Редкий случай

      Фуго уже порядком устал идти до дома Абаккио, в мыслях он невольно подумал, что лучше бы он поехал на такси. Но почти тут же понял, насколько прекрасно было ходить в одиночестве, по темным переулкам, вдали от всех проблем, которые ему неизбежно в конце концов придется решать. От таких мыслей становилось так тяжело на душе, Паннакотта не знал, что сделать с этим. Непритворно надеясь, что Леоне действительно способен помочь, Фуго наконец поднял глаза на большую дверь из темного дерева. Он с некой боязнью постучался. — Кто? — голос Аббакио как обычно был слегка грубым и хриплым. Казалось, что от мужчины немного пахло мускатными ягодами, скорее всего от Асти, которое он в в последнее время предпочитал Пино нуару. — Леоне, не против моей компании?       Владелец «Moody blues», чуть увидев Фуго, еле заметно улыбнулся, скорее всего радуясь, что его гостем не оказался Джорно. — Нисколько. Сейчас поздно, а ты выглядишь неважно. Что-то случилось? — Да. — Так и знал. Проходи, Фуго.       Паннакотта, перед тем как наконец зайти, чуть поежился от холода. Несмотря на теплую одежду, ему почему-то было неприятно холодно. Аббаккио явно это заметил, и Фуго стал ждать предстоящего медленного, спокойного разговора. То, что оказывается, и вправду было нужно.       Войдя в темную гостиную, Фуго не удивился типичной для Леоне чистотой. Даже учитывая почти совершенную темноту (единственной вещью, что излучало свет — был маленький светильник на стене), комната была наполнена неким уютом. Наверное, именно легкий запах алкоголя и цветов будто создавал эту умиротворяющую атмосферу. К счастью для Фуго, он был совсем не прочь окунуться в нее. — Итак, что такого ужасного могло произойти, что ты сейчас даже не кричишь от злости? Это связано с Хинохарой, я полагаю. — Аббакио полусонно прошелся по коридору по направлению на кухню. Когда он вернулся вместе с одной бутылкой Дольчетто и двумя бокалами.       «Будешь?» — кротко спросил Леоне, на что Паннакотта нехотя кивнул, терять-то нечего, как он думал.       После пары глотков вина, Фуго стал чуть разговорчивее; он всегда быстро пьянел, потому и редко брал в руки алкоголь, тем более в его несовершенолетнем возрасте. — Насчет твоего вопроса, Аббаккио. Нет, не этот ублюдок виноват, то есть, косвенно да, я бы даже сказал более чем косвенно; на самом деле, я передумал, он к этому максимально причастен. Но в любом случае, не он меня разозлил. Наранча… Леоне, мне стыдно. Мне стыдно за то, что сделал я.       Фуго с грустью помотал головой, словно пытаясь отогнать все мысли и слова, которые он на самом деле с диким желанием хотел высвободить наружу. Аббаккио тем временем молча его выслушивал, пил вино, не мешая ему сосредоточиться старался даже отвлекаться на посторонние вещи, чтобы друг чувствовал себя одним в комнате. Леоне знал: так Паннакотте легче всего выговариваться. — Я зол на себя. Я раньше сказал, что Наранча — вина моего нынешнего состояния. Отчасти, да, — Фуго вдруг поменялся в лице. Он нахмурился, будто мгновенно протрезвев, его взгляд стал обычным: холодным и в некой степени до дрожи устрашающим. — Из-за действий вражеского стенда, он, в порыве эмоций, и наверное с большим количеством адреналина в крови, чем нужно, поцеловал меня. Аббаккио! Он поцеловал меня. Его кровь, которая ранее начала течь тоже из-за меня, все еще на моих губах. Я все еще помню соленость его слез. Я виноват в том, что довел его до такого. И не стоило мне вот так сбегать. Хотя я и думаю, что с Бруно и Триш ему пока будет спокойнее, я боюсь. Боюсь, того, что этот поцелуй — вовсе не вина стенда Клафути, а лишь искренние чувства. А если это так? Мне страшно, я не зол. Я просто хочу, чтобы все было как раньше. Проще.       Впервые за все это время Леоне что-то ощутил. С момента про поцелуй его все не покидало чувство жалости к Фуго. Он видел, насколько беззащитным казался Паннакотта в эти секунды и это было невыносимо больно. Аббаккио не привык глубоко сопереживать кому-то, «крик души» друга кое-что пробудил в нем. — Тогда ты должен осмыслить со своей стороны всю ситуацию. — Но разве я это не только что сделал? — Не неси чуши, Фуго. Сейчас ты говорил только о Наранче. О себе — лишь «я виноват». Но попробуй говорить о себе чаще. Допустим, ты виноват. В чем виновен Наранча, если посмотреть на все с твоей точки зрения? Вы не делите одно сердце и разум на двоих, правильно? Значит, ты тоже что-то почувствовал в тот момент, не думай только о чувствах Наранчи. Если же искать корень проблемы масштабнее, то тогда «виновен не тот, кто грешит, а тот, кто порождает мрак.» В нашем случае — Хинохара. Но у тебя явно есть, что сказать насчет Наранчи, не так ли? Что ты чувствуешь к нему? Искреннен ли ты сам с собой?       Фуго на секунду завис, обдумывая слова Леоне, а после его щеки резко покраснели, очевидно не по причине Дольчетто. — Я…мне было больно. С психологической точки зрения. Тогда он был в крови из-за меня, он плакал из-за меня, дрожал от страха. — А с физической? Фуго молчал. — Не беспокойся. Мы одни, Фуго. Я рядом. И у нас есть время до девяти утра, так что не торопись. — слова Леоне звучали немного не убедительно, хотя он и пытался быть искреннее, потому как по-настоящему хотел помочь. — Мне понравилось, Аббаккио. А через несколько секунд мне стало невыносимо страшно от мыслей, что сам факт поцелуя с Наранчей мне был приятен. Что будь обстоятельства другими — и я бы с радостью продолжил поцелуй, шепотом все вновь и вновь говоря ему, как его чувства взаимны. Потом я сбежал, пытаясь скрыться от правды.       Леоне заметил, что Паннакотта собирался сказать что-то еще, но поддавшись своему желанию спросил: — «Будь обстоятельства другими», «чувства взаимны». Ты наконец понял, что ты хотел сказать все это время? Что ты влюблен в Наранчу? — голос Аббаккио был спокоен, почти в совершенстве равнодушен, впрочем, не удивительно. Ведь он давно об этом догадывался, и единственное, что было досадно — так это то, при каких ужасных условиях Фуго признал это.       Паннакотта бесшумно поставил пустой бокал вина на стол, перед этим выпив не меньше трех. Он, сам того не осознавая, вывернул свою душу наизнанку. — Я люблю его, — без эмоций прошептал Фуго, — Я, наверное, должен пойти к нему. — О, нет-нет. Не в таком состоянии. Ты сделаешь только хуже, поверь мне, опыт с нетрезвыми откровениями был. Буччелатти наверняка все еще с этого смеется. — тихо добавил Аббаккио с улыбкой, обращаясь к самому себе, однако Паннакотта его все же услышал. — Вы с Бруно. Тоже любите друг друга. — Да, но не так как ты подумал. Я тогда сознался в кое-чем другом, о чем тебе знать не обязательно. — Фуго подумал, что Аббаккио врал, но не придал этому большого значения. — В любом случае, что мне делать?       Леоне улыбнулся. Он встал с дивана, потом приблизился к Фуго и слегка хлопнул его по плечу. — Я отвезу тебя домой. — Аббаккио, из тебя отец лучше, чем из моего настоящего отца. — вдруг неожиданно выпалил Фуго, возможно, алкоголь повлиял на него. К счастью, Леоне не рассердился таким словам и сравнениям с «отцом». Вместо слов, владелец «Moody blues» просто обнял друга. И тогда он почувствовал, как сильно он дорожит им. Ими всеми. Наранчей. Мистой, Триш, и даже Джорно. И Бруно. Он их любил. Неожиданно приятно вспоминать о таком.       Той ночью Фуго и Леоне поняли свои чувства.

***

      Долгая дорога не могла не дать заскучать. Джорно уже порядком надоело вести машину, а Миста все мирно спал, что казалось Джорно до боли прекрасно умилительным. Джованна был бы не против разбудить и заставить его сесть за руль, однако не смог найти сил заговорить с ним. После того, как они вышли из кафе, он снова услышал свое и чужое частое сердцебиение. Стукающий звук до сих пор сводил Джорно с ума. Отвлекаться Джованна никак не мог, поэтому здраво решил выбросить на время мысли о красивом лице Мисты, и сосредоточиться на проблеме, затрагивающей всю его мафию, в особенности жизни подчиненных и, что самое главное — жизнь Наранчи. Пусть Джорно около часа назад и сказал Гвидо, что у него уже имеется план, на самом деле это была ложь, дабы не встревожить и так волнующегося друга. Всю дорогу Джованна пытался составить искусный план победы, но учитывая информацию о Клафути, он стал гадать, каким образом этот человек смог выжить. Владелец «Gold experience» пришел лишь к единственному логическому умозаключению: на стороне Хинохары есть кто-то посторонний, кто-то наподобие туза в рукаве врага. Это пугало, так как вряд ли хватит времени даже на то, чтобы найти некий узкий круг подозреваемых и попытаться приготовиться к каждой возможной атаке. Ко всему прочему, принимая в расчет «Gold experience requiem», все равно Джорно не покидали мысли о том, как Клафути и его союзник, или союзники, сделают все возможное, чтобы помешать Джованне участвовать в битве. «Необходимо сосредоточиться на этом вопросе» — думал Джорно и в его голове безостановочно вновь и вновь появлялись все новые способы избежать подобного исхода событий.       Миста, находясь в полусонном состоянии, смог сквозь дремоту расслышать странное непостоянное бормотание друга. Иногда в шепоте проскальзывали слова «Хинохара», «Союзник», «Наранча» и другие вещи, явно относящиеся к самой важной проблеме Пассионе на данный момент. Гвидо, несмотря на свое не столь серьезное отношение ко всему этому на первый взгляд, на деле волновался за жизнь Гирга не меньше остальных. Возможно, даже больше, потому как с момента, как Наранча стал находиться в смертельной опасности, Миста не переставал держать пистолет, а его стенд все это время был на готове, что заметил и Джорно, и Бергамо, когда они сидели в кафе. Исключая все шансы на медленную реакцию от внезапной атаки, возможно избежать многих потерь — этими словами Миста всегда любил настраивать себя на битву. А сейчас, в минуты спокойной езды до Нолы на пару с очень напуганным Джорно, главным объектом вероятной потери являлся сам Джованна; Гвидо знал, насколько силен босс Пассионе, но все равно не мог отделаться от желания любой ценой защитить жизнь друга. — Миста, можешь передать мне воду? — непринужденно спросил Джорно, остановив машину за пару километров от города, — Я знаю, ты не спишь. — Держи. Прости, что не предложил помощь при вождении. — Я знал, ты был занят другим. Спасибо.       Миста не знал, о чем Джорно говорил: возможно это была благодарность за то, что Гвидо все время держал пистолет в руках, очевидно для готовности к битве, а может — просто за воду. Однако Миста все равно нервно сглотнул, когда он передавал бутылку другу его руки еле заметно затряслись, не понятно почему, но вдаваться в причины такого поведения владельцу «Sex pistols» совсем не хотелось. Потому что он боялся того, что смущение — вина всему.       Немного отдохнув, Джорно снова завел машину и через пять минут пришлось остановиться еще раз, так как друзья наконец прибыли до места назначения. — Я тебе не говорил, почему именно этот город, Джорно? Я здесь когда-то жил на протяжении полугода, задание того требовало. Место прекрасное, каждый раз, когда опять здесь появляюсь, не могу сдержать радостных чувств.       Миста весело взял Джорно за руку, после того как он припарковал машину, и стал с восхищением рассказывать о днях, проведенных здесь. Гвидо и Джованна несколько часов ходили по оживленным, тихим, иногда совсем безлюдным улицам. Когда они походили к тому или иному названию улицы, Миста останавливался, с гордостью задирал голову чуть вверх и начинал короткий рассказ, объясняющий, что здесь произошло. Бывает это был просто какой-то забавный случай, например, когда он помогал одной девушке собрать виноград, но когда они пришли к деревьям, заметили вдали ее дочерей, всех измазанных в ягодах, которые потом ещё долго извинялись, хотя сами еле сдерживали улыбки. Миста беззаботно смеялся, своим смехом заполняя тихие улицы, его глаза будто светились от искренней, вроде ребяческой радости. Он не вырос в этом городе. Но воспоминания остались словно из детства. В какой-то момент Джорно словил себя на мысли, что на глаза навернулись слезы счастья, а его лицо озаряла теплая улыбка. Он молчал, и внимательно слушал, хотя и хотел на несколько остановить жизнерадостную болтовню Мисты, взять его за руку, и прижаться к его губам. Не сейчас. Когда-нибудь. — Джорно, все нормально? — Да, да, не волнуйся.       Джорно нервно прикусил губу. Миста не заметил явное волнение Джованны, слишком погрузившись в свои воспоминания, поэтому, к счатью, неловкая пауза была не долгой. Гвидо вновь продолжил говорить. А Джорно — слушать, хотя уже не так внимательно, попросту устав от бесконечных историй. Ему даже было немного не по себе от того, что Миста прожил в этом городе всего лишь полгода. Но не только это беспокоило босса Пассионе.       Даже погрузившись в умиротворяющую атмосферу города, Джорно, как бы отчаянно не пытался, не мог ни на секунду перестать думать о Наранче, который сейчас находился на волоске от смерти и о поджидающих врагах, готовых с радостью напасть и убить всех, кто препятствовал их цели. Особенно Джованну беспокоил Хинохара. Что-то было не так с этим человеком. Бергамо настаивал поверить в то, что Клафути сам по себе с детства мечтал о власти, но Джорно почему-то этому слабо верил. У него должна быть мотивация, ведь так? Простое желание, нет, нужда, которой невозможно сопротивляться — конечно, не исключено. Многие безумцы такие. Ими управляет лишь навязчивая мысль. Что до Хинохары, Джорно не понимал, что движет Хинохарой. Вроде бы на этот вопрос ответ легок, но чувство, как будто что-то скрывалось под покровом «простого безумства». А может и нет. Правда? Ложь? Да неважно. Если Наранча, или еще кто-нибудь, близкий Джорно погибнет, он не простит себя.       С решительным видом, Джорно продолжил следовать за Мистой. Тот заметил слегка необычное выражение лица друга не сразу; лишь ближе к гостинице, в которой тогда жил, Гвидо игриво взял Джованну за рукав, однако быстро отпустил, забеспокоился. — Выглядишь так, будто вот-вот одержишь победу над Дьяволо. Понимаю, мои рассказы тебе непонятны и скучны, и я в какой-то мере согласен, — с тихим хохотом сказал Миста, — Видно, ты задумался о чем-то другом. Даже знаю, о чем. Чувак, ты победил Дьяволо, и много кого еще, все будет в порядке.       Тут Миста по-дружески хлопнул (не сильно, даже, скорее, нежно погладил, а не хлопнул) по плечу Джорно. — Хинохара парень сильный, но, к счастью, не из тех, кто максимально следует плану. Или вообще его составляет. — Миста сам не верит своим словам. — Да, но разве то, что он сейчас жив, не есть результат идеально выполненного плана? — Ну, э…— Гвидо пару секунд молчал, прежде чем начать снова говорить, — Мы знаем, что высока вероятность союзника, так что я полагаю, без этого самого «неизвестного», сейчас он был бы мертв.       Глаза Джорно внезапно загорелись пламенем надежды. — Из этого следует, что его союзник имеет стенд, который способен либо возвращать людей к жизни, либо вылечивать ранения. Миста, мы только что поняли, как выжил наш враг. — практически не дыша прошептал Джорно.       Гвидо был готов поспорить, что Джорно в этот момент буквально светился.       Теперь, с этими, довольно воодушевляющими мыслями в голове, двое продолжили путь, однако Миста больше не рассказывал историй. Слишком невероятным ему казалось недавнее открытие, до которого потребовалось почему-то так много времени, чтобы до него додуматься.       И действительно, догадка Джорно являлась стопроцентной правдой, точнее нет. Лишь ее частью, потому как неизвестный союзник скрывал кое-что ещё, чего сам боялся до смерти. Но одержимость, напрасно считавшаяся любовью была сильнее страха смерти. Своей и чужой. Потому что жизнь только одного человека была ценнейшей. О, нет. Бесценной.       Лишь стук сердца Хинохары был важен для этого человека.       Когда об этом узнал Миста, у него даже живот скрутило от страха и отвращения, прямо во время боя, неизбежного и скорого.       Ещё несколько часов улицы Санто-Приско казались оживленными, наверное потому, что на них было только два человека, бурно обсуждавших то и это. Их голоса изредка сливались в негромком (а бывало — очень громком) смехе. В основном птицам и некоторым местным отчётливо слышался немного грубоватый, но красивый голос, принадлежавший Мисте. Иногда этот голос перебивал второй, более мягкий и звонкий — голос Джорно. Вскоре после серьезных разговоров о Клафути друзья расслабились: может, от ироничных шуток, или от общей атмосферы города.       Однако ни Джорно, ни Миста, не были против, на душе стало легче, и они продолжали отходить от города в неизвестном направлении, в конце которого лишь Гвидо знал, что их будет ждать.       Уже был поздний вечер.       Небо сковали темные облака, и Миста немного забеспокоился, хотя потом вновь заулыбался, когда увидел, что сквозь них постепенно снова проглядывали яркие звезды. Их он и хотел видеть. Так будет красивее, считал он.       Наконец, в районе часа ночи, Гвидо остановил Джорно. — Мы пришли. — Но это…просто обрыв. Миста, ты уверен, что мы на месте? — Джованна выглядел изрядно уставшим. — Конечно. Сейчас все сделаю.       Миста многозначительно подмигнул и тут же скрылся в лесу. Прошло уже минут восемь, но он не возвращался. Терпение кончилось, и Джорно, не взирая на запрет Мисты сдвигаться с места, пошел за ним, на лево от стороны обрыва. Рядом с входом в чащу он краем глаза заметил странную дощечку, прибитую к земле: «Для особых случаев» — читалось на ней. Джорно недоверчиво взглянул на нее, но решил не останавливаться.       То, что он увидел, навсегда врезалось в его память. Потому что картину, которую он лицезрел, было невозможно забыть.       Он так и не понял, как такое было настолько незаметным. Потому что оно светилось ярчайшими огнями.       «Оно» представляло из себя небольшой домик, деревянный, но далеко не старый. Он был сделан удивительно аккуратно, и состоял из двух этажей, которых не разглядеть за огромными деревьями. Везде висели гирлянды, на них горели разноцветные шарики, преимущественно белого цвета, а вокруг множество цветов, будто не из этого леса: посаженных вручную. Что самое странное — ни один цветок не выглядел завядшим. Это укромное место было похоже на какую-то прекрасную иллюстрацию из сказки. Не хватало только говорящих животных, наверное. — Это… невероятно. — прошептал Джорно. — Блин, я же говорил тебе стоять на месте! Эх, теперь об этом знаю не только я и Аббакио. — без какой-либо злобы в голосе пожаловался Миста, выходя из этого чуда. В руках он держал цветную скатерть, несколько винтажных светильников, внутри их стеклянных дверц находились пока что незажженные свечи, и плетёная корзина, которую люди обычно берут на пикники. — Прости, но ты сам сделал его? — Джорно указал на домик. — Ага, вместе с Леоне. Заняться было нечем. Но я счастлив, что не пожалел времени и сил на него. К тому же, сейчас я сделаю такую классную штуку!       Миста с веселым видом вернулся на обрыв, за ним шел Джованна. Его сердце билось чаще с каждой секундой, будто знало, что может произойти.       Через пять минут обрыв стал действительно более впечатляющим. Прямо на его конце сидели Джорно и Миста, их лица освещали фонари, от свечей внутри пахло какими-то цветами. Оказалось, в корзине была еда, и даже немного вина. Хотя Джорно и отказался от алкоголя, он приятно удивился такому «романтическому» содержимому корзины, состоящему из свежих фруктов, пасты, которую так любил Миста, и множества другой еды.       Поначалу они молча ели, подняв головы вверх все никак не могли оторваться от звёздного неба, завораживающего настолько, что как будто затягивало в темную неизвестность. Было холодно, но они не обращали на это внимания. Слишком красиво, чтобы беспокоиться о таких вещах. Даже мысли о Хинохаре куда-то улетучились в эти моменты прекрасной ночной тишины. — Джорно.       Миста слегка с волнением покусывал губу. Он не хотел нарушать идиллию, но знал, что должен был следовать плану. Всё-таки, не просто так он привел сюда Джорно. — М? — Здесь красиво. — неумело начал разговор Гвидо, потом потряс головой и, кашлянув, продолжил: — Нет. То есть, кхм, здесь очень красиво, но не только ради вида я заставил тебя идти через весь город…       Джорно, словно инстинктивно, положил свою ладонь на теплую ладонь Мисты. У того порозовели щеки и уши, даже в темноте можно было это разглядеть. Миста ещё больше заволновался и нервно засмеялся, но быстро подавил смех. — Так, хорошо… Я не знаю, это так странно. — Прошу, говори.       Джорно нежно сжал руку Мисты. — Когда я смотрю на тебя, будто сам не свой. Знаешь, то чувство возникает, когда кажется что сердце бьётся ненормально быстро, и ладони потеют, прямо как сейчас, черт, я, черт. Я никогда раньше не ощущал подобного. Не с другими людьми, по крайней мере. Мы многое пережили. И, наверное после победы над Гьяччо, я начал что-то чувствовать. Что-то странное. Я будто тонул в диких мыслях, я вечно был погружен в желании прикоснуться к тебе. Быть ближе.       Миста набрал в грудь больше воздуха. — Я уверен. Я люблю тебя.       Переведя дыхание, он взглянул на Джорно. Но лицо Джованны не выражало удивления, разве что чуть-чуть. Скорее его эмоции можно было трактовать как определенное счастье. И может быть, дикая каша в голове.       Джорно чувствовал, что надо действовать быстро.       Он медленно наклонился.       И никак не ожидал, что губы Мисты такие мягкие.       А Миста поверить не мог, что любовь может быть такой приятной. — Я тоже.       Только это и смог произнести Джорно перед тем, как в его губы впился Миста. Он вновь и вновь целовал Джованну, иногда несильно прикусывая его губу. Он запустил руку под рубашку, тонкими пальцам прикасаясь к горячей светлой коже. Волосы Джорно развевались на холодном ветру, однако его дыхание было тяжёлым и отрывистым. Джованна оставлял колючие засосы на шее Мисты, чувствуя капли крови на языке. Вскоре Гвидо, взяв Джорно за запястья, аккуратно повалил его на землю, вдыхая запах золотистых прядей, закрывающих его лицо. Джованна тихо постанывал, ощущая на груди дорожку из поцелуев, он обхватил спину Мисты и заставлял того продолжать все быстрее и быстрее, до последнего стона наслаждения.       Той ночью Джорно и Миста поняли свои чувства.