POV Тэхён.
♫james arthur—say you won't let go.
Любовь. Так мало букв в этом слове, но сколько счастья может она дать. Сколько боли может заглушить. И ничто, кроме неё, не имеет смысла. Потому что любовь – это то, что каждый хочет и стремится почувствовать, но чего не всегда достигает. Либо люди не те, либо обстоятельства. Хуже всего не тогда, когда тебя не любят, а тогда, когда ты не позволяешь любить себя. И я так чертовски ошибался, когда думал, что боль сможет разрушить меня. Она не сможет меня сломать просто потому, что во мне больше не осталось того, что можно было бы сломать. Всё поломано, и на мне уже давно не осталось живого места. Но благодаря любви болезненные раны, которые кровоточили на протяжение долгого времени, постепенно начинают стягиваться и заживать. И я чувствую, как снова начинаю дышать полной грудью. День, который навсегда отпечатается в моём сердце. День, когда я снова обрёл себя и впервые за долгое время почувствовал себя живым. Это был определенно лучший день в моей жизни. Я едва могу стоять на ногах после всего, что было между нами. Всё было просто волшебно. После всех поцелуев и объятий я не мог нормально дышать. Я не мог сосуществовать на этой планете: меня держала не гравитация, а он. Чонгук. Я не знаю, как мне жить зная, что всё это время моё сердце билось впустую. Я чувствую, как оно наполняется жизнью и его биение больше не приносит мне боли. Боль, которая не угасала, смог преодолеть один человек. Всего один человек. Хрупкий человек с вдребезги разбитым сердцем. Человек, переживший потерю, едва не сломавшую его. Человек, который, несмотря на всё это, продолжает видеть красоту в завтрашнем дне. Рядом с ним я хочу жить. Хочу просыпаться и проживать эту жизнь заново. Заново, но только с ним. Заново, но только если его рука будет крепко держать мою. Заново. Я был измотан и едва не валился с ног, но мне было плевать, потому что я был самым счастливым человеком во вселенной. Я ещё никогда не чувствовал себя более счастливым, чем сейчас. Я поистине рад, что смог раскрыться ему, пусть не до конца, но он видел меня настоящего. Вся грубость и высокомерие отошли на задний план рядом с ним. С ним я хочу быть самим собой и больше никогда не надевать маску безразличия, которая до кровавых мозолей въелась в мою кожу. Когда я рассказывал ему о маме, о том, какой она была невероятной женщиной, которая поддерживала все мои мечты и разделяла их вместе со мной. Рассказывал о том, какое детство она подарила мне, как любила и как была благодарна за каждый подаренный мной поцелуй. Он слушал меня со слезами на глазах. Мы оба плакали и не сдерживали своих эмоций. Нам было больно выворачивать себя наизнанку и говорить обо всём, что так терзало душу, но мы смогли превозмочь боль, которая казалась недосягаемой. Он рассказывал мне о Юн. Я слушал, а внутри будто все органы перевернулись. Рёбра как-то предательски стали ныть, и дышать становилось всё сложнее и сложнее. Клянусь, я пытался принять его чувства к ней, но, что бы я ни делал, я не смог. Я понимаю, что он никогда не забудет о ней, что она всегда будет где-то поблизости. Она всегда будет в его голове. И я ничего не могу с этим сделать. У меня связаны руки. Мне не вычеркнуть её образ из его головы. Я не могу. Я ничего не могу, потому что Юн слишком много для него значила. И я смирюсь. Обязательно. Вскоре это пройдёт, и я смогу наконец принять это и отпустить. Но не сегодня. Почему не сегодня? Сидя в машине, мы очень долго целовались. Я не хотел отпускать его, не хотел, чтобы этот день кончался. Чтобы он отходил от меня дальше чем на два метра. Я хочу, чтобы он занимал всё моё время. Всего меня. Всего меня без остатка. Я готов отдаться ему целиком, главное, чтобы оно того стоило. Моя жизнь теперь полностью в его хрупких руках, и я верю, что он сможет устоять перед любыми трудностями, если таковые встанут между нами. Я ему верю. Я ему доверяю самое драгоценное — свою жизнь, которая без него теперь не имеет никакого смысла. Сладкий вкус его губ и аромат его кожи пленяет меня и будоражит сознание. Я закрываю глаза и больше ничего не вижу. Я не вижу ничего, кроме него и его губ. Он занимает важное место в моей голове, и ничто не способно вытеснить или заслонить его. Он лучшее, что могла подарить мне жизнь после смерти моей мамы. Мама всегда будет занимать особое место в моём сердце. Место, которое никто не сможет занять. Но сейчас в нём появилось место ещё для одного человека. Для человека, который теперь является моим жизненным ориентиром, без которого я разобьюсь и сломаюсь. Я хочу целовать его губы всё время. И мне совершенно плевать, что Чонгук — парень, что в Корее так не принято, что окружающие этого не поймут, потому что это неправильно. Но мне плевать, я слишком ценю его присутствие рядом, ценю настолько, что не позволю мнимому мнению о разделении полов всё испортить. Я готов идти против целого мира ради него. Я сделаю шаг. Я рискну, потому что он этого заслуживает.***
Время близилось к семи утра, когда я вернулся домой. Открыв входную дверь, я ввалился в дом, чуть не споткнувшись об согнутый уголок коврика. Матерюсь, прежде чем снять с себя обувь. Кладу ключи от дома на комод, зевая, после направляясь в свою спальню. — Это не то, что я хотел увидеть в первую очередь по возвращении домой. Вздрагиваю. Оборачиваюсь на знакомый голос и вижу перед собой сидящего на диване отца с какими-то бумагами в руке. — Папа? Замираю на месте, встав в дверном проходе. Я не ожидал, что он приедет, потому что перед каждым приездом он оставляет мне кучу сообщений. Громко сглатываю, когда он поправляет свои очки, сердито посмотрев на меня. Видимо, содержание этих бумаг не очень приятное. Облокачиваюсь об косяк, опустив голову вниз. Меня ждёт очень длинный и, видимо, серьёзный разговор, который явно обещает быть неблагоприятным. С самого моего детства отец говорит, что мне делать и как, отчитывая меня за каждую совершённую ошибку, которая никогда не имела право на исправление. Что бы я ни делал — всегда объявлялось бесполезным. По его словам, моя мечта стать артистом была лишена ясных перспектив, имеющих виды на светлое будущее. И я ненавижу его за то, что он прав. Какой из меня артист, я ведь никчёмный, ничего не умеющий делать хорошо, бесперспективный лузер. Всё, за что бы я не взялся, оказывалось не моим. У меня ничего не получалось. Я не мог найти себя долгое время, пока не взял в руки саксофон. Я влюбился в него сразу же и окунулся в его игру с головой. Я отказывался выпускать его из своих рук месяцами. И тогда я поистине был счастлив. Тогда я чувствовал себя чем-то большим. Я чувствовал себя живым и каждый день проживал с новой силой, с новыми красками. Изо дня в день мама вселяла в меня уверенность, говоря о том, какой у меня потрясающий талант, и о том, как быстро я всему учусь и как умело со всем справляюсь. Она слушала, как я играю, и всегда стоя аплодировала мне. Она делала всё возможное, чтобы я поверил в свои силы и не сомневался в них. И у неё получилось. Она смогла побороть во мне робость и страх быть поверженным перед самим собой. Она сделала это, но осуждение отца было сильнее, поэтому я оставил эту затею и в тайне начал петь. Я пел, и мне нравилось то, что я слышал, и больше всего я хотел продолжать слышать это. — Не хочешь объяснить мне, каким образом ты попал в больницу и почему цены за оказанную помощь больше, чем стоимость аренды этого дома? — он агрессивно кидает бумаги на кофейный столик и скрещивает руки на груди. — Ты и двух месяцев здесь не прожил, но уже умудрился загреметь в больницу. Что с тобой не так? Пошатываюсь на месте, сильнее врезаясь в дверной проём, и, если бы не он, я бы с грохотом рухнул на пол. Эти слова были словно удар ножом прямо в сердце, и я едва мог ровно дышать и ясно соображать. Сглатываю, набираясь смелости перед осуждающими глазами. Я всегда был слишком слаб перед отцом. Но эти слова ранили меня. Я заслуживаю реванша за всю им причинённую мне боль. — Да всё со мной не так, папа! Разве ты не видишь? — я выпрямился, подойдя к нему ближе, указывая руками на своё побитое лицо и синяки, которые уже давно пожелтели. — Прости, что доставляю тебе неприятности, но что мне, чёрт возьми, оставалось? Лежать, протирая лицом асфальт, пока из моих ушей мозги вытекают? — Успокойся, пока у тебя не начался приступ астмы, Тэхён. Отдышись и расскажи мне всё как было, с самого начала, не упуская ни малейшей детали. Вздыхаю, пытаясь заглушить ярость внутри себя, которая с каждой минутой нахождения с ним в одной комнате насквозь прожигала мне лёгкие. Я не хочу ему ничего рассказывать, не хочу объяснять, как и из-за чего очутился в психоневрологическом отделении с привязанными ногами и руками. Я не хочу ввязывать его в это дерьмо, потому что это моё дело и справляться со всем этим я должен самостоятельно. Ему совсем не обязательно знать всех подробностей, потому что в любом случае буду виноват только я сам. — Я мало что помню с того дня, но знаю только то, что меня ударили по голове, после чего я очутился в больнице с черепно-мозговой травмой. На самом деле я помню гораздо больше, чем говорю. Но, повторюсь, это всё моё дело и посвящать в него своего отца я не намерен. Я не хочу лишний раз слышать, что я никчёмный человек, не умеющий контролировать свой язык. Я и так наслушался всего этого. С меня достаточно. — Я так понимаю, тебя кто-то нашёл и отвёз в больницу? — Что-то вроде того, — бубню я, отводя взгляд в сторону. — И что ты предлагаешь мне делать с этим? Ни одна наша страховка не покроет этого. — Я придумаю что-нибудь. — Например? — Устроюсь на работу, продам что-нибудь из своей одежды, возьму кредит, в конце концов. Замолкаю, когда он начинает до хруста костей сжимать свои кулаки, исподлобья смотря на меня прожигающим насквозь взглядом. За всю жизнь я ни разу не видел отца таким. В его глазах читалась ненависть, и, клянусь, на пару секунд я выпал из жизни. — Подойди ко мне, — он поправляет свои на нос съехавшие очки, поглаживая свой подбородок. — Из-за тебя я влез в огромные долги, Тэхён. Я в них по самые уши, потому что тебе сбрендило в голову поступить в бесперспективный театральный, который обошёлся мне в годовой оклад. Мне едва хватает средств, чтобы оплатить аренду, так что придумай что-нибудь, чёрт тебя подери. Я застыл на месте, открыв рот. Меня будто ударили. Миллион раз, миллион чёртовых раз. Я забыл, как дышать, как говорить. У меня пропал дар речи без шансов на восстановление. Я начинаю глупо заикаться, сжимая в кармане джинс свои кулаки. — И это что, всё? Ты не видел меня полтора месяца, и единственное, что ты можешь сделать после долгого расставания — это сунуть мне в лицо эти бумажки? — Не жди от меня нежностей, Тэхён. Я проделал длинный путь, добираясь сюда. Я очень устал. — А от кого мне их ждать, папа? — слёзы наворачиваются на глазах. — Всё, что ты делаешь после смерти мамы — это работаешь, пьёшь и работаешь. У тебя нет времени на меня, я догадался, но прекрати делать вид, будто меня здесь нет! Я здесь! Ты видишь? Здесь! Я живой, целый и невредимый, потому что один парень спас мою жизнь. Если бы не он, я бы умер. Я бы умер, чёрт возьми! Он был рядом со мной всё это время, хотя на его месте должен был быть ты! — тыльной стороной ладони вытираю скатившиеся слёзы с щёк, отворачиваясь от него, не в силах позволить себе показать ему свою боль. — Я бы облегчил тебе жизнь, если бы умер тогда вместе с мамой, да? — Не неси чепухи, Тэхён. Ты же знаешь, что я всегда буду любить тебя. Качаю головой, всхлипывая. — Лучше бы ты сказал это всё с самого начала, папа.***
Пустая комната, наполненная хаосом. Разбитое зеркало и отражение человека, которого пленяло отвращение. Любовь в момент покинула его и улетела куда-то за пределы вселенной. Он падает вниз, разбиваясь о скалы, продолжая дышать и жалеть о том, что не совершил деяние ранее. Секунда, и душа теряет свой жизненный ориентир, заплутавши в недрах собственных иллюзий, что когда-нибудь станет лучше. Но лучше — это лишь оправдание за свою слабость перед страхом не превозмочь невозможное. И в конце концов, перед тем как окончательно закрыть глаза, он осознал, что единственное, чему он научился — как быть сильным в одиночестве.