— Наша связь изначально была неестественным явлением, — говорит Вергилий, перебрасывая катану из одной руки в другую. — Демоны свободны от уз красных нитей, и мы должны были унаследовать их природу.
— И ты для этого оторвал своему сыну руку? Какой молодец.
— Ты так в этом уверен?
— О, с кем-то другим у меня связи бы не вышло. С тобой и твоей кровью, мои любимые грабли, — улыбается Данте. Его облик плывет, превращаясь в демонический. — Пора закончить это все.
— Конечно.
Данте готов нанести смертельный удар и получить такой же. Пара секунд — и они, вполне вероятно, останутся на вершине Клипота на веки вечные, если человеческого в них окажется достаточно, чтобы тела не истлели сразу, как это бывало с демонами.
Удар не выходит. Что-то, точнее кто-то, вклинивается между ними, и Данте получает смачную пощечину, от которой отлетает в сторону, краем глаза подмечая, что Вергилий получил такую же.
Неро — а это Неро — за то время, пока они не виделись, успел обзавестись модным демоническим обликом и отрастить правую руку — Данте остается только удивляться, как и когда он успел это сделать. Вот уж скрытые таланты как они есть.
— Прекратите, мать вашу! — рычит Неро. — Никто тут сегодня не умрет. Ни ты, ни ты.
— Смелое заявление, — Вергилий пытается подняться, но Данте не сильно в него верит. Удар был то что надо.
— Если ты так хочешь убить Данте, то я тебе не дам этого сделать. Но ты ведь и не хочешь.
— С чего ты взял?
— Иначе зачем ты сохранил обрывок на своем запястье?
Вергилий сдвигает рукав — выше перчатки темнеет тонкая полоска нитки с коротким размочаленным хвостом.
— Я сказал V, что никогда не поздно. Я не буду отказываться от своих слов.
— Ты не понимаешь.
— Хватит считать меня дураком — я все понимаю. Думаешь, я не в ужасе от всего этого? — фыркает Неро. — Но когда это не было запутанным?
— Связь мертва.
— Нет, она все это время тянула силу из моей, чтобы ты мог вернуться.
Вергилий хмыкает. Неро не может до конца понять, что тот чувствует, но ему кажется, что он… растерян?
— Я говорил, что считал свою нить мертвой долгие годы, и это все было потому, что Данте считал важной только твою. Да, Данте, я в курсе.
Данте наконец-то удается встать. Он отправляет меч за спину — не то чтобы стоило перековать его на орала, но убрать подальше — это, в конце концов, хорошая идея.
— Я, конечно, не уверен, что вы сможете поделить великолепного меня… Но вы можете попытаться.
— Твоим самомнением по-прежнему можно убивать.
— Это самое опасное мое оружие.
Нить реагирует на их сближение — выпутывается из сплетения и змеей ползет к чужой руке. Вергилий не сопротивляется, спокойно смотрит, как та оплетает его запястье — обхват, два, узел, еще обхват. Узел. Узел. Узел.
— У нормальных людей один обхват и один узелок, — вздыхая, говорит Вергилий.
— Где ты видел тут нормальных людей? — спрашивает Данте.
— Молчи, две нити для одного — случай вовсе бредовый.
— Вот такой я счастливчик!
Неро отворачивается, чтобы скрыть улыбку. Данте может сколько угодно хорохориться, но нить на его руке отдает чужим трепетом — Данте не верит в происходящее, но придется.
***
Неро смотрит телевизор. В одиннадцать вечера обычно показывают всякую ерунду, например, как сейчас — старый боевик про мужика, мстящего за убитую жену и похищенную дочку. На экране главный герой стоит над киллером и решает, отправить ли раскаявшегося преступника на тот свет.
В дверь стучат. Не так, как это делают люди, принявшие агентство за что-то другое, и не так, как те, кто знает, чем тут занимаются. Как-то иначе.
Неро нажимает кнопку на пульте, заглушая звук телевизора.
Он открывает дверь и замирает с открытым ртом.
— Мы дома.
— Вы… таки выбрались из Ада, — неверящим голосом говорит Неро.
— Да, — Данте улыбается. — Мы шли по веревочке.
***
Данте даже рад, что проклятую нитку никто, кроме владельцев, не видит. Хватит того, что он сам её видит — обе нити, связывающие их руки. Сейчас непонятно, где чья.
Вот эта, скорее всего, к Неро, утробно стонущему в такт движениям его руки. Данте искусал ему все плечи и шею — от вкуса чужой крови во рту мысли туманятся еще сильнее, хотя куда больше.
А эта к Вергилию — кому еще пришло бы в голову накинуть её на него как удавку. Вергилий любит все контролировать, но Данте и не хочется с ним спорить — в кои веки.
Ему, долгое время не бывавшему в пассивной позиции, приходится вспоминать, как это, но, судя по всему, Вергилий еще помнит, как заставить Данте орать. Наверняка это тешит его самолюбие — это сквозит в движениях рук, пальцев, губ.
Это не быстрый перепихон, когда даже от одежды некогда избавиться, не то что тратить время на лишнюю ласку. Не медленный романтичный секс со свечами и прочим барахлом. Что-то другое — Данте не знает, как это назвать. Оба его любовника действуют как-то неестественно слаженно, словно давно сговорились, исподволь запутывая его, стягивая, растягивая, подавляя, подставляясь, целуя и кусая. Его прошивает словно разрядом тока от каждого движения — по сплетениям нити, чужие эмоции. Симфония чужого учащенного дыхания — горячего, жаркого дыхания.
Неро насаживается на его член, отвлекая, пока Вергилий толкается сзади. Данте чувствует их неловкость друг перед другом — по сути, все же они не так хорошо знакомы, но у них есть он. Данте между Вергилием и Неро как преобразователь или адаптер — общий знаменатель, переходное звено. Ошибочно считать, что это он связан с ними, нет, они все тут связаны.
Как хорошо, что другие не видят их нитей. Не видят тонкого плетеного каната и того, как Данте не только руками — весь в нем запутан. Как красная нить сплелась, связывая их, не мешаясь и вместе с тем не давая забыть о себе.
Данте хочет ножницы.
За время, проведенное во сне и в Аду, он жутко зарос, и пора бы постричься.
