POV Тэхён.
♫union j - paralysed.
Я был в недоумении после сказанного ещё несколько часов не потому, что этот человек когда-то беспардонно задел мои чувства, а потому, что он знал моё имя. В Пусане я нахожусь всего две недели, и за всё время я ни разу не называл своего имени. Я не собираюсь задерживаться в этом месте, поэтому людям необязательно знать его. Раньше, когда никто не знал меня, мне было гораздо проще сосуществовать с людьми на одной планете. Я мог говорить всё, что угодно, не задумываясь о том, что я могу задеть чувства окружающих. Мне было плевать, что я мог обидеть кого-то, даже не подозревая, что этот человек мог разбиться внутри на миллионы кусочков от причинённой мною боли. Я никогда не задумывался о том, что я кого-то когда-то обидел или морально унизил, потому что люди злые и я стараюсь им соответствовать. Они причиняют боль мне, я – им. Всё просто. Всё настолько просто, что становится невыносимо дышать. Меня обижали всё время: прилюдно унижали из-за того, что мои родители не могли позволить купить мне навороченный телефон, напичканный назойливыми и ненужными приложениями, которые за пару недель потеряют всякий интерес, мою голову топили в унитазе, меня закрывали в подсобке на несколько часов, но я ни разу не заплакал прилюдно. Это и бесит людей. Безразличие. Безразличие – лучшая в мире месть. Все думали, что я ненормальный, раз, несмотря на такое количество издевательств, я настойчиво продолжал посещать школу и кружки, которые заканчивались избиением на глазах у всех. Каждый день я приходил домой, закрывался в своей комнате и плакал. Плакал навзрыд, потому что я позволил людям сломать себя. Если тебя сломали, значит, они выиграли, а я не мог этого позволить. Я не мог позволить этим жалким людям внушить себе, что я жалкий. Не такой ценой. Я кажусь недосягаемым и злым лишь потому, что «добрые люди» изуродовали меня. Я никогда не был таким, каким являюсь сейчас. Жизнь заставила меня защищаться от всех, абстрагироваться от внешнего мира, ожидая очередной порции невыносимой боли, от которой хочется взвыть. Никто и никогда не задумывался, что мне больно, тогда почему я должен? Но этот парень… Он сказал то, что я слышал уже миллион раз, но единственное, что отличает его от всех — сожаление. Он сожалеет, что причинил мне боль, которая на самом деле затрамбована так сильно, что едва покалывает, когда кто-то пытается дотянуться до неё. Боль притупилась, и теперь ничто не может мне её причинить, потому что то, что могло, уже случилось. И ничего уже не исправить. Но, может, я погорячился?***
Я не знаю, почему я снова иду в эту группу поддержки, ведь меня, скорее всего, выгонят вон после того, что я наговорил в прошлый раз, но мне больше некуда пойти. Я лучше унижусь здесь, чем буду сидеть в одиночестве в пустом доме. Я зашёл во внутрь с диким страхом, что меня выставят. Не знаю, что это со мной, ведь это совсем на меня не похоже. Не знаю, чего я боюсь больше: осуждающих взглядов после всего, что я наговорил тогда, или признания самому себе, что я действительно нуждаюсь в этой группе. Здесь я чувствую себя на своём месте, хотя всем своим нутром презираю показушную скорбь. Это какой-то замкнутый круг: я не могу без окружения людей, которым также больно, как и мне, но я презираю это вызывающее рвоту псевдо нытьё. По правилу этой группы мы должны выказывать своё сострадание тем, кому больно. Люди плачут — ты жалеешь. Вроде просто. Но лично для меня это невыносимая пытка, заставляющая мои легкие гореть от злости в дикой агонии. Я не в силах терпеть нытьё тех, кто ноет о смерти своих передознутых подружек или сраной собаки, которую переехали на мотоцикле прошлым летом. Их боль не сравнима с моей. Ни один человек в этой группе не испытывал такой боли, какую испытывал я. Но, несмотря на всё это, я хочу находиться среди этих людей. Нахождение там подпитывает меня и заставляет смириться с собственной судьбой, которую я до сих пор не могу принять. Спустившись вниз по лестнице, я захожу в зал, медленными шагами продвигаясь в центр, где уже сидел народ. Я почти дошёл до своего стула, как мужская тень перегородила мне путь. — Молодой человек, я, кажется, говорил, чтобы вы здесь больше не появлялись, — Хуан скрестил руки на груди, сжав губы. — Я пришёл, чтобы извиниться за содеянное, я не хотел никого обижать, — выдавил из себя я в надежде, что это как минимум выглядело убедительно. — Я знаю, что тебе больно, потому что ты бы не пришёл сюда, не будь это так, — он улыбнулся, положив руку на моё плечо. Прилагаю огромные усилия, чтобы не свернуть его руку. — Мы все здесь, чтобы поддерживать друг друга, не думай, что для такого, как ты, мы сделаем исключение, хорошо? Он улыбается, указывая на людей, что с интересом слушали наш разговор. Я киваю и прохожу на своё место в круге. Сажусь и вижу его. Он сидел, сложа руки, смотря на меня снизу вверх. Хуан одобрительно кивнул, следуя к своему месту. — Итак, в нашей группе появились новые лица, поэтому я предлагаю снова представиться; я — Хуан Лин, я здесь, чтобы помочь каждому из вас принять свою судьбу. Знайте, что эти двери всегда открыты, и я всегда рад видеть каждого из вас, — он улыбается, оглядывая всех. — Теперь ваша очередь, — Хуан указывает на какую-то девушку, имя которой я не смогу выговорить даже при помощи логопеда. Я не пытаюсь вникнуть в то, что говорят люди вокруг, потому что сейчас я занят глазами того парня, имя которого мне до сих пор неизвестно. Он смотрит на меня, не отводя взгляда ни на секунду, до тех пор, пока очередь не доходит до него. Он улыбнулся, прежде чем начать говорить. — Моё имя Чонгук, я здесь по такой же причине, что и все вы: мне больно. Боль от утраты не даёт мне дышать полной грудью, — он поднял взгляд на меня, закусив губу. Продолжаю внимательно слушать, ибо мне слишком любопытно, чтобы пропустить это мимо ушей, как три предыдущих рассказа. — Я потерял любовь всей своей жизни, когда мне было двадцать, и по сей день я мучаю себя вопросом, почему она сделала это, — он закрыл глаза, глубоко вздохнув. — Каждый день я вижу её окровавленное тело перед глазами и ненавижу себя за то, что не смог предотвратить это. Я задерживаю дыхание, когда он снова смотрит мне в глаза. Он ждёт от меня какой-то реакции, но её не будет, потому что единственное, что я испытываю сейчас — сочувствие, которое я не испытывал ни к одному из присутствующих здесь. Я не знаю, как объяснить это. Как принять тот факт, что я начинаю сожалеть обо всём, что я наговорил ему в автобусе пару дней назад? — Она была очень смелой, раз решилась на такой серьёзный шаг, — встрял какой-то рыжий парень с пирсингом в виске. О да, время одобрительных высказываний, которые, я больше чем уверен, никому не помогают. Он смотрит на свои пальцы, а потом продолжает. — Она причинила мне адскую боль, когда обещала никогда не делать мне больно, и я всеми силами души ненавижу её за это. — Ты больше ненавидишь её или себя? — не выдержал я и задал вопрос, который крутился у меня в голове всё это время. Он резко поднял взгляд от неожиданности, пусто посмотрев на меня. Продолжаю сверлить его взглядом, дожидаясь ответа, который не прозвучит. Чонгук ещё секунду сидит без движения, после чего резко встаёт и идёт на выход. Хуан кивком указывает мне на дверь, чтобы я последовал за ним и, вероятно, извинился, но этого не будет. Я не собираюсь извиняться за правду, которую он по-прежнему не может принять. И он знает, о какой правде идёт речь, ведь, если бы не знал, не реагировал бы так. Но мне нужна эта группа, и если я проигнорирую просьбу Хуана, то могу навсегда забыть дорогу сюда. Киваю и бегу вслед за ним. Начинаю паниковать, когда не нахожу его в коридоре и на лестничной клетке. Куда он делся так быстро; он будто испарился. Выбегаю на улицу, оборачиваясь по сторонам. Ничего. Его нет. Тяжело вздыхаю, когда вижу знакомую фигуру на скамейке под высоким деревом через дорогу. Долго колеблюсь, прежде чем ускориться. Чонгук сидел, опустив голову вниз, с тлеющей сигаретой в руке. Он поднимает голову на приближающийся звук и сухо смотрит на меня, не проронив ни слова. Похоже, настало моё время говорить, но он не даёт мне даже начать. — Пришёл, чтобы поглумиться надо мной? — он закусил губу. — Можешь начинать говорить о том, что я чёртов нытик, который убивается из-за самоубийцы, игнорируя заботу со стороны родителей, — он выкидывает недокуренную сигарету в сторону. — Давай же, скажи это, я ещё не такое слышал. — Не хочу я ничего говорить, — шепчу я, не двигаясь. — Тогда почему ты здесь? "Я пришёл, чтобы извиниться перед тобой, ибо, если я не сделаю этого, меня вышвырнут из группы поддержки, которая мне жизненно необходима". Но я не стал говорить этого. На самом деле я сам колеблюсь. Я не знаю, что именно меня привело сюда: чувство сожаления или необходимость в этой группе. Я сочувствую ему, во что до сих пор не могу до конца поверить. Как я, будучи таким невозмутимым эгоистом, не умеющим слушать и прислушиваться к чувствам окружающих, смог на минуту забыть о гордости и снизойти до такого недосягаемого для меня чувства, как сочувствие? — Я не знаю, — пожимаю плечами, смотря на зелёную траву у себя под ногами. — Надо же, — он усмехнулся. — А я-то думал, что Хангаг переплыть проще, чем заткнуть тебя, — он помедлил, закусив губу. — Как тебе удаётся так просто довести человека до нервного срыва? Хочу выдавить из себя улыбку, но выходит настолько фальшиво, что, будь я на сцене, меня бы давно закидали грязными сапогами. Я смотрю в пол, но чувствую его пронзающий насквозь взгляд, который бы запросто смог испепелить меня, если бы ему представилась такая возможность. — Посмотри на меня, — шепчет он, — посмотри. Колеблюсь пару секунд, но сдаюсь, когда он шепчет еле слышное «пожалуйста». — Я не понимаю, что в тебе такого, что заставляет меня всё время думать о тебе. Замираю. Он смотрит на меня таким нежным взглядом, пытаясь получить ответ на вопрос, которого он не получит. Мне ещё никогда не было так непонятно от всего происходящего в моей жизни. Моя жизнь – настоящий драмтеатр, где я несостоявшийся актеришка, который не сыграл ни одной роли из-за паршивой характеристики. Я не знаю, что такое чувство любви, доверия или доброты. Все эти чувства утратили силу, когда я потерял маму. После её смерти я хотел умереть вслед за ней, а не ковыряться в своих эмоциях, которые подавлены настолько, что снова включить их не под силу даже самому искусному любовнику в мире. Я никогда и ни к кому не испытывал чувств, чтобы знать каково это – любить. Я всегда избегал этого, потому что любовь нельзя контролировать, как и процесс потери мозгов из-за невыносимого желания поцеловать кого-то. Я не встречал прежде человека, к которому бы испытывал тёплые чувства, о которых грезят все вокруг. Но сейчас, когда я смотрю ему прямо в глаза, внутри меня что-то щёлкает, что-то недосягаемое, что прежде никому не удавалось достигнуть. И это ужасно пугает меня, поэтому я просто разворачиваюсь и ухожу прочь от этих пленяющих глаз, которые заставили меня почувствовать то, чего я так сторонился всё это время. Заворачиваю за угол, продолжая идти в неизвестном направлении. На улице уже сумерки, и слегка капает дождь. Дождь вымывает всё желание находится снаружи, поэтому улицы вмиг становятся безлюдными. Шаг за шагом я опустошаю себя. Ускоряюсь, когда слышу шаги за спиной. Резко оборачиваюсь. Незнакомое лицо. Удар, и жгучая боль пронзает всё тело. Темнеет в глазах; я падаю на землю, теряя сознание. Как стремительно не беги, всё равно к этому вернёшься.