Красная нить

Пиццу везут бессовестно долго. Данте успевает перечитать журнал, офигеть с цен на одежду, офигеть еще раз уже с цен на телефоны и пересчитать, сколько дней сидит без электричества, прежде чем в дверь агентства наконец-то стучат и копуша-курьер наконец-то вносит коробки. — Мистер Данте, господин Анджело просил передать, что… — Да-да-да, как обычно, в конце месяца. — Но уже конец месяца и… Данте закрывает за ним дверь. Почему он должен платить за пиццу, в которую Анджело исключительно из вредности, вопреки всем просьбам, бросает оливки? Это ли не неуважение к постоянному — заметьте, очень постоянному! — клиенту? Беспокоится, гад, чтобы Данте скучно не было — а то ему теперь очень весело выбирать мерзкие черные кружочки… Данте открывает коробку — конечно! Тут как тут, почти складываются в надпись «Этот день не сможет стать хуже». Может — Данте замирает с протянутой рукой, пытаясь побороть онемение, охватившее всю правую руку до локтя. Запутанная на ней нить пульсирует в ужасе, заставляя забыть об обеде, вообще обо всем. Леди опрометчиво оставила свой байк у агентства, и Данте не чувствует и отголоска угрызений совести, угоняя чужой транспорт. Его ведет тонкая красная полоса, и Данте всю дорогу молится, чтобы она не оборвалась. Кирие открывает ему дверь — на ней нет лица. Девушка делает шаг в сторону, вжимаясь в стену. — Там… там, — выдавливает она. Данте не знает, чего ждать. Неро любитель получить какое-нибудь глупое ранение, но обычно они стоят не более чем звонка вроде «Мелкий, прекращай лезть на рожон, я же все чувствую!». Неро бледный, как смерть, с замотанным обрубком там, где была его демоническая лапища. Жить будет. Да, будет жить. Данте падает на колени у кровати и выдавливает из себя ухмылку. — Не пугай меня так больше, понял? — голос его сел от нервов. Неро кривит губы. Ему больно — он не привык, никто из них не привык, что больно может быть так и так долго. — Хорошо. — Кто это был? «Я оторву ему голову, если ты этого еще не сделал» висит в воздухе. — Я не знаю. Кто-то… демон. Достаточно сильный, чтобы оторвать руку. Данте, знающий внешне каждый из своих внутренних органов, проткнутый в этой жизни, наверное, десятком мечей насквозь, бросает взгляд на забинтованную рану, и ему становится дурно. — Блядство. — Да ладно, — Неро храбрится. — Могло быть хуже. — Ты шутишь? — Я подумал, что… А что, если бы он оторвал мне левую руку? Как бы я тогда? Данте поднимается и сгребает его в объятия, укачивает, как маленького. Делает вид, что не замечает пятна от чужих слез на своей кофте. Хватит. Слишком много всего плохого в этой жизни. Он хочет, чтобы Неро не думал об этом, и сам думать не хочет. Кирие делает вид, что не видит этой сцены — ставит на столик чашку чая для Данте и исчезает, как тень. Он ей за это благодарен.