Кто-то, кому я нужен

Сон не принес ни успокоения, ни забвения. Проснулся Рубен в еще более дерьмовом настроении, чем засыпал. Он по-прежнему думал обо всем, что случилось, о Ганту, о родителях, и что самое главное, о том, какой ужас его ждет в школе. Все верно, сегодня он не будет прогуливать как минимум потому, что не хочет снова расстраивать миссис Джукибу. Единственный плюс — это то, что он заметил, что стал лучше выглядеть. Разбитая губа стала меньше и потихоньку затягивается, синяки на теле поменяли цвет, а значит скоро исчезнут, а рана на подбородке засохла. Хоть что-то хорошее. За завтраком все молчали, и никто не смотрел друг на друга. Рубену хотелось смеяться: он так мечтал о спокойном, тихом утре, чтоб никто ни на кого не орал, и вот он получил желаемое. Почему же он не радуется? В итоге, тишину прерывает Стич. – Такое ощущение, будто я в ебаном морге! – брат яростно швыряет ложку на пол, – да пошли вы все со своими скорбными рожами. Обойдусь и без такого завтрака, я ухожу. Родители даже не пытаются его остановить. Перед тем, как покинуть дом он орет на пороге с открытой дверью: – Это что еще за хрень? Братец, к тебе твой пидорас приехал, иди встречай своего ебаря! – с этими словами Стич ушел и демонстративно захлопнул дверь. Мистер и миссис Джукиба не задают вопросов и молча расходятся когда доедают завтрак. Мысли о семье мгновенно улетучиваются из головы Рубена. Ганту приехал к нему несмотря ни на что? Рубен пулей понесся на улицу, и надо же, действительно, его машина стояла рядом с домом. Стич, проходя мимо, пнул ее и пошел дальше, на что Ганту открыл окно и выругался, но драться с ним не стал. А мог бы. Видимо он так же догадался, что Рубен не захотел бы еще разнимать их, или вообще видеть их бой. – Что стоишь как вкопанный? Залезай, – говорит из машины Ганту, и Рубен слушается его. Не то чтобы он жаловался, но машина была ужасно старая. Такая была еще у вашего прадедушки. Кресла довольно протертые и просиженные, на заднем сиденье валялось всякое барахло типа спортивной сумки или гантелей (но Рубен сел рядом с водительским сиденьем не из-за этого), стекла были немного грязные. Ну хоть кондиционер работает по-человечески. – Выглядишь уже чуть получше, – говорит Ганту и Рубен понимает, что он все это время молчал и не поблагодарил его. – Спасибо, что подвозишь меня. А то от одной мысли о том, чтобы поехать в автобусе мне становится плохо, – Рубен вяло улыбнулся и смотрел на то, как здоровяк управляется с транспортом. – Нет проблем, – Ганту пожимает плечами, – но предупреждаю, хоть одна шуточка, не важно какая, и ты пойдешь пешком. Все расстояние. Под солнцем. Рубен бормочет под нос тихое «ладно», и они едут дальше. Ганту не включает музыку, и это радует. Нет настроения ни для песен (особенно для той убогой попсы, которую обычно включает его друг) ни даже, как ни странно, для шуток. – Я хотел сказать тебе что-то важное, – говорит Ганту, когда они останавливаются на красный свет. – И что же? – Я горжусь тобой, Рубен. Глаза Рубена широко распахиваются от удивления. Дело в том, что Ганту в жизни никогда ничего подобного ему не говорил. Да что там, это в целом первый раз в жизни, когда Рубену кто-то говорит, что гордится им. Но с чего бы Ганту испытывать за него гордость? Он не сделал ничего достойного за всю свою жизнь (тот случай, когда он смог в детстве сбежать от Стича и его друзей не в считается чем-то достойным). – В смысле? – В смысле, я хочу сказать, что ты бы мог до сих пор не вернуться домой, остаться у кузин, и предаваться жалости к себе, закрывшись от мира. Но ты решил не убегать от проблем. Ты вернулся домой, хоть и знал, что брат не примет тебя с распростертыми объятьями, а еще ты даже не стал прогуливать, хотя и ежу понятно, с тортом и воздушными шариками тебя в школе не ждут. – Фигня, – говорит Рубен вместо слов благодарности, – это никакие не поводы для гордости. Я не остался с Нани и Лило только потому, что они не смогли бы прокормить еще один голодный рот. Что касательно школы, то что ж, скажу тебе одну постыдную вещь: вчера я довел мать до слез, и просто не хотел расстраивать ее еще больше. Ну что за черт его за язык тянет? Почему нельзя было просто сказать ебучее «спасибо» и захлопнуть варежку, как это сделал бы на его месте нормальный человек? Нет, надо было начать демонстрировать то, какой же он мудак. Надо было испортить замечательный момент. Он же в конце-концов, Рубен, мать его, Джукиба. – Попробуй посмотреть на это с такой стороны: твой брат — бешеный психопат. Твои родители, судя по тому, что ты рассказывал, вообще плевать на тебя хотели. В школе тебе грозит травля, потому что уродец Стич учится с тобой вместе, и может превратить твою жизнь в ночной кошмар. – Как жизнерадостно, – Рубен закатил глаза. Да, его жизнь дерьмо полнейшее, и что теперь? – Любой другой на твоем месте уже бы в петлю полез. А ты нет. Ты здесь, живой и дышащий, сидишь и споришь со мной, хотя я прав. А все потому, что ты смелый. И поэтому я горжусь тобой. Какое-то странное, но приятное ощущение распространилось в груди Рубена. Как будто ему в легкие напичкали тополиного пуха, а заодно как следует прогрели внутри. И хоть это чувство и пугало, он не смог сдержать улыбки. Ему резко захотелось крепко обнять друга, но если бы он это сделал, они бы попали в аварию. Поэтому он просто прижался головой к его плечу и сказал: – Спасибо, биг Джи. Мне правда стало лучше. * * * Как ни странно, в школе никто не обращал на них внимания. Ганту и Рубен, как обычно, шли вместе, и не было слышно ни насмешек, ни издевательств. Другие дети даже не смотрели на них. Может, все забылось? Или никто не поверил в то, что они геи? «Пидор» Ярко-розовая надпись выделялась на шкафчике Рубена и он заметил ее, когда подошел к нему забрать учебники. То приятное чувство, которое он испытал в машине Ганту моментально улетучилось. Вместо него пришли досада, давящая боль в груди и ком в горле. Рубен замер и молча смотрел на надпись. – Эм… Рубен, – Ганту помахал перед его лицом рукой, – ты чего? – За что они так? – машинально прошептал Рубен, не отрывая глаз от надписи. – Подумаешь, написали на шкафчике дразнилку. Это потом закрасят, не переживай. Рубен вернулся в реальность, когда почувствовал пощечину. Это была Энджел. – Ты что это себе позволяешь?! – заорал Ганту, когда Рубен схватился за щеку. – Что я себе позволяю? – раздраженно выпалила Энджел, – а вы что себе позволяете? – теперь она смотрела только на Рубена, – что, думал что если будешь везде таскаться со своим дружком, то я испугаюсь? Будешь теперь его как сторожевую псину использовать? – Слушай сюда, фифочка… Но Энджел не слушала, и продолжала говорить: – Я не осуждаю твои гомо-позывы, но какого черта ты натравил его на Стича? Рубен молчал. Он не смог бы сейчас и двух слов связать. Ему было слишком плохо. Это действительно Энджел? Энджел, которую он знал, была милой и доброй, она бы никогда его не ударила. Они хорошо ладили, даже несмотря на то, что Стич был против. И теперь она просто бьет Рубена по лицу, хотя ему и без того плохо. – Давай-ка кое-что проясним, – вставил свое слово Ганту, пока Рубен молчал, – никто ни на кого не натравливал. Ни у кого нет никаких гомо-позывов. Этот урод Стич ни с того ни с сего придумал какую-то чепуху и избил Рубена со своими мудаками-друзьями просто так. Я просто хотел преподать твоему дружку урок хороших манер, и как ты помнишь, я не смог этого сделать. И последнее: не в моих правилась поднимать руку на девчонок, но если ты ударишь Рубена снова, ты пожалеешь о том, что на свет родилась. Я доступно выражаюсь? Энджел окинула Рубена презрительным взглядом, от которого было еще больнее, чем от пощечины. – Какой же ты все-таки жалкий, – с этими словами она ушла. Самое ужасное то, что Энджел права. Он действительно жалкий. Даже с ней Рубен не может справиться и постоять за себя. Почему-то он начал вспоминать то, как она плакала в его плечо из-за Стича много раз. Было приятно ее утешать. Но больше этого не будет. – Не слушай ты ее. Я слышал, она та еще мразь и сука, – Ганту развернул Рубена к себе и слегка наклонился так, чтобы их лица были на одном уровне. Его мощная рука погладила блондинистую макушку, – ничего не бойся. Я буду рядом. После этих слов Ганту обнял Рубена к себе и пообещал, что все устаканится. Как же отчаянно хочется ему верить. Ганту продолжал еще что-то говорить, но Рубен не вникал в смысл слов, он просто прислушивался к приятному, успокаивающему низкому голосу и понимал, что в объятьях Энджел его сердце никогда так не билось. И никогда он не чувствовал себя с ней так пугающе хорошо. Он не посмел обнять друга в ответ. Ему было страшно.