Чёрный орёл

— Рихард! — Истошный женский вопль разорвал темноту, врываясь в залитою тьмой комнату, за стенами которой ревел гром. Крепкий подросток вскочил с кровати, подбегая к окну — крик доносился оттуда, причём почему-то сверху, как будто с крыши. За окном шумел дождь, вспыхивая в свете фонарей золотыми нитями. Лужи пузырились, расплескиваясь по ровным дорожкам огромного сада. Шум дождя был таким сильным, что Рихард засомневался, не послышалось ли ему. Но встал на кончики босых пальцев, всматриваясь в бурлящее чёрное небо. Там кружило что-то огромное, чёрное, крепко держащее нечто мокрое и трепещущее. И это маленькое, едва видное с земли существо отчаянно взывало к Рихарду, как будто он мог помочь. С искаженным лицом он протянул руки к матери — железный орёл взлетал всё выше и выше, и вскоре совсем потерялся среди туч. Раньше у Рихарда была мать. Теперь же у него не осталось никого. Рихард со всей силы стиснул руками виски, надеясь вспомнить хоть ещё что-то из своего детства. Но то, что было до того страшного дня, покрывала глубокая тьма, дававшая лишь разглядеть очертания. Рихард знал, что там его любили, что там был светлый весёлый мир, но не помнил деталей. Иногда ему даже казалось, что он забыл бы лицо своей матери, если бы не сохранил её фотографию. Рихард вырос без отца и ничего не знал о нём, воспитываемый лишь матерью и её подругой — и потому в приюте, куда его забрали неизвестно откуда появившиеся орлы — страшные, злые люди в чёрной форме, с громкими голосами — страдал без тепла и мягких рук, хотя был почти взрослым человеком. За это над ним смеялись, заставляли маршировать и учить гимны, в которых Рихарду не нравилось ничего. Ему не нравилась постоянная муштра, всеобщая привычка ходить строем, то, что стремление уединиться едва ли не преследовалось. Но со временем он привык, лишь иногда скучая по прежней жизни, которая забывалась всё скорее. Рихард легко привыкал к новым местам, и прожив среди орлов несколько лет, понял, что никого и ничего больше, кроме людей в чёрной форме и некрасивых гимнов, у него нет. Но иногда, когда за стеклянными стенами штаба шумел дождь, на Рихарда накатывала жгучая тоска, когда он мог только тихо выть, раскачиваясь на кровати, и молча жаловаться канувшей в неизвестность матери. Но теперь у него был Кристиан — дерзкий, непонятный, чужой, и лишь смутно похожий на едва державшееся в памяти воспоминание. Рихард не позволял себе сомневаться в том, что это другой Кристиан — комендант дал себе слово уберечь этого человека от смерти, сохранить его жизнь хотя бы для себя. Потому что Кристиан тоже выглядел одиноким. — У тебя получилось? — тихо спросил Пауль, когда пленные лежали на полу барака, крепко прижавшись друг к другу. Здесь было холодно, как зимой, и обнажённые кисти рук троих мужчин стали бледно-синими. — Удалось. — Тихо решил Кристиан приврать, но в его словах была доля правды. — Теперь к нам должны относиться получше. Оливер облегчённо улыбнулся сквозь бороду, и натянул берет покрепче на озябшие уши. Пауль уложил круглую голову на плечо Кристиана, обвивая спасителя одной рукой — доктор лишь иногда вздрагивал от холода, и очки его покрылись туманом. — Без тебя мы бы тут совсем сгнили, — произнёс буфетчик так тихо, что Кристиан не услышал в его голосе благодарных нот. Но доктор уже и не слушал, пытаясь заснуть и согреться — он даже жалел, что не остался у Рихарда. Было так холодно, что он боялся замёрзнуть насмерть и потому дрожал, дрожал, ерзая между засыпающими друзьями. — Кристин, слышишь? — Фрау Круспе с тихим восторгом прижала руку подруги к округлившемуся под красным платьем животу. Обе женщины сидели в беседке посреди огромного сада, вступившего в пору пышного цветения. И две чудные, сияющие женщины казались ожившими цветами или бабочками, обратившимися в людей лишь на мгновение — чтобы познать земные радости и вновь улететь. — Шевелится, — улыбнулась фрау Лоренц, повторяя этот жест. Маленькая белая рука скрылась в голубых кружевах, поглаживая ещё не родившегося ребёнка. — Гадалка сказала, что у нас будут сыновья, — прошептала брюнетка и слегка зарделась, потому что Кристина любое сверхъестественное не признавала. Но та лишь благосклонно кивнула, поправляя цветок шиповника в горячих от солнца волосах подруги. — Давай назовём их в свою честь. — Как? — Фрау Круспе хихикнула, но Кристина говорила совершенно серьёзно. Лучившаяся от ожидания, она казалась такой прелестной, хотя была почти некрасива. — У тебя будет Рихард, или Ульрик. А у меня Кристиан, — подсказала фрау Лоренц, поглаживая живот подруги. Ульрика взяла с колен венок, который всё утро плела для подруги — бледные полевые цветы, сочетающиеся с неяркой красотой фрау Лоренц. У Кристины не было мужа, и фрау Круспе, хоть сама была одинока, пыталась заменить ей мужа. — Вот так, — улыбнулась она, когда венок лёг на светлые волосы фрау Лоренц. Та покраснела, смущаясь, осторожно тронула нежные цветы, и в порыве благодарности прижалась к Ульрике, мимолетом коснувшись губами её щеки. Кристиан проснулся, осторожно открывая едва не отмороженные глаза. Оливер и Пауль прижимались к нему, какие-то пугающе-холодные — лежать с ними совершенно не хотелось. Кристиан не сразу вспомнил о том, что Рихард просил его остаться, но бесшумно поднялся, осторожно отодвигая окоченевших, но всё ещё живых и дышащих товарищей. Подошёл к двери и вздрогнул, боясь, что не выйдет отсюда без конвоя. Но конвоира на месте не было — стоило лишь толкнуть мощную дверь, как та открылась, впуская в барак тяжёлый запах болота. Задний двор барака утопал в лужах. Кристиан боялся потерять единственные туфли — за такое могли и лишить жизни. Поэтому осторожно снял войлочные тапки, ступая в глину босыми ногами. Те тут же покрылись толстым слоем грязи, увязнув едва ли не по щиколотку. И, с хлюпаньем выдирая ноги, направился туда, куда ещё сегодня утром его привели силой. Рихард не спал, как будто ждал чего-то, и услышав осторожный стук в дверь, с готовностью вскочил с кровати, надеясь, что это Кристиан. Ночные кошмары не давали покоя коменданту, и ему не хотелось проводить страшную ночь в одиночестве. Странный доктор действительно стоял на пороге, перебирая заляпанными грязью ногами — в темноте слой глины казался похожим на серые носки. В руке болтались войлочные тапки — видно, доктор хорошо усвоил царящие в "Большой розе" правила. Через стёкла очков светились большие пристальные глаза, глядевшие так, что у Рихарда рука бы не поднялась выгнать Кристиана обратно на холод. — Так ты всё-таки вернулся? — нерешительно спросил комендант, не веря, что проведёт эту ночь не один. — Как видите, — хрипло произнёс Кристиан, вытирая ноги об шершавые доски. — Если вы не против, чтобы я согрел вас. Сразу напротив двери было большое окно, сквозь которое лился блеклый голубоватый свет —и Рихард, со своей наголо обритой головой и запавшими глазами, был похож на Носферату из желто-голубого фильма, который Кристиан видел во время своей работы среди голубей. Но если неумело загримированный под вампира актёр казался смешным, то смотреть на ожидающего Рихарда было страшновато. — Тут скорее я должен согревать тебя, — Рихард нашёл силы усмехнуться и взял Кристиана за тощее запястье. — Пойдём, я спать хочу. Кристиан с готовностью проследовал за ним, и Рихарда удивило то, с какой беззастенчивостью пленный ориентировался в незнакомом помещении. Кристиану приходилось много где бывать, и потому он не считал нужным стесняться и переминаться. Рихард осторожно улегся на самый край, давая место Кристиану. Тот лежал на боку, не решаясь прижиматься слишком близко, но Рихард мягко притянул его к себе, внезапно вспоминая ту ночь, когда матери вот так же укладывали их с Кристианом вместе и просили поспать — он не понял, откуда помнит это, но обрадовался тёплому воспоминанию. На этот раз Рихард не мучался, засыпая — близость человека, которого он считал родным, заменяла снотворное. Кристиан не решался лишний раз двинуться, чтобы случайно не вызвать на разговор засыпающего Рихарда. Странно, но теперь Кристиан не хотел уходить — ему впервые было легко и приятно делить с кем-то постель. Может, он действительно симпатизировал Рихарду — но, во всяком случае, думать об этом и копаться в своих чувствах не хотел. Доктора больше занимало другое — облава на голубей, которую Рихард обещал устроить. Глядя в засыпающее лицо почти друга, Кристиан вспоминал, каким путём его привезли сюда. В памяти всплыл лес, трясущийся за окном холодного поезда, расквашенная дорога, на которой голуби разбивали себе ноги в кровь. Мрачное это было местечко, особенно когда тебя ведут под конвоем, не давая сделать шагу в сторону — смотреть по сторонам было некогда. И потому Кристиан не помнил дороги сюда. Но он легко смог воскресить в памяти голубиный город — холмистый, полный парков, величественных зданий и огней. То был настоящий город, и поселения орлов не имели с ним ничего общего. Орлы не заводили увесительных заведений, не заботились о красоте и уюте. На территории их земель торчали из глины кособокие строения, расположенные без всякого порядка. Здесь даже не было дорог, только проторенные временем тропинки. Но Кристиан не находил в этом чего-то неприятного — он легко осваивался в новых местах и тяжело привыкал, если возвращался. А теперь, когда он обрёл здесь молочного брата, то и вовсе не хотел возвращаться. Он хотел вернуться в родные земли лишь за одним — чтобы отомстить ненавистному человеку. В это время ненавистный человек сидел среди единомышленников, громко говоря по телефону. Без любимой собачки ему было скучно, и герр Линдеманн машинально перебирал пластмассовые сардельки поводка, раздавая указания. Лицо под голубой шляпой было бесстрастным, наверное, из-за тяжёлых чеканных черт. Бродившие по потолку глаза были пусты, и смотрящему в них не удавалось угадать настроения их обладателя. — Облава? — отрывисто спросил он, выпуская поводок. Сидевший у него на столе мужчина настрожился и испуганно спрыгнул, тоже доставая телефон, и что-то быстро зашептал в изогнутую трубку. — Я подслушивал, — раздался из динамика искаженный телеграфными проводами голос. — Можете быть совершенно уверены в моих словах и готовить армию. Голуби в кабинете навострили уши, собираясь вокруг стола. Они старательно ловили каждое слово, каждый жест, стремясь угадать намерения и чувства командира. И судя по тому, что сообщал скрывавшийся под лицом орла Шнайдер, сведения были нерадостные. — Шнайдер, а кому принадлежала эта идея с облавой? — вытянутое лицо Тилля побагровело, и подчинённые поспешно отпрянули, возводя глаза к жестяному гербу в виде исполосованного меридианами земного шара. Они едва ли не молились на этот герб, стискивая значки с голубями — молились, чтобы война обошла их стороной. И Кристоф, усатый комендант орлов, прекрасно чувствовал напряжение своих соотечественников по крови. И потому, с усилием втянув воздух длинным носом, выдавил: — Вашей шлюшке, герр Линдеманн. Кристиану Лоренцу.