Грязь

      Драко Малфой резко проснулся от собственного шумного вздоха. С трудом продирая слипшиеся веки, он увидел, что дневной свет еле пробивается сквозь плотные темные шторы маленькой и скудно обставленной старой мебелью гостиной. Видавший виды дом приветствовал своих нежданных путников отвратительной вонью с примесью плесени и сырости. Медленно приподнимая голову, слизеринец с присущей ему от природы осторожностью внимательно осмотрелся вокруг. Рядом, прямо на грязном и холодном полу, растянулась его мать. Измученное лицо ее было бледным, как никогда, щеки запали, а некогда шикарное дорогое платье теперь не сгодилось бы и на половые тряпки, и Драко далеко не сразу подавил бездумный порыв разбудить ее или хотя бы уложить на диван.       Отдыхай, мама. Лучше тебе всего этого не видеть подольше…       Встать во весь рост оказалось довольно трудновыполнимой задачей, но ему это все же удалось. Ноги подкашивались, в голове звенело-гудело и складывалось впечатление, что во рту кто-то нагадил, а затем с чувством перевыполненного долга испустил дух. Все, чего ему нестерпимо хотелось прямо сейчас — это сделать пару глотков чистой воды. Но вместо того, чтобы отправиться на ее безотлагательные поиски, он медленно, стараясь не шуметь по мере возможностей своей нетвердой походки, побрел к лестнице. Вчера перед тем, как окончательно провалиться в спасительное забытье, он отчетливо слышал, как та скрипела. Вне всякого сомнения, это Грейнджер поднималась наверх.       Грейнджер…       Эпический подъем на второй этаж отнял значительно больше сил и времени, чем вообще можно было себе представить. Покорять каждую новую ступеньку становилось сложнее, чем предыдущую. В сущности, последние две удалось преодолеть исключительно на чистейшем любопытстве, которое неуклонно толкало чрезвычайно ослабевшего и лишенного сил Драко вперед. Оказавшись, наконец, наверху, он еще раз бдительно огляделся. Узкий коридор, слева — закрытая комната, справа — приоткрытая дверь. Ни секунды не колеблясь, Малфой аккуратно и настороженно заглянул в нее.       Это была очень маленькая, почти что крошечная комнатка. Кажется, детская, потому что изрядная часть интерьера состояла из мягких игрушек, кукол и прочей девчачьей ерунды, причем маггловской. На стенах едва просматривался отвратительный рисунок отстающих и пузырящихся обоев в желтый цветочек, потому как они были обвешаны недвижимыми изображениями каких-то людей. Ну и книги, книги, разумеется! Куда же без них? Целое море книг… Те, что не уместились в двух огромных стеллажах, были старательно складированы на подоконнике, на покосившемся шкафу, прямо на полу — одним словом, везде, где только можно.       Малфой так увлекся созерцанием незнакомой комнаты, что не сразу обратил внимание на девушку, практически неподвижно застывшую на кровати лицом вниз. О том, что в ней все еще теплилась жизнь, свидетельствовало лишь легкое, почти неуловимое подрагивание спины. Грейнджер выглядела, наверное, ничуть не лучше, чем он сам: испачканная и разорванная одежда, грязные и спутанные волосы, натертые до крови от продолжительного бега щиколотки. В зеркало ему смотреть категорически не хотелось, поэтому оставалось лишь делать снисходительные предположения по поводу собственного внешнего вида. Кажется… вчера он наблевал на нее. Да, точно. Причем неоднократно.       Отлично, Малфой. Блеск. Еще один выдающийся пунктик для длинного списка твоих жизненных достижений.       В том, что он является, без всякого преувеличения, главным позором, стыдом и срамом своего древнейшего чистокровного рода, Драко даже не сомневался. В особенности после событий последних месяцев в целом и вчерашних в частности. Он судорожно сглотнул, тем самым оцарапывая сухое горло, и позволил себе на несколько мгновений прикрыть усталые покрасневшие глаза, быстро погружаясь в тяжелые, мучительные и гнетущие воспоминания, которые с высочайшей долей вероятности не перестанут терзать его до самого конца отведенных ему дней…       На этом заседании Визенгамота было невероятно шумно. Слишком. Еще немного, и поднявшийся гул голосов разорвет натянутые барабанные перепонки в растрепанные клочья. Огромное количество сливовых мантий, вызывающих бесконтрольный, безотчетный, почти что первобытный страх, окружало Малфоя со всех сторон. Густой, липкий, тягучий ужас с пугающей стремительностью растекался по всему телу наравне с ценнейшей волшебной кровью. Кажется, что сюда заявились все и сразу. Будто бы весь мир собрался здесь, чтобы осудить его, растоптать, уничтожить, истребить, сжечь, а оставшийся пепел развеять по ветру. Те, кому не хватало сидячих мест, стояли в жутчайшей тесноте, зажимаемые со всех сторон многочисленными соседями. Вездесущие репортеры лезли друг другу на плечи, чтобы не упустить не то, чтобы одного слова, а даже легкого дуновения. Неисчислимых лиц присутствующих было не различить, все они казались размытыми, туманными и смазанными светлыми пятнами на фоне удручающе-зловещих министерских декораций.       — Тишина!.. Кха-кха… В зале… Кха… Я сказал… ТИ-ШИ-НА!!! — резкий визгливый окрик дряхлого Верховного Судьи и гулкий удар о трибуну заставили самоотрешенного Драко ненадолго прийти в себя, еще раз осознать пугающую действительность и попытаться сосредоточиться на происходящем вокруг. На какие-то доли секунды гул утих, а затем возобновился с новой силой. Тем не менее судья продолжал говорить с попеременным успехом, уже не обращая на него никакого внимания:       — …в рамках третьего и заключительного слушания по делу… причастность и пособничество были выявлены еще на этапе предварительного следствия… принимая во внимание все подтвержденные свидетельские показания… так как представители стороны защиты добровольно сложили с себя полномочия еще на прошлом заседании… вынести окончательный приговор Драко Люциусу Малфою… вина была безоговорочно доказана…       «Кто это?.. Я?.. Да, должно быть так», — с отстраненным безразличием размышляет про себя разбитый и сломленный узник, надежно закованный в крепкие и неразрывные магические цепи. Они так глубоко и остро въедаются в бледные широкие запястья, что, наверное, должны причинять нестерпимую боль, но, к сожалению или к счастью, он ее совсем не чувствует. Малфою хочется съежиться, спрятаться, укрыться за собственной тенью, но это невозможно, и поэтому ему лишь остается в абсолютном бессилии и полной растерянности загнанно вертеться на месте, безысходно позвякивая неумолимыми кандалами. На неисчисляемых волшебных снимках беспрестанно запечатлялся заволоченный смертельным испугом и безнадежным отчаянием полоумный взгляд не человека, но смертельно затравленного дикого зверя, который угодил в расставленный для него капкан и точно знает, что самому ему оттуда ни за что и никогда не выбраться. Единственное, что помогает Драко кое-как оставаться в неясном и шатком сознании в этот момент — только его частое и несмелое дыхание. Оно настолько слабое и поверхностное, будто бы даже самый малюсенький вдох может грозить полным разрывом обоих легких, но и его совсем перехватило, стоило ему по случайности увидеть эти глаза среди несметного числа присутствующих здесь очей, воззрившихся прямо на него. Мамины глаза. Обостренное до предела чувство самосохранения Малфоя показалось ему ничтожно малым по сравнению с тем безграничным и необъятным страхом, который вскоре прорвет мягкие карие радужки распахнутых глаз Нарциссы и вот-вот станет материальным, оказавшись вне их пределов.       Тем временем судья, сотни раз с холодным профессиональным безразличием наблюдавший развитие аналогичных драм в этом же самом зале, продолжает выполнять свой долг перед обществом и Визенгамотом, при этом едва перекрикивая несмолкающую толпу, но Драко с неимоверным трудом улавливает лишь нечеткие обрывки этой фактически надгробной речи в его «честь»:       — …отложить возможные споры… уверен, решение будет единогласным… куда более важные дела для рассмотрения, поэтому… — старик сделал вынужденную паузу, чтобы прочистить горло и откашляться. Он не привык работать в обстановке столь явного и вопиющего неуважения к суду, но сделал исключение для исключительных обстоятельств. Судья в который раз мельком оглядел присутствующих, подавляющее большинство из которых застыло в волнительном предвкушении. — …покушения на жизнь Альбуса Персиваля Вульфрика Брайана Дамблдора… вступление в ряды Пожирателей Смерти… личное содействие Волан-де-Морту и его ближайшим сторонникам… участие в нападении на Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс… к восьми годам заключения в Азкабане без права на досрочное... немедленно взять под стражу… Кто за?       Сотни сливовых рукавов одномоментно взмывают вверх, будто бы рьяно стараясь опередить соседей, в то время как внутри у Драко что-то обрывается и стремглав падает куда-то вниз. Все мнимые и физические точки опоры безвозвратно утрачиваются, земля начинает уходить у него из-под ног, которых он и так почти не чувствует. Его повело в сторону, он покачнулся, вроде бы даже упал. Или нет?.. Решительно ничего нельзя разобрать в этом оглушительно-одобрительном гуле вновь воспрянувших духом заседателей, спешащих отпраздновать торжество на этот раз поистине черной справедливости.       Мама не выдержит…       Малфою захотелось увидеть Нарциссу в последний раз перед тем, как… все закончится. Ему нужно было попрощаться с ней хотя бы взглядом, ибо, если бы эти напыщенные «слуги народа» и снизошли до предоставления положенной ему по закону возможности сказать последнее слово, то он вряд ли бы сумел воспроизвести что-то членораздельное и осмысленное в своем теперешнем состоянии. Тем более, что… его бедная матушка, которую он так и не сумел защитить от всего того, что с ними произошло, кажется, потеряла разум. Взглянув в глаза сыну, она вдруг резко вскочила со своего места, схватила за плечи сидящего рядом с ней человека и начала, как заведенная, теребить, тормошить и трясти его, словно эти ее отчаянные и безнадежные усилия могли хоть что-то изменить. Нескончаемый поток ее горестных слез превратился в бурный водопад, скорбным дождем заливающий лицо и очки…       Стойте, подожд… Очки?.. Поттер! Да это же Поттер!       Гриффиндорец тоже уже был на ногах и бережно удерживал бьющуюся в неистовой панической агонии Нарциссу Малфой как только мог. Он с осторожностью обхватывает несчастную за плечи, стараясь уберечь женщину не столько от возможных травм, которые она однозначно получила бы во время этих жутких и душераздирающих конвульсий, сколько сохранить помутившийся рассудок, покидающий убитую горем мать с пугающей быстротой. При этом его взгляд сквозит неподдельным сочувствием, а глаза будто бы вот-вот окажутся на мокром месте. Каким-то поистине невероятным образом Драко удалось урывочно расслышать, что тот старательно горланит его матери на ухо сквозь оглушительный рев голосов, до сих пор без перерыва раздирающий печально известный визенгамотский зал №10 на части:       — …правда жаль, Нарцисса… так жаль!.. что мог, но даже мои показания… ваше содействие в битве… недостаточно, чтобы его оправдали!.. не в моих силах!.. пожалуйста, успокойтесь, прошу вас!       Наверное, в иное время и при других обстоятельствах Малфой испытал бы искреннюю благодарность по отношению к тому, что пытался сделать Поттер прямо сейчас. А делал он то, что Драко никак не мог, причем далеко не только ввиду наличия сковывающих его цепей… Поттер все сильнее прижимал Нарциссу к себе, стараясь как-то успокоить, приободрить, поддержать мать заклятого врага в худший момент ее жизни, которой наверняка скоро придет конец: если заключение мужа и его приговор к «поцелую» она перенесла со свойственными ей стойкостью и мужеством, то вынести столь продолжительную разлуку с любимым сыном материнское сердце было, увы, не способно. Это однозначно подтверждалось тем, что, несмотря на все изрядные старания гриффиндорца, миссис Малфой совсем не слышала его. Скорее всего, даже не видела. Она смотрела сквозь Поттера слепыми от слез глазами, все больше утопая в беспросветном безумии и лишь беспрестанно повторяя свою обессиленную предсмертную мантру:       — Умоляю, спасите моего сына! Спасите моего мальчика! Спасите, умоляю!..       Трудно сказать почему, но в эти пронзительные и оглушающие мгновения окончательно оцепеневшего Драко вновь охватила жутчайшая ярость, которая всегда была неотъемлемой частью его естества. Такая чистая и всепоглощающая, что она ненадолго затмила собой парализующий страх от безвыходного ощущения собственной обреченности, с которым он уже не пытался бороться.       Как же я вас всех ненавижу… О, мать вашу! НЕ-НА-ВИ-ЖУ! Бессердечные ублюдки! Что вы сделали с моей дорогой матерью?!! Она ни в чем не виновата!!! А еще чертов Поттер… Делает вид, что ему не наплевать! Мальчик-Который-Снова-Всех-Спас! Пока ты будешь почивать на лаврах, я заживо сгнию в Азкабане! А кто помог тебе победить?! Кто кинулся наперерез Темному Лорду?! Кто бросил тебе палочку в последний момент?! Я! Я, Драко Малфой!!! Неужели… совсем никто… этого не заметил?..       — Полагаю, решение принято бОльшим числом голосов, — тем временем судебная машина британского магического сообщества и не думала останавливаться, все быстрее набирая обороты. Желчный старик нескрываемо мечтал скорее разделаться с этим плевым дельцем, а заодно и с дерзким сопляком, наотрез отказавшимся свидетельствовать против собственного отца даже в обмен на гарантированное помилование. Более того, следовало побыстрее переходить к десяткам других, гораздо более важных и политически значимых судебных разбирательств, поэтому он привычным жестом поправил доисторическое пенсне на сморщенном крючковатом носу и громко продолжил:       — Таким образом, оно является окончательным и обжалованию не…       Однако договорить Верховному Судье было не суждено. Его жестко и категорично перебили, нахально оборвав на полуслове. Несмотря на всю мрачную безысходность своего положения и четкое осознание того, что в этот самый миг он беспомощно болтается на тончайшем волоске от верной погибели, Драко все же вскинул доселе опущенную голову, чтобы, вполне возможно, в самый последний раз пойти на поводу у своего неуемного любопытства. Ему стало нестерпимо интересно узнать, кто же посмел отважиться на такую неслыханную дерзость: прервать судью во время официального оглашения приговора.       Никто. Кроме…       — Я протестую, Ваша честь! — она вдруг повторила это снова. Дословно. Худая и прямая, словно натянутая струна, фигура. Казалось, что говорящая вдруг появилась из ниоткуда, но в действительности до этого самого момента она безмолвно сидела по правую сторону от Нарциссы Малфой, не проронив ни слова по ходу всего этого увлекательного действа. Если бы она вдруг не выросла прямо в воздухе, Драко бы так и не имел ни малейшего понятия о том, что она вообще почтила своим присутствием заседание по случаю его прилюдной экзекуции. Но это все-таки произошло, и до сих пор куда-то неумолимо спешащее время начало мед-лен-но растя-я-я-я-ягиваться. Когда взгляды всех присутствующих устремились на неестественно побелевшее, но непоколебимо уверенное девичье лицо, оно, кажется, и вовсе остановилось. В зале №10 впервые после начала этого злополучного слушания повисла полная и абсолютная, по-настоящему гробовая тишина. Но Малфой, которого как будто бы только что как следует шарахнуло оглушающим заклятием, не осознавал ровным счетом ничего из этого. До крайней степени ошеломленный и полностью обескураженный, он воспринимал только яркие и блестящие темно-карие глаза, по какой-то совершенно непонятной для него причине готовые извергать трескучие молнии направо и налево, если потребуется. Вокруг не было никого и ничего иного, словно все без исключения сливовые мантии прихватили с собой репортеров и вдруг ни с того, ни с сего коллективно покинули помещение, оставив его наедине с…       …Грейнджер.       Вроде бы она продолжала говорить. Определенно, да. Судя по тому, как после непродолжительной паузы многие заседатели аж подпрыгнули от неожиданности: громко, твердо и смело вещала что-то во всеуслышание с присущим ей гриффиндорским апломбом. Во всяком случае ее тонкие посиневшие губы постоянно шевелились, причем далеко не со спокойной и плавной мягкостью. Их непрекращающиеся движения были быстрыми, резкими и жесткими. Драко изо всех сил старался разобрать, что именно говорит Героиня Войны, но тщетно. Слуха он пока еще не лишился, а потому предельно внимательно улавливал каждое ее слово, но почему-то никак не мог разобрать того, что они значили, всецело сосредоточившись на их простой, однозначной и ясной, как божий день сути.       Она заступилась за меня…       — …прощения, сэр! Но мистер Малфой… вопреки этому, не пострадали… под давлением Пожирателей… не имел выбора!.. на тот момент был несовершеннолетним… содействие при побеге из поместья… в последнем сражении… героический поступок!.. раскаивается в содеянном… обращаюсь к суду как обладательница Ордена Мерлина… считаю своим долгом… заслужил помилования… готова поручиться за него… однако в случае вступления приговора в силу… вынуждена отстаивать справедливость… моя апелляция не может быть отклонена по причине… будут подаваться в неограниченном количестве… обязаны рассматривать сразу после обращения… также имеются обоснованные жалобы на работу судебной коллегии!..       Драко, который мог самоуверенно поклясться, что его уже ничем не удивить, все происходящее казалось чертовски странным, фантастичным и несбыточным. Этого попросту не могло быть на самом деле, а потому его потихоньку начали посещать вполне логичные догадки о том, что все это иллюзорно. Вполне возможно, что его уже давным-давно казнили или ему не посчастливилось окончательно рехнуться в заточении. Хотя… Скорее всего, его решили отправить прямиком в Ад мимо Азкабана. Иначе как еще объяснить то, что Грейнджер горит? Целиком и полностью объята жгучим пламенем, которого, по всей видимости, никто кроме него одного не замечает. Снопы летящих во все стороны от нее искр сильно обжигали Малфоя, опаляя темные брови и светлые ресницы, а раскаленный докрасна воздух, наполняющий его легкие, лишь усиливал ощущение удушья. Несмотря на то, что их разделяло многометровое расстояние, Драко мерещилось, что они с Грейнджер еще никогда прежде не стояли так близко друг к другу.       — Верно я говорю, Гарри?! Поддержи меня!        А он-то здесь причем?..       Проклятое имя, настойчиво выкрикнутое утончившимся девичьим голосом, моментально и совершенно неожиданно заставило без пяти минут новоиспеченного узника Азкабана вспомнить, кто он, что он и где он. Никакого Ада не было и в помине. Перед постепенно проясняющимся взором Драко вновь предстал Визенгамот во всей своей «красе», и первая его осознанная мысль после этого открытия была о том, что, пока он неотрывно таращился на Грейнджер с широко распахнутым ртом и шарами навыкате, она на него даже не взглянула. Ни разу. Самоотверженно защищала его перед Верховным Судьей и всеми присяжными, но даже не удосужилась посмотреть в его сторону. Вместо этого она испытывающе-выжидательно воззрилась на Поттера, который пребывал в таком грандиозном замешательстве, что униженный и сконфуженный Малфой с его нерешительно просыпающимся чувством собственной значимости, остался далеко позади. Очевидно, что, как только в лохматой каштановой башке закончились заумные вереницы судебных терминов и длиннющие номера из целой картотеки похожих судебных дел с наиболее благоприятными исходами, ее обладательница, как и всегда, поспешила обратиться за помощью к Избранному, пока затаившая дыхание Нарцисса, заплаканные глаза которой вновь озарились яркими лучами надежды, глядела на строго хмурящую брови и поджимающую губы Грейнджер, как на светоч, не иначе. Тем временем знаменитейшее Золотое Трио, которое сегодня почему-то явилось на сцену не в полном составе, активно общалось между собой, только не при помощи слов, а мысленно, беспрестанно метая друг в друга многозначительные и одним лишь им понятные взгляды. Наконец, гриффиндорец тяжко вздохнул и удрученно отвел глаза, потерпев разгромное поражение в этой непродолжительной зрительной схватке.       — Да. Я полностью согласен с Герм… то есть с мисс Грейнджер, Ваша Честь! — несмотря на твердую уверенность в знакомом голосе и такие громкие заявления, в высшей степени шокированный и до крайности взъерошенный видок смущенного Поттера красноречиво свидетельствовал о том, что он ни хрена не согласен, но спорить с ней, тем более, в подобных обстоятельствах, ни за что не станет. Похоже, на это она и рассчитывала.       С детства вертит этими двумя ослами, как хочет…       Обескровленные губы полуживого Малфоя только-только затронула блеклая тень привычной усмешки, когда Верховный Судья вновь начал говорить. Взгляды почти всех собравшихся снова приковались к министерской трибуне. Почти, потому что Драко снова недоуменно пялился на Грейнджер так, как будто увидел ее впервые. Что-то в ней неуловимо изменилось. Что-то очень важное, но он пока никак не мог определить, что именно. И дело тут было не только в пережитых ужасах отгремевшей магической войны… Но и в том, что угрожающе раздувающиеся от колоссального возмущения ноздри Верховного Судьи, кажется, не вызывали у нее никаких опасений. Во всяком случае вид у нее был такой, что до тех пор, пока она своего не добьется, судебная коллегия будет заседать здесь с утра до ночи, причем в полном составе, а ведь за подобные выходки в Визенгамоте, не ровен час, могут и приснопамятный орденок отобрать вместе с другими регалиями в придачу. Само собой разумеется, подобное бесцеремонное нахальство, пусть и отныне тоже титулованной подружки Золотого Мальчика, не может остаться безнаказанным и…       — Достаточно, мисс Грейнджер. Мы вас услышали, — не сулящий ничего хорошего ледяной холодок пробежал по взмокшей от пота спине Драко, когда Верховный Судья обратился к решительно вскинувшей подбородок гриффиндорке. — У вас имеются собственные представления о справедливости, поэтому вы так яро защищаете бывшего однокурсника несмотря на то, что вам довелось оказаться по разные стороны баррикад. Не буду отрицать: это похвально! Как и то, что вы со своими друзьями сделали для всего британского волшебного сообщества, — еще несколько секунд назад у старика, разве что, только пар не валил из ушей от непомерного негодования, но уже теперь он говорил спокойным, ровным и обманчиво-доброжелательным тоном. — Но мы не можем слепо игнорировать тот факт, что речь идет о Пожирателе Смерти, сколь бы юным он ни был, — Грейнджер снова открыла было рот, по всей видимости, чтобы скоропалительно выдать огромную порцию очередных возражений, но на этот раз судья в долгу не остался и вовремя остановил ее предостерегающим взмахом руки. — Я задам вам всего несколько вопросов. И от ваших ответов будет зависеть судьба подсудимого. Прежде чем вы дадите их, я хочу напомнить вам, что вы все еще находитесь под присягой, — судья склонил голову набок, не отводя от девушки своих маленьких полубельмастых глаз, лукаво и проницательно сверкающих из-под пенсне. Без тени сомнения, он был прекрасно осведомлен об идеалах чистоты крови, которые Малфои веками отстаивали еще до рождения Драко. — Мистер Малфой никогда не причинял вреда лично вам, мисс Грейнджер? На войне, в годы учебы? Не покушался ли он на вашу жизнь и здоровье? Не унижал ли вашего человеческого достоинства?       Ну вот и все, расходимся, господа. Представление окончено. Грейнджер никогда не станет…       — Нет.       Опрометчивый, резкий до зубного скрежета, быстро выпаленный, как на духу, короткий ответ на несколько мгновений повис в царстве звенящей тишины зала судебных заседаний. Малфой еще даже толком не попрощался со своими призрачными надеждами на мнимое спасение, а Грейнджер уже успела прилюдно соврать суду, причем ложь ее была настолько кривой, неприкрытой и очевидной, что буквально резала глаза всем тем, кто имел хотя бы малейшее представление о малюсеньких «чистокровных» нюансах в их взаимоотношениях. Еще сильнее побледневшее лицо девушки приобрело нарочито безразличное, почти непроницаемое выражение, хотя Драко, никогда не жалующийся на остроту зрения, в отличие от остервенело протирающего свои идиотские очки ошалевшего Поттера, отчетливо видел, как легонько подрагивает ее левая скула, будто бы сведенная сильной судорогой.       Грейнджер лжесвидетельствует в Визенгамоте по собственной инициативе. Из-за меня. Ох_реть. Что происходит?..       Как и следовало ожидать, после такого поднялся ощутимый ропот. Одни громко и открыто выказывали свое неодобрение, вторые — аккуратно шушукались между собой, указывая в сторону совершенно-ясно-кого, третьи — пребывали в полнейшем шоке, в общем и целом — равнодушных почти не было, лишь единицы рассеянно пожимали плечами, сочтя выжидательную тактику невмешательства в происходящий фарс наиболее выигрышной. Как бы там ни было, конкретно для Малфоя все складывалось на редкость удачно: по крайней мере, Грейнджер никто не перечил. Даже Поттер. Стало быть, его и взаправду могут по-ми-ло-вать.       — В таком случае мистер Малфой может воссоединиться со своей матерью и покинуть зал суда свободным волшебником прямо сейчас, но…       Но. Конечно же, но! НО! Естественно, бл_дь! Разве могло быть иначе?! Давай, старикашка, не томи, вываливай вишенку на торт. Я готов!       — …вам следует знать, что в данный момент Министерство Магии не располагает достаточными ресурсами для того, чтобы обеспечить должную протекцию его семье. На этом все. Хорошего дня! — наконец-то состоявшийся удар молотка возвестил о том, что именно это решение является окончательным и обжалованию не подлежит. Морщинистый рот Верховного Судьи растянулся в торжествующе-победоносной улыбке, которая никак не вязалась с его показной благосклонностью и наигранным миролюбивым настроем. Он только что с нескрываемым удовольствием подписал Драко смертный приговор, вот только предстоящая казнь будет проведена по несколько иному сценарию, существенно отличающемуся от привычного министерского. Умудренный жизненным и судебным опытом старик был терпелив и педантично-расчетлив. Должно быть, он ни секунды не сомневался в том, что очень многие Пожиратели Смерти, до сих пор остающиеся на свободе и хранящие верность почившему Темному Лорду, вряд ли упустят уникальную возможность свершить правосудие над Малфоями, предавшими их в решающий момент… Над уцелевшими из них: отцу уже назначили персональное свидание с дементором, вот только с датой пока еще не определились.       Благими намерениями, как говорится, да, Грейнджер?.. Куда это она подевалась, кстати?       Зал №10 одномоментно повергся в беспросветный хаос. Заговорили одновременно все и сразу. Репортеры отчаянно визжали, толкались и даже дрались, стараясь побыстрее протиснуться к Драко и в числе первых взять у него эксклюзивное интервью. Он не успел опомниться, когда огромные ручищи освободили его от кандалов и, взяв за шкирку, потащили сквозь почти однородную массу плотно прижатых друг к другу и громко тараторящих тел. В противоположной части зала кто-то с лихорадочной торопливостью увлекал за собой Нарциссу, тем самым помогая ей пробираться к выходу сквозь галдящую толпу. Через несколько мгновений давка неожиданно расступилась, и еле переставляющий ноги блондин оказался в слабо освещенном коридоре, откуда его грубо проволокли через несколько аналогичных. Раз в десятый получив небрежный тычок в спину и повернув за угол, Малфой наткнулся на свою мать. Вернее, это всклокоченная Грейнджер с полными ужаса глазами-блюдцами налетела на него на полном ходу, ведя Нарциссу следом за собой. На несколько коротких мгновений все трое застыли, как вкопанные, смеряя друг друга выражающими все и ничего одновременно взглядами, пока лица слизеринца и гриффиндорки устраивали грандиозное соревнование по части мертвенной бледности. Жаль, нельзя было с уверенностью сказать, кто именно лидировал.       — Приготовьтесь трансгрессировать! — одними губами произнесла Грейнджер, без всяких церемоний вытягивая вперед свою тонкую руку, которая ледяной каймой опустилась на невольно вздрогнувшее плечо Малфоя...       Драко моргнул несколько раз для верности, окончательно прогоняя нахлынувшие воспоминания. Его остекленевший взгляд опять упал на все еще спящую Грейнджер, а затем резко отскочил от нее, словно упругий мячик от стенки. Не в силах более наблюдать этот омерзительный желтый кошмар на обоях, он бесшумно вышел из комнаты и отправился на поиски воды.       

***

      Гермиона неохотно приоткрыла заспанные глаза и неуклюже перевернулась на спину. Тусклый солнечный свет проникал в зашторенное окно и легонько касался края заправленной кровати, на которой она лежала. Несмотря на все никак не отступающую дремоту и не утихающий шум в ноющей голове, девушка прекрасно осознавала, где находится. В этой самой комнате она поселялась во время летних каникул. Родители неизменно отправлялись в отпуск именно в это время года, чтобы не упускать возможности пробыть с дорогой дочерью, которая надолго покидала отчий дом ради учебы в Хогвартсе. Папа с большим удовольствием паковал вещи для предстоящего отдыха, а мама вся светилась от счастья, предвкушая долгие прогулки на природе и традиционные пикники у реки, которая располагалась в нескольких километрах от их маленького загородного домика. На семейном автомобиле это расстояние преодолевалось достаточно быстро, но они частенько ходили туда пешком. Мама всегда нахлобучивала на голову маленькой Гермионы соломенную шляпку с бледно-розовым бантиком, чтобы жаркие солнечные лучи не напекли ей макушку…       Почему мама до сих пор не позвала завтракать? Она же обещала приготовить мои любимые блинчики!       И без того не маленькие темно-карие глаза резко распахнулись и расширились еще больше, в то время как зрачки моментально сузились и в иступленном замешательстве сфокусировались на обветшалом потолке. Снизу отчетливо доносилось тихое покашливание и заговорщицки приглушенные голоса, один из которых совершенно точно принадлежал…       Малфой!..       Вгоняющая в неподдельный ужас реальность обрушилась на Гермиону столь стремительно, что она, инстинктивно стараясь защититься от захлестывающего ее головокружительного потока осознания, болезненно зажмурилась и закрыла лицо руками. Хаотичный ворох недавних воспоминаний всколыхнулся, словно от внезапно налетевшего порыва ветра, и мгновенно выстроился в идеально ровную линию, возродив все без исключения события вчерашнего вечера и ночи с ярчайшей четкостью. В этот момент она просила Мерлина только о том, чтобы произошедшее оказалось лишь дурным сновидением, но надсадный кашель, который теперь почему-то уже не особо трудились скрывать, явственно свидетельствовал об обратном. Вопреки ее отчаянным безмолвным мольбам, Малфои никуда не делись. Они по-прежнему были здесь, на первом этаже летнего дома Грейнджеров, находящемся в забытом Богом уголке британской маггловской провинции, и, судя по тому, что противный кашель становился все более громким и наигранным, с большим нетерпением ожидали ее появления.       Не драл бы ты свою глотку, Малфой, а то совсем себя не бережешь…       Гермиона судорожно сглотнула и осторожно села на кровати, изо всех сил стараясь производить как можно меньше шума. Девушка удрученно уткнулась локтями в колени и подперла подбородок похолодевшими от волнения руками, лихорадочно размышляя о том, что натворила. Вчера она нахамила Верховному Судье, бесцеремонно прервав его речь, после чего откровенно солгала всему Визенгамоту, поправ все нормы человеческой морали и с легкостью переступив через клятву «говорить только правду и ничего кроме правды». Трудно сказать, что именно спасло ее от справедливой кары. Помимо самой близкой дружбы с Гарри Поттером и наличия Ордена Мерлина Первой Степени, выданного за выдающиеся заслуги перед всем магическим сообществом, должно быть, вмешалось еще и провидение. За дачу ложных показаний ее вполне могли бы привлечь к ответственности и осудить по всей строгости волшебных законов, но вместо этого она застряла в мире магглов с Малфоями, не имея ни малейшего представления о том, что делать дальше. С ними и вообще в принципе.       Зачем я в это ввязалась?!       Предельно простой вопрос, который ей следовало задать самой себе гораздо раньше. До того, как открыть рот в суде, например. Впрочем, ответ на него был бы так же кристально ясен, что тогда, что сейчас. Дело было в весьма очевидном и однозначно неизлечимом диагнозе, который и сыграл решающую роль в последних событиях: «гриффиндорка до мозга костей». Просто, как дважды-два, и тем не менее… Очень часто жизнь не предоставляет времени на трезвую оценку ситуации, скрупулезные раздумья и спокойно-холодное взвешивание всей совокупности многочисленных «за» и «против». Когда слишком многое ставится на карту, вместо рациональных и обдуманных решений принимаются безрассудные, сумбурные и импульсивные, но вся их парадоксальная прелесть заключается в том, что именно они и являются истинными. Стоило Гермионе мельком увидеть по умолчанию приговоренного Малфоя, едва живого и с почти потухшим взором, которого в расчете на оперативное разрешение такого незначительного дельца даже в кресло для подсудимых с цепями на подлокотниках усадить не потрудились, она уже стопроцентно знала, что все так и закончится. Во всяком случае чем-то подобным. Она попросту не могла отвернуться/промолчать/уйти. Только не в этот раз. Только не после того, что сделал Малфой. Это был ее момент истины. Свидетельницей его «момента» Гермиона стала во время решающей битвы за школу. Окрепшая и заматеревшая она, которая чересчур много повидала на этой войне в столь юном возрасте, была непоколебимо уверена в том, что уже практически ничто не сможет поразить ее до глубины души. Однако потом Гарри внезапно «воскрес», а Драко, блин, Малфой, за пару минут до этого примкнувший к толпе Пожирателей, рискуя собой, бросил ему палочку, чтобы тот мог сразиться с Волан-де-Мортом.       До сих пор не верится...       Потом, уже после окончания битвы, когда до полусмерти уставшие и чудом уцелевшие, все они нашли друг друга в Большом Зале (к глубочайшему всеобщему сожалению, не досчитавшись Фреда, Люпина и Тонкс), Гермиона осторожно поинтересовалась у Полумны, видела ли она это. Да? А не привиделось ли им обеим? А кто-нибудь еще может это подтвердить? Точно?.. Так как даже в сложившихся обстоятельствах вероятность синхронно-коллективных галлюцинаций была крайне мала, почти сраженная наповал гриффиндорка, наконец, нашла в себе силы принять факт произошедшего. В то, что именно Малфой изменил ход истории, было до невозможности сложно поверить. Это повергло ее израненную лишениями, опасностями и свежей горечью утраты душу в полнейшее смятение. В тот во всех отношениях памятный день они больше не виделись, да она и не искала встречи с ним. Даже на какое-то время напрочь забыла о нем, пока спустя несколько недель кряду лучший друг между делом не обмолвился о том, что Старший и Младший Малфои уже давно томятся в темницах Визенгамота, ожидая предстоящих судебных разбирательств, кстати, безоговорочно сулящих им обоим весьма продолжительные командировки в Азкабан. Немного ободряло только то, что миссис Малфой ничего подобного не грозило, ведь благодаря ей Гарри сумел уцелеть в Запретном Лесу. Кроме того, у нее не было Черной Метки, поэтому после короткого расследования с Нарциссы сняли все обвинения. Однако, несмотря на вновь обретенную свободу, она совсем не спешила ею наслаждаться, днями и ночами дежуря у кабинетов высокопоставленных чиновников Министерства Магии в бесплотной надежде на получение разрешения повидаться с мужем и сыном.       Это вызывало в Гермионе крайне противоречивые, двойственные и абсолютно нелогичные чувства, природа появления которых оставалась загадкой даже для нее самой. С одной стороны, она прекрасно понимала, что Малфои определенно заслужили все то, что творилось с ними в эти темные послевоенные дни. С другой — попросту не могла смириться с этим! Странная штука под названием «жизнь» была еще и ироничной до невероятия: когда эти отпетые чистокровные мерзавцы, наконец, должны были получить по заслугам, только та, которую они извечно травили, ненавидели и презирали, собиралась этому помешать. Все никак не затухающий где-то глубоко внутри запутавшейся гриффиндорки хаос, состоящий из бесчисленных тревог, сомнений и сожалений, таки достиг своего апогея не далее, как вчера, причем на глазах у всей магической общественности.       Я так редко теряю контроль над собой. Почему это случилось?..       Честно признаться, она и не помышляла о защите Малфоя в Визенгамоте. Будь так, ей пришлось бы с головой зарыться в ворох схожих судебных дел прошлых лет, тщательно выискивая в них то, что могло бы спасти подпаленную слизеринскую шкуру, но… Ей было откровенно не до этого. Сразу после победы над Волан-де-Мортом Гермиона вместе с Гарри и остальными отправилась в Нору, а уже через несколько дней вся семья и многочисленные друзья навсегда простились с Фредом. Ей было невыносимо горько, настолько сильно, как, наверное, еще никогда раньше, но видеть безутешные, душащие рыдания Артура и слезы всех без исключения братьев Уизли было гораздо больнее. Глубоко опечаленная Молли, хоть и была достаточно сильна для того, чтобы пережить эту непостижимо-ужасную трагедию, ни в чем не находила утешения и плакала навзрыд на протяжении многих дней подряд. Джинни чрезвычайно волновалась за ее сильно подорванное психическое здоровье и старалась всегда быть рядом с ней, не оставляя убитую горем мать ни на минуту. В связи с этим Гермиона волей-неволей временно заняла почетную должность хозяйки Норы и старалась быть максимально полезной по мере своих сил. Несмотря на то, что ей самой приходилось очень нелегко, на нее легли все домашние заботы. Она с раннего утра и до позднего вечера старательно следила за тем, чтобы члены семьи были сытыми (вопреки тому, что совсем никто не мог похвастаться тем повышенным аппетитом, которым всегда славились практически все Уизли), а также поддерживала чистоту и порядок. Хорошо, что Гарри никогда не отказывал ей в помощи, если был дома. Рон не сумел совладать с безграничной скорбью от потери брата и все чаще налегал на спиртное, так что… И без Гарри, она, разумеется, тоже справилась бы, но наверняка далеко не так успешно. Помимо Молли, особенно тяжко приходилось еще и Джорджу, так что им двоим выпало утешать его по очереди, подолгу уговаривая осиротевшего близнеца не отказываться от предложенной еды.       Так минуло практически два месяца. Гермиона отлучалась из Норы только для того, чтобы изредка давать показания в Визенгамоте и получить свой заслуженный Орден, который после всего произошедшего казался ей всего лишь бесполезной блестящей железкой. Однако на днях их с Гарри вызвали в суд в качестве свидетелей по делу Малфоя, заверяя, что это формальное ме-роп-ри-я-ти-е не отнимет у них много времени. Личное присутствие Гермионы было не таким уж и обязательным, но она не могла не пойти. Должна была. Обязана. Взглянуть на Малфоя напоследок. Чтобы… Непонятно вообще что. Просто быть там. А потом вернуться обратно в Нору к окончательно захандрившему и расклеившемуся Рону, который с крайней неохотой отпустил Гермиону в Визенгамот, так как собирался сообщить ей нечто очень и очень важное, но… Прямо сейчас она находилась на втором этаже принадлежащего ее семье дачного домика, тогда как снизу до напряженного слуха долетали встревоженные и испуганные отголоски оживленной беседы Малфоев, которые, кажется, активно спорили о чем-то. Вроде бы о том, «стоит ли разбудить ЭТУ Грейнджер», и совсем несложно догадаться, кому принадлежала данная инициатива.       Как я объясню это Рону?.. Что скажет Гарри?.. А все остальные?.. Что теперь будет с ЭТИМИ?.. И со мной?.. Спокойно! Никаких поводов для паники! Ни единого...       Занимательная дискуссия внизу начинала набирать обороты, но как только старые половицы предательски скрипнули под тяжестью ее небольшого веса, на первом этаже моментально воцарилось полное безмолвие. Звуки, так некстати возвестившие присутствующих об ее пробуждении, заставили слизеринца заткнуться на полуслове, что было тут же сочтено очень хорошим предзнаменованием. Должно быть, именно это помогло Гермионе сохранить жалкие остатки покидающего ее самообладания и на несколько секунд замереть на пороге своей комнаты с вылетающим из груди сердцем. Отступать было некуда. Обхватив расхлябанную ручку дрожащей ладонью, она твердо решила, что не будет играть в прятки с Малфоями — ни сейчас, ни когда бы то ни было в будущем, поэтому уже через короткое мгновение дверь рывком распахнулась.