Фобос

— А если бы я взялся ещё и за трубу, я бы уже в этой жизни не отцепился! Саня горько молчал. Он не мог спокойно слушать про то, как Эрни могло бы убить током, и ему нечего было сказать на это. Страшно даже подумать, как это худенькое тело пронзает и трясет, а Эрни так подробно, с такой мазохистской радостью описывал это, что внутри все обрывалось. Его глаза горели сумасшедшим огнем, или это просто отражался закат? Он продолжал, говорил, что и Саня не отцепился бы, если бы схватился за него, просто не разжал бы пальцы, и что тогда бы их точно-точно перестали беспокоить сны. Непонятно, что так радовало его: мысль о собственной смерти или то, что Саня не мог слушать его без боли? — Эрни, прошу, не говори такого. Дикий смех в ответ. — А ты никогда о таком не думал? Хуево быть тобой. — Прости, это ненормально. Эрни резко подошел к Сане почти вплотную, так что тот почувствовал теплое дыхание на своей шее; схватил за ворот футболки и потянул вниз, пока Саня не упал на колени. В груди защемило, он понял, что желает каких-то новых прикосновений. И хотелось избить самого себя за это. — А эта вся хуйня, по-твоему, нормальна? Или тебя уже все устраивает? Меня лично заебало. — Прости. — Заебал! Руки быстро огладили через футболку живот и грудь, остановились на вороте, а Саня готов был пристрелить себя за то, что ему нравилось. Дыхание стало прерывистым, и он старался дышать ровнее, чтобы Эрни не заметил. А от близости такого нежного и теплого тела хотелось вообще перестать дышать. Он выдавил из себя очередное бессмысленное «прости». — Ты заебал этим! Вот скажи, мало мне снов с твоим участием, одних и тех же заебавших снов? Ты и в реале решил заебать своими извинениями? Край футболки, натянутый до треска, опасно и больно врезался в шею, казалось, Саню хотят задушить. Он только оцепенело смотрел в бледное, даже в свете вечернего красного солнца, лицо Эрни. — Я рад, что во снах я сверху… — шептал Эрни прямо на ухо. — Но если надо будет спустить тебя с той самой трубы, чтобы они прекратились, я сделаю это! Их тела опасно близко, их разделяли только футболка Сани и тонкая майка Эрни, и Саня дрожал от осознания этого и совсем немного — от страха. Ну, убьет так убьет, все равно так жить нельзя. И он рассказал все, что думал, — и об этих снах, и о том, что они и вправду геи, и обо всем, о чем размышлял. — Охуенно, че! Пожертвуешь мне черепную коробку для мозга? — Прости. Я просто не знаю, как жить дальше… — Да я тоже… Знаешь, на самом деле то, что ты сказал… Я меньше всего хотел делать такие выводы. Хотя и знал, что когда-то это произойдет. — Что делать? Пойдешь сбросишь меня с трубы? — Будем как-то жить с этим… А что делать? Саня заключил Эрни в объятия, погладил, изо всех сил сдерживая горячую волну внизу живота, но та непослушно хлынула в голову. Он снова мысленно прикусил язык, твердя себе, что они просто друзья. — Как-то будем жить.