Плеер, шерсть и магия крови

Анарх Сложно удержаться от презрительной усмешки при виде их символа. Анархи свободны, анархи сами распоряжаются своей судьбой, анархи вне политики! Много громких бессмысленных лозунгов, много впустую растраченного гнева — много Бруха, которые гонятся за давно утраченной мечтой. Может быть, они ее потеряли даже раньше, чем придумали. — Камми лживы, шабашиты безумны. Мы лучше, чем они. Сложно удержаться от презрительной усмешки при виде их символа: завитушки камарильского анха, оплетающей рукоять Меча Каина. Недостаток Фенрис, разглядывая себя в мутном отражении темной витрины, задумчиво постукивает пальцами по кончикам клыков. Слишком длинные, слишком острые, слишком хищные; они никогда не втянутся, не превратят ее улыбку в обычную, человеческую. Она давно отучила себя улыбаться широко — а через сколько-то десятилетий, может, и будет только хищно скалиться, кто знает. Уверенности в будущем нет даже у Сородичей. Клык случайно вспарывает большой палец, по коже катится темная капля. Она бы согласилась даже на то, чтоб все ее зубы стали акульими, на светящиеся багровым глаза, на медвежью шерсть — на все, что обретают те Гангрелы, что слишком часто впадают в безумие. Она бы согласилась на все, лишь бы ее витэ было настоящим, а не бесплодным. Фенрис выла, и выла, и выла, невидяще глядя в ночное небо, а у ее колен на асфальте лежало израненное тело. На губах стыл вкус родной крови, разодранное до кости запястье медленно заживало. В груди вместо мести и ярости зияла лишь бездна бесконечной пустоты. И почему что люди, что Сородичи так любят вспоминать и мечтать о том, чего уже нет и никогда больше не будет?.. Кровь Горячая, невозможно горячая, раскаленная, но желанная. Багряная лава, которая сможет согреть даже среди самого лютого холода, которая растапливает даже вечные льды. Пламя, что угасло внутри, но к которому можно приникнуть у чужого костра, даже если ценой этому станет его гибель. Истинная мощь, которую можно подчинить, которая сделает все, что только захочется пожелать — надо просто знать, как. Истинная жизнь, которая даже мертвых может ненадолго возвращать к себе — каждый раз, когда стекает вниз по вечно голодной глотке. Объятия — Ты помнишь свое Становление? Темные глаза Ирэн полны затаенного жадного любопытства и, кажется, сочувствия. В конце концов, это то немногое, что объединяет Сородичей всех кланов и всех поколений. Каждый из них прошел пугающую безвестность, тошнотворную слабость, дикий страх и первую смерть. — А ты из своего много что помнишь? — вскидывает брови Фенрис. Ирэн морщится: ее Обращение кто только в этом городе не обсосал (ха-ха) до самых косточек, только вот она сама знает о нем меньше всех. — Ну вот видишь. Через пару минут Фенрис все же решает сжалиться: — Если ты считаешь, что только твой Сир решил создать себе Дитя от нечего делать, то это не так. Среди Гангрелов такое встречается сплошь и рядом. Это у вас шаг влево, шаг вправо уже преступление... Ирэн закатывает глаза. — Хочешь сказать, неправда? — поддразнивает ее Фенрис. — А у нас вот плодятся, считай, бесконтрольно. Почти как у Тореадоров: достаточно просто чем-то зацепить, как-то впечатлить. Тогда и обратят — либо в наказание, либо "в награду"... впрочем, сама знаешь, какая этой награде цена. — И чем же ты впечатлила Сира? — Эх, птенец. Неужто думаешь, что так сможешь понять, чем привлекла своего? Вряд ли, вряд ли. — Я? — Фенрис усмехается, но в ее глазах нет веселья. — Я просто ее догнала. Безумие Зверь всегда ожидает рядом, только протянуть руку. Одно касание, одно желание — и он набрасывается, накрывает с головой, переплавляет волю и желания в свои. И тогда не будет желаний, не будет стремлений, не будет прошлого и будущего. Останется только тварь, невероятно опасная, безумно хитрая, нечеловечески могучая. Она сотрет собой личность, разум, знания, воспоминания — зачем, если ее инстинкты сильнее? Она знает — надо утолить жажду, надо убить врага, надо сбежать от огня или солнца. Все остальное — ветер и грязь под ногами. А потом, очнувшись среди растерзанных тел, с ошметками плоти на когтях, с алыми потеками по подбородку, с шерстью, что из небольшого пятна над бедром уже расползлась по половине спины — тогда, очнувшись, ты захочешь, чтобы мир снова стал ветром и грязью: от этой реальности слишком страшно и больно, чтоб продолжать в ней существовать. Безумию хотя бы неведомы сожаления. Поцелуй Без Поцелуя Сородичи были бы обречены. Ужас, который смертные и без того испытывают перед ночью, поглотил бы их без остатка: знание, что неведомые твари ждут в темноте, прикидываясь людьми, но в них нет ничего человеческого — такое знание бы лишило Сородичей добычи, пробудило бы и без того безмерную изобретательность смертных, открыло бы бесконечную и безжалостную Кровавую охоту на каждого из рода Каина. Поцелуй — компромисс, который позволяет сосуществовать им всем. С Поцелуем люди обречены. Они летят мотыльками на гибельные огни невообразимого удовольствия, сами подставляются под клыки, лишаются воли и осознания опасности, в которую угодили. С Поцелуем люди, которые еще живы внутри Сородичей, обречены. Сладкое осознание своей власти, что перетекает позднее в наполненные презрительным эгоизмом слова: "да им же самим нравится!" — все это превращает охоту в забаву, уничтожает любые принципы, лишает любых возможностей попытаться понять чувства жертв... а прежде всего удовольствие, которое испытывает сам Сородич, слишком велико и искусительно, чтобы от него было легко отказаться — и тогда кровь все течет и течет, пока тело не упадет под ноги с глухим стуком. Удовольствие слишком велико и искусительно, чтобы думать о какой-то там жизни сосуда, из которого льется божественное витэ. Скрытый — Карманы выворачивай! — С чего бы? А то что? — с зевком интересуется темноволосая девушка в зеленой кожаной куртке, которую он подкараулил за поворотом. — А не то пожалеешь, вот с чего! — рявкает он, взмахнув ножом. Девушка хмурится, разглядывая длинное лезвие. — Я есть хочу, парень, мне не до тебя. Поищи кого-то другого. Он рычит и делает к ней шаг: — Выворачивай. Карманы. Она кривит губы и расстегивает куртку: — Черт с тобой, а то порвешь еще. Он еще успевает удивиться, почему она, запустив руку к внутреннему карману, вытаскивает ее так быстро. А затем тело от паха до горла взрывается резкой болью — и перед глазами неровный электрический свет вдруг пляшет на чудовищных звериных когтях, которые внезапно потерявшая всякую миловидность девушка каким-то образом умудрилась от него спрятать. Окончательная смерть Может быть, она проиграет в бою с другими Сородичами — в конце концов, даже несколько десятков лет погонь, драк, убийств и пряток блекнут по сравнению с веками чужого опыта. Может, какой-то охотник окажется достаточно смел и хитер, чтобы загнать ее в ловушку; может, он будет настолько верить в божью помощь, что одолеет ее в поединке. Может, когда-нибудь она сцепится с оборотнем, достаточно сильным и яростным, что не сумеет от него убежать — даже орлиные крылья могут подвести. Может, Геенна разверзнется над миром уже на этом закате. Может, может, бесконечное "может"... Фенрис в любом случае пока не намерена умирать. Слишком многое еще предстоит увидеть, слишком многое освоить, слишком многим пустить кровь. Но если у нее будет выбор... то, если обрести Стойкость достаточной мощи и железную волю, то она бы предпочла встретить рассвет — по-настоящему, не глазами животного, не в ужасе Ротшрека... и, продержавшись достаточно долго, когда солнце уже поднимается высоко, подавить свои силы. Рассыпаться пеплом, который потом ветер унесет в небо — разве может быть конец лучше? Зверь Зверь дремлет под кожей, готовый проснуться в любое мгновение. Движение мысли — и ее тело обретет новую форму, переплавленное раскаленным металлом витэ. Волчьи лапы, птичьи крылья, слепое всеведение — всевидение — летучей мыши, бритвенно-острые когти и такие же клыки — Зверь даст все это, стоит только попросить. Зверь вручает свои дары и вопреки желанию; они опасны, словно меч без рукояти, но чертовски полезны, этого нельзя отрицать. Зверь карает и награждает, чувствует себя властелином — это самоволие нужно пресекать. Зверь должен чувствовать хозяйскую руку, должен отводить глаза, не в силах выдержать человеческий взгляд: тогда все идет так, как должно. Тогда они будут вместе непобедимы. Главное — не упустить ту грань, за которой "Фенрис и ее Зверь" превращается в "Зверь и его Сородич". Охраняемый — Мне уже до смерти надоел этот саркофаг, — ворчит Ирэн, нервно листая рекламный буклет Музея естественной истории. — Почему все так носятся с обычной каменной коробкой? Да, она древняя, да, она красивая, да, ради нее устроили бойню на "Дейн", но почему вокруг нее столько шума? Камарилья, Шабаш, Носферату, Джованни — все на ней помешались! Если бы они не подняли такой шум, мне бы не пришлось проходить весь этот ад в музее! — Она скомкала буклет и зло швырнула его в стену. — Лазеры, Фенрис! Лазеры, мать их! И столько полицейских, сколько на шествиях не наберется! Мне пришлось молиться всем известным и неизвестным богам, чтобы никто не погиб, но с таким количеством охраны мои старания едва не пошли насмарку! А в итоге что? Его снова украли! — Могу предложить взорвать его к чертям, когда найдем, — предложила Фенрис с усмешкой. — Пара килограммов астролита, и даже пыли не останется. — Спасибо за совет, — огрызнулась Ирэн, — только не хватало мне еще пустить на воздух результаты своих трудов за последние месяцы.