When The Night Comes

Стоя у книжных полок, Какаши рискнул взглянуть на Сакуру краем глаза. Последние полтора часа она сидела на диване, прижав ноги к груди, пока он искал ответы в книгах. Она смотрела в никуда, ее глаза остекленели, как будто она смотрела сквозь вещи. Ее молчание нервировало его, однако он не мог винить ее за это. То, что она увидела — потрясло ее до глубины души. Он чувствовал, как ее ужас ледяным потоком растекается по его венам. Даже после того, как он нашел ее в ванной и успокоил, эмоции Сакуры давили на него. Ужас, страх и отчаяние, которые она испытывала, тяжелым камнем залегли в желудок Какаши. И чем дальше она погружалась в это кататоническое состояние, тем больше он начинал сомневаться в том, что сможет избавиться от него в ближайшее время. Прочистив горло, он вернулся к книге в руках и попытался стряхнуть с себя чувство безнадежности, исходящее от Сакуры. Несмотря на то, что он рылся в своей коллекции газет и средневековой литературы о своём роде — было сложно сосредоточиться на том, что нужно искать. За последние несколько дней он даже немного привык к ее присутствию в доме. Это было редкое явление для тех, кто зашел дальше гаража. У Какаши не было привычки заводить друзей или приводить их к себе домой. Было множество причин, почему он решил жить именно так. Но обстоятельства с Сакурой были другие. Эту ситуацию, которую он тоже пережил, она переживает одна. Хотя его опыт обращения случился намного быстрее, чем у нее. Она все еще была смертной, все еще уязвимой, и хотя Совет не считал ее выживание особенно важным, он знал, что это важно. С Цунаде на его стороне, он надеялся, что остальные старейшины, в конце концов, придут в себя. Хотя это может занять годы, даже десятилетия, чтобы старейшины передумали. Он не думает, что у Сакуры так много времени. Конечно, болезнь, насколько он знал, двигалась в ней намного медленнее, чем у кого-либо; но он не был уверен, что это будет продвигаться достаточно долго, чтобы Совет понял, насколько она важна. Снова взглянув на нее, он нахмурился и прищурился. Он смотрел на ее плечи и грудь, ожидая подъема и падения, чтобы понять, что она дышит. На мгновение его охватила паника, и он шагнул к ней, готовый пробежать через всю гостиную, если она действительно не дышит. Но она шмыгнула носом, и облегчение нахлынуло на него. Это был первый звук, который она издала за последнее время. Ему не нравилось ее молчание. Он скучал по ее бесконечным вопросам, хотя на большинство из них не мог ответить. Обычно, в долгом молчании, она пыталась заполнить его тем, что он считал шуткой. Несколько раз он даже открывал рот, чтобы просто увидеть то, как она закатывает глаза или насмехается, однако каждый раз он колебался. Чтобы он сказал? Он не знал о современном мире то, что могло бы ее рассмешить. Вместо этого он сосредоточился на просмотре своей огромной коллекции книг, надеясь найти ту, которая, как он знал, могла бы помочь. К сожалению, в библиотеке о вампирах, кроме информации о ранних симптомах, было мало информации. Большинство исследований было начато только после того, как человек был обращен в течение нескольких десятилетий, обычно от скуки или любопытства. Однако был один, о котором Какаши знал. Это был дневник, написанный биологом почти сто лет назад. Его имя ускользало от Какаши в данный момент, поэтому это затрудняло поиски дневника. Человек изучал редкую болезнь, которая поразила небольшой остров Мидзу-но-Куни, также он собрал обширные отчеты о симптомах из первых рук. Какаши сунул книгу туда, откуда вытащил и перешел к следующей полке. Все что он знал о дневнике — это коричневый цвет, кожаный переплет, и он имел желтую ленту. Это можно было отнести к большей части его коллекции книг. Когда он потянулся за другим подобным текстом, по его шее пробежала дрожь. Его рука зависла над полкой, когда пальцы потянулись за корешком коричневой книги. Он оглянулся на Сакуру. Ее глаза, цвета бурлящего сердитого моря, были устремлены на него. Она никогда не смотрела на него так, словно хотела вонзить кол в его сердце, при этом наслаждаться каждой минутой. Какаши быстро облизнул губы под маской и взял книгу с полки. Повернувшись к ней, он увидел, как она провела рукой по волосам, убирая розовые локоны с лица. Только сделав к ней несколько шагов, он понял, что не чувствует в ней ни малейшего изменения в чувствах. Страх и отчаяние все еще сидели в нем, словно то же самое происходило и с ней. Ни проблеска гнева или ярости. Сглотнув, он заглянул в страницы и понял, что нашел дневник, который искал. Страницы пожелтели, стали хрупкими, но они все еще пахли соленым морским воздухом, даже после того, как почти сто лет пролежали в кожаной обложке. Он осторожно взял ее и пересек комнату. Какаши сел рядом с ней на диван. Она даже не взглянула на него, все еще смотря на пол, будто могла пронзить его взглядом. — Прости, я так долго искал его, — вежливо сказал он, ожидая ее ответа. Когда она этого не сделала, он вздохнул и открыл обложку книги. Корешок протестующе заскрипел и первые несколько страниц выскользнув, упали ему на колени. Он отложил их в сторону и осмотрел заголовки. Большая часть первых пятидесяти страниц были о путешествии на корабле в островную страну, однако вскоре он нашел то, что искал. Биолог задокументировал историю молодой девушки, которой едва исполнилось пятнадцать лет — на пляже на нее напало человекоподобное существо, отчего та заболела лихорадкой. Он укусил ее в плечо, высосав немного крови из тела, прежде чем она смогла вырваться и убежать в деревню. Какаши глубоко вздохнул и посмотрел на Сакуру. — Я прочту тебе несколько отрывков из дневника. Он, правда, старый, но там лучше всего описано то, что ты, возможно, видела. Все в порядке? — Он снова ждал ответа, но она всего лишь кивнула. Он надеялся, что она что-нибудь скажет, хотя, по крайней мере, она его слушала. 12 июля,       Весьма досадно, что языковой барьер между островитянами и мной мешает мне узнать все подробности нападения. Мой переводчик Ке — шут, кажется, больше интересуется отсутствием одежды у туземных женщин, чем нашими обязанностями на острове. Он сказал мне, что девушка страдает от высокой температуры в течение последних восемнадцати часов. Утром, когда родные пытались разбудить ее к завтраку, она приходила в ярость и злилась на них за то, что они потревожили ее. Мне придется подождать, пока она успокоится, прежде чем я смогу допросить ее более тщательно. 13 июля,       Ранним утром вой пронзил всю деревню и разбудил меня так внезапно, что я чуть не упал с койки. Ке сразу же пришел ко мне в хижину и сообщил, что жертва испытывает сильную боль. Никогда бы не подумал, что увижу, войдя в хижину семьи. Девушка кричала и корчилась от боли, плоть ее ног пузырилась и лопалась, как будто она упала в огонь. Ке сообщил мне, что она крепко спала, и только когда в окно ворвался свет, упав ей на ноги, она начала гореть.       Лихорадка еще не спала. Бедная девочка в агонии, и я помог ей промыть раны, чтобы помочь найти хоть какое-то утешение.       Я слышал о такой болезни на материке. Солнечный свет может вызвать рубцы и волдыри на коже, но я никогда не ожидал увидеть чего-то подобного. Родители девочки разрешили мне оставаться в их кровати и наблюдать за ее симптомами, пока она выздоравливает. Какаши оторвал взгляд от текста и посмотрел на Сакуру. Он не был уверен в том, захочет ли она вообще это слышать. Меньше всего ему хотелось расстроить ее, но именно на этих страницах они найдут ответ на то, что она видела в зеркале. Она неподвижно сидела на диване, поджав ноги в той же позе, что и раньше. Поколебавшись, он убедился, что она не заснула. Когда она шмыгнула носом, он вернулся к дневнику. 14-го июля,       Я не совсем понимаю, что произошло за последние двадцать четыре часа. Даже мои записи кажутся слишком хаотичными, чтобы выразить их связными словами. Девушка проснулась через несколько часов после утренних событий, умоляя что-нибудь выпить. Ее губы и рот пересохли, стали похожими на цвет кости, а рана на плече начала гноиться, хотя прошло всего два дня с тех пор, как это случилось.       Запах в хижине, между гниющей раной и волдырями на ногах, становился невыносимым. Ее мать отправила малышей к ближайшему родственнику, и я благодарен за спокойствие. Или был благодарен.       Около полудня девушка начала что-то бормотать, отмахиваясь от того, чего там не было. Однажды она плакала и умоляла кого-нибудь не забирать ее, не причинять вреда ее семье. Когда Ке спросил ее о галлюцинациях, девочка начала смеяться и метаться на своей койке. Инфекция в ее плече вызвала тошноту у Ке, и ему пришлось уйти, чтобы спрятаться за хижиной.       Это было после захода солнца, когда симптомы ухудшились. Она корчилась от боли, щелкала челюстями и говорила гадости. Ке с трудом мог повторить эти слова, хотя я убедил его попытаться.       — Я хочу укусить ребенка за шею и выпить его кровь. Пожалуйста, дай мне ребенка. Пахнет вкусно.       Снаружи другие жители деревни начали петь свои молитвы, с каждым часом все становилось более безумными.       К полуночи девочка уже кричала в постели. Мне не нужен был переводчик. Казалось, у нее была только одна просьба: «Отдай мне ребенка! Отдай мне ребенка!» — Стой, — тихо сказала Сакура, ее голос прорезался так внезапно, что он чуть не подпрыгнул на месте. Моргнув, он тихо выругался и повернулся к ней. Она дрожала всем телом с ног до головы, Какаши пришлось бороться с собой, чтобы не потянуться к ней, — Я больше ничего не хочу слышать. — Мне жаль. Я не должен был- — Нет, все в порядке. Я просто… — Он увидел, как напряглись ее мышцы, а глаза метнулись к книге на коленях. — Я не хочу знать, что будет дальше. Минуту они сидели молча, хотя казалось, что прошло больше времени. Оно растянулось по всей квартире и окутало как туман. Он чувствовал, как ее желудок скрутило от тошноты, а сердце забилось чаще. Повернувшись, чтобы посмотреть на нее, Какаши обдал своим языком влажные губы. Должен ли он сказать, что девочка не причинила вред ребенку. « — Не будь дебилом, — сказал он себе, — Ей плевать на ребенка. Она не хочет стать монстром, как девочка.» Его пальцы пробежались по остальным главам за июль, быстро просматривая слова, чтобы убедиться в том, что девушка действительно была убита прежде, чем напасть на кого-либо. Остаток лета для биолога происходил без происшествий, хотя островитяне были взволнованы. Они утверждали, что монстр-демон был послан в наказание нечестивых, за совершения греховных действий против богов. Какаши пролистал всю эту ерунду, пока не нашел запись, о которой помнил много лет назад. В конце октября, в последнюю неделю пребывания на острове случилось еще одно нападение. На этот раз был укушен сам биолог. Хотя он и не смог разглядеть лицо вампира, укусившего в плечо, он заметил, что фигура была такой же человеческой, как и он сам. Какаши продолжил читать записи в книге, хотя на этот раз он сделал это сам. Сначала он посмотрел на Сакуру, которая смотрела на книгу у него на коленях. 28 октября,       Как глупо было предполагать, что инфекция была не более чем лихорадкой из-за укуса человека. Боль мучительна. Я понятия не имею, как такая молодая девушка смогла выдержать это так долго.       Я попросил Киото остаться со мной в хижине, хотя больше никого не было в живых. Я намерен задокументировать эту странную болезнь, и если я стану… воинственным или жестоким, Ке получит мое согласие действовать в свою защиту. Похоже, лихорадка трудна для меня, чтобы думать. Мне нужно отдохнуть. 29 или 30 октября       Не знаю, как долго я спал. Ке прижимает влажное полотенце к моему лицу и позволяет мне пить воду, хотя жажда на языке ненасытна. Солнце слишком яркое днем, и мне кажется, что моя голова расколется, если я посмотрю на свет. Я могу найти утешение только в темноте. Именно в этой главе Какаши почувствовал, как рядом с ним сдвинулись подушки дивана. Он попытался сфокусировать взгляд на словах, но с трудом сдерживался, чтобы не взглянуть на ее руки. Тонкая бледная рука поднялась и поправила книгу, лежащую у него на коленях, чтобы она могла рассмотреть ее поближе. Он не знал, были ли бабочки у него на животе от нее или от него самого. Она взялась за ближайшую к ней сторону книги и довольно быстро добралась до того места, где он остановился. Перевернув страницу, они молча начали читать следующий отрывок. ---       Самые странные сны преследовали меня последние несколько часов. Я снова ребенок, смеющийся со своими братьями и сестрами, и в то же время я стар.       Я чувствую, как мои кости болят и раскачиваются с каждым шагом, который я пытаюсь сделать. Когда я просыпаюсь, я вижу себя сидящим в углу хижины. Я смотрю на себя с широкой улыбкой. Я шагаю позади Ке. Я смеюсь над собой, смеюсь над своим ужасным состоянием. Жажда никогда не покидает меня.       Я чувствую запах свиней за пределами хижины. Запах плоти, крови и… костей. Хочется грызть их за ноги и морды. Я хочу съесть Ке. Плоть. Плоть. Плоть. Кровь. Я хочу вырвать его из их тел и есть, есть и есть… *** — Черт возьми, — прошептала Сакура с дрожью, кожа на ее руках покрылась мурашками. Все ее тело дрожало против его собственного, и он мог видеть ужас, запечатленный на ее лице, мог чувствовать, как он пробегает через их тела вместе. И хотя прошло очень много времени с тех пор, как он в последний раз испытывал что-то близкое к человеческим эмоциям, в этот момент он понял, что ей больше всего нужно утешение. Прежде чем он смог остановить себя, он положил книгу на колени и поднял правую руку, чтобы обнять ее за плечи. Сначала это казалось странным и неестественным. Яркое напоминание о том, что он больше не человек и не был им долгое время. Мышцы ее спины напряглись под его рукой, и она подняла лицо, чтобы посмотреть на него. Мерцание слез собралось в ее нижнем веке, скрывая нефритовый цвет ее радужки. Она выглядела точно так же, как в ту ночь, когда Цунаде была у него в гостях, сидя в машине и плача у него на груди, пока они сидели в темноте гаража. Было легко понять, как отчаянно она нуждалась в утешении той ночью, даже без той связи, которую они разделяли. Но она хотела того, чего он не мог ей дать, и, хотя это было почти пыткой, он отверг ее. Сегодня он не знал, сможет ли быть настолько сильным. Его взгляд скользнул к ее губам. Они были бледными и дрожащими, а изгиб ее нижней губы выглядел таким манящим, умоляющим взять его в свои. Было бы так легко позволить его голове опуститься к ней, сократить пространство между ними и почувствовать ее поцелуй. Он чувствовал, что это было именно то, чего она хотела. Ощущение биения ее сердца, бьющегося сквозь точки давления на его теле, пробудило в нем что-то, чего он боялся давно уже не было. Он был так очарован этим мгновением, что не заметил, как его пальцы сжали рукав ее футболки, а ее пальцы мягко вцепились в ткань его собственной. И только когда ее желудок протестующе заурчал, он очнулся от оцепенения, в которое она его погрузила. Его пальцы мгновенно разжались, и он мягко отвел ее от себя, чтобы встать на ноги. — Я должен сделать тебе поесть, — он положил книгу на угол дивана и воспользовался моментом, повернувшись к ней спиной, чтобы прийти в себя. Первый раз, когда он хотел ее поцеловать, он был достаточно силен, чтобы не попасть в ловушку ее красоты. Той ночью, когда таинственный член Совета ждал их, было легче. У них не было времени, чтобы поцеловаться. Но сегодня… Сегодня это было близко. Они были одиноки и слабы, слишком нуждались в этом. Она была слишком красива для собственного блага. Как он будет ей сопротивляться, если это случиться снова? Какаши глубоко вздохнул, стоя на кухне, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы приготовить ей что-нибудь поесть. Мысли его были так туманны, что он открыл шкафчик, где хранились скудные запасы посуды, а не кладовку. Когда он, нахмурившись, закрыл ее и двинулся налево, то услышал ее мягкие шаги по деревянному полу. Он провел рукой по волосам, откашлялся и не сводил глаз с многочисленных банок и коробок с едой, которые купил для нее в продуктовом магазине. — Какаши, — она произнесла его имя так тихо, что по его спине пробежала дрожь, — спасибо тебе. Я знаю, тебе нелегко… утешать меня. Это не твоя обязанность заставлять меня чувствовать себя лучше в такой ситуации. Все еще держась за ручку шкафа, он повернулся и посмотрел на нее поверх своего бицепса. Она села на табурет, как и в последние несколько ночей, когда гостила у него, но выражение ее лица было новым. Какая-то печаль, от которой заболело его мертвое сердце. На этот раз он не совсем понимал, что она чувствует. Это было ново для него и оставляло его пустым и безнадежным. Когда он не ответил, она коротко рассмеялась и заправила волосы за ухо. Глаза Какаши следили за движением ее пальцев. — Честно говоря, рядом с тобой я чувствую себя ребенком. Ты всегда спасаешь меня, всегда заставляешь чувствовать себя лучше, всегда защищаешь меня. Хотела бы я отплатить тебе. — Для начала ты можешь нормально поесть, — ему нужно было заставить ее думать о еде, а не о том, что он для нее делает. Потому что если она скажет это вслух, он не сможет перестать думать об этом, и это будет расти и расти в его голове. Он не хотел, чтобы эти чувства затуманивали его рассудок… больше, чем они уже были. Он уже был в куче неприятностей с Советом только за то, что сохранил жизнь Сакуре после того, как ее укусили. Укрывая смертную, давая ей внутренний взгляд на их скрытый мир, и помогая в ее превращении? Если бы он не был одним из лучших охотников в Конохе, он мог бы столкнуться с серьезными последствиями за свои действия. И поскольку он сделал все это для нее, столкнувшись с наказанием за нее, он должен был думать о других вещах. Чем дольше он будет думать о том, почему он сделал это для нее, тем хуже будет их положение. Игнорируя эти мысли, он поднял банку томатного супа и поднял бровь. Ее нос слегка дернулся, и он мог сказать, что «нет» было на кончике ее языка. Вместо этого она улыбнулась и кивнула, выполняя его просьбу. Он схватил кастрюлю из нижнего шкафа и поставил ее на заднюю дверцу плиты. Голубое пламя вырвалось из-под газа, и он, нахмурившись, посмотрел на банку. Черт. Зачем вампиру консервный нож? Он зацепился ногтями за край банки и потянул ее. Крышка с треском отскочила, и Сакура ахнула. — Ты только что открыл ее голыми руками? — Я забыл купить консервный нож, — сказал он, пожав плечами, прежде чем вылить содержимое банки в кастрюлю. Оглянувшись через плечо, он увидел на ее лице улыбку. Он не должен был так сильно волноваться, чтобы произвести на нее впечатление, особенно таким обыденным способом. Сакура встала со стула и прошла на кухню, заглядывая в шкафчик, который он наполнил консервами. В основном это были супы разных вкусов, но были и закуски, которые он поспешно схватил из кассы. Сакура тихо рассмеялась, осматривая предметы, и если бы Какаши мог, он бы покраснел: — Супы или нежелательная почта. Хорошие вещи, мне нравятся обе. Она повернулась и прислонилась спиной к столешнице, с мягкой улыбкой наблюдая, как он помешивает томатный суп деревянной ложкой. Но по прошествии нескольких секунд он увидел, как улыбка исчезла с ее губ, и почувствовал, как забилось ее сердце. — Ты думаешь, это случится и со мной? Я уже начала меняться и видеть бред. Вот что случилось с тем человеком, не так ли? Он увидел себя также как и я. У Какаши не было ответа для нее, и это беспокоило его больше, чем следовало бы. Он помешал суп, держа кончик ложки на дне кастрюли, чтобы не обжечь. Сакура посмотрела на потолок и заморгала, чтобы не расплакаться.  — Значит, скоро я захочу пить кровь? Боже, я могу кому-нибудь навредить. — Это называется жажда крови, — пробормотал он, не глядя на нее. — Я почувствую приближение этого, и я не позволю тебе никому навредить. — И это будет правильно? Я превращусь в одного из тех монстров, которые слепы к здравомыслию и не хотят ничего больше, чем рвать плоть и есть людей. Ебать. И Цунаде, и Совет предупредили его, чтобы он не разглашал Сакуре больше никакой информации, если сможет. Она была обузой, и они не верили, что она не выдаст их секреты человеческой полиции. Конечно, с этим можно было справиться, но если и было что-то, что Совет ненавидел больше, чем разоблачение их секретов, так это мелкие неприятности, которые заставляли их вмешиваться в мир смертных. Но он не мог больше скрывать от нее. — Нет, — сказал он, глядя на нее так пристально, что она это почувствовала. — Я не позволю этому случиться. Она нахмурилась: — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду, — он замолчал на мгновение, стиснув зубы, в то время как все инстинкты говорили ему просто заткнуться. Это было теперь слишком поздно. — Этого не должно было случиться. Если начнется жажда крови, я обращу тебя. Ее сердце громко билось в его груди, и он вздрогнул от неестественного пульса. Так долго он медленно угасал, как карманные часы, у которых кончились батарейки. Тиканье становилось все тише с каждым днем, пока он едва мог сказать, что оно вообще бьется. И вот теперь он стал подражать ей, поднимаясь и подпрыгивая, реагируя на то, что он говорил или делал. Сакура посмотрела на него в замешательстве, ее голова мягко качалась взад и вперед. — Я… Я не понимаю. Меня уже укусили. Я уже меняюсь. — Ты становишься дикой. Ты была заражена ядом дикого вампира, и если ты достигнешь жажды крови, я завершу процесс и позволю тебе пить ее из меня. Поток эмоций через их тело почти сбил его с ног. Облегчение, шок, гнев. Это был внезапный шторм, их поток, она усмехнулась, несмотря на то, что в горле у нее все сжималось: — Когда ты собирался мне это сказать? После моей пятой панической атаки? — Я говорю тебе сейчас, — сказал Какаши, поворачивая ручку плиты, чтобы выключить газ. Он схватил миску из шкафчика слева от себя и налил дымящийся суп. — Хотел бы я рассказать тебе все, но не могу. Итак, я говорю тебе это сейчас. Я не позволю тебе превратиться в этих существ. Он протянул ей чашу, и между ними поднялся пар. Сакура посмотрела на суп, затем снова на его лицо, а после разочарованно вздохнула. Она схватила ложку со стола и взяла блюдо обеими руками. — Если не возражаешь, я поем в одиночестве, — бросив последний взгляд на его лицо, она повернулась и вышла из кухни. Она остановилась на углу, повернувшись к нему спиной, — Спасибо за суп. Дверь спальни захлопнулась, и Какаши выдохнул, ненавидя эмоции в собственном теле. То, что она чувствовала, всегда поселялось глубоко в его животе, давило на его внутренности, оставляя мало места для его собственных чувств. И прямо сейчас, все, что он чувствовал, было разорвано. Разрываясь между тем, что нужно сделать для Совета, что Сакуре нужно от него, и что он хочет. Он постоянно разрывался.