Грязь

      Сука ох_евшая! Ну, погоди… Уж я-то тебя выдрессирую. Будешь у меня, как шелковая...       Сумрачно-угрюмый Малфой лежал на завсегдашнем диване в гостиной и с мрачно-безотрадной горечью тихонько выл своим невидимым чужому глазу демонам заунывно-тоскливые колыбельные, прекрасно осознавая, что это ни в коей мере их не успокоит, а только еще больше раззадорит, раздразнит и в конечном итоге разозлит до сатанински-мракобесного бешеного исступления, в котором он все еще продолжал видеть свое единственное временное спасение. Летняя предрассветная прохлада становилась все более ощутимой, и это не могло не радовать. Кажется, не в меру жаркий август действительно совсем скоро подойдет к концу. Еще немного, и осень вступит в свои законные права. В прежние бесконечно-далекие и навсегда ушедшие дни Драко любил это время года с его бесконечными дождями, промозглыми ветрами, увядающей природой и оранжево-желтым ковром чахнущих опавших листьев под ногами. Всем этим знаменовалось, ох_реть-и-не-встать, долгожданное начало учебы... Снова в набивший оскомину Хогвартс. Снова холодная и темная, согреваемая лишь многочисленными заклинаниями, но такая родная гостиная Слизерина. Снова громогласно-тупое ржание Крэбба со вторящим ему Гойлом. Снова бесконечная, ничего не значащая бабская трескотня аналогично-пустоголовой Паркинсон. Снова мерзко-галдящее море крикливых ало-золотых галстуков. Снова то и дело угрожающе-сверкающий из-под стекол идиотских круглых очков презрительно-вызывающий взгляд хорохорящегося Поттера. Снова эта-маленькая-гриффиндорская-заноза-в-его-Малфоя-заднице, все время сидящая подле довольного четырехглазого, зачем-то, бл_дь, хватающая его за запястье обеими руками и что-то интимно-заговорщицки шепчущая ему прямо на ухо, а теперь… Теперь не существовало ничего иного, кроме будоражуще-дурманящего запаха густых каштановых волос, которым пропиталась яростно прикусываемая им застиранная дырявая наволочка. Теперь ему было абсолютно посрать не только на то, какое сейчас время года, но и на погоду за окном. Потому что все это вдруг стало каким-то лишним, ненужным, несущественным. Также не имело значения и то, выспится ли он перед наступлением нового дня. Во что оденется. Поест ли вообще. Чем станет заниматься, будучи теперь уже в таком непривычном для себя одиночестве. Ибо для того, что нормально есть-спать-дышать ему судорожно-резко требовалось лишь одно. Одна. Она.       Усекла, Грейнджер?! В Лондон она собралась… Никуда ты от меня не денешься!        Инфекция. Заразительно-заразная-зараза, по сравнению с которой бубонная чума, выкосившая миллионы магглов в Средние века, казалась лишь легко переносимой и практически безобидной ветряной оспой. О, да-а-а… Смертельно-сверх-архи-опасная болезнь под названием «Грейнджер» занимала почетную первую строчку в персонально-личном медицинском справочнике Драко. И когда же он умудрился подхватить ее? В густой темноте подземных подвалов Визенгамота, когда она впервые схватила его за плечо? Нет… Нет-нет-нет. Это произошло гораздо раньше. На первом курсе, когда он еще даже не знал ее толком, но уже постоянно замечал? На втором, когда она решила опозорить его при всех на поле для квиддича? Может, на третьем, когда отвесила ему пощечину из-за любимого слабоумного великана? Потому что уже на четвертом, когда она пи_дец-как-неожиданно вырядилась в то дебильно-розовое платьишко и заявилась на бал под ручку с Крамом, его чуть не вывернуло внутренностями наружу от… от… Боже… По всей видимости, когда девяносто девять процентов времени хронически-воспаленный очаг заражения держался предельно-максимально-как-можно-дальше от него, Малфой еще как-то худо-бедно справлялся с этим, но теперь из-за-всего-вот-этого уже почти затихшее, потухшее и угасшее безгранично-необъятное кострище разгорелось с новой силой, и прямо сейчас длинные ярко-красные языки этого всепожирающего пламени нещадно обгладывали его изнутри. Забавно. Ведь на протяжении всех этих лет именно Поттер, мать его… Поттер!.. Сам того не ведая, уберегал Драко тем, что выгуливал Грейнджер исключительно на коротком поводке. И, кстати, о Великом…       Предположим, что боль и счастье являют собой две крайности одной и той же сущности. Исходя из этого… Если я боль, то Поттер — ?..       Счастье. Это странно-глупо звучащее и совершенно непонятно что означающее слово было таким незнакомым для Малфоя. Как-то раз ему чисто случайно довелось услышать краем уха, что счастье — для каждого свое. Эта откровенная соплежуйская х_йня, не удостоившаяся даже саркастически-презрительного хмыка с его стороны, по каким-то неведомым причинам затерялась в запутанных лабиринтах его идеально-безупречной памяти, и спустя долгие годы вдруг заставила Драко задуматься над тем, был ли он сам хоть когда-нибудь счастлив. Безвыходно-тупиковый вопрос, на который у него не было никакого ответа, ибо ему приходилось поддерживать излишне-близкое знакомство исключительно с болью. На самом деле он был ее средоточием, эпицентром, самой сердцевиной, точно так же, как Грейнджер была кишащим рассадником абсолютно всего того дерьма, которое с ним творилось. Только перманентно ощущая тупую-ноющую и лишь изредка колюще-режущую боль от зияющей где-то глубоко под ребрами одинокой пустоты, Малфой чувствовал себя по-настоящему живым. Если она хоть на минуту ослабевала или вовсе куда-то пропадала ненароком, Драко панически-лихорадочно стремился возвратить ее назад любыми возможно-невозможными способами, чтобы ее священно хранимое место ни в коем случае не заняли какие-то другие чувства, помимо с особой тщательностью одобренно-отобранных. Ненависть. Отвращение. Гнев. Презрение. Гордыня. Как же так случилось, что в его неразлучную, незыблемую, непреложную пятерку, которой с детства хватало с лихвой, неуследимо-незаметно затесалось что-то еще?..       Да нах_й мне это не сдалось, верните все, как было!!!       Счастье, значит, да?.. Что могло его подарить? Материнская любовь? Он обзавелся ей еще до своего рождения. Безбедная жизнь в нескончаемой роскоши? Ее было слишком много, и оттого она вскоре приелась и обесценилась. Первые полеты на метле? Недолговечная эйфория искренних детских радостей очень быстро позабылась. На самом деле у Драко не было ничего, кроме дорогих побрякушек и дешевых потаскушек, безмозглых телохранителей и их заискивающе-стадного поклонения, а еще извечно-исконно-неизменно разочарованного отца, тогда как у Поттера… У него всегда была Грейнджер. Смотрящая на него, как на светоч. Готовая без колебаний сигануть вместе с ним и в огонь, и в воду. Всепрощающая и заботящаяся о нем, словно вторая мать, не требующая ничего взамен. И в снег, и в дождь таскающаяся на ни разу не интересные ей матчи и орущая его имя до хрипоты, пока этот заклейменный неисчерпаемой удачей очкастый мудозвон не поймает гребаный снитч, тогда как Малфою оставалось довольствоваться лишь размытыми отблесками мельтешащей вдали желтой крылатой капли и свистящим в ушах холодным ветром с захваченными обрывочными отголосками шинкующей его замирающее сердце на тонкие окровавленные ломтики грейнджерской кричалки… Ну, как же тут не стать Избранным? При прочих равных и Драко бы стал… Наверное. Может быть.       От души благодарствую, Поттер! За то, что ты, долбо_б сказочный, сам же ее и профукал. Я не повторю твоих ошибок.       В какой-то момент весь искалеченно-изуродованный мир Драко вдруг стремительно скомкался, измялся и съежился до настолько ничтожно-малых масштабов, что смог уместиться в одном человеке. Видимо, этого болезненно-худого и угловато-плоского женского тела было вполне достаточно для того, чтобы целиком и полностью, без остатка вместить в себя его Вселенную со всеми ее планетами, звездами, спутниками, кометами, астероидами и даже постоянно увеличивающимися в массо-объемах черными дырами. Малфой настороженно ожидал, что в один далеко не самый прекрасный момент ни о чем не подозревающую Грейнджер попросту разорвет к е_еням без всякого предупреждения, и в итоге ему достанутся только рваные мясные ошметки ее хрупко-тонких костей, неразвито-слабых мышц, нежно-бархатистой кожи, блестящих вьющихся волос и всего того, что когда-то было ею. Но этого почему-то не происходило. Она преспокойно продолжала свое тоже-не-слишком-то-счастливое существование, не имея ни малейшего понятия о том, что поселилось в ней. Там, где-то глубоко-глубоко внутри скрывалось-пряталось-таилось когда-то очень давно утраченное счастье Драко. Он, признаться, совсем не искал его, но все-таки нашел. Приближаясь к Грейнджер, Малфой с неизменным постоянством ощущал его маняще-зовущее присутствие. Стоило словить очередной «счастливый приход», и ему взаправду начинало казаться, что он может дотянуться до него своими руками. Правда, для того чтобы извлечь это всецело-безраздельно принадлежащее лишь ему одному и спешно скользящее по тонюсеньким полупрозрачным грязным венам нечто, пришлось бы вскрыть их подручными средствами...       Рядом с тобой я становлюсь кем-то... Кем-то другим.       А еще до кучи матушка почему-то накричала на Драко. Кажется, впервые. Во всяком случае он действительно не мог припомнить, когда неизменно-постоянно заступающаяся за него везде-всегда-и-всюду Нарцисса так яростно бранила и гневно отчитывала его в последний раз. Как какого-то провинившегося школьника, ей Мерлин! Малфой даже не знал, как обычно на такое реагируют нормальные любящие сыновья, а потому с совершенно несвойственным ему завидно-выдающимся терпением молча выслушал эту вопяще-громкую и неодобрительно-порицающую материнскую тираду до самого конца. Собственно, именно из нее и выяснилось, что он «перешел все границы!», что «мы с отцом тебя разбаловали!» и что у него «ни стыда, ни совести, негодник ты эдакий!». То есть, по лишь временами авторитетно-неоспоримому мнению возмущенно-негодующе-раздосадованной матушки, именно Драко был виновен во всем произошедшем. Опять от души проорался за кухонным столом, слегка переборщил с воспитательно-профилактическими угрозами, в конце концов, не отнял, а без ее ведома (а не х_р было засыпать первой…) позаимствовал волшебную палочку на неопределенный срок (!) и не насильно лишил Грейнджер свободы передвижений, заперев наверху, а позаботился об ее безопасности-целости-сохранности. Именно, бл_дь! Малфой за-бо-тил-ся о ней. Уже не завуалированно-скрытыми предостерегающими издевками, как когда-то на чемпионате мира по квиддичу после матча Болгарии против Ирландии, а вполне конкретными действиями. Пусть криво-нескладно и парадоксально-противоречиво, но как умел, ибо по-другому не был обучен. И… Что такого он сделал? Даже пальцем не тронул эту всерьез намеревающуюся ускакать на встречу с х_й-знает-с-кем козу, зато на корню пресек ее безрассудно-полоумные попытки преспокойненько съ_бать из дома! Да, следовало признать, что чертовски взбаламутившее всех письмо и впрямь могла послать сбрендившая карга из неясно каких старушечьих соображений: невыносимая всезнайка всегда была и оставалась ее подлизой-любимицей, хотя обе, словно сговорившись, всячески старались откреститься от этого, но… Как вовремя заметила Нарцисса, Макгонагалл вряд ли сумела приобрести несокрушимый иммунитет к эффективно-безотказным подчиняющим чарам на старости лет. Даже без учета охренительно внезапного появления жутко потрепанного Иакова, зачисленного в без вести пропавшие сразу после их ареста, кто-то очень сильно постарался для того, чтобы выманить наивно-легковерную Грейнджер в _бучий Лондон. Само собой разумеется, эта не в меру боевая горе-героиня нигде бы не пропала. По сравнению с тем, как она ловко укрывала Поттера с Рыжим и почти целый год водила за нос всю армию Темного Лорда, попутно «щелкая» крестражи, как орешки, эта потенциальная вылазка казалась попросту смехотворной. Кроме того, маленький рост позволял этой шустрой лохматой пигалице с легкостью уворачиваться от любых вражеских заклинаний, но стоило только отобрать у нее магию и…       Может, не стоит ее возвращать? Да и зачем она ей сейчас?..       Липкие побелевшие пальцы, до этого момента недвижимо покоящиеся под подушкой, почти против воли пришли в движение и в очередной раз крепко обхватили нагретое ими же подобие рукояти небезызвестной лозы, внутри которой, испуская ничтожно-незаметное пульсирующее мерцание, тихо билась сердечная жила дракона. Очередная парадоксально-неестественная и вывернутая наизнанку странность… Палочки с жилой дракона получаются самыми мощными из всех, и, несмотря на свой строптивый нрав, очень быстро обучаются. При этом они более всех остальных склонны к Темным искусствам. В семье Малфоев почти у всех были такие: у отца, у матери, у тетки Беллы, даже у крестного, тогда как ему самому почему-то достался весьма посредственный маломощный боярышник с единорожьим волосом внутри, но вот палочка Грейнджер… О, она и взаправду была им под стать. Драко неимоверно-хорошо знал каждую потертость-трещинку этого испещренного причудливо-замысловатыми завитками виноградной листвы упругого древка, так, что он без всяких проблем мог отыскать его совершенно-несовершенные изъяны даже в потьмах и на ощупь. Малфой абсолютно, бл_дь, случайно (а вовсе не потому, что трижды обыскал каждый гребаный миллиметр полуразрушенной Поттером-и-компанией трапезной) наткнулся на эту волшебную палочку еще в апреле и с тех пор не расставался с ней вплоть до самой осады Хогвартса. В особо тяжко-темные минуты своего невесело-похоронного бытия ему даже казалось-чудилось-верилось, что… пока иссушенное драконье сухожилие продолжает трепыхаться, Грейнджер не умрет, из-за чего он был вынужден повсеместно и вовсюду втайне-украдкой таскать зло­_бучий кусок местами потрескавшейся древесины с собой, чтобы всегда иметь возможность убедиться в том, что она еще где-то там… жива и, может, даже относительно цела. Тем не менее Драко ни разу, ни при каких обстоятельствах, никогда не пытался воспользоваться ей. Не Грейнджер, а ее неудобно-дурацкой витиеватой палочкой без рукоятки, разумеется... Просто «нечаянно» обронил на видном месте во всепоглощающей горестно-радостной суматохе Большого Зала после окончания битвы в виду полной безусловно-безоговорочной ненадобности, даже и не помышляя о том, что когда-нибудь снова будет держать ее в своих руках.       Вернул, чтобы потом забрать. Раз-два-три, логика умри…       А еще… В его воспаленно-нарывающий и стремительно деградирующий не соображающий мозг недавно закрался один простой, можно сказать, житейский вопросец, и касался он того, что располагалось прямо посередине между женских худосочно-стройных бедер… Целка или нет?.. Малфой с исступленно-нездоровой сосредоточенностью размышлял об этом практически постоянно: сидя за кухонным столом, залипая в ящик, шатаясь по улицам — везде. Почему-то это вдруг стало так первостепенно-жизненноважно, что специально по этому поводу он мысленно начертал подробнейше-обширнейшую схему с личными пометками-вычислениями-наблюдениями, сотканную из воображаемых красных нитей, подобно тем, что нередко мелькали в маггловских телевизионных детективах. Крам? Сразу нет, тогда Грейнджер была еще слишком мала для болгарина. Макклаген? Даже смешно. Обжимаясь с ним, она просто хотела позлить… Уизли. Чистокровного. Такого же, как и Малфой, и только это было единственно-общим между ними двумя. Вот тут-то коса его насущных раздумий с неизменным постоянством натыкалась на вислый камень преткновения. Драко никогда не понимал ее выбора. Вот Поттер… Поттер — да, хоть и полукровка, совсем другое дело. Но вместо этого Гриффиндорская Принцесса отдала предпочтение рыжему долговязому нищеброду, проживающему в бывшем свинарнике с кривыми ветхими пристроями. И на что она, собственно, рассчитывала в обозримом перспективно-неперспективном будущем? Вместо того, чтобы всю жизнь греться в лучах немеркнущей славы Золотого Петушка, переехала бы в их вонючую Нору и сразу нарожала говнарю с десяток выбл_дков с жиденькими рыжими волосами и омерзительными веснушками на потных рожах, заживо похоронив себя в пеленках-распашонках?.. Ну уж нет.       Ни за что. Не допущу. Орлице не место в курятнике.       Драко почти стопрооцентно, на 99,99 был уверен в том, что вся такая правильная-рассудительная-цаца Грейнджер до свадьбы — ни-ни. Даже если ты находишься на смертном одре, и это — твое самое последнее волеизъявление. Она из тех, кто станет ходить с тобой за ручку до тех самых пор, пока твой х_р не почернеет и не отвалится. А если все же повезет, то после венчания, может быть, и сподобится дать всего лишь один разок в скучно-миссионерской позе и то только ради зачатия, однако… Все же оставалась одна сотая процента, существование которой было решительно невыносимо-невозможно терпеть. Как и эти натуральные танталовы муки с безвыходно-безысходной невозможностью обрести желаемое, такое близкое и недостижимо-далекое одновременно. Невероятная, потрясающая, не_бически-фантастическая возможность того, что никто другой, а именно он, Малфой, станет первым (и последним тоже, кстати, по-любому…), кого непогрешимая, неоскверненная и никем не обласканная Грейнджер почувствует внутри себя… Это бы с лихвой компенсировало каждую его ё_аную неудачу, каждый долбаный провал, каждое гребаное поражение. Он ни в чем и никогда не был первым: ни в учебе, ни в спорте, ни по благосостоянию или признанию. Но… Если бы ему только удалось забрать ее девственность, то это без преувеличения стало бы наивеличайшим достижением всей его никудышно-никчемной жизни. И впредь больше никакой неудовлетворенно-разочарованной фрустрации из-за того, что собственная излишне грубая и неприятно-жесткая ладонь так сильно не похожа на узенькую священно-заветную дырку, горячая влажность и нежная упругость которой предназначались сугубо-исключительно для его болезненно дергающегося напряженного члена.       Я хочу узнать, насколько ты грязная внутри. Так хочу… Я больше не могу!..       Перевозбужденно-взвинченный Малфой в последний раз глухо зарычал в нещадно истерзанную своими зубами-ногтями подушку, всецело отдаваясь возбуждающе-волнующей и блаженственно-упоительной эйфории, возникшей отнюдь не на пустом месте в адски-выжигаемом тем самым необузданно-неугомонным кострищем паху, а оттого, что прямо-сейчас-сию-минуту Грейнджер находилась в его безраздельно-полно-абсолютной власти. Общеизвестно, что она бегала очень и очень быстро, но теперь это не имело ровным счетом никакого значения, потому как он все равно мог-хотел-был быстрее. Маленькая, слабенькая, растерянная гриффиндорская малютка, которой и спрятаться-то особо некуда. О, да-а-а-а-а… Когда он поймает ее. Как только поймает. Так легко-просто-полушутя… Перечить, спорить и протестовать станет в разы невозможнее сложнее, если он схватит отчаянно сопротивляющуюся-вырывающуюся ее, знающую-что-он-знает, за изящно-хрупкие запястья и придавит собой… Несильно. Нет. Сильно. К постели. Нет. К стене. Или лучше опрокинет на стол, а… Гм… Матушка... Впрочем, у нее ведь тоже пока нет никакой магии. В отличие от него.       — Грейнджер!!! Сыграем в догонялочки?! — собственный прерывисто-хриплый и бесновато-шальной вопль гулко раздался где-то в мрачно-молчаливой тишине гостиной, тогда как не помнящий ни себя, ни мать, ни отца, ни кого бы то ни было Малфой молниеносно-сверхзвуковым световым бликом уже летел вверх по лестнице на второй этаж. Скорее-скорее-скорее, бл_дь, к перекошенной исшарпанной двери с косо-криво врезанным с так и недоломанным им двусторонним замком с крохотной замочной скважиной и с безумной одержимостью выплясывающем вокруг нее ныне очерненым железным ключом, который, как ни старался, никак не мог попасть туда, куда остервенело-напропалую стремился, отчего потускневший стальной блеск ее выпукло-пузатого стального корпуса покрывался замысловато-фантасмагорической паутиной тончайше-мельчащих царапин: — Чур, я вожу, а т-т-т-т-т-ы…       Прежде чем ослепляюще-яркие желто-зелено-оранжевые круги с цветными переливающимися вспышками от крайне резко подскочившего кровяного-внутричерепного давления вдруг заполонили собой все зрительное пространство, засаленно-лоснящиеся промасленные глаза перетомленного похотливо-сладострастным вожделением Малфоя успели узреть следующую неразрывно взаимосвязанную последовательность простых и малопримечательных визуальных образов: распахнутое настежь окно, раздуваемая ветром тюлевая занавеска, наспех связанная из постельного белья импровизированная веревка, обмотанная вокруг отъехавшей вбок вместе с увесисто-тяжелой кроватной рамой резной ножки, и знакомую виноградную лозу, беспрепятственно выпадающую из собственных обессиленно разжимающихся пальцев.

* * *