Грязь

      Извилистая река искрилась в ярких солнечных лучах. Еще несколько лет назад уровень воды в ней был гораздо выше, а, стало быть, рано или поздно русло неминуемо пересохнет, оставив после себя лишь увядшее воспоминание в виде песчаной пустоши. Но Гермиона предпочитала не думать об этом, удобно устроившись под спасительной тенью высокого дерева с пышной раскидистой кроной и наслаждаясь созерцанием величественно-спокойной водной глади. Знойный летний ветерок, изредка колыхающий ее непослушные густые волосы, ни капельки не освежал, даже наоборот. Тем не менее гриффиндорку не посещала мысль о том, чтобы спуститься к реке и искупаться. Почти полностью поддавшись полуденной дреме, она рассеянно жевала травинку и целенаправленно воскрешала в своей памяти светлые и радостные воспоминания из навсегда ушедшего прошлого.       В последний раз Гермиона приезжала сюда, когда была еще совсем маленькой. Ну… Относительно. Семейство Грейнджеров отдыхало тут в полном составе сразу после завершения ее обучения на втором курсе в Хогвартсе. Здесь, на этом самом месте, где повзрослевшая Гермиона сидела теперь, они все вместе бывали много-много раз: папа любил спокойную и неспешную рыбалку (хотя его никак нельзя было назвать выдающимся рыболовом), а мама — ровный бронзовый загар. Благодаря бесчисленным счастливым и беззаботным часам, проведенным здесь, Гермиона знала берег вдоль и поперек, могла без всяких усилий нарисовать его в своем воображении в мельчайших подробностях. Именно поэтому несколько недель назад она трансгрессировала сюда вместе с… До дома пришлось добираться почти в потемках, через редкий лес, а потом и вовсе по открытому, наполовину выкошенному полю, что автоматически делало их троих очень легкими мишенями. Но так было безопаснее, чем отправляться куда бы то ни было еще. Чисто гипотетически это могло бы запутать возможных преследователей, если бы, к примеру, среди господ-присяжных затесалась парочка до сих пор не раскрытых и неистово жаждущих мести Пожирателей. Приходилось нехотя признавать, что много лет не посещаемая дача Грейнджеров была без преувеличения идеальным убежищем для Малфоев. Во-первых, мало кто додумался бы искать чистокровных волшебников в мире магглов. Во-вторых, мало кто додумался бы искать их по соседству с Героиней Войны. В-третьих, даже Гарри и Рон ни за что не додумались бы… да и до сих пор не имели ни малейшего понятия о том, где она находится. Более того, Гермиона ставила на то, что ни один из них даже не подозревает о существовании этого загородного домика, хотя она столько раз рассказывала им о том, как проводит свои летние каникулы вместе с семьей…       Мама, папа… Вы так далеко, но мне хочется, чтобы вы знали, что я всегда стараюсь поступать правильно и по совести. Как истинная гриффиндорка. Но… Нет, долго я этого не выдержу!       Сказать, что этот июль был одним из самых тяжелых в ее жизни — значит, не сказать ничего. И это если еще учесть многомесячный опыт выживания в бегах в зимнем лесу. Соседство с Малфоями… Продолжительное нахождение с ними под одной крышей было если и не пыткой, то изощренным наказанием, Мерлин их подери! Ну, по крайней мере, в этом был виноват только один из них (к лишившейся своей палочки еще во время битвы за Хогвартс Нарциссе, которую большую часть времени было не видно и не слышно, у нее не имелось никаких претензий)… После совместных многочасовых раздумий в гостиной на первом этаже с детальным рассмотрением десятков, если не сотен возможных вариантов, каждый из которых в конечном счете был отброшен ввиду чрезмерной опасности или невыполнимости, Гермиона с тяжким вздохом объявила им, что пока безопаснее всего будет залечь на дно тут. Они не пришли в дикий восторг по этому поводу, но были явно готовы к такому повороту событий и отреагировали вполне адекватно: Малфой нецензурно выругался, а Нарцисса не проронила ни слова, лишь согласно кивнув ей. Таким образом, целесообразность и обоснованность этого временного решения доходила до всех, но стоило гриффиндорке заикнуться о том, что для большей безопасности пользоваться магией пока тоже не стоит (от Гарри она узнала о том, что основательно взявшееся за массовый отлов Пожирателей Министерство каким-то образом нашло способ вычислять не только места применения заклинаний, но и отслеживать сами волшебные палочки, если ими активно пользоваться), начался подлинный армагеддон, который не прекращался и по сей день.       Для одного нянька, для другой — прислуга. Отлично устроились, нечего сказать!       Адаптация является одной из важнейших способностей организма, позволяющей ему приспосабливаться к условиям внешней среды. В случае ее полного отсутствия шансы на выживаемость стремятся к нулю. Так вот Малфой адаптировался с пугающе-поразительной скоростью. Поначалу у нее все же появились опасения по поводу того, сможет ли он хотя бы немного освоиться в совершенно незнакомом ему маггловском мире. Магия была у него в крови, вернее, это его кровь была чистейшей магией, но он лишился возможности использовать ее. Однако часы складывались в дни, дни в недели, а Малфой упрямо отказывался сворачиваться клубком в ближайшем углу и активно приспосабливался ко всему, что окружало его теперь: даже перестал вздрагивать всякий раз, когда поджаренный хлеб выпрыгивает из тостера, и бояться изредка проезжающих мимо дома соседских автомобилей. Хотя наблюдать за тем, как он недоуменно тупит перед наотрез отказывающейся разогревать еду доисторической микроволновкой, было весьма потешно. Между тем его лексикон быстро обогащался новыми маггловскими терминами и, очевидно, больше всех остальных ему понравилось слово «телевизор», потому что Малфой практически целыми днями торчал перед ним, вальяжно, если не царственно, развалившись на диване в гостиной. Гермиону это нисколько не заботило, даже, напротив, в какой-то степени радовало: ей хотелось контактировать с ним как можно меньше, потому что любое взаимодействие было… не-вы-но-си-мым.       — Я щас сдохну от этой е_учей жары!       — И это, по-твоему, омлет, Грейнджер?       — Когда уже можно будет свалить с этой помойки?       — Я сказал, что хочу хлопья, как в телевизоре, а ты что купила, Грейнджер?       — Грейнджер, ты сегодня вообще причесывалась?       — У мамы в комнате до сих пор не убрано, Грейнджер!       — Грейнджер!       — Грейнджер!!       — ГРЕЙНДЖЕР!!!       Она сочувствовала ему, правда. Тайно, но искренне жалела его, исхудавшего и обросшего, отвергнутого целым миром и лишившегося практически всего, что у него когда-либо было: отца, дома, положения, денег, даже магии. Когда Гермиона спустилась вниз на следующий день после их незапланированного «заселения» сюда, Малфои стояли возле дивана, взявшись за руки и плотно прижимаясь друг к другу, обреченно взирая на нее так, будто бы она сию же минуту прогонит их прочь, швыряя камни им вдогонку — такими испуганными, жалкими и обездоленными они выглядели. Что ей еще оставалось делать, кроме как приютить, обогреть и накормить отчаянно нуждающихся в этом беглецов? А вот на все остальное… Она не подписывалась!       Когда ты уже повзрослеешь, Малфой?! Все повзрослели на этой войне… Кроме тебя!       Наглый и взбалмошный слизеринец старательно вел себя так, словно ничего не произошло. Вообще ничего. Словно двух этих последних лет никогда не было. Более того, Малфой ухитрялся выворачивать действительность наизнанку таким образом, будто бы это она была ему должна-обязана, причем все и сразу, а вовсе не наоборот. Ни тени стыда, ни бледного намека на благодарность: он еще ни разу ничего не попросил, а только настойчиво требовал, причем его самоуверенно-резкий тон становился все более властным день ото дня. Не то, чтобы она вообще старалась, конечно же, нет, но… Угодить Малфою хоть в чем-то было попросту невозможно. Хмурое раздражение и озлобленное недовольство — два перманентных расположения духа, в которых он пребывал в порядке нестрогой очередности. Это и все остальное с завидной регулярностью и с нескрываемым черным удовольствием вымещалось на Гермионе, стоило ему едва завидеть ее в шаговой доступности от себя. Например, сегодня утром первостатейный наглец в очередной раз истерически наорал на нее перед уходом уже прямо на пороге по поводу… Чего уж там?.. Ах, да. Он пожаловал с ультимативными никуда-не-пойдешь-требованиями НЕМЕДЛЕННО убрать хлебные крошки с дивана, на что она тут же посоветовала ему прекратить жевать бутерброды перед телевизором.       Свинья неблагодарная!..       Не без удивления Гермиона вдруг осознала, что является «счастливой» обладательницей поистине ангельского терпения. Да что там, серафимского! Рядовые посланцы Рая не продержались бы в обществе негодующего Малфоя и пяти минут, в то время как Гермиона умудрялась таскать огромные пакеты с продуктами из единственного местного магазинчика, готовить как минимум трижды на дню, регулярно стирать и убираться, до сих пор не предприняв ни единой попытки придушить напыщенного с_киного сына голыми руками. Разумеется, мамина ненаглядная радость отлично знала, как включается плита, а также, несомненно, периодически ознакамливалась с их обоюдным графиком поддержания чистоты в доме, который висел прямо на барахлящем холодильнике, но не особо стремилась его соблюдать. Лишь один раз Гермиона удовлетворенно наблюдала за тем, как смотрящий на нее волком Малфой с мученическим выражением лица елозит грязной тряпкой по полу, лениво подталкивая ее ступней. Что касается Нарциссы, то все это не имело к ней никакого отношения. С самого первого дня пребывания здесь она автоматически освободилась от любых домашних обязанностей, впрочем, по не совсем ясным для гриффиндорки причинам. Ну, то есть… Вполне себе ясным, но нисколечко не обоснованным для Гермионы: Малфой очень сильно любил свою мать, которая отвечала ему безграничным обожанием, так что в их отношениях установилась абсолютная взаимная гармония. И это было… Крайне необычно и как будто бы даже противоестественно. Оказывается, даже у Малфоя имелись какие-то светлые чувства, по крайней мере, сыновьи, и слизеринец не упускал случая проявить их. Он таскал ей завтрак в постель на подносе и старался отвлечь-развлечь, как только мог, потому что смотреть подозрительный «маггловский ящик с картинами» она наотрез отказывалась.       — Матушка, ты, наверное, устала, пойди-отдохни, — раздосадованная гриффиндорка почти неосознанно, но с большой долей ехидства перекривляла блондина, очень похоже изображая его типичную обходительно-шелковую манеру общения с матерью. — Конечно, устала, ведь ничегонеделание ужасно утомляет!       Малфои уже не раз показывали и доказывали свою нерушимо-монолитную сплоченность. Они были готовы пойти на любые ухищрения и преступления, какими бы гадкими, подлыми и низменными те ни были, ради друг друга. Семья для них всегда была на первом месте, и это… почему-то порядком коробило и нервировало Гермиону до чертиков. Должно быть, то были отголоски тягостных непрошенных размышлений о бездонной пропасти во взглядах и нравах, что извечно была разверзнута между ними. Если Уизли были готовы пожертвовать всем, чтобы спасти остальных, то Малфои без раздумий пожертвовали бы целым миром, чтобы спасти одного из своих.       Каково это — быть Малфоем? Слава Мерлину, я об этом никогда не узнаю…       Большинство из вышеперечисленных вещей можно было стерпеть, со многими — смириться, на некоторые — просто махнуть рукой и закрыть глаза, но… В действительности ничто из этого не являлось главной причиной нарастающего беспокойства и усиливающейся смутной тревоги Гермионы, которые все ощутимее преследовали ее на протяжении последних нескольких дней. Малфой и вправду вел себя довольно… странно. То есть само их неожиданное и вынужденное соседство было до безумия, до невероятия, до невозможности странным, и все же! И все же… Она могла поклясться, что слизеринец следит за ней. Не просто смотрит на нее или наблюдает за тем, что она делает, а именно следит. Скрытно, осторожно и фактически незаметно: явных доказательств этого у нее не было, но Гермиона немедленно покрывалась десятками и сотнями будоражащих мурашек, когда спиной или затылком ощущала этот его загадочный и откровенно жутковатый взгляд, от которого тут же становилось не по себе. Сталкиваться с чем-то подобным ей еще не приходилось, и гриффиндорка пыталась понять, что творится в своенравной слизеринской голове, но пока безрезультатно. В том, что у маменькиного сынка имеется цветущий посттравматический стресс с легкими проявлениями набирающего силу невроза, не оставалось никаких сомнений. А у кого его не было?.. Почти все они тащили за собой увесистый послевоенный «багаж», но Малфою, похоже, досталось чересчур много поклажи.       Спихнуть все на пережитое или полностью игнорировать было бы проще всего, но… Нет. Дело в другом. С ним что-то… не так.       Гермиона в последний раз взглянула на водную гладь, устало вздохнула и медленно, со сдавленным стоном поднялась на ноги. Они так сильно затекли от долгого сидения в одном положении, что она с трудом переставляла их, но уже давно настала пора возвращаться обратно. Туда, где хладнокровные змеи, осквернив дом Грейнджеров одним лишь своим присутствием, обосновали свое теплое и безопасное семейное гнездышко.       

***

      — …прекрати есть на диване!       Чуть ли не со свистом рассекая воздух, входная дверь захлопнулась прямо у него перед носом. Ее закрыли столь резким, сильным, да что уж там, прямо-таки полным ненависти рывком, что в и без того обветшалом проеме незамедлительно осыпалась штукатурка. Приличный кусок неприглядно пожелтевшей от времени и раскрошившейся отделки валялся прямо у ног Драко.       — Да пошла ты, Грейнджер! Даже не вздумай указывать мне!       В исступленном бешенстве проорать это в безразличное дверное полотно, уже в который раз за прошедшие две недели демонстрируя ей свое всеобъемлющее бессилие… Да, далеко не самое блестящее разрешение внеочередного искусственно созданного им конфликта, но он попросту не смог себя остановить. До дурноты знакомый женский силуэт, едва виднеющийся в запыленном и мутном глазке, спешно отдалялся от полусгнившего крыльца. Лишь яростно колыхающиеся из стороны в сторону лохмы, кое-как собранные в высокий конский хвост, свидетельствовали о том, что их обладательница с трудом сдерживает свое яростное негодование.       Надолго твоей деланной умиротворенности не хватит, вот увидишь…       Несмотря на довольно неприятное и даже болезненное для крайне уязвленного самолюбия фиаско в только что завершившейся перепалке, Малфой был вполне доволен собой. Пересекая крохотную убогую гостиную в несколько быстрых шагов и незаметно отодвигая краешек выцветшей занавески на наглухо зашторенном окне, он не переставал пакостно ухмыляться. Во всяком случае до тех самых пор, пока не увидел, что Грейнджер практически рысцой обогнула дом и свернула направо, очевидно, опять направляясь к реке. Он мог догадываться об этом потому, что магазин находился совсем в другой стороне, а иных мест для регулярного посещения, насколько можно было судить, у главной защитницы всех «сирых и убогих» не было.       И превосходненько. Кажется, она не врет: ее здесь действительно никто не помнит.       Грейнджер успела преодолеть пыльную дорогу и уже минут пять как скрылась за поворотом, а Драко все продолжал бесцельно стоять у окна, скупо одаряя захолустные природные красоты своим невидящим взором. Так повелось с самого начала и продолжалось по сей день: стоило ей выйти за порог, как почти привычная и ни на секунду не отступающая тревожность Малфоя усиливалась десятикратно. Обычная сосредоточенно-напряженная обеспокоенность как-то слишком резко сменялась легкой… М-м-м… Нет, не паникой, конечно же. Это было больше похоже на какое-то растерянное смятение, которое испытывают очень многие маленькие дети, когда их матери отлучаются куда-то надолго. Разумеется, чрезвычайно обостряющаяся нервозность Драко не имела с этим абсолютно ничего общего. Просто в моменты отсутствия Грейнджер, которые, между прочим, становились все более продолжительными (да, он засекал), приходилось невольно задумываться о том, что будет, если однажды она не соблаговолит возвратиться с одной из своих не в меру затягивающихся прогулок…       Быть всем обязанным Грейнджер… Лучше бы попросился в Азкабан, причем сразу на пожизненное.       Теперь Малфой на полном серьезе склонялся к тому, что в обществе голодных дементоров ему было бы ничуть не хуже. Они бы просто медленно высасывали его пропащую черную душу (хотя, наверняка без всякого аппетита, ведь смаковать им совершенно точно было бы нечего), в то время как Грейнджер… намеренно или нет, но заставляла Драко испытывать невыразимо-невыносимое унижение в режиме нон-стоп. Они ели за одним столом, жили под одной крышей, Мерлин, делили одну ванную!.. Он видел ее каждый божий день, и это напрягало, выводило, раздражало, напрочь выбивало из колеи похлеще всего остального вместе взятого! Но больше всего… Больше всего выбешивало то, как гриффиндорская надменная кикимора вела себя при этом. Грейнджер старательно делала вид, что все в порядке. Что все идет так, как надо. Будто она знает, что делает, хотя на самом деле никто из них не знал: они трое, словно сговорившись, еще ни разу не обсуждали, как долго все ЭТО может продолжаться. Под «ЭТИМ» подразумевались прятки в маггловском мире, отказ от магии и полная зависимость от Грейнджер…       Фулл-хаус, ё_та!       Малфой был уже далеко не так привередлив и разборчив, как раньше. Он мог почти без проблем ужиться со многими. В недалеком прошлом он хлебнул от Пожирателей столько всего, что можно было хоть сейчас ковшами отчерпывать. Но Драко на дух не переносил Грейнджер, все фибры его естества громко и отчаянно протестовали против ее присутствия в настолько неприемлемо-недопустимо близком от него радиусе. От этого показательного спокойствия и нейтральной холодности по отношению вообще ко всему хотелось озверело вцепиться в эти дурацкие космы на не-такой-уж-и-умной-башке и рвать их до тех пор, пока не останется ни одного паршивого каштанового клочка! Именно поэтому Малфой делал все возможное для того, чтобы вывести ее хоть на какие-то эмоции. Он отлично знал, что ей не все равно, ей не плевать… На то, что он сделал для Поттера. На то, что она сделала для него. На то, что они вместе делали теперь, то есть со-су-щест-во-ва-ли… Да мать ее! Она дважды коснулась его за это время, ДВАЖДЫ, бл_дь! В первый раз, когда они скороспешно сваливали из Визенгамота, а во второй раз — чисто случайно, когда Грейнджер передавала ему поднос с завтраком для матушки. Вряд ли у ни разу не сконфузившейся охающей растяпы имелся злой умысел, но все тарелки тут же оказались на полу, потому что Драко содрогнулся всем телом и молниеносно отдернул свою дрожащую руку: у него от такой отвратительно-мерзостно-гадливой близости вся шерсть встала дыбом, а она, видите ли, даже бровью не повела, рассеянно вякая про то, что ему придется прибраться.       Х_рова дура… Небось, думает, что я тут свои мозги выжираю ложкой, как кашу, пытаясь понять, зачем она вписалась за меня в Визенгамоте. Мнит, что мне есть до этого дело… Да по_уй мне, Грейнджер! Поняла?! Мне насрать…       Сама того не подозревая (по крайней мере, Малфой искренне уповал на это), Грейнджер, помимо всего прочего, стала еще и последним рубежом обороны его дробящейся, сыплющейся и крошащейся, как отстающая от неровных щербатых стен побелка, психики. Та была искалечена настолько сильно, что уже не подлежала восстановлению. Ментальные стены здравого смысла, которыми он окружал себя еще с детских лет, вдруг в одночасье исчезли, будто бы их никогда и не было. Все, что осталось у него от знакомого, привычного и хорошо изученного им мира — материнская любовь и отношения с Грейнджер. Вернее, в последнем случае их исконная, вековечная и завсегдатая взаимная неприязнь, которая, казалось, всегда была, есть и будет, так что… Пока Малфой пытался вести себя так, словно двух минувших лет никогда не было и докапывался до грязнокр… до гряз… до настырной пигалицы по поводу и без, готовый с пеной у рта собачиться с ней хоть до разрыва голосовых связок, он оставался собой. Наверное.       — Тру-у-у-у-ньк, — издав прощальную трель, один из пластиковых крючков, на которых держалась занавеска, разломился пополам и навсегда утратил свою функциональность. Этот удручающий противный звук, который вполне мог бы сопровождать фатальные разрывы малфоевских ультразвучно-натянутых нервов, привел до сих пор залипающего в окно Драко в чувства и заставил наконец-таки выпустить несчастную ткань, которую он, оказывается, беспрерывно комкал в покрывшейся холодным потом ладони.       Почти с трепетным испугом осознав, что снова начинает циклиться на своем неопределенном настоящем, Малфой решил, что нужно как можно скорее отвлечься. Благо, он нашел для себя довольно увлекательное занятие. Драко вновь пересек гостиную и оставил позади ветхую лестницу, оказавшись на втором этаже в изученной им уже практически вдоль и поперек комнате, принадлежащей… Впрочем, ушла она совсем недавно и вернуться, стало быть, должна была еще не скоро, поэтому можно было преспокойно шариться в грейнджеровских вещах без всяких разрешений и возможных последствий. По всей видимости, она наивно полагала, что у него нет никаких причин заходить сюда в ее отсутствие, а потому еще никогда не запирала свою комнату.       Ее Всезнающее Зазнайство снова ошиблось.       Вместо того, чтобы предаваться тяжелым мыслям о своем столь же неопределенном, но еще и втройне пугающем будущем, Малфой успел мимоходом обыскать почти весь дом, но комната гриффиндорской воображалы неизменно вызывала у него прямо-таки неуемный интерес. Зачем часами размышлять о том, что отца казнят со дня на день? Или о том, что он не смог защитить ни себя, ни мать, а над ними обоими до сих пор нависает смертельная опасность в лицах-масках тех, кому не слишком-то понравилось их предательство Темного Лорда? Или задумываться еще и о том, что веками накапливаемое фамильное наследие Малфоев, да еще и особняк в придачу, были конфискованы ублюдочным Министерством? Ну уж нет… Эта бесполезная адовая рефлексия для кого-нибудь другого. Гораздо любопытнее в очередной раз перелистывать чудом отрытый среди пыльных книжных нагромождений потрепанный альбом со старыми фотографиями щербатой Грейнджер и в голос потешаться над ее лошадиными передними зубами.       Жаль, что мадам Помфри исправила их тогда… А-то получается, что мой «случайный» Дантисимус пошел ей на пользу.       Драко почему-то просматривал этот кладезь тошнотворно-счастливых детских воспоминаний столько раз, что невольно запомнил последовательность этих дурацких снимков. Вот растрепанная Грейнджер глупо лыбится рядом с мышью-переростком с непропорционально большими ушами. Фотография подписана: «Первая поездка в Диснейленд». Вот она же в окружении таких же мелких дебилов-магглов, написано: «Утренник в младшей школе». Вот… на цветной колдографии Грейнджер стоит посередине и обнимает за плечи Поттера с Рыжим. Неказистая троица неистово машет руками, а сияющие рожи до омерзения жизнерадостные. Подписано детским грейнджерским почерком: «Гарри и Рон — мои самые лучшие в мире друзья навсегда!». Малфой терпеть не мог этот идиотский снимок. Стоило ему взглянуть на него, как невидимый кто-то тут же подбрасывал сухие дровишки в топку его желчного раздражения и озлобленного негодования. Эти разъедающие изнутри чувства были столь сильными, что лицо Малфоя скривилось так, будто бы его затылок по случайности встретился с бладжером.       Всегда считал их жалкими неудачниками. Особенно Поттера. И где же он теперь? Орден свой, небось, даже на толчке не снимает. А я… Живу с Грейнджер. НЕТ! В смысле вместе с Грейнджер. В см… Б_я.       Малфой с силой сдавил свою ноющую переносицу пальцами и начал энергично растирать ее, искренне уповая на то, что вскоре все это закончится. И эти мысли, и этот маггловский дом, и эта Грейнджер, альбом которой только что будто-бы-сам-по-себе швырнулся на пол и был в сердцах отправлен подальше под кровать. Ногой. Ибо так своевременно настала пора предаться занимательному чтению, благо, никаких проблем с недостатком литературы не было. Вообще-то Драко читал все подряд, в кои-то веки, не брезгуя почти ничем: его отношение к книгам (вернее, только к их содержанию) всегда оставалось непредвзятым. Почти с микроскопической, но все же толикой удовольствия он хватался за все подряд, что только подворачивалось ему под руки. Некоторые книги он принимался читать с середины, другие — с конца, стараясь уловить самую суть. Только Библию, которой гриффиндорка весьма кощунственно подперла створку своего окна, чтобы та не захлопывалась периодическими порывами ветра, Малфой начал изучать, как положено. Исключительно от скуки и забавы ради, так как ни во что уже не верил. Кроме, разве что, магии.       Если Бог и существует, то он не очень-то беспокоится о своих подопечных. И богохульная скромница, походу, того же мнения.       Наиболее захватывающим и познавательным чтивом для него стала полная энциклопедия маггловских войн в двенадцати увесистых томах, к одному из которых он уже потянулся автоматически. Когда внезапно выяснилось, что простецы тоже неровно дышали к кровавым репрессиям, массовым убийствам и масштабным геноцидам, устоять было уже невозможно. Подумать только, миллионы магглов гибли в угоду свихнувшимся от вседозволенности царькам, жадно делящим между собой зоны влияния и природные ресурсы! Даже поверхностное ознакомление с описанием предпосылок и последствий самых крупных вооруженных конфликтов наталкивало на весьма неприятный и неоднозначный вывод: магглы, к которым его с пеленок приучали относиться хуже, чем к безмозглому домашнему скоту, в сущности, были подозрительно похожи на магов… Вот только волшебными палочками пользоваться не умели. Зато в распоряжении простецов имелся АК-47, выдающий автоматную очередь до сотни выстрелов в минуту (и сколько там Авад получится успеть наколдовать за аналогичное время?..). А еще их было много. Пожалуй, даже слишком. Колоссальное превосходство в численности, помноженное на биологическое оружие массового поражения… Ядерные боеголовки с системой самонаведения не давали ему покоя! Заполучить бы одну такую и сбросить на Министерство. Хотя нет... Если его не станет, то не такие уж простые простецы быстренько прознают о существовании волшебников. Отец всегда говорил, что столкновение двух миров неизбежно, и весь вопрос был лишь в том, к чему оно приведет. Насколько Малфой мог судить по своим пока еще не особо обширным познаниям, магглы не очень-то жаловали новое-неизведанное и, следовательно, заведомо опасное. Но это отнюдь не помешало бы им попытаться его захватить, в связи с чем грандиозные планы Темного Лорда по всемирному порабощению простецов казались… э-э-э… слегонца сомнительными.       Ну, теперь осталось только до кучи проникнуться глубокой симпатией к домашним эльфам, и меня тут же примут в Г.А.В.Н.Э. с распростертыми объятиями! И кстати. Где там шастает ее основательница?       Малфой неуютно поежился, откладывая книгу и устремляя свой полурассеянный взгляд на потрепанный жизнью прикроватный будильник. Черные стрелки часов будто бы намертво приросли к глянцевому циферблату, даже секундная тащилась по доверенной ей окружности, казалось, с ленивой неохотой. Грейнджер отсутствовала… ровно 1 час, 58 минут и 24 секунды, что было довольно странным. Потому что Драко был уверен, что прошло больше времени. Обычно ее практически ежедневные «выгулы» занимали ориентировочно 2-2,5 часа, так что он вполне мог успеть сделать то, что запланировал несколько дней назад. Малфой никогда не считал себя убежденным перфекционистом (хотя иногда признавал, что подобные замашки у него имелись), но обыск захламленной гриффиндорской норки никак нельзя было назвать капитальным, ведь он еще ни разу не заглядывал в платяной шкаф. В котором, очевидно, хранилась одежда. Принадлежащая Грейнджер. И… От одиозной перспективы полапать ее нищенское маггловское шмотье становилось настолько отвратно-мерзостно-препротивно, что Драко аж всего передергивало, причем многократно, но неискоренимая привычка «залезать везде и всюду, все подмечать и ничего не упускать из виду» только что заставила его взяться за ручку покосившейся дверцы.       Глянем-ка, что там в личных модных трендах у этого пугала…       Как он и ожидал, практически все наличествующее там тряпье никуда не годилось. Грейнджер никогда не умела прилично одеваться, либо по какой-то причине захоронила это умение в глубинных слоях земной мантии. Малфой с величайшим отвращением, но без всяких церемоний касался крайне неприятных и грубых на ощупь тканей кончиками своих похолодевших, по всей видимости, от зашкаливающего презрения, пальцев. На вешалках висели какие-то плохо скроенные платья, на полках покоились растянутые свитера, мешковатые кофты нелепых цветов, затертые чуть ли не до дыр джинсы, ношенные-переношенные колготки, в нижнем выдвижном ящике была собрана целая коллекция нижнего белья, должно быть, позаимствованная из бабушкиного сундука… Нет-нет-нет, его он, разумеется, трогать не собирался. Ни за что на свете. Просто мимолетно взглянул. Этого было вполне достаточно для того, чтобы понять, что Грейнджер даже не догадывается о существовании НЕ белых трусов. И кружев. И прозрачных сетчатых вставок. И…       Фу-бл_дь, фу-на_уй, зачем я вообще сюда полез?!!       Малфой, стремительно охватываемый паническим ужасом от критического превышения всех допустимых лимитов брезгливости, уже собирался захлопнуть дверцу и поскорее добраться до ванной, чтобы тщательно промыть свои глаза, если не разбавленной щелочью, то хотя бы концентрированной уксусной кислотой, которую он вроде бы видел на кухне, но тут его взбудораженное внимание неожиданно привлекла небольшая книжонка в розовом оперении, которая была явно намеренно втолкана подальше, к самой стенке шкафа. Если Грейнджер пыталась запрятать ее от посторонних глаз, то это ой-как-неспроста… Вообще-то эта коротенькая и логичная мысль даже не успела оформиться в его все более воспаляющемся мозгу, так как Драко уже вертел дневник в подрагивающих от нервного предвкушения руках, пристально осматривая его со всех сторон. Как слизеринец догадался о том, что это именно дневник, а не нечто другое? Во-первых, он был девчачьим. Во-вторых, он лежал в «укромном» местечке. В-третьих, на его обложке еще неокрепшим крупным почерком было выведено: «Дневник Гермионы Грейнджер».       М-м-м, личные гриффиндорские секретики… Надеюсь, тут найдется что-нибудь стоящее.       Губы Малфоя тут же растянулись в слабом подобии торжествующе-коварной ухмылки, которая так часто «украшала» их когда-то раньше. Он не имел ни малейшего представления о том, что может быть написано в пыльной книжечке с жестким переплетом, зато прекрасно знал, какую занимательную чепуху маленькие заучки доверяют подобным «изданиям». Вряд ли Грейнджер тратила время на школьные сплетни и составление опросников для малолетних подружек-с-которыми-у-нее-всегда-было-негусто, но вот завуалированно указать имя того, по кому сохла в детстве, даже не по годам смышленая она вполне могла. Тем не менее дурацкая книженция не особо торопилась поделиться с Малфоем наверняка-архи-значимыми тайнами из грейнджерского прошлого: к ней был прикреплен небольшой расхлябанный замочек в форме сердечка. Его тоненькая дужка никак не поддавалась, поэтому уже откровенно сгорающий от нетерпеливого любопытства Драко, не без беспокойства отмечающий, что времени в обрез, извлек из кармана складной нож-бабочку, подобранный в подвале-мастерской, и одним резким движением ловко подковырнул его практически без усилий.       — Так, дорогой дневник, меня зовут, бла-бла-бла… — Драко беззвучно шевелил губами, быстро водя своими зоркими глазами по розоватым страницам. Он даже не задумывался над тем, что, зачем и для чего делает, и если изначально вся эта затея казалась ему необычайно глупой развлекаловкой, то теперь это его не волновало от слова «совсем». — Взяли в Школу Чародейства и Волшебства… Так счастлива… Гарри-пи_ор-Поттер… Спасли от тролля… Хагрид завел Пушка…. — ну, где же? Где оно?! Быстрее, мать твою! Грейнджер должна была вернуться с минуты на минуту, другой такой великолепной возможности разузнать о ней что-нибудь щекотливо-потаенное могло и не представиться! — Профессор оказался… Сдала экзамены… Златопуст Локонс ведет Защиту от Темных Искусств… Рон постоянно списывает…       Тут Малфой вдруг запнулся на полуслове и резко прекратил перелистывать исписанные и разрисованные листочки со скоростью света, ненамеренно сминая и комкая их в этой почти лихорадочной спешке. Драко заметил инициалы ДМ (это было ярко выделяющимся исключением, так как абсолютно все остальные упоминающиеся имена прописывались полностью), с которых и начинался коротенький отрывок текста, изобилующий, в отличие от всех остальных имеющихся тут записей, крупными чернильными кляксами и другими подозрительными потеками-разводами. Создавалось впечатление, что юная авторша обильно высморкалась в них прямо по ходу написания, а потом торопливо захлопнула обмусляканный дневник и затолкала его подальше в шкаф.       — Мальчик, которого я ненавижу… — глухо выдохнул отчего-то в высшей степени обескураженный Малфой, намертво впиваясь стремительно стервенеющим взглядом в следующие за его инициалами строчки. — …учится на Слизерине и постоянно обижает моих друзей. Сегодня, когда я за них заступилась, он назвал меня очень плохим и обидным словом, которое унижает магглорожденных волшебников! — Драко, увлеченный своим пренаизанимательнейшим занятием чуть более, чем полностью, совершенно не замечал того, что сбивчиво зачитывает выдержку из личного девичьего дневника уже в полный голос. — Оно означает…       — ...«грязная кровь»!       

***

      Гермиона нарочито медленно брела по запыленной деревенской дороге, намеренно поддевая носками видавших виды кроссовок уличную грязь. На протяжении всего обратного пути, который из-за ее дичайшей неохоты возвращаться назад занял гораздо больше времени, чем обычно, она практически не поднимала своей понурой головы. Старенькая и обветшавшая, но родная истосковавшемуся по родительской любви сердцу «халупа», как далеко не единожды презрительно отзывался о ней Малфой, уже виднелась за поворотом.       Дом-милый-дом…       Саркастически-черные мысли одна за одной рождались в ощутимо побаливающей голове девушки, когда она проходила мимо зашторенного окна гостиной к крыльцу. Кажется, слизеринец впервые оставил свой сверхсекретный, но плохо законспирированный наблюдательный пункт во время ее отсутствия: обычно он всегда «висел» на подоконнике, бдительно бдя за всем и вся на свете (похоже, так проявлялась очередная семейная черта: гриффиндорка не раз замечала, как Нарцисса незаметно шпионит за соседями-магглами со второго этажа из непонятно каких соображений), но на этот раз его однозначного присутствия замечено не было, так как оконная занавеска оставалась совершенно недвижимой. Неспешно и тихо ковыряясь в замочной скважине, Гермиона безрадостно отметила про себя, что головная боль начинает неуклонно усиливаться. Будто бы она по собственной воле приближалась к портативному эпицентру бесчинствующей магнитной бури, которая наверняка прямо сейчас величественно возлегала на диване перед телеком… Ей ужасно хотелось только одного: прошмыгнуть мимо нее в долгожданный душ и хотя бы немного постоять под расслабляюще-теплыми струями воды, при этом оставаясь наедине с самой собой. Но… Даже если бы ей это и удалось, уже через пять-максимум-десять минут Малфой, как это обычно и происходило на регулярной основе, начал бы ломиться к ней с требованиями незамедлительно освободить санузел под любым абсурдным предлогом а-ля «испачкал локоть/надо срочно вымыть пятку» или, по всей видимости, из-за периодической безыдейности, докучал ей многократными напоминаниями «обязательно почистить ванну после себя, а-то-ты-тут-не-одна-и-вообще-давай-выходи-уже».       Засел бы за написание трактата «Тысяча и один способ заставить всех себя ненавидеть: стопроцентная результативность представленных методик подтверждена многолетним личным опытом». Головокружительный успех у широкой читательской аудитории был бы обеспечен…       Почти бесшумно отворив входную дверь, гриффиндорка настороженно огляделась. В доме было как-то подозрительно-слишком тихо. Обычно Малфой «приветствовал» ее какой-нибудь неуместной колкостью или беспочвенным язвительным комментарием, но его в гостиной не оказалось, что было даже немного удивительным. При других обстоятельствах Гермиона бы, напротив, вздохнула с несказанным облегчением и отправилась бы заниматься своими делами, но сейчас очевидные нарушения в строгой последовательности становящихся типичными сценариев стали причиной появления большого нервного комка, моментально вставшего поперек горла. Она упорно гнала любые околоподобные мысли прочь и делала все возможное для того, чтобы никогда не думать об этом, но вероятность однажды вернуться домой и обнаружить два хладных трупа все же продолжала существовать вне зависимости от ее желания… Ну или даже три. Трупа. Если она снова встанет на защиту Малфоев, и ей не слишком-то повезет.        Если это какой-то идиотический розыгрыш, то я его прикончу собственноручно…       Когда гриффиндорка поняла, что дверь в ее комнату на втором этаже приоткрыта (а она неукоснительно-предусмотрительно закрывала свою спальню перед уходом просто на всякий-мало-ли-случай…), то сразу же потянулась к заднему карману джинсов и резким движением вытянула оттуда волшебную палочку. Наверху точно кто-то был. Она определенно слышала какое-то приглушенное и невнятное бормотание, но никак не могла разобрать эту полубредовую нечеткую речь. Этот «кто-то» никак не мог быть Малфоем, потому что тот вряд ли решил бы прибраться в ее комнате, пока Гермиона дышит свежим воздухом. Когда она осторожно подкралась к лестнице и тихонько поднялась на несколько ступенек, стараясь производить как можно меньше шума, в спальне и вовсе начала твориться какая-то дьявольщина, будто бы кто-то распахнул шкаф и начал поспешно вытряхивать его содержимое на пол.       Пожиратели?.. Министерство?.. Где Малфои?.. Никаких следов борьбы… Что они пытаются здесь найти?..       Вскарабкиваясь на последнюю ступеньку и на цыпочках подбираясь к открытой двери, самоприведенная в полную боевую готовность Гермиона отчетливо понимала, что может увидеть вообще все, что угодно, но от невероятного зрелища, через пару мгновений открывшегося не на шутку перепуганному карему взору, у нее непроизвольно отвисла челюсть. Последняя невольно опустилась вниз практически синхронно с напряженной правой рукой, в которой обалдевающая Героиня Войны все еще крепко удерживала свою палочку. Ссутулившийся Малфой сидел на незаправленной постели гриффиндорки (покрывало было откинуто куда-то вбок, причем большая его часть валялась на полу), елозя обутой ногой по краю свежевыстиранной простыни. Вокруг него царил жутчайший беспорядок: повсюду валялись всевозможные книги, ее хаотично раскиданная одежда, избирательно сорванные со стен постеры, какие-то детские игрушки и много-много чего еще. Казалось, парой-тройкой минут ранее он с поразительным рвением зачем-то перевернул тут вверх дном все, что только можно было: верхний ящик с ее нижнем бельем был выдвинут настолько далеко, что рисковал выпасть из паза, а его содержимое…       Нет! Не может этого быть! Это получается, что… он… трогал…       — …грязная кровь! — Гермиона громко выкрикнула, буквально возопила это, практически не понимая смысла автоматически договоренной фразы собственного сочинения, не помня себя от трехметрового ментального фонтана эмоций, бьющего через край и затопляющего всю комнату ее праведным негодованием. Малфой моментально подпрыгнул на месте, поворачивая свою обросшую белобрысую голову по направлению к ней с такой неестественной резкостью, что она вроде бы даже услышала негромкий хруст его возмущенных такими опасными пируэтами шейных позвонков. По ходу всего этого действа обе его руки будто бы свело судорогами, потому что ее розовый детский дневник с разноцветной пони на обложке с громким шлепком упал на пол. Между тем переполненный кромешным паническим отчаянием взгляд так прытко носился по комнате, что воспаленные серые глаза, казалось, здорово рискуют покинуть насиженные орбиты.       Да что с ним… такое?..       В сгущающемся воздухе между гриффиндоркой и слизеринцем повисла оглушительно-тихая пауза. Неловкая до нелепости. Непозволительно долгая. Извращенно-неправильная. Каждый из них втайне мечтал оказаться как можно дальше отсюда прямо сейчас, но все же они оба были здесь: она, нервно оглаживающая древко волшебной палочки обеими руками и сосредоточенная на покалывании в своих трясущихся ладонях, и он, так и застывший окаменевшим изваянием в пол-оборота к ней, с болезненно-лихорадочно блуждающими по женской спальне очами в целом и по ее напряженно-вытянувшемуся лицу в частности.       — Что ты делал… делаешь... здесь? — в горле не першило, но Гермиона все же почему-то сдержанно откашлялась, первой нарушая почти что окончательно успокоившуюся тишину. Ее едва ощутимо дрожащий голос был на порядок тише и тусклее, чем обычно. Она никак не могла справиться с горячими волнами вполне понятно откуда взявшегося гадливого омерзения, которые захлестывали все ее скованное тело.       — Да так… Захотелось совершить небольшую экскурсию в прошлое… — спустя еще где-то с полминуты членораздельно ответил блондин, которого, очевидно, начало медленно, но верно «отпускать», в отличие от до сих пор мандражирующей гриффиндорки. Во всяком случае он старательно напускал на себя невинно-беззаботный вид, наклоняясь вниз за упавшей книгой, поднимая ее и с наигранной бережностью отряхивая развалившийся переплет от несуществующей пыли. — Как же давно это было…       — Малфой! Что ты… Что вообще тут творится?! — требовательно переспросила она с куда большим нажимом, чем прежде. Стыдливая ярость скоротечно разливалась по венам с каждым новым поспешным ударом сердца. Это-непонятно-что устроил он, а сконфужена и обескуражена почему-то была она, и от этого становилось все более… Противно. Было настолько противно, что пропуск завтрака этим утром стал настоящим благословением божьим! — Объяснись немедленно, или я…       — Или что, Грейнджер? Снова нажалуешься своему дневнику на мальчика-которого-ненавидишь? — невероятно, но факт: он показательно кривил свои побелевшие губы, растягивая их в узнаваемой издевательской улыбочке. В его приглушенном голосе явственно фальшивила вынужденно-вымученная и донельзя горькая усмешка. Он больше не смотрел на стоявшую в паре метров от него Гермиону, намеренно вперивая цепкий взгляд в розовые страницы, вновь открытые на том же самом месте, где его чтение довольно бесцеремонным образом было прервано в прошлый раз. — А ты задумывалась о том, что сама первая начала? Хоть когда-нибудь?       — О чем это ты? — она и вправду не совсем понимала. Практически ничего из происходящего, кроме того, что Малфой, кажется, всерьез намеревался до самого конца нести любую несусветную околесицу без всякого разбора, хватаясь за нее, как за дырявый спасательный круг в Северно-Ледовитом океане при крушении Титаника, лишь бы не отвечать на уже повторно заданный ею вопрос. Тем не менее вестись на эти полудетские уловки Гермиона не собиралась. — Даже не пытайся заговаривать мне зубы! Я…       — В команде Гриффиндора места никто не покупает, у нас всех берут за талант! — слизеринец вновь грубо оборвал собеседницу на полуслове, на этот раз с деланным высокомерным презрением передразнивая ее писклявым тонким голоском, от которого уши молниеносно заворачивались в трубочки ради самосохранения. Он глумливо изображал Гермиону, наконец, поднявшись с многострадальной кровати и принимая в точности такую же строго-нравоучительную позу, что и гриффиндорка… сколько уж там лет назад?.. — Ты унизила меня при всех, а ведь это был мой первый день в команде!       — Ты заслужил это, потому что постоянно задирал Гарри и Рона! Проходу им обоим не давал! А над беднягой Невиллом сколько раз издевался?! И, насколько мне помнится… — вопреки всему, Малфою-таки удалось воплотить в жизнь злонамеренное. Сама того не желая, Гермиона окончательно распалилась и втянулась в эту бессмысленно-абсурдную дискуссию, пытаясь вести с ним мало-мальски конструктивный диалог. На какие-то короткие мгновения они оба перенеслись в прошлое без всякого маховика времени и снова стали теми же по-своему напуганными, но возмущенно-негодующими детьми, самозабвенно спорящими друг с другом на поле для квиддича. Вот только сейчас игроков противоборствующих команд поблизости не наблюдались: они остались один на один. — …ты в долгу тоже никогда не оставался. Если бы мне давали один кнат за каждое твое оскорбление, то уже к окончанию второго курса я была бы сказочно богата!       — К твоему еб_чему сведению, в тот год я пытался защит… предупредить тебя! Но это, разумеется, не считается, ведь наш расчудесный шрамоголовый герой спас всех нас от ужасного василиска, и кому-какая-теперь-разница! Верно излагаю, Грейнджер?! Или нет?! — ни с того, ни с сего взревел вдруг осатаневший Малфой, доселе мельно-белое лицо которого неожиданно зарумянилось, но румянец этот был весьма далек от здорового. Слизеринец снова посмотрел на удивленно хлопающую ресницами Гермиону, и взгляд… Снова этот его странный взгляд... — Ой, да, точно! Чуть не забыл! В твоей «официальной» версии событий Поттер с Уизли на пару почти что одаренные гении, подумать только, сами обо всем догадались! — …который будто бы… пачкал. Он сквозил тусклым огоньком чего-то болезненно-запретного. Того, что стоило наскоро похоронить в безымянной могиле на самом краю света, сравнять это безызвестное место с землей и навсегда позабыть о его существовании. Но вместо этого блондин продолжал громко орать, размахивая шелестящим страницами розовым дневником и рассекая им воздух, словно саблей. — И года не прошло! А я то уже забеспокоился, что ты скорее состаришься в больничном крыле, чем эти умственно-отсталые найдут подсказку!       — Пытался предупредить меня, заявив во всеуслышание, что я следующая? — с неприкрытой насмешкой поинтересовалась Гермиона, встревоженно-напуганное лицо которой тут же приобрело снисходительно-ироническое выражение. Наверное, примерно такими же взглядами в Мунго встречали хвастливых пациентов с раздутой до небес манией величия. И кое-кому, похоже, вскоре придется туда наведаться, если в обозримом будущем не проявятся улучшения… — Запоздалое спасибо тебе за предупреждение, Малфой, серьезно! Я и не знала, кого благодарить! — она начала отрывисто хихикать, изо всех сил стараясь не прыснуть в кулак, но остановиться было попросту невозможно. Ситуация, в которой они оба оказались… Побег в мир магглов, опасность со стороны Пожирателей, кавардак в ее спальне — все это было пугающе-зловещим и леденяще-ужасающим. Но то, что говорил слизеринец — было по-настоящему смешным. Гермиона уже отлично осознавала, что ее бесконтрольно несет куда-то, но не могла прекратить откровенно хохотать над ним, то багровеющим, то бледнеющим, то ли от инфернальной злости, то ли от чего-то там еще... — Что такого сделал Гарри? Спустился в Тайную Комнату и в одиночку победил чудовище? Легкотня какая! То ли дело ты! Тебе пришлось постара…       — Глумишься надо мной?! Тебе СМЕШНО?!! — ее тонкий истерично-заливистый смех, за которым она скрывала тотальное непонимание и полную утрату контроля над происходящим, оборвался за какие-то доли секунды до глухого удара. Книжка с пони на обложке со свистом пролетела в каких-то двадцати-тридцати сантиметрах от ее ошарашенного лица и с убийственной силой впечаталась в стену где-то позади нее. Гриффиндорка машинально повернула голову вслед, чтобы проследить траекторию ее полета, и поэтому… — Что-то я не припомню, чтобы ты смеялась в тот день, когда я спас Поттера. Тебя. Всех вас. Весь ваш мир гребаный! — …даже не успела понять, как он умудрился оказаться настолько близко от нее. Только что стоял поодаль, явно не решаясь приблизиться к ней даже на сантиметр, а тут вдруг вырос совсем рядом. Малфой впервые подошел, точнее, подлетел к ней в упор. Она могла без всяких усилий разглядеть каждую светлую ресницу на его синеватых веках, причудливый узор холодных серых радужек и красноту воспаленных белков, сочетание которых выглядело, мягко говоря, пугающе-жутко. — И я видел… Видел, как ты смотрела на меня тогда, Грейнджер. Даже не пытайся отрицать. Ты впечатлилась… — слизеринец вдруг резко понизил голос, и вмиг все стало гораздо хуже, чем прежде. Он звучал по-другому. Иначе. Не так. Мерлин, все было не так! Малфой был так близко, что она могла поклясться: его горячее и частое дыхание колышет выбившиеся из ее хвоста непослушные прядки волос. — Хотя швырнуть ему палочку было гораздо проще, чем подкинуть страницу о василиске так, чтобы даже ты-малявка не заметила…       Не понимаю. Не хочу понимать.       Не отступая, а прогибаясь назад, потому как взбеленившийся блондин уже фактически нависал над ней недвусмысленно угрожающе, Гермиона неожиданно-ожидаемо вспомнила о том, с чего все это началось. Дело было далеко не в до сих пор неизвестно как попавшей в ее сумку странице с подробными сведениями о Короле Змей. И не в том, что спустя долгие годы внезапно выяснилось, что Малфой как-то причастен к ее появлению (и то лишь по его неоправданно-громким заявлениям, которым нельзя было особо доверять). И даже не в том, что Гермиона никогда и ни с кем это не обсуждала, ссылаясь на то, что в связи с чрезвычайностью обстоятельств безбожно вырвала нужный листок из библиотечной книги… Мерлин, как Гарри с Роном вообще могли поверить, что она способна на подобное?.. И тем не менее! Дело было в том, что с Малфоем творилось что-то совсем неладное, и нужно было как можно скорее вновь обрести границы личного пространства.       — А-ну, стоять! — она круто развернулась и даже успела сделать несколько нетвердых, но быстрых шагов по направлению к выходу, который в этот момент казался ей чуть ли не единственным спасением, но непонятно откуда взявшаяся окоченевшая, словно состоящая из чистейшего льда пятерня схватила ее за поношенную кофту и потянула на себя. — Я с тобой еще не закончил!       — Совсем сдурел?! Отпусти меня! — панически-перепуганно прошипела Гермиона, все еще продолжая упрямо двигаться вперед по инерции, тогда как сжавшиеся в кулак холодющие пальцы Малфоя настойчиво тащили сопротивляющуюся гриффиндорку назад. Соскребающаяся ткань плавно обнажила нежную и тонкую кожу ее левого запястья, совсем недавно изуродованного и обезображенного неподражаемой малфоевской тетушкой. До сих пор кровоточащий и никак не заживающий шрам, который, как она подозревала, останется навсегда. Из уродливых и криво выцарапанных букв, составляющих собой то единственное слово, которое прежде ей приходилось слышать едва ли не чаще собственного имени… — Как это ты не побрезговал САМ прикоснуться к грязнокровке?       Гермиона даже не рассчитывала на то, что это может хоть как-то помочь, но совсем не по-аристократически цепкая кисть, сдавливающая ее локоть похлеще стальных тисков из отцовской мастерской снизу, внезапно исчезла. После нее осталась лишь сильная пульсирующая боль в том месте, в котором она непоколебимо-уверенно сомкнулась всего лишь несколько мгновений назад, а в следующую секунду гриффиндорка почувствовала, как ее покачнувшееся тело против воли отклоняется куда-то в сторону от заветного выхода из спальни, который был почти достигнут. Это был не толчок, вовсе нет. Просто окончательно позеленевший Малфой, крепко зажимающий себе рот освободившейся ладонью, одним стремительным движением отодвинул препятствие на пути к дверному проему в лице Гермионы, которая, медленно осев на пол рядом с недавно приземлившимся туда же дневником, зачарованно наблюдала за тем, как слизеринец, очертя голову, несется вниз по лестнице и с быстротой молнии исчезает за дверью ванной комнаты.       — Что у вас здесь происходит?! — крайне обеспокоенный полушепот Нарциссы, показавшейся в коридоре второго этажа, вывел гриффиндорку из временного оцепенения и заставил поднять на нее глаза. В руках она держала иголку с ниткой и швейный наперсток. Должно быть, они, позабыв обо всем на свете, устроили словесную перепалку на весь дом, а громкие взаимно-обвиняющие вопли не могли не привлечь миссис Малфой, которая была занята очередной малоуспешной попыткой перешить маггловское платье вручную.       — С вашим сыном… — не без труда тихо выговорила Гермиона осипшим голосом, все еще сидя на полу в своей комнате и делая вынужденную паузу в своем коротком, но исчерпывающем ответе. Потому как в данный момент она не имела ни единого шанса перекричать громкие кашляще-булькающие гортанные звуки, отчетливо доносящиеся снизу и явственно свидетельствующие о том, что слизеринцу пришлось распрощаться со своим недопереваренным завтраком. — …что-то не так.