***
Следующий раз случается не через день и не через два, он ждёт полных две недели перед тем, как окунуться в чужое сознание, коротким прикосновением даруя почти разложившемуся телу возможность дышать водой. Агеро подскакивает в ворохе пузырьков, вместе с сознанием к нему возвращается и более привычный облик — становится опрятной одежда, пропадают трупные пятна. Секунду Агеро витает в воде, непривычный к тому, чтобы парить наравне с Баамом, перед тем, как глянуть вверх, в виднеющиеся вдалеке блики света. — Баам? — его стараниями голос звучит словно в тихой комнате, а не воде. — Да, господин Кун? — Что… Прежде, чем Агеро успевает что-то спросить, Баам его целует. Обхватывает лицо ладонями и беспечно прижимается губами, наслаждаясь чужой радостью, одновременно ощущая болезненный укол в сердце от неверия. Отстраняется, чтобы посмотреть на сосредоточенного Агеро. — Всё хорошо, господин Кун. Это не прощание. И тот расслабляется, позволяя утянуть себя ко дну, наполовину погрузить в мягкую тину и вытянуться поверх, поднятыми руками перебирая парящие из-за воды волосы, всем своим видом призывая к прикосновениям. И Агеро тянется к нему. Рука опускается на талию, движется ниже. Баам молчаливо выдыхает ворох пузырьков, щекоча чужие ключицы даже сквозь одежду. Другая рука застывает у головы, но опускается на шею, ослабляя ворот. Баам поворачивается, чтобы чмокнуть проглядывающую на локте венку. От воды закладывает уши, но Баам боится, что если поменяет что-то ещё во сне, то не уследит от лёгкой ласки, напутает. Этот сон он вспоминает, погрузившись с головой в ванну и смотря в однотонный потолок через толщу воды.***
Во сне посреди отвратительно знакомой пещеры стоят смутно знакомые деревянные столики. С фигурной резьбой и свежей краской, они вызывают странное узнавание, которого Баам однозначно не хотел. Он не знает, почему его подсознание вытащило их на поверхность. Снова. Он вздыхает, ероша сонному Агеро на своём плече волосы. Носочком подцепляет стол и двигает ближе, радуясь, что у него есть колёсики. Мебель расставлена по пещере хаотично — в паре шагов можно даже увидеть комод для одежды. Большую часть её занимают низкие столы, которым самое место на балах и званых вечерах: закуска маленькая, сытная, исполненная искусными поварами. На любой вкус. Те угощения, что были расставлены по пещере, были на вкус Баама. Вкусные и не очень, сладкие и сочные, кислые и чёрствые, те, что взрослые любили запивать вином, и те, в которых вино уже было. Баам подцепляет небольшую, на один укус, булочку, шепча разомлевшему Агеро: — Вы же любите сладкое? Баам не знает, насколько качественным получился образ. Не похож ли он на вату, болванку без вкуса, есть ли содержание — крем, ягоды, или булочка пуста внутри. Первую он съедает сам, чтобы проверить. Знакомый яркий вкус разливается во рту, убеждая в достоверности. Он подбирает пальцами с тарелки вторую. Сладкая присыпка остаётся на чужих губах, когда Баам мягко прижимает её. Уже в следующую секунду Агеро приоткрывает глаз, чтобы бросить на него шаловливый взгляд, сбирая булочку языком. Проходит несколько секунд, за которые умилённый Баам скармливает ещё пару, перед тем, как Агеро трётся о его плечо щекой: — Никогда раньше о таких не слышал. — Вы и не могли. Эти сладости были популярны очень, очень давно. В отдалённых от нас странах. Благо, Агеро достаточно сонный, чтобы спрашивать о том, откуда Баам о них знает. — Попробуйте это, господин Кун. К смущению Баама, Агеро перехватывает руку, убирая тонкое блюдце из-под пирожного, и прижимается губами, слизывая затем оставшийся крем прямо с ладони. Агеро действительно любит сладкое. Порой даже слишком сильно, думает Баам, ощущая язык на краю своего рта, где оставалась сладкая присыпка. Однако, хоть это и оказалось слишком смущающе, кормить Агеро с рук приятно.***
В чужом сне всё так же, как и в реальности. С резким выдохом он закрывает глаза на кровати с тяжёлым балдахином, на ней же их снова открывая. Отличие одно — Агеро в кровати смотрит на него. Немного удивлённо, словно не ждал, что он появится. Душный, ранний вечер заполнил комнату вместо промозглой ночи. — Баам? — Не прощание, — выдыхает он, когда Агеро садится. Ловит руку, которой тот хотел зарыться в волосы, тянет к себе, трясь щекой. — Вот как… «Осторожнее», напоминает себе Баам, закрывая глаза. «Не привыкай». «Рано». Чужая ладонь, ещё тёплая от перчаток, прожигает щёку, словно расплавленное золото.***
Агеро из сна — ребёнок, ещё даже не отрок. Он бегает, пачкая колени и рубаху в кажущемся бескрайним поле, полном золотистых одуванчиков. Душное лето и спасительный резкий ветер, заставляющий щуриться; виднеющийся вдалеке лес и подёрнутый лёгкой рябью горизонт. Агеро чихает, вытирает длинной ладошкой лицо, только сильнее размазывая пыльцу. Невольная улыбка расползается от ещё одного чиха, последовавшего сразу за первым. Поколебавшись, Баам присоединяется ко сну таким же ребёнком. Всё отведённое время он усердно плетёт венки из особо длинных, не успевших созреть одуванчиков. Золотистый луг, золотистый свет, золотом отблёскивает церковь вдалеке, золотом играет пыльца на чужих пальцах, золотом кажутся светло-русые пряди от яркого света, и солнцем сверкает в чужих руках венок, к дикому восторгу Агеро становящийся золотой короной. Баам улыбается маленькому сотворённому чуду.***
Утром ему хочется спросить, когда, где же было это место, воспоминание это или хаотично смешавшийся во сне образ. Баам ни разу не видел подобного места рядом с церковью. И был ли там Агеро, действительно ли он плёл когда-то венки так беспечно? Хочется спросить и то, какие сладости понравились ему больше. Понравилось ли парить, понравился ли перестук капель в пещере, который не раз спасал его собственный рассудок. Понравилось ли больше, когда Баам давал себя нежить и не останавливал, или же когда нежил сам Баам. Утром он «появляется» над Агеро, смотрящего с тоской, делая вид, что появился лишь с чужим пробуждением. Ему бы и следовало, оставаясь лишь для создания кошмаров, но уже которую неделю подряд он незримо рядом, скрывает себя от чужого взора и молча смотрит, изредка поправляя тяжёлое одеяло или падающие на лицо волосы. Агеро не двигается, смотря мимо Баама на потолок, пока не замечает движение, попытку улететь. Лишь тогда садится, ловит его за ногу. Притягивает, опираясь лбом о его колено. — После такого хорошего сна и вставать не хочется, — пусто произносит Агеро. Баам с ним согласен. — Не каждый день вы встречаетесь с герцогинями. Вставайте. Сегодня я не буду вас учить. Полностью сосредоточьтесь на встрече, отбросьте все посторонние мысли. — Хорошо. — Агеро не отстраняется, трёт лицо, морщась. — Баам, напомни мне сегодня сразу лечь спать, как вернёмся. — Вернётесь. Меня с вами не будет. Агеро глубоко вздыхает. Баам рад, что чужие глаза ещё закрыты, не обнажая устало болезненного взгляда. — Хорошо.***
Агеро ждёт, пока Баам не уйдёт спать, чтобы начать думать о снах. Чужой, демонический, режим он знает чуть ли не лучше собственного, следя за чужими исчезновениями и появлениями, за тем, как под конец пятого дня Баам реагирует чуть медленнее, чем обычно, а на седьмой можно заметить пролёгшие под глазами тени. Возможно, к этому времени Баам просто не замечает, что перестаёт их скрывать. Агеро видел и Баама, не спящего дюжину дней, ожесточающегося к концу, становящегося ещё более неласковым. Предосторожности не кажутся ему лишними. Когда-то давно, не один месяц назад, Баам рассказывал про то, что для проверки реакции жертвы на кошмар демон может вмешаться в чужой сон, если озаботится этим до его начала. Небольшое вмешательство — и можно исследовать, какие крючки сработали, а какие прошли мимо. Человек если и вспомнит, то самую малость — общее впечатление, невнятные фрагменты, не имеющие значения ни вместе, ни по отдельности. Но в его снах важность имел каждый фрагмент. Каждая деталь. Каждая эмоция. Каждое ощущение. Пальцы и сладость на губах. Баам, улыбающийся мягко. Баам, тихо смеющийся от ласки. Баам с нежностью во взгляде, невыносимо жгущей непривычное к ней сердце Агеро. В его снах Баам был расслабленным и ласковым, в его снах Баам давал себя гладить и ластился сам, в его снах Баам мог буднично поцеловать его в щёку или прильнуть. Баам в его снах до боли напоминает зацелованного до головокружения Баама. Напоминает Баама после близости, уставшего и мягкого, улыбающегося и даже поднимающего голову для поцелуя, когда Агеро притягивает его ближе. Напоминает Баама, проглядывающего сквозь маску. Напоминает Баама, когда эта маска выскальзывает из ослабевших рук. Но во снах он видел не редкий отблеск, кажущийся ослепительным во тьме, не еле видимый отпечаток. Всего Баама. Открытого так, каким никогда не был в реальности. Агеро не знает, почему Баам пытается скрыть от него эти сны. Но если он покажет, что помнит их, то такого Баама лишится.***
Баам неискренне ворчит про себя, когда Агеро прижимает его за запястья к полу, как тот распоясался. Агеро приближается, внимательно наблюдая, видно, заметив разлившийся по его лицу румянец. Баам ловит себя на улыбке и улыбается ещё шире. Отвечая на поцелуй, он сам не замечает, как обвил чужие ноги хвостом. «И всё же… Агеро и правда стал намного, намного смелее», думает он, ощущая себя распятым под любопытным взглядом. Для него ничего не стоило вырваться, тем более, что Агеро пока не осознал себя во сне и не мог влиять на него. Но он позволил даже прижать обе своих руки над головой, лишь поёрзал, с радостным любопытством наблюдая, что же Агеро собирается делать. Освободившаяся рука приземляется на середину груди, сопровождаемая внимательным взглядом их обоих. Медленно гладит ниже и ниже, пока не добирается до пояса, когда Баам напрягается, готовясь выскочить из сна. «Только не во сне», резко выдыхает он про себя, словно мантру. «Где угодно, только не во сне». «Я хочу, чтобы вы помнили», краснея, думает он, глядя в чужие глаза. Агеро не может читать мысли. Он даже этот сон не запомнит, но почему-то Баам надеялся, что тот поймёт. «Я хочу, чтобы вы помнили». «Я хочу, чтобы вы понимали, что и когда делаете». К его счастью, рука, помедлив, соскальзывает к боку, весь остаток сна ниже пояса не спускаясь. Видимо, его реакция была даже слишком красноречивой. Баам, часто дыша, так и не просит о большем, хотя Агеро, он уверен, предательский бугорок на его штанах заметил.***
В это время вне сна Агеро становился всё смелее, когда дело доходило до близости. В первый раз он был слишком удивлён, полон эмоциями и его хватило лишь на один вопрос. Но уже в следующий раз, медленно расстёгивая рубашку Баама, он бросает, испытующе глядя на него: — Почему так жарко? Словно всё тело горит, а не больно. Баам теряется. Теряется и тогда, когда уже через пару минут следуют другие вопросы: — Так оно и правда не только для хождения в туалет? Баам сбивается, пытаясь объяснить. Моргает, когда Агеро перехватывает инициативу, повторяя его движения. — Баам, мне показалось, или ты застонал? Ещё бы он не застонал! Агеро не понимает, что делает, но умудряется брать одним напором, заставляя пыхтеть, подавляя желание уткнуться в подушку рядом с чужой головой. — Почему хочется стонать, а не больно? «Приятно!» чуть не выпаливает Баам, но прикусывает язык, прерываясь ещё одним стоном. — Почему сейчас на прикосновения ты реагируешь ярче? На этот вопрос отвечать он даже не собирается, отворачивая предательски заалевшее лицо. — Баам, ты дрожишь. Не вопрос, но бесстыдный комментарий окончательно выбивает его из колеи. Пусть даже голос немного дрожит, пусть даже сам Агеро красный, как рак, но для него это слишком! Баам впивается губами в чужие, мнёт, прикусывает, не давая сказать больше ни слова. Перехватывает чужую руку и прижимается, стараясь отвлечь от попыток сказать что-то ещё. Вполне успешно, судя по тому, с каким энтузиазмом Агеро вцепился в него, подаваясь навстречу руке. Агеро с тех пор почти не умолкает. На Баама сыплются бесстыдные вопросы, подстерегающие не только между глубокими поцелуями, но и посреди дня. — Баам, а почему жидкость именно белая? — А что ещё можно сделать, чтобы было приятно? — А откуда ты это узнал? Демонов учат и этому? Баам не может не ужасаться этой детской непосредственности в голосе, еле сдерживаясь от того, чтобы бросить на Агеро взволнованный взгляд. Отвечать приходиться долго и обстоятельно, заняв всё то время, что обычно уходило на подготовку к жизни в Аду. Вечером человек продолжает расспрос, не отвлекаясь от поглаживания его бедра. Баам, с огромным трудом не краснеющий, машет хвостом, сбрасывая чужую руку. Агеро ловит сам хвост, облизывая и прикусывая кончик. Хозяин хвоста упорно делает равнодушный вид, несмотря на проглядывающий румянец. «По крайней мере молча», выдыхает про себя Баам, ощущая сжавшиеся на пластинке зубы.***
— Вы, демоны, совсем как люди, — усмехается Агеро, прикусывая чужую шею, как раньше уже делал Баам. Сам Баам лежит молча, наблюдая за его движениями в ожидающем напряжении. Впервые Агеро сам утянул его не просто на колени, но на кровать. Не после долгих поцелуев, не после того, как уже без разницы будет, в одежде или без. Холодного, неразласканного Баама. Который, впрочем, не выказывает недовольства, лишь устраиваясь на кровати удобнее. — Кожа немного солёная. Баам всё ещё молчит, хоть на поцелуй отвечает весьма охотно. Провожает взглядом руку, опустившуюся на его пах. Агеро расстёгивает чужую рубашку, раздражаясь от собственной неидеальности в подобных ласках. Язык, зубы, губы — а плоть под его рукой осталась неподвижна. Чужое молчание внушает подозрение в том, что бездействует Баам из-за того, что уверен, что у него не получится. — Баам, демоны ведь ощущают всё так же, как люди? Впервые Баам открывает рот: — Верно. Но даже разные люди могут ощущать прикосновения по-разному. Удовлетворившись ответом, Агеро кивает. — Сейчас и проверим. И тянет чужую руку в свои волосы, оттягивая воротник ещё дальше от шеи. Баам послушно отклоняет голову. Через несколько минут он ощущает трещину в чужом самообладании — порывистый вздох, сжавшиеся слегка пальцы. И улыбается, не отстраняясь от покрасневшей кожи. То, что он узнавал от Баама, нельзя было найти ни в одной книге, как сильно он не искал бы. Устройство Ада, совершенно иное, демоны, совершенно иные, и, наконец, сам Баам. Ни в одной книге, описывающей его, не упоминалась ни привычка обвивать что-то хвостом при сильных эмоциях, ни то, как беспомощно он выглядел в последнюю минуту, коротким взмахом крыла туша свечку, ни поразительные звуки, что он мог издавать. От недовольного мычания до коротких стонов в промежутки между задержанным дыханием. И уж тем более в книгах, которые он читал, не было ничего, связанного с соитием. Тем более между двумя мужчинами. «Возможно, я заполучу их вместе с библиотекой главы церкви», думает он, когда ему не удаётся довести Баама до точки, когда с него начинает сползать маска.***
Баам думает, что порой Агеро учится слишком быстро. Схватывает на лету слабые точки и сразу находит им применение. Так же и с Баамом — едва определит, что вызывает эмоцию, так и прицепится клещом, пока не выяснит всё досконально. Как вызывает, почему, до каких пределов, с какими примесями. Когда Баам вздрагивает от мимолётного прикосновения к лопатке, первое, что думает Агеро — «А что, если я это поцелую?» И, разумеется, он не отказывает себе в этом удовольствии. Не отказывает в удовольствии и в том, чтобы завалить Баама и медленно гладить, расстёгивать рубашку, прерываясь на долгие поцелуи. Он подавляет чувствительность до предела, но рука между ног, отслеживавшая успех, словно намеренно легонько давит, подаётся вперёд вместе с самим Агеро, поднявшимся от его шеи для поцелуя. Одно радует — хотя бы сейчас Агеро не задаёт вопросы. Комментирует, восторженно подмечая детали, но за всё время задаёт единственный вопрос, на который Баам, благо, ответить может не переступая через себя. Баам плывёт по течению, пресекая свои порывы податься навстречу, расслабиться, не мешать Агеро, сидящему на его бёдрах, добиваться от него реакции. Не подавлять чувствительность, не сдерживать стоны, любоваться, выгибаться навстречу ладони. Оглядываясь назад, он понимает, что Агеро отлично знал, какой реакции добивается, когда, не выпуская из руки их членов, наклоняется, шепча: — Тебе тоже приятно, я вижу. Баам тогда, словно его поймали на горячем, бессознательно поднимает ладонь, прикрывая лицо. Словно надеется, что вырвавшиеся реакции от этого сотрутся из чужой памяти. Задумчивое «А можно ещё?», прозвучавшее, когда они пришли в себя, определённо добилось своей цели — заставить Баама поперхнуться воздухом, невольно восклицая: — Господин Кун! Думая об этом, Баам приводит себя в порядок, проветривается на полупустых улицах Ада. Вдыхает задымлённый воздух, покупает газированную воду, которую большую часть прогулки просто держит в руках. Ад кажется чуждым после настолько долгой отлучки, и даже знакомые закоулки он открывает словно в первый раз. Пройдя в один из таких, он скользит взглядом по витрине, на которой вывешены презервативы и разнообразные интимные игрушки. Взгляд зацепляется за смазку с яркой надписью над ней «Удобно ложится в ладонь». Мысль о том, что Агеро палец в рот не клади, оказывается совершенно некстати. Словно воспользовавшись смазкой с витрины, она соскальзывает в мысль, что кроме пальцев положить можно нечто иное. Или даже больше… Баам успевает задержать дыхание, осознав, какую картинку собирается подкинуть ему сознание следующей. «Ох, нет», краснеет он прямо на улице, «Нет, я ведь не собираюсь…» Собирается. Именно из-за этого так кричит про себя, на деревянных ногах идя дальше. И, судя по тому, с каким усердием принялся за него Агеро, надолго оно в планах не останется.***
Мысли о том, как смотрелся бы Агеро обнажённым и растянутым, с пытливым ожиданием впиваясь в него взглядом, не отпускают и на следующий день, и через неделю. Это замечает даже причина его мыслей, зажав в объятьях без возможности выбраться. Баам ёрзает, панически сглатывает и отводит взгляд, нервно подмечая, что покрытие на позолоченной ручке шкафа совсем стёрлось. Видя это, Агеро сжимает его ещё крепче. — Баам. Что случилось? Баам вычленяет среди чужих мыслей «Баам, почему ты избегаешь прикосновений?», «Я сделал что-то не так?», «Баам, не уходи». Последнее бьёт его под дых своим стылым страхом, заставляя повернуться, встретить чужой взгляд. — Всё в порядке, господин Кун, — пытается убедить он. Разумеется, Агеро не верит. — Тогда что изменилось? Баам открывает рот и застывает, не в силах вымолвить ни слова, пока сдерживает подступающий к щекам румянец. Но Агеро ждёт, и, кое-как, роняя слова словно камни, он произносит то, что было у него на уме: — Господин… господин Кун. Вы… когда-нибудь хотели… больше, чем… чем было между нами раньше? Вы спрашивали, спрашивали, как ещё можно… Пальцы, сдавливающие его до синяков, расслабляются. С улыбкой Агеро произносит: — Я ведь говорил. Хочу. Всё, что ты можешь предложить. Баам, ощущая, как теплеют щёки, бросает острый взгляд, предупреждая: — Это может быть больно. Агеро смеётся с облегчением, обнажая клыки в улыбке: — Уверен, это не будет и сотую долю так больно, как то, что меня ждёт после смерти. И всё же я жду с нетерпением. Баам даже приоткрывает рот от удивления. Если бы в чужом тоне не читалась шутка, он отвлёкся бы, в который раз прося забыть всё то, что написано в книгах об Аде и рассказывая основные константы, что так и норовили вылететь из чужой головы. Из-за этого он не сразу улавливает смысл слов. — Господин Кун… — «Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы ваше посмертие не было и тысячную долю так ужасно, как вы его представляете», шепчет он про себя, не в силах снять маску, чтобы сказать это напрямую. — Примите ванну к ночи следующего дня! Он выскальзывает из чужих рук, поспешно сбегая в окно. Несколько резких хлопков крыльев, чтобы выбраться из комнаты, вылететь, словно пробка, в окно, и Баам телепортируется. Словно новичок, в пространство над городом, не в сам город. Почти не двигая крыльями он висит, медленно осознавая произошедшее. Через звон в ушах он умудряется подумать о том, что нужно подготовиться. Возможно, спросить совета у нескольких должниц-суккубов. Зайти в один из множества магазинчиков, раскиданных по бескрайнему городу, купить всё необходимое. Осознание настигает его в воздухе, когда он бессознательно дрейфует к своему дому. Волнение, смущение и страх мгновенно вскипают, нагревая его лицо. Когда он понимает, что несмотря ни на что ему всё ещё нужно будет не показывать своих эмоций и держать маску, он вновь кричит, сам не уверенный, из-за чего именно. Совершенно невовремя всплывает правило из раздела для совладания со стрессом: «Крик разрешён лишь в среднем и высшем воздушных пространствах города, а также за его пределами, иное карается штрафами в зависимости от произведённых децибел». Бааму кажется, что он сейчас сгорит.***
— Госпожа Роза, я слышал, вы недавно закончили заказ? Не могли бы вы дать общие рекомендации по… Голос в трубке усталый до невозможности, даже не пытается казаться дружелюбным. — Кто?.. — Баам. Мы проходили обучение в одно время и вы задолжали мне услугу. Если вам неудобно говорить, я… — Ох. Что именно ты хочешь знать? — в голосе мелькает облегчение. Быть должником в Аду было страшно, так как платой могло оказаться что угодно. Ответить на несколько вопросов — отделаться малой кровью. — Вы… — впервые за разговор Баам запинается, но тут же берёт себя в руки. — Можете пересказать теорию по безболезненному половому акту между мужчинами? Я помню, в расписании были лекции с похожим содержанием для инкубов и суккубов… — Хорошо. Дай минуту, я лишь пару раз в парня перевоплощалась, сама половину не помню. Конспекты достану. Баам кивает, в очередной раз радуясь, что разговор происходит не вживую. — Так, слушай…***
Баам бросает в ванну завалявшийся уже как не одну сотню лет назад шарик, за секунды исходящий на сиреневую пену. Давний подарок, который он использовал только сейчас, взял наугад один из множества мыльных шариков. Судя по запаху, угадал — лаванда. Ему как раз нужно успокоиться. Он погружается в воду с головой, пытаясь не дать очередной порции мыслей заполнить сознание, словно ворох бабочек. Например, мыслей о том, что в этот раз Агеро может снова задавать вопросы, и тогда Баам точно не выживет. Умрёт ещё раз, но уже от смущения. Или от мыслей о том, кто из них будет принимающей стороной. Или от мыслей о том, что делать, если всё-таки будет больно. Или от мыслей о том, как Агеро от удовольствия может кусать губы до крови, не переставая улыбаться. О том, как он может жмуриться, как во взгляде может промелькнуть что-то беспомощное, хотя бы на долю секунды. О том, как он может задыхаться и шептать или даже кричать его имя. От последней мысли Баам резко выдыхает воздух, что держал в лёгких по привычке. Пузырьки летят к поверхности, присоединяясь к густой пене. К концу дня Баам думает, что готов. А затем, уже влетев в окно, сталкивается с железной, но бесстыдной логикой Агеро. Зачем одеваться, если всё равно придётся раздеться?