особенно осматривался в Мюнхене – успел походить по площадям, покататься на автобусах и сходить в общественный парк, чтобы посидеть у фонтана. В Дрездене его привлекала знаменитая галерея, а также целый ряд зданий, оставшихся после трагической бомбежки сороковых. Здесь он решил остаться подольше – перечитать Курта Воннегута, побродить по узким улицам, осмотреться в разных кафе. Ему нужно было на что-то отвлечься, чтобы не думать только о себе, и он успешно занимался этим – наполнял свой ум визуальными образами, стараясь как можно меньше возвращаться к тому, что произошло. Ночные кошмары и короткие панические атаки все еще случались с ним, но Цукаса решил не принимать снотворных или каких-либо седатиков вообще. Он сообщил Наоко о своем путешествии, не обмолвившись ни словом о том, что привело его к этому решению. Она, вероятно, почувствовала что-то, но не стала углубляться в подробности – просто приняла все как было, и пожелала ему удачи. Цукасе хотелось сказать ей, как сильно он ее любил и как гордился ею – пережив такой же ужас, она осталась вполне уравновешенной и сильной, а он все еще собирал себя по кусочкам и прятался в чужой культуре, чтобы не сойти с ума. Иногда, когда он ездил в общественном транспорте, на него находили странные ощущения – он будто чувствовал чужие взгляды и начинал тревожиться, сходил на полпути и бродил пешком, включая навигатор и не зная, куда направиться. Ему казалось, что за ним следили – не постоянно, но такие моменты случались время от времени. По ночам он спал с включенным светом – даже не с ночником. Он пробовал заставить себя спать как нормальный человек, но не мог справиться со страхом и липким ощущением чужих прикосновений. Эта новая и странная привычка не была результатом боязни темноты – просто Цукаса хотел открывать глаза и сразу же иметь возможность рассмотреть пространство вокруг себя. После пробуждения ему было необходимо каждый раз удостоверяться, что никто не склонялся над ним, не резал его руки, не вылизывал его лицо, не всовывал в него всякую дрянь. Каждую ночь он просыпался, задыхаясь и вскакивая с постели, и каждый раз шел в душ, где стоял под теплой водой и отмокал по полчаса. Цукаса полюбил европейскую музыку – новый прохладный джаз, отстраненно-объемную классику, тягучий блюз. Еще в Мюнхене он купил портативную колонку с проигрывателем, и в его квартире круглосуточно звучала музыка – даже когда сам он отсутствовал. Ему не нравилось возвращаться в тишину, да и спать в ней тоже. Европейские лица, не задерживавшие на нем взгляды и проходившие мимо нескончаемой вереницей незнакомцев, действовали успокаивающе. На улицах Цукаса чувствовал себя неплохо – разумеется, до очередного приступа. Здесь он не выделялся ни ростом, ни сложением, никто не провожал его взглядом – всем было все равно, что он был за человек. В Дрездене даже дышалось легче. Пожив в этом городе еще немного, он зачем-то отправился в Краков. Поначалу его заинтересовали соляные прииски, которые теперь выглядели как подземная пещера с фигурными сталагмитами, но он туда он так и не попал. В Кракове было даже красивее, чем он мог ожидать, разглядывая путеводитель. Люди здесь были улыбчивее, чем в Мюнхене или Дрездене, да и атмосфера была другой, но что-то родственное с немецкими городами все-таки ощущалось. Даже просто ходить между старыми домами было уже интересно – не зная ни их истории, ни возраста, а просто рассматривая лепнину и старые тяжелые рамы. В Кракове ему пришлось купить новую теплую куртку, потому что его дафлкот и полушинель теперь ни на что не годились – при такой погоде они едва защищали его от холода, да еще и тяжелели от сырости воздуха. Ему понравился польский язык, и он стал ходить на детскую площадку рядом с домом – просто чтобы сидеть и слушать, как беседовали между собой молодые мамочки. Женские голоса, говорившие быстро и мягко, ласкали слух, и Цукаса, не понимавший ни слова, находил в них что-то очаровательное. Он каждый день звонил Соквону или принимал его звонки. Они беседовали коротко, но содержательно – у Соквона не было времени разбалтываться даже по вечерам, а сам Цукаса не знал, что можно было бы рассказать. Его путешествие вовсе не было познавательным – он почти не узнал ничего нового, да и фотографий не делал. Просто жил в незнакомых местах и бросал их, когда ему надоедало. Соквон не задавал вопросов, когда Цукаса говорил, куда хотел бы отправиться – просто покупал ему билеты и снимал апартаменты в домах, которые считал безопасными. Его немного расстроил выбор Кракова, поскольку он не имел знакомых в Польше, и не мог удостовериться в том, что выбрал правильный район, но он все-таки сделал все, что было нужно, за что Цукаса был ему очень благодарен. – Я тоскую по тебе, – говорил Соквон каждый раз. – Это не значит, что ты должен скорее приехать. Если тебе хорошо, я тоже счастлив. Цукаса вспоминал свое мудаческое поведение в последние недели, которые они провели рядом, и не находил в себе наглости сказать то же самое, хотя и сам очень сильно скучал по Соквону. Он думал о нем постоянно, и каждый раз рассматривал их отношения с разных сторон. Теперь у него было даже больше времени и возможностей, чтобы поразмыслить обо всем – значительно больше, чем в дни, которые он провел под замком еще в начале прошлого года. С того времени прошло почти десять месяцев. Цукаса с некоторым отчуждением от собственного прошлого думал, что за прошедшее время будто бы ничего и не случилось, но в то же время произошло слишком много всего. В конце ноября он оставил Польшу и полетел в Будапешт, где хотел провести неделю или даже меньше – как-то ночью он прочел о том, что в этом сдвоенном городе по обоим берегам Дуная была замечательная коллекция солнечных часов. Сообщая ему о том, что билет куплен и квартира найдена, Соквон осторожно поинтересовался, можно ли будет ему приехать как-нибудь – недели через две или три. – А что с твоими делами? – спросил Цукаса. – Под Рождество у тебя всегда много работы, я помню. Да и Пейдж сейчас не с тобой. – Это верно. Но если я не отдохну, то совсем загнусь. Мне нужно кое-что сделать, и я буду свободен. – И бросишь все дела? Прямо так и сделаешь – оставишь все и прилетишь? – уточнил Цукаса. – Да, так и сделаю. – Тогда приезжай. Когда захочешь. Не могу обещать, что я все еще буду в Будапеште, но, думаю… город не имеет значения? – Мне все равно, где быть. Только бы с тобой. – В таком случае, какие еще могут быть вопросы. * Соквон пустил по миру целую компанию, даже не попытавшись извлечь из этого выгоду. Он позаботился о том, чтобы ее владелец не имел возможности заняться другим бизнесом в ближайшие десять лет, а специалисты искали работу на других предприятиях. В его распоряжении находился целый многоквартирный дом, но он больше не планировал в нем жить – он купил большой коттедж с пристройкой и распорядился полностью сменить в нем инженерные системы и чистовую отделку. Ему хотелось переехать в новое место – туда, где Цукаса мог бы жить, не боясь потревожить соседей, где не было бы никаких консьержей, домовладельцев и прочих посторонних лиц. Сеть отелей Ким Чольсу постепенно приходила в упадок – увольнялись сотрудники, младший персонал просто уходил, даже не позаботившись писать заявления. Поток клиентов заметно снизился, и, судя по всему, доходность предприятия уменьшилась в несколько раз. Уже в марте отели должны были перестать окупать себя, а к лету им предстояло и вовсе позакрываться. Соквон понимал, что еще до этого момента Ким Чольсу предпочтет продать бизнес полностью, но не собирался ничего выкупать – даже через подставные фигуры. Сеть отелей не должна была переродиться – она должна была исчезнуть. Пока правительственные органы анализировали все транзакции, связанные с оффшорным счетом Ким Чольсу, Соквон все еще держал наготове информацию о казино, выгадывая подходящий момент. Было ясно, что все средства на Каймановых островах уже находились под арестом. У Ким Чольсу было всего три финансовых кита, на которых держался его дом – отели, казино и оффшор. Соквон отнимал все, пользуясь при этом всеми средствами – государственными органами, деловыми партнерами, общественным осуждением и средствами массовой информации. Он все шире открывал всеобщую травлю на этого человека, и не думая отступать. Он ежился от декабрьского ветра и наблюдал за тем, как тела трех человек, ранее составлявших управление «Форзиции» грузили в багажное отделение внедорожника. В его распоряжении было достаточно мест, где можно было провести нелегальную кремацию, и он не беспокоился о последствиях. Когда-то он полагал, что «Форзиция» была достаточно безопасным местом, где умели хранить секреты. Впрочем, он не ошибался – они действительно не выдавали преступников, приходивших к ним за редкими и опасными развлечениями типа секса с мальчиками или наркотических коктейлей. Однако у тех, кто отвечал за клуб, не было никаких принципов – они могли спокойно вынудить официанта лечь под клиента или отдать все комнаты человеку, решившему садистски умертвить похищенного человека. Их не волновали детали – если клиент платил достаточно денег, они позволяли ему абсолютно все. Соквон и сам был одним из таких клиентов, и он, наверное, был последним, кто имел право их осуждать и уж тем более казнить. Но так уж вышло, что они коснулись его живота, а за это им следовало ответить. Ему не пришлось пачкать руки и лично убивать этих людей, он даже не видел, как это произошло – просто проверил результат и проследил за ликвидацией тел. В случае с Им Хиёлем Соквон не планировал оставаться настолько безучастным. В Ямагате его уже ожидал подготовленный дом с просторным и хорошо вентилируемым подвалом. Для Мориномия найти такой дом не составляло труда. Когда Мориномия Рюдзи услышал его просьбу, он сразу же согласился предоставить все – уладить вопрос с японской полицией, найти дом и выделить людей для охраны. Нидаймэ не задавал вопросов и не пытался подспудно выяснить, зачем все это было нужно, но Соквон решил объясниться, выдав при этом лишь часть правды. – Эта семья убила моего отца, – сказал он. Рюдзи, который не носил татуировок, остроносых туфель, полосатых костюмов и всего остального, чем отличались якудза, удовлетворенно кивнул: – Достойный повод для мести. Надеюсь, вы все хорошо обдумали, и ваши действия принесут вам глубокое удовлетворение без сожалений. – Я в этом уверен, – без сомнений ответил Соквон. Он уже назначил дату, когда Им Хиёль окажется в его руках. Имея связи в авиакомпании, Соквон мог легко переправить похищенного в Японию, где в его распоряжении было сколько угодно времени и всевозможные средства.