Фобос

Итак, что мы имеем? А имеем мы приключение, которое Саня сам устроил своей жопе, и, похоже, в самом прямом смысле. Сам виноват. Это надо было додуматься — из-за каких-то снов сорваться в далекий неприветливый город, чтобы найти того, кто снился. Снился, Карл! И твое счастье, Саня, что он вообще существует, а то бы ты уже загнулся где-то на лавочке. Воистину, надо иногда думать самому, и головой, а не членом, даже измученным странными снами. Ходить к врачу, искать причину снов в своей больной психике, а не где-то в зажопье. И не обижаться на парня, которого сам нагрузил своими половыми проблемами. Ему самому не лучше, раз он страдает тем же, и вот наклевывается вопрос почище «быть или не быть?»: а что, если эта проблема не в его голове и не решается у психолога? Нет, наверняка они оба больны и этот парень так же сходит с ума от этого наваждения. Настолько, что уже не боится приставать к нему, здоровому мужику в полтора раза больше него самого, — разве он делал бы это, будучи в своём уме? Точно-точно нет, он боялся бы получить неслабой сдачи: шутка ли, щупать натурала как девочку. Может, он и сам борется с собой, но что он сделает, если перед ним то самое тело, которое он желает каждую ночь по несколько раз? Тем более это тело само уже заводится в ответ, вопреки желанию самого Сани. Холод и сигаретный дым отрезвили рассудок, и он зашел с балкона в дом, свернул испачканное одеяло и лег сверху. Взял газету, но это оказалась старая, еще с 2004 года, предвыборная агитка. Скучно! Это вот так Эрни развлекает своего гостя? Или просто не убирал несколько лет? Вон окно тоже какое-то пятнистое, да и драные обои — вряд ли элемент дизайна. Саня завернулся в одеяло и вышел в коридор, который подтвердил его догадки, правда, там не было обоев, и стены даже красиво покрашены в голубой цвет, с нарисованными зелеными звездочками, но вот давние царапины говорили, что здесь давно не было ремонта. А что ожидать от человека, которому дрель не для этого? Хотя кирпичные стены в ванной оказались не кирпичными, а искусной имитацией из штукатурки, так что, похоже, иногда этот парень нехило заморачивается над отделкой. Саня открутил кран и начал отмывать пятно, которое сам же сделал не далее как полчаса назад, — не надо делать пакостей назло товарищу по беде. Из соседней комнаты раздавался скрежет. Только выключив воду и прислушавшись, он понял, что это играет музыка. Дабстеп — адское изобретение, хуже только рэп. Саня порадовался, что его комната далеко от комнаты Эрни. Вообще, хорошо, что они не слышат друг друга, особенно по ночам. Музыка стихла, а дверь открылась. Эрни быстро подошел и замер на пороге ванной, точно не ожидал увидеть его здесь. По правде говоря, Саня и сам не хотел видеть его после такого разговора. Недобро сверкнув блеклыми, кажущимися красными в полумраке глазами, он убежал куда-то вдаль по коридору, а Саня и не подумал бежать за ним. «Раз уж ты уже увидел, что тут занято, я заодно и помоюсь!» — решил Лимфоузел и повесил мокрое одеяло сушиться на чуть теплую батарею, а сам влез в душевую. «Да, не щедрится ваша ТЭЦ на тепло!» — подумал он, как только оказался под такой же чуть теплой водой. Полотенца, как обычно, не оказалось. А как только Саня закрутил воду, где-то раздался резкий хлопок, и свет погас, а он остался закрытым в душевой кабине, и только холодные капли воды стекали с мокрых волос по спине, а комариный писк напоминал, что он жив. Разве что в аду тоже есть комары? — Открой меня! Страх захлестнул ледяной волной. Он начал колотить по двери душевой, по стене и зеркалу. Казалось, в темноте оттуда поблескивали чьи-то глаза. А потом, когда глаза немного привыкли, оказалось, что блестит отовсюду. Что за чертовщина? Он что, сходит с ума? Он исступленно махал кулаками, пытаясь отбиться от того, что принял за светящиеся глаза. Боль пронзила его, когда он разбил зеркало и осколки полетели в него, под ноги и во все стороны. А блестеть не перестало. Теперь, в темноте, с порезанными стеклом пальцами и сбитыми костяшками, он стоял, боясь пошевелиться, чтобы не пораниться еще больше, и дрожал от страха. Выпучив глаза, он вглядывался во тьму, силясь рассмотреть хоть что-то, пока не додумался протянуть руку и пощупать стену. Блестящие штуки, так напугавшие его, легко закрывались пальцами, а вблизи оказались такими же звездочками, как в коридоре. Вот ведь пакость! Послышались быстрые шаги, и дверь ванной открылась, а вслед за ней и душевая. Эрни, поблескивая глазами в полумраке не хуже этих его художеств, оглядел пол в душевой, отодвинул осколки зеркала резким движением ноги, приобнял почему-то дрожащими руками Саню и подтолкнул к выходу. — Иди. — Ненавижу тебя! — Давай, иди уже, уникум. Кто не ненавидит меня, тот просто не знаком со мной. Худая, мелко дрожащая рука в последний раз коснулась его спины, и он вышел из ванной. Уже в своей комнате он вспомнил об одеяле и вернулся. Эрни, стоя в кабине, осторожно снимал со стены остатки зеркала, рядом сверкали сметенные в кучку осколки. Саня тихонько подкрался и снял одеяло с батареи. Казалось, оно стало еще мокрее, чем было, и он пожалел, что не снял пододеяльник. — Извини, пацан, я испугался. Кажется, сейчас не время извиняться, вообще говорить что-то под руку, но уж больно зацепило это «ненавидит тот, кто не знаком», как будто он принимает как данность, что его никто не любит. Эрни повернулся, оглядел его болезненными блестящими глазами, прошептал: «Хуй с этим». — Нет, правда, прости, я не знал, что тут что-то светится, и тут вот оно, в темноте! Я думал, у меня глюки! — Хуй с этим, я сказал! Кстати, такие же «глюки» тебя ожидают и в коридоре, и в подьезде, только в виде глаз. Окажешься там, когда рубану в следующий раз, увидишь. Саня невольно поежился, представив себя голым, мокрым, в темном грязном подъезде, в окружении светящихся глаз. А Эрни даже не улыбнулся, странно. В другой раз он бы уже ржал как сумасшедший, но не сейчас. Можно было подумать, что он сам пережил что-то страшное за эти полчаса и его до сих пор не отпустило. Или Саня настолько впечатлился его художествами? Он обернул мокрое одеяло вокруг тела, как римлянин, и его передернуло от неприятного ощущения мокрой тяжелой ткани на коже. В следующую секунду он отбросил его прочь. — Повесь на балконе, скорее высохнет, — неожиданно сказал Эрни. — А чем укрыться? — Найди что-то. Или подожди, не смертельно. — Тебе все не смертельно! А как оно мне, не знаешь? Эрни смел остатки зеркала на совок, открыл кран и резво выскочил из-под хлынувшей на него воды. Вытряхнул мусор в ведро и принялся вытирать капли воды с очков краем Саниного одеяла. — Мне? Да, мне все не смертельно. До сих пор нихуя не убило. Они вышли в коридор, там Эрни достал из шкафа полотенце, оглянулся, повесил его на плечо остолбеневшего Сани и стал стаскивать с себя мокрую одежду. Ситуация была страшная. Раньше они не оказывались голыми в одном помещении, но Саня и так не мог ручаться за порывы своей души, а тут прямо перед ним возникло мелкое голое тело, без одежды еще более худое, бледное, в общем, хорошо, что Саня любил, когда есть за что взяться. Эрни как будто понял, замер, держась за резинку трусов, махнул рукой и не стал их снимать. Отнес одежду в душевую, быстро обтерся полотенцем и снова повесил его на плечо Лимфоузлу. А он все не мог оторвать взгляд от его правой руки — от воды пластыри на ней отлипли, открыв пугающе ровные царапины на коже. Некоторые совсем свежие, и из них по мокрой коже стекала кровь. — Что это? Тишина, только пронзительный взгляд бледных глаз, как будто говорящих матом, что это не Санино дело. — Что это? Эрни! Ну скажи, что кошка поцарапала! — Так и было. — Не любишь ты себя! А надо! Шрамы останутся — не жалко? — Не жалко. А тебе, что ты похуярил руки о зеркало? Пальцы беречь надо. Лимфоузел вспомнил о своих побитых пальцах, оглядел их: костяшки вспухли и сочились кровью, но не болели. Поэтому и забыл о них? Или не поэтому? — Пошли промоем. Эрни схватил его за локоть и потащил куда-то по коридору. Они оказались в душной кухне. Стены были обиты разноцветными плитками, кое-где со сколотыми углами, стол украшала клеенка с таким же резным узором, как на шторе, а плиту венчала кастрюля с пельменями. Похоже, другой еды тут и не водилось. Эрни достал из шкафа пузырек с перекисью и вылил ее прямо на руки Сане. Тот зашипел от боли и сам удивился: когда стал такой неженкой? Надпись «6%» сама ответила на все вопросы. Эрни достал ватку, промыл мелкие ранки на теле Сани, а потом приобнял его за плечи, кажется, даже прижался грудью к его спине, и сказал: — Теперь иди.