Плеер, шерсть и магия крови

Ей снова снился Сир. Темные глаза, легкая полуулыбка — загадочная, притягательная, магическая, — небрежные уверенные движения и красная, такая красная рубашка. Лица, однако, она не могла разглядеть. С каждой ночью память об Обращении все стиралась и стиралась, по одному карандашному легкому штриху с листа бумаги: сначала кажется, что картина отчетливо, кристально ясна, но затем деталей остается все меньше и меньше, а в конце — лишь разрозненные пятна-пазлы, не желающие складываться в единую мозаику. Память предавала все чаще и больше, но во сне все было как надо. Казалось, что как надо. Наверное, проблема была в лете. Дурацкая тесная комнатенка под самой крышей пропекалась не хуже печки, кровля источала душный солнечный жар — впрочем, Ирэн смутно подозревала, что так будет даже в пасмурный холодный день. "Рассвет — это конец, крошка", сказал ей Джек, и он был абсолютно прав. Днем, да с такой чувствительностью спать было адски (чуть ли не в буквальном смысле) сложно: ворочаться, молить о прохладе где-то глубоко на дне разума и все порываться проснуться... хотя бы больше не было пота, и это было единственным плюсом. Сир сидел в том самом потрепанном кресле и загадочно улыбался своим мыслям, красный шелк на фарфорово-белой коже горел кровавым огнем. "Почему?!" — кричала каждый раз Ирэн, но он только поднимал на нее бесконечно темный насмешливый взгляд, а затем рассыпался золотистым пылающим пеплом. Сначала она думала, что это от шока, что мозг перебирает навалившуюся гору нежеланных знаний, пытается усвоить и принять... но ночи шли за ночами, а Сир все не думал уходить. Верный и разумный член нашей организации, говорил князь, могучий Сородич, говорила Фенрис, талантливый тауматург, говорил Штраус. Чего ты хотел добиться этим Становлением, хотела заорать Ирэн, совсем с ума сошел, что ли, жертвовать всем ради никому не нужного птенца? Почему ты меня бросил, почему ты ушел, ты не должен был уходить. Но Сир все продолжал молчать, и каждое пробуждение было Окончательной Смертью.