Сафлор

Слэш
NC-17
Завершён
1448
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
434 страницы, 52 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
1448 Нравится 1043 Отзывы 700 В сборник Скачать

41. Хирургическое вмешательство

Настройки текста
Первый и последний раз, когда Соквон переспал в Корее, не оплачивая при этом услуги, а просто соглашаясь на обычную договоренность «без обязательств» случился с ним в первый год после принятия бизнеса. Ему едва исполнилось двадцать, и он страдал от неуверенности в каждом своем решении. Тогда он везде видел собственные ошибки и искренне считал, что никогда не сможет стать хорошим руководителем. Недостаток навыков, опыта и знаний сбивал его самооценку до минимума, и он почти не отдыхал, постоянно просматривая документы, выискивая недочеты в своей работе и сверяясь с консультантами. Этот тяжелый период прошел для него в постоянном стрессе, и он не мог расслабиться – у него не было ни одного свободного вечера чтобы просто выпить, пусть даже и без друзей, просто в одиночестве. Он не развлекался и страшно недосыпал, и в итоге самоистязание вылилось в весьма неприятный псориазный рецидив, из-за которого его кожа в паху покрылась уродливыми шелушившимися язвами, так что секс также исключался. Когда псориаз отступил, и началась ремиссия, Соквон уже почти превратился в настоящий счетный автомат, разучившийся смеяться и улыбавшийся только на деловых встречах, да и то, в строго отведенные этикетом моменты. Наверное, поэтому, прекрасно зная об опасностях личных отношений на работе, он все-таки поддался искушению и начал спать с одним из парней, числившихся в агентстве среднего звена. Инициатива исходила от этого человека, и Соквон лишь согласился, заранее предупредив, что секс никак не отразится на его взыскательности в рабочих вопросах. Они встречались редко – через каждые две-три недели. И продлилось это недолго – всего два месяца, так что они не успели даже выработать каких-то привычек. Недолговечность связи объяснялась просто – Соквон узнал, что этот парень переспал с Кансоком. Он даже не уточнял, спали ли они все это время или Кансок вообще начал трахаться с мальчиком задолго до того, как Соквон заступил на пост руководителя. Его не очень волновали детали, и он не особо рассуждал об этике и моральных рамках – он просто оборвал все связи и приказал, чтобы впредь отчеты из агентства присылал кто-то другой. Соквон до сих пор помнил, как узнал о том, что его любовник трахался… или просто один раз трахнулся еще и с Кансоком. День рождения отца семейства Ю обычно отмечался в узком семейном кругу и делился на две части – официальная половина проводилась в присутствии детей, а после того, как все малыши, включая Пёнхи, уходили спать, старшие могли выпить и поиграть в любую карточную игру или даже маджонг. Такие вечера затягивались и перетекали в позднюю ночь, когда братья оставались одни – они могли пересидеть даже родителей, отправлявшихся в спальню за полночь. После этого гасился верхний свет, зажигались бра, и братья Ю могли говорить о своем. В тот вечер Кансок ушел спать почти сразу после родителей, и Соквон остался с Чонвоном. От него он и узнал, что не был единственным, с кем парень решил переспать. Возможно, этот предприимчивый молодой человек вообще коллекционировал подобные подвиги или просто был чрезмерно активным. О бисексуальности Кансока Соквон знал еще с подросткового возраста, так что поражаться тут особо было нечему – парень был красивым, молодым и весьма раскрепощенным в вопросах секса. Такой мог запросто затащить в постель какого-нибудь мужчину, нуждавшегося в удовлетворении базовых человеческих потребностей. Однако делить кого-то, пусть даже и, выражаясь университетским языком, fuckbuddy, Соквон не собирался. Чонвон тогда задал вопрос, который почему-то врезался в его память острым краем и застрял там навсегда. «Ну и как тебе? Не брезгливо будет за братом доебывать?» Соквон тогда ничего не ответил, хотя уже все решил и знал ответ наверняка. Брезгливо. Еще как. Возможно, поэтому поначалу он настолько ревностно охранял Цукасу – потому что не представлял, что могло случиться, попади Цукаса к кому-то другому. В то же время сам Цукаса очень долго обозначал рамки происходившего между ними, говоря: «Мы даже не секс-друзья». И в какой момент их «даже не секс-друзья» перетекло в нечто другое? Когда Соквон успел увязнуть настолько, что теперь продолжал страдать от невозможности заниматься сексом именно с Цукасой – даже несмотря на все, что произошло? Он пытался разобраться со своими мыслями, но не мог точно понять, что удивляло его больше. Еще в годы жизни за границей он услышал от соседа по общаге, что после изнасилования девушка утратила в его глазах привлекательность. Появилась брезгливость, которая объяснялась весьма просто – она не должна была допустить, чтобы ее трахнул кто-то другой. Должна была защититься, несмотря ни на что. А теперь что с ней делать – после чьей-то спермы? Как ее трахать, зная, что любой может взять ее, если захочет, а она ничего и не сделает? Соквон с легким удивлением слушал слова других парней, говоривших, что они чувствовали бы себя точно так же, если бы их девушки когда-то пережили бы изнасилование. Даже измена не воспринималась ими настолько критично – по крайней мере, изменяя, девушка сама выбирала, с кем спать. Насильственный секс пятнал на всю жизнь, ставя клеймо несостоятельности. Он не стал влезать в тот разговор, но подумал, что такой подход явно был не для семьи, в которой он родился – в его семье мужья сами насиловали своих жен, и, разумеется, должны были предполагать, что кто-то другой тоже мог это сделать. Рассуждать на эту тему было сравнительно легко, пока этот вопрос не коснулся его самого. Соквон ждал от себя какой-то животной реакции и думал, что возненавидит себя, если в его голове появятся какие-то подобные мысли, но даже сейчас, когда Цукаса был далеко и лечился одиночеством, он видел ночами сны, в которых они занимались любовью. Он не знал, в каком случае было бы разумнее себя презирать – если бы он утратил к Цукасе влечение или сейчас, когда его желание оставалось таким же сильным. Даже когда Цукаса был в больнице и еще восстанавливал свое тело, Соквон ловил себя на том, что заглядывался на его губы, шею, плечи и запястья. Как можно было думать о сексе, когда с Цукасой произошли такие страшные вещи? Как можно было хотеть уложить его под себя и раздвинуть его ноги, зная прекрасно, что кто-то другой сделал это насильно? Теряясь в этих мыслях, Соквон обещал себе, что это был последний раз, когда он пытался как-то по-человечески проанализировать то, что происходило в его мозгу, когда в нем появлялись мысли о Цукасе. Все равно эти размышления ни к чему не вели – они не помогали разобраться в себе, и Соквон до сих пор не знал, как называлось то, что он чувствовал к Цукасе. Чем это было на самом деле – одержимостью, любовью или жадностью. Или всем вместе. Хотя… разве такие противоположные в своей сути вещи могли хоть как-то сочетаться? Сейчас, когда ему было нечем заняться, Соквон волей-неволей начинал страдать от этих попыток навести порядок в своей голове. Он сидел в подвале, ожидая, когда Им Хиёль окажется в пределах досягаемости – этот человек уже был украден и доставлен в Японию. Соквон прилетел чуть раньше и уже ждал его в том самом доме в Ямагате. В этом тихом местечке незнакомцы привлекали много внимания, но зато люди знали некоторых якудза в лицо, так что не совались в дом, находившийся под охраной. Им Хиёль просидел под домашним арестом два месяца – как раз с тех пор, как провел ночь в «Форзиции», вместо того, чтобы сторожить депутата. Это было вполне ожидаемо, так что Соквон какое-то время даже не строил планов по его похищению. Первых двух недель было достаточно лишь для сбора информации – Соквон желал как следует подготовиться и узнать, в какие спортивные центры ходил Им Хиёль, когда посещал врача и какие связи поддерживал с внешним миром. Наконец, он выяснил, что объект его наблюдений должен был провести несколько сеансов у стоматолога, и именно тогда ему удалось выгадать момент для похищения. За два дня до назначенной даты Соквон улетел в Японию, откуда и руководил дальнейшими действиями назначенных исполнителей. Теперь пришло время, наконец, сделать то, о чем он думал долгими неделями. Неспешный ход его мыслей был прерван стуком в дверь, и он медленно поднялся с кресла, желая увидеть, как внесут Им Хиёля. Его вкатили уже полностью подготовленным – Соквон специально не поднимался наверх, чтобы увидеть его уже в больничной рубашке и обездвиженным. В подвале горел яркий свет установленной заранее техники – Соквон закупил все в японском интернет-магазине стоматологического оборудования. В этом была некоторая ирония – им предстояло сделать совсем не зубную операцию, но лампы при этом были предназначены для кабинета дантиста, и тот факт, что по их милости Им Хиёль пропускал визит к стоматологу, придавал обстановке особый налет, который нравился Соквону. Им Хиёль почти шесть часов находился под действием препарата «дышать и моргать», и Соквон распорядился, чтобы перед операцией ему вкололи дополнительную дозу – насколько он помнил, действие наркотика начинало ослабевать через восемь часов после приема. Поскольку Им Хиёль и до этого баловался такими препаратами, его организм, наверняка, был привычен к подобному воздействию, так что не мешало подстраховаться. К тому же, схватить передозировку с этим крайне специфичным наркотиком было тяжеловато – он не относился к галлюциногенам или стимуляторам, и его пока что никак особо не классифицировали, оставляя где-то рядом с психоделиками, действие которых считалось наркотическим далеко не в каждой стране. Расслабленное тело переложили на операционный стол, и Соквон подошел к нему ближе, пока хирург, вошедший следом, натягивал перчатки и подставлял спину медсестре, фиксировавшей рабочую медицинскую сорочку. – Добрый вечер, – глядя на Им Хиёля сверху, улыбнулся Соквон. – У меня хорошие новости – тебе не будет больно. По крайней мере, физически. Ты пробудешь под действием обездвиживающего еще очень долго, пока мы не снимем швы. Я уточнял у доктора – ты восстановишься. То есть, придется помучиться, конечно – например, ты не сразу встанешь на ноги, да и сидеть будешь только со спинкой или какой-нибудь опорой. В общем, твои мышцы превратятся в тряпочки, но ты быстро восстановишься. Темные глаза внимательно следили за каждым его движением, и Соквон с удовольствием отмечал, что ему удалось полностью захватить все внимание этого существа. – Твой отец прислал мне письмо с угрозами. Знаешь, на тот самый адрес, на который ранее вы отправили ссылку на видео. Я ответил тем же. А знаешь, что за видео я ему отправил? Учитывая, что сам я снять ничего не успел, пришлось позаимствовать кое-что из твоих архивов. Ты уж прости за нарушение авторских прав… и кражу интеллектуальной собственности… хотя интеллекта там не очень много, так что я могу быть спокоен. На том видео ты пытался сделать так, чтобы собака, не знаю какой породы, совокупилась с девушкой. При этом девушка была откровенно против, но возразить ртом не могла, поскольку ты воспользовался кляпом. К счастью, в тот раз у тебя ничего не получилось – пса не так-то просто уговорить влезть на человека. Ты, наверное, насмотрелся дурной порнографии или начитался рассказов каких-нибудь фантазеров-девственников. Не пойми меня превратно, я был на выставке в Берлине, где демонстрировались кое-какие миниатюры девятнадцатого века – там и про секс с псами тоже было, так что я знаю, что в принципе такое спаривание возможно. Правда, я понятия не имею, как оно правильно выполняется, но я и не собираюсь ничем подобным заниматься. А тебе следовало подготовиться… но ты не сделал этого. Думаю, твоему отцу понравилось мое письмо, так как я уже с пару часов ничего от него не получал. Хотя, возможно, отчасти это связано с тем, что я оставил подпись к этому видео, и дал ему понять, что если он решит сообщить в полицию, я отправлю туда же еще кое-что интересное. У меня много разных видео. Хирург закончил с приготовлениями и подключил аппарат для реинфузии, чтобы минимизировать кровопотери. Анестезиолог вынул несколько ампул с прозрачной жидкостью для местного обезболивания. Наблюдая за ними, Соквон отвлекся всего на минутку, а потом вернулся к «пациенту». – Кстати, о видео. Я посмотрел то, что ты мне отправил. Было познавательно. И больно. Разумеется, больно. Боже, да ты представить не можешь, как мне было больно. Я чуть не умер – думал, не доживу до конца. Ты добился своей цели и, возможно, сумел причинить мне гораздо больше вреда, чем сам предполагал. Дело в том, что Цукаса – не просто мужчина, с которым я сплю. Это мой любимый человек. Я люблю его, понимаешь? Я отдам за него все, я умру и убью за него – кстати, последнее мне уже довелось сделать. Я сходил с ума каждую минуту, пока смотрел твой подарок, но не пропустил ни кадра. С большим трудом, но мне удалось отсмотреть весь материал. И знаешь, зачем я это сделал? Чтобы никого не щадить. Чтобы пройти и пережить все это вместе с ним, чтобы испытать всю его боль на своей шкуре и сродниться с ним до конца. Даже если в будущем я испытаю мимолетное желание простить кого-то из причастных, я этого не сделаю. Потому что я видел все. Я знаю все. Я проходил через боль и унижение вместе с Цукасой. Я заставил себя пережить это и пошел на это добровольно, чтобы в будущем никогда не передумать и не страдать угрызениями совести. Анестезиолог завершил ввод препарата, и хирург засек время по часам – спрашивать сейчас о чем-то оперируемого было просто бесполезно. Соквон пожалел о том, что на потолке не было зеркального элемента для стандартной операционной – ему было бы любопытно поглядеть на лицо Им Хиёля, когда он понял бы, что именно за операцию ему собирались сделать. Соквон подождал вместе с врачом, и когда скальпель прочертил первый надрез, выпустив алую полосу крови, он вернулся к оперируемому. – Так что я принял решение о том, что сделаю с тобой. Я не убью тебя. Но ты лишишься возможности хоть когда-нибудь испытать удовольствие с кем-то еще. Ты даже не сможешь удовлетворить себя сам. Будешь жить с этим и сгорать от стыда перед семейным доктором. А когда ты умрешь, люди, что будут обмывать твое тело, увидят всю правду. Об этом будут говорить – об этом нескоро забудут. Даже после твоей смерти они станут шептаться: «Ах, вот почему у него не было детей!». Даже если ты сгоришь заживо или сбросишься с автомобилем с обрыва, по твоим останкам определят факт ущербности. Живи с этим. Живи и вспоминай ту ночь, что ты провел с Цукасой. Он никогда не сможет этого забыть. Я всегда буду помнить. Будет несправедливо, если ты сумеешь обрести покой. Такого не случится – принимая душ, желая помочиться в туалете, переодеваясь или выбирая для себя одежду, ты будешь вспоминать о том, что сделал. Сожалей до конца своей жизни. Не знай покоя и никогда не смей кому-нибудь открыться. С виду твое тело будет оставаться целым – я не оставлю ни синяков, ни царапин. Ты возвратишься домой здоровым, со всеми пальцами и зубами, хотя сейчас мне отчаянно хочется сделать тебе что-нибудь еще. Но нет, о тебе будут хорошо заботиться, пока ты будешь лежать в этом подвале. А когда вернешься, ты будешь выглядеть не как человек, побывавший в плену. Обратившись в полицию, ты не сможешь показать им, что за вред тебе был нанесен. О чем это я? Попробуй хотя бы признаться собственному отцу, не говоря уже о посторонних. И почему ты не завел себе какого-нибудь ублюдка, пока еще мог? Теперь ты навсегда останешься бездетным. Тебе нужно было не изучать разные извращения, а хотя бы подрочить разок в процедурной и оставить вложение в банке спермы. Ты и этого не сделал. Тебе нечем прикрыться, понимаешь? Никакого секса. Впредь даже мочиться можешь сидя. И еще – пожизненно принимать мужские гормоны, потому что теперь с их выработкой у тебя будут большие проблемы. Возможно, даже начнется рост молочных желез. Если честно, я не знаю, что там происходит, когда отрезают член и яйца. Слышал, вроде, у мужчин, страдающих раком яичек, кое-что появляется в области груди, так что иногда даже требуется особое белье. Точного знания у меня нет, но на твоем опыте я вполне могу понаблюдать за процессом вживую. Надеюсь, ты никогда не издевался над трансгендерами. С уголка глаза оперируемого скатилась слеза – первая, но не единственная. Соквон с удивлением отметил, что даже под многослойным коктейлем препаратов его губы все еще могли дрожать. – А теперь самое интересное. Ты лежишь тут и думаешь, что сможешь когда-нибудь мне отомстить. Однако… если с Цукасой или со мной случится что-то нехорошее, мои доверенные лица не станут проверять, приложил к этому руку ты или кто-то другой – они просто отправят много интересных кадров с самых разных видео в крупные интернет-издания. Даже если ты подохнешь одновременно со мной, твой отец получит невосполнимый ущерб – даже хуже того, что он получает сейчас. Я повторю мысль – даже если с Цукасой или со мной случится несчастье не по твоей вине, материалы все равно будут отправлены куда нужно. Можешь искать людей, которым я доверил информацию – они живут в семи разных странах, и никак не фигурируют в моей биографии. Ищи и трать на это последние деньги – пока тебе еще есть что тратить. Впрочем, не обещаю, что у вашей семьи все еще будут сбережения к моменту, когда ты выйдешь отсюда и вернешься домой. Поэтому единственное, что тебе остается – молиться за меня и моего любимого. Чтобы мы были здоровы и целы. Доктор отсоединил одну часть плоти и шмякнул ее в контейнер для биологических отходов. Соквон, который уже собрался выйти, остановился почти в дверях. – Если тебе не хочется расставаться со своими гениталиями, я могу заспиртовать их отправить твоему отцу, чтобы они дождались тебя в Корее. * До заранее отмеченной в календаре даты отлета в Прагу оставалась еще пара дней. Цукаса как раз прикидывал, когда ему лучше начать собирать вещи, когда на дисплее загорелся номер Соквона. Едва не выронив его от неожиданности, Цукаса сразу же ответил. – Как ты? – спросил он, прикладывая трубку к уху. Это стало для них обычным приветствием. – Я в порядке. Устал. Можно я к тебе приеду? Цукаса сдвинул брови, вспоминая, какая по счету неделя декабря тянулась в только что скрытой календарной таблице. – За неделю до Рождества? – удивился он, поднимаясь и усаживаясь на диване. – Да, именно так. Или даже дней за десять, если получится. – А как же наплыв туристов? – К черту все. Я, возможно, руковожу этим бизнесом последний сезон, так что мне похер, даже если он обвалится. – Тогда приезжай. Можешь даже завтра. Или сегодня. Когда захочешь. Адрес ты знаешь, – сказал Цукаса, поднимаясь и подходя к окну. – Отсюда вместе улетим в Прагу или останемся еще на некоторое время? – Улетим, куда захочешь, – пообещал Соквон. – Спасибо. – Да мне-то за что? – улыбнулся Цукаса, глядя на серую в сумерках улицу. – За этот разговор. За то, что ты хочешь меня видеть. – Идиот, – вполголоса, смущаясь сказал Цукаса. – Который у вас час? Ночь уже заканчивается, наверное? Соквон на том конце засмеялся, и Цукасе даже показалось, что он был пьян.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.