Грязь

      — И почему у них до сих пор нет сырных палочек? — с тихой угрюмостью пробурчал Малфой, который еще с самого утра был гораздо хмурее и пасмурнее густеющих черных туч, туго затягивающих и без того безрадостное небо над малонаселенной британской деревенькой. Середина августа омрачилась нескончаемой вереницей проливных дождей, поэтому маггловские кроссовки еле плетущегося за ней слизеринца с противно-громким и одиозно-влажным чавканьем утопали в грязевой каше проселочных дорог. Казалось, что один из них вот-вот застрянет в этой размягченной серо-коричневой трясине и останется там навсегда, но Малфой, стоило отдать ему должное, похоже, шнуровал их на совесть.       — Потому что ты скупил весь их годовой запас еще на прошлой неделе! — с усталым недовольством бросила в ответ идущая рядом с ним Гермиона, которая еще ни разу не пожалела о том, что решилась отправиться на эту во всех отношениях увеселительную прогулочку в своих коротких резиновых сапогах, по чистой случайности недавно обнаруженных в одной из доверху забитых всевозможным хламом домашних кладовок. Она бодро вышагивала по настоящим озерам из луж, совершенно не рискуя промочить себе ноги, и даже получала от этого какое-то настольгически-детское удовольствие. Пару раз у нее даже возникало желание отбросить отягощающий руку зонтик с поломанными спицами, чтобы, позабыв обо всем на свете, с восторженным девчачьим визгом пробежаться по ним, но…       — Этот старый маггл за прилавком реально напрягает! — в который раз пропустив ее вполне обоснованную, между прочим, реплику мимо своих аристократических ушей, пожаловался Малфой, нарочито громко шурша огроменными пакетами с продуктами из единственного на всю округу продовольственного магазина, которые он тащил в обеих руках. Так как все его верхние конечности были заняты поклажей, Гермионе приходилось следить за тем, чтобы все более расходящийся ливень ненароком не намочил и его тоже. Ее вытянутая высоко-высоко вверх рука, надолго задержавшаяся в этом крайне неудобном положении, начинала ощутимо побаливать от мышечного перенапряжения. — Вечно косится на меня...       — А вот это потому, что ты выглядишь так, словно собираешься его ограбить! — с удрученной усмешкой ответила гриффиндорка, окидывая своего спутника внимательно-быстрым взглядом. Для совершения вечерних променадов, которые они теперь частенько устраивали по деревенской округе, Малфой-младший обычно облачался в единственную имеющуюся у него черную толстовку с непонятной надписью «NEW YORK ROCKET» и неизменно натягивал ее балахонистый капюшон аж до самого кончика любопытного носа, который в последнее время без всякого спроса совался в ее личные дела в режиме двадцать четыре на семь. Не было ничего удивительного в том, что добропорядочный пожилой владелец сельского мини-маркета принимал его за обыкновенную уличную шпану. — Что ты и сделал, кстати! Я все видела, даже не отпирайся!       — П-ф-ф-ф, подумаешь, кое-что мимо кассы пронес, — лукаво прищурившись, протянул излишне довольный собой Малфой. Судя по его нахально-насмешливому подмигиванию, отпираться он и не собирался. Напротив, откровенно бахвалился тем, что по его немногочисленным карманам распиханы шоколадные батончики, мятные жвачки и даже, кажется, одно зеленое яблоко. Как-то очень уж быстро ему удалось сопоставить то, что в магазине нет никакой системы безопасности, а мистер Дженкинс слеп на один глаз... Обкрадывать кого-то ему явно было далеко не впервой. А ведь мальчик, ай-яй-яй, вырос в такой обеспеченной и добропорядочной семье, как же так вышло-то… — И, по-моему, наша совестливая гриффиндорская ханжа совсем не возражала!       — Я обязательно заплачу… — с непоколебимой твердостью в дрогнувшем голосе проговорила Гермиона и тут же отвернулась от хамски-беспринципно ухмыляющейся слизеринской рожи, в которую неожиданно даже для самой себя плюнула не далее, чем две недели тому назад. Она и вправду намеревалась возместить весь причиненный ими денежный ущерб, как только их финансовые дела хоть немного выправятся, но пока… Да, сейчас им вполне хватало на то, чтобы купить все необходимое, но вскоре, если она так ничего и не придумает, ситуация может значительно осложниться. Такими темпами кое-кому придется устроиться на самую что ни на есть ра-бо-ту для простецов. Вот только жаль, что этим «кто-то» вряд ли станут Малфои… — В другой раз.       — Значит, с покойными маггловскими президентами у нас все-таки жо… Полный затык, — задумчиво резюмировал блондин, осклабляющееся бледное лицо которого вдруг сделалось абсолютно серьезным, тогда как у изо всех сил не подающей виду Гермионы по спине пробежал предательский страхо-нагнетательный холодок. От того, что он, несмотря на все ее тщательнейше-изобретательнейшие попытки скрыть от него реальное захудало-плачевное состояние своего «капитала», во-первых, обо всем догадался, а во-вторых, только что подтвердил свои теории на практике при помощи своего бесхитростно-примитивного фокуса с похищением шоколадок, а точнее, ее нетипично-пассивной реакции на виртуозно-исполненную кражу столетия. — Как я и думал.       Тьфу, блин!.. Хитер! Как же хитер…       На протяжении этих двух последних недель Малфой слишком много думал-ожидал-предполагал и практически безостановочно, разве что, слава Мерлину, с перерывами на сон и еду, делился своими ценнейшими умозлоключениями с ней. Внезапно выяснилось, что обычно неприветливо насупленный слизеринец попросту обожает чесать своим длиннющим помелоподобным языком о-том-о-сем-и-обо-всем-одновременно. И… Как бы ей ни хотелось этого признавать, но прошедшее время никак не получалось счесть настолько ужасным, насколько Гермиона представляла себе поначалу. Будто бы она ненароком обнаружила подробнейшую инструкцию по содержанию нильского крокодила в домашних условиях.       Все началось с того, что он не харкнул в нее в ответ (хотя вполне мог бы…), продолжилось тем, что на следующее утро за завтраком пожелал ей приятного аппетита в присущей ему жри-не-подавись манере, а закончилось… Ну, ей в действительности было практически не на что жаловаться. Они наконец-то начали нормально обща… Коммуницировать. Малфой вел себя вполне сносно, во всяком случае, его теперешнее, хоть и до чертиков подозрительное, но старательно-примерное поведение ни в какое сравнение ни шло с тем, что он позволял вытворять себе ранее. Конечно же, Его Слизеринское Превосходительство было извечно недовольно фактически всем вокруг, но все больше беззлобно и, скорее, для порядка. В коротких промежутках между выражением своего царственного «фе» всему миру, не в меру любознательный экс-пожиратель задавал ей самые разнообразные вопросы о магглах и не только. Привыкнуть к тому, что это Малфой, нет, Малфо-о-о-о-о-й (!!!) с неподдельно-подлинным интересом пристает к ней с бесконечно долгими расспросами про «железную дорогу под землей» и космические ракеты, было попросту нереально. Впрочем, затягивались они потому, что иногда к подробнейше-познавательнейшим гриффиндорским лекциям под шумок присоединялась попивающая кофе Нарцисса, которая округляла свои перманентно-настороженные светло-карие глаза всякий раз, когда слышала такие словосочетания, как «реактивная тяга», «атомная энергетика» и прочую подобную маггловскую терминологию.       — Необязательно было воровать у старика, чтобы что-то там доказать! Мог бы просто… спросить, — уничижительно фыркнула Гермиона, пряча собственные многочисленные страхо-опасения за возвышенными моральными принципами, которая она сама же с необычайной легкостью переступала, когда это было по-настоящему нужно. Тем не менее в данном-конкретном случае у Малфоя не имелось даже околоподобной необходимости для такого подлого и низкого поступка. Хотя… Похоже, ему никогда не требовалось особых поводов для этого. — Да, сейчас имеются определенные трудности, но я обязательно что-нибудь придумаю.       — Вот именно! МЫ сами все разгребем. И обойдемся без твоего очкастика, — почти членораздельно и с нажимом до зубовного скрежета проговорил слизеринец, вдруг заступивший ей дорогу. И как только у него это получалось? Только что двигался умеренно-быстрым шагом по левую руку от нее, а уже через секунду резной протектор резиновой подошвы ее сапог смачно отпечатался на носке его и без того перепачканного кроссовка, но Малфой, кажется, совсем не заметил этого. Был слишком увлечен сквозным высверливанием ее тут же закатившихся глаз своим коронным лучше-не-спорь-со-мной-взглядом, которого она, конечно-разумеется, теперь не только не боялась, но даже и не принимала в расчет. Нешуточная, почти торжественная, ультимативно-приказная серьезность, с которой он ей это объявил, мгновенно заставила свободную от рукоятки зонта гриффиндорскую ладонь приклеиться к нахмурившемуся лбу. — Смекаешь, Грейнджер? Я сказал: ни-ка-ко-го Поттера…       О-о-о-о-о, смекаю! Еще как… Я-то все думала, какая муха его сегодня укусила, а тут вон оно что… Гарри. Вот уж сюрприз так сюрприз! В кавычках…       Гарри и Малфой. Они оба были как… Как День и Ночь. Как Небо и Земля. Как Солнце и Луна. Как ярчайшие из ныне живущих воплощений Гриффиндора и Слизерина. Как постоянно взаимо— притягивающие и отталкивающие резко-контрастирующие противоположности. Они были… несовместимы. Категорически, абсолютно, стопроцентно-всесторонне. Находясь в опасно-непосредственной близости с Малфоем в течение столь продолжительного времени, Гермиона фактически не прекращала сравнивать его с Гарри (или Гарри с ним?.. да какая к черту разница!..) во всем и вся, поэтому, наверное, только ей одной было доподлинно известно, сколь великой, глубокой и непреодолимой стала бездонная пропасть, в силу обстоятельств разверзнувшаяся между ними даже не на первом курсе, а еще задолго до их рождения. Сейчас гриффиндорка напрочь отказывалась сознаваться, что пару-тройку раз представляла тот исторически душещипательно-сентиментальный момент, когда Поттер и Малфой пожмут друг другу руки у всех на глазах, что и ознаменует истинно-настоящее окончание войны. И… Если так никогда и не примирятся до самого конца, то хотя бы смогут чисто из вежливости перекидываться парочкой прохладно-дружелюбных приветственных фраз при случайных встречах в Косом Переулке или в Хогсмиде, но…       — Домой пошли, а то, поди, продрогла вся…       …нужно было быть наивно-круглой дурой, чтобы воображать эту по-идиотически глупую и несуразную нелепицу! Гарри и Малфой не признают друг друга до скончания времен! Более того, мальчики никогда не примут его, а он не примет их, но… Почему же тогда ей, Гермионе Грейнджер, грязнокровке из Золотого Трио, все-таки вполне удалось ужиться с ним? Со слизеринцем! С Пожирателем! С Малфоем! И, к величайше-преглубочайшему сожалению, в ее ныне набитой сухой соломой голове имелся точный ответ и на этот шокирующе-неловкий и смущающе-провокационный вопрос. У них с Малфоем… Было кое-что общее. Много общего.       — Грейнджер, вернись!!!       Например, упрямство. Лично я тебе ни за что не уступлю…       Обе руки Малфоя, какое везение-совпадение, были все еще заняты, а потому Гермиона смогла беспрепятственно развернуться, отбросить только мешающий зонтик и с целеустремленной уверенностью помчаться в сторону телефонной будки. Благо, до нее оставалось совсем немного, так что сатанински-гневный вопль молниеносно рассвирепевшего слизеринца, явно не ожидавшего такого поворота событий, настиг ее уже где-то на середине пути. Она даже не сомневалась в том, что это того стоило: во-первых, они с Гарри не слышались уже целую неделю, а в прошлый раз проговорили не более тридцати секунд — Малфой, хоть и не предпринимал прямых попыток встрять в их беседу, усиленно-рассерженно пыхтел прямо под дверью, а во-вторых… Одним словом, если ему и вправду было суждено когда-нибудь лопнуть от своей бескрайне-необъятной аристократической злости, то ей хотелось бы быть к этому причастной.       В прошлый четверг я сказала Гарри, что у меня все хорошо, и что теперь мы будем созваниваться только по вечерам, а потом повесила трубку… Наверное, у него была не самая спокойная неделя.       Гермиона влетела в будку, резко поскользнувшись на мокром из-за протекающей крыши полу, но в последний момент ухватилась за знакомый телефон и благодаря крайне малограциозному пируэту сумела восстановить пошатнувшееся равновесие. Пока пошарпанная трубка срывалась с рычага, а отчего-то вдруг снова похолодевшие пальцы неуклюже запихивали в автомат заранее приготовленные-как-раз-на-такой-вот-случай жетоны и готовились со всей доступной им стремительностью исполнить простую комбинацию цифронажатий, гриффиндорка размышляла над тем, как будет объясняться с лучшим другом. Не могла же она сказать ему… правду. Которую в последнее время говорила все реже и реже. Нет, Гермиона не могла честно, открыто и откровенно поведать ему о том, что все еще опасается возможных последствий после недавнего ночного рандеву с Грэгом и Вилли (похоже, они вообще уехали отсюда на неопределенный срок, но это вовсе не исключало возможности их возвращения), из-за которого она и перестала выходить на улицу в привычно-гордом одиночестве. Вернее, потому что никак не желающий успокаиваться слизеринец с пеной у рта доказывал матери, насколько те двое, разгуливающие где-то совсем-совсем рядом, велико-ужасно-опасны для БЕЗЗАЩИТНОЙ нее, и, надо сказать, весьма преуспел в этом. После очередного сыновьего надрывно-истеричного сеанса мозгополоскания мягко-настойчивая Нарцисса, хоть и не с первого раза, но все-таки уговорила ее чуть ли не клятвенно пообещать покидать пределы дома «только под покровом темноты», «только заблаговременно предупредив меня (то бишь миссис М, разумеется)» и «только вместе с Драко». Первые два условия, чего уж скрывать, выполнялись не всегда, а вот третье — строго-неукоснительно.       — Гермиона! Это ты, Гермиона?!! — Гарри снял, вернее, схватил трубку после первого же неполного гудка. Несмотря на то, что она позвонила несколько раньше новоусловленного времени. Судя по его тяжелому и учащенному дыханию, у него с плеч только что свалился Эверест, не иначе. Должно быть, дела обстояли даже хуже, чем она предполагала, хотя даже само по себе занятие… Пред-по-ла-гать, насколько сильно он станет переживать в том или ином случае… А переживать, определенно, было о чем: с ней самой начало твориться что-то очень нехорошее. Вероятно, заразилась от некоторых…— Пожалуйста, скажи мне, что с тобой все…       — Здорово, Поттер! У нее все чудненько! — с раннего детства знакомый сардонически-едкий и иронично-колкий голос, который Гермионе вроде бы в последний раз доводилось слышать аккурат на шестом курсе, вдруг раздался над самым ее ухом. Через считанные доли секунды до нее неожиданно-резко дошло, что она больше не прижимает к нему заветно-сокровенную трубку. Потому что та без какого бы то ни было сопротивления перекочевала к Малфою, который, оказывается, тоже решил почтить эту сверхпопулярную телефонную будку, установленную почти в самом центре их маленького британского поселка своим королевским присутствием. — Как сам-то? Очки не натирают?       — Что ты творишь, дурак?! — ее голосовые связки будто бы только что залили свежим быстрозастывающим цементом, поэтому вместо того, чтобы предельно-возмущенно проорать это прямо в его небритый подбородок (который, кстати, завис в паре сантиметров от ее носа), Гермиона могла лишь сдавленно-глухо верещать, будучи полностью готовой в любой момент перейти на ушераздирающий ультразвуковой писк. Малфой-Гарри-телефон. Малфой-Гарри-телефон. Малфой-Гарри-телефон. Будто бы они трое только что решили с ветерком прокатиться на неистово-бешено вращающейся карусели безумия, только вместо нее у них была эта треклятая будка! — Немедленно отдай мне трубку и выйди отсюда!       — Не жадничай, Грейнджер! Я тоже хочу погреться в лучах славы Избранного хотя бы через маггловский телефон! — то, что Малфой прямо-таки упивается-наслаждается сложившейся ситуацией, было видно невооруженным глазом. Во всяком случае, его искрящееся самоупоенным блаженством лицо выглядело так, будто бы на него только что случайно пролили манну небесную. И в чем же была причина столь откровенного ликования? В том, что он явно шокировал Гарри или основательно досадил ей? Или в том, что она практически в беспамятстве назвала его дураком, в точности так, как вполне могла бы пожурить любого из своих любимых мальчишек?.. — Чего там притих, святоша? Где твои манеры?       — Уйди, Малфой! Пошел вон! Прочь-прочь-прочь!!! — уже третья по счету отчаянно-безнадежная попытка перехватить у него трубку закончилась полным провалом, поэтому от осознания собственного бессилия почти полностью утратившая контроль над эмоциями Гермиона принялась часто-часто колошматить его неплотно сжатыми кулаками… Везде. По широкой груди, по вздрагивающим от едва сдерживаемого смеха плечам, по крепко удерживающим трубку рукам, даже, кажется, по странно-розовеющим щекам, куда она почти осознанно заехала пару раз, но ничего не помогало. — Клянусь, я прибью тебя, когда мы вернемся домой!!!       — Ути-пути, какие мы сердитые! Я уже боюсь! — очевидно, что все ее беспомощно-жалкие попытки завладеть телефоном раздора казались ему курьезно-смехотворными и уморительно-комичными. Гриффиндорка могла поклясться, что на серых глазах цвета мутно-талого льда даже проступили крошечные слезинки не наигранного-растроганного умиления, когда он вытянул ладонь с трубкой высоко вверх, а она, неосознанно-осознавая, что ни за что не дотянется до нее даже на цыпочках, принялась инстинктивно подпрыгивать, силясь добраться до желаемого… — Спаси меня, Поттер, спас-и-и-и!       — Малфой, перестань!.. — по-прежнему высокий голос Гермионы дрожал-дребезжал так, будто бы она вот-вот собирается от души разреветься, как самая обыкновенная разобиженная девчонка. Но это, разумеется, не имело ничего общего с действительностью. Плакать из-за Малфоя? Еще чего… Она даже из-за родителей ни разу не плакала за всю войну, а тут… Просто стало чертовски-ужасно стыдно перед Гарри. За то, что он, наверняка до сих пор оставаясь на проводе, вынужден слушать всю эту их телефонно-будочную возню из-за… Действительно, из-за чего? Из-за того, что у одного полоумно-неуравновешенного слизеринца детство в одном месте заиграло? — Зачем ты делаешь это?!       Малфой, по-видимому, собирался, ответить что-то сатирически-насмешливое, но внезапно осекся. Словно в голливудском слоу-мо она пронаблюдала за тем, как его сияюще-зловредная ухмылочка медленно сползает с лица, оставляя после себя лишь слегка приоткрытые алеющие полные губы. С видом фанатично-одержимого археолога, не прекращающего свои многолетние поиски и только что внезапно обнаружившего потаенный вход в затерянную в бескрайних пустынных песках египетскую гробницу, он вдруг воззрился на ее рот. Казалось, что этот его сосредоточенно-цепкий взгляд, в мгновение ока сделавшийся вымученно-утомленным и иступлено-болезненным, прочно приклеился к ее трепещущим от страха-удивления-недоумения губам, и она почти ощутила тяжелую, мокрую и липкую вязкость в его сбившемся влажном дыхании, когда Малфой слегка прикрыл свои подрагивающие веки и с мягкой плавностью потянулся к ней.       — Гермиона, ты все еще здесь?!!       Не знаю. Наверное. Может быть. Но я все еще с тобой, Гарри.       Прежде чем Малфой выронил критически-обеспокоенно голосящую трубку и вытаращил на нее свои вновь распахнувшиеся во всю ширь смущенно-озадаченно-изумленные глаза, она без всякого предупреждения как следует боднула его лбом и вроде бы угодила прямиком в колючую напряженную челюсть. Пока застигнутый врасплох слизеринец еще не успел понять, что к чему, радикально-настроенная гриффиндорка решила не терять времени даром: она со всей имеющейся в ее распоряжении скромной физической силой уперлась о прозрачные стенки будки обеими руками и уже без всяких церемоний попыталась вытолкать его оттуда мокрым сапогом, попутно развозя подошвенную грязь по складкам только что выстиранной черной толстовки.       — Гарри, я здесь! ВСЕ НОРМАЛЬНО! Малфой просто… — вместо того, чтобы, Мерлин-помилуй, наконец-то освободить помещение, он просто подхватил девичью ногу в воздухе и, удерживая ее на весу под колено, впечатал собой в стеклянную перегородку с такой неслыханно-устрашающей силой, что та громко затрещала, заходила ходуном и лишь каким-то чудом не разбилась вдребезги. Между тем неотвратимо-роковое столкновение двух разгоряченных тел заставило ее непроизвольно выкашлять остатки кислорода из мгновенно спазмировавшихся легких, а затем сделать один судорожно-глубокий вдох чуть ли не до полного разрыва вздыбившейся грудной клетки. Слизеринец благоухал улично-дождливой сыростью, клубничным джемом, который уплетал на полдник вместе с блинами, непонятно откуда взявшимся мужским одеколоном и, конечно же, самим собой, причем последний запах с легкостью перебивал смешанную какофонию всех вышеперечисленных ароматов. — …взбесился. Опять.       — У нас с Грейнджер большие планы на вечер. Фильм скоро начнется… — сдавленно прохрипел склонившийся над ней Малфой куда-то в область ее оголенно-взмыленной от всей этой возни-толкотни шеи. Он вновь всецело завладел сакраментально-священной трубкой, но уже не подносил ее к уху, а предусмотрительно отодвинул приглушенно шипящий динамик как можно дальше от несдержанно-неистово вырывающейся Гермионы, очевидно для того, чтобы Гарри мог слышать исключительно его одного без ее возмущенно-панических словесных протестов-возражений-опровержений, которые тут же до краев переполнили несчастную телефонную будку. Хотя… Слизеринец не лгал и ничего не выдумывал: заключительная часть многосерийного детективного триллера, который они без пропусков смотрели вот уже две недели подряд и ради совместного просмотра, которого опять накупили столько опасной для желудочно-кишечного тракта канцерогенной дряни в виде сухариков-чипсов-и-сушеных-кальмаров, должен был начаться где-то минут через двадцать. И если они не хотели опоздать к началу показа… — …поэтому ты уж не обессудь. Славно поболтали, Поттер!       

* * *

      В одной из ничем не примечательных лондонских телефонных будок безмолвно стоял зеленоглазый брюнет в круглых очках, прижимающий громко бибикающую отрывисто-короткими гудками разъединенной линии трубку к уху и бесцельно всматривающийся вникуда своим остекленевшим взглядом. Он оставался в таком положении в течение нескольких десятков минут кряду, из-за чего позади него образовалась довольно длинная очередь из крайне недовольных магглов. Если бы какой-нибудь ушлый репортер сфотографировал знаменитого Гарри Поттера в этот самый момент, то получившийся снимок можно было бы смело поместить в энциклопедию человеческих эмоций для наглядного иллюстрирования «полного а_уя».