Грязь

      — Ма-а-а-а-ам, она же вернется, да?! Да ведь, мам?! Скажи мне это еще раз, пожалуйста!..       «Что, съел, умник?! Пошел ты, Малфой! Я тебя НЕНАВИЖУ!!!              Ладно, проехали.              Я отправляюсь на встречу с Макгонагалл. И молись кому хочешь, скотина, чтобы со мной все было хорошо! Потому что, если я не вернусь, маггловских денег вам двоим хватит еще на пару месяцев, не больше (найдешь в подвале в зеленой коробке из-под обуви), и только ты будешь во всем этом виноват! Если не возвращусь до наступления темноты, значит, мне конец. Не медлите, уходите. Куда хотите — мир простецов очень большой. Не переживайте, я вас не выдам: после последнего свидания с твоей сумасшедшей теткой Круцио уже не в новинку. В общем, au revoir, mon ami!              P.S. В случае чего, завещаю свою палочку миссис Малфой.       P.P.S. Я бесконечно сожалею о том, что сделала в Визенгамоте, но никогда бы не поступила иначе.              И воспользуйся уже, наконец, ради Мерлина, папиной электробритвой, а то сделался похож на чудище лесное!»       — Конечно, вернется, сыночек. Девочка тебя не оставит, помяни мамино слово… — сдавленно-тихо прошелестела мертвенно-бледная Нарцисса, медленно отрывая напряженно-тяжелый взгляд своих влажных раскрасневшихся глаз от измятого розового листка с уже давно заученным наизусть псевдо-прощальным посланием от сбежавшей более шести часов назад Грейнджер, которая, судя по всему, не была склонна к излишне-артистичному женскому драматизму, а просто, понятно и доступно описала все, как есть. В связи с чем и без того повидавшая немало несчастий на своем веку женщина столкнулась с поистине самым страшным, ужасным и душераздирающим родительским горем: со стороны наблюдать за тем, как твоя единственная-любимая-родная кровиночка страдает, но без какой-либо возможности помочь своему невыносимо мучающемуся ребенку. — Смотри, на улице до сих пор светит солнышко. Она же сама сказала, что путь до Лондо…       — Грейнджер меня ненавидит! Она меня никогда не полю-ю-ю-ю-юбит!.. Ты же чита-а-а-а-а-ла… — не переставал жалобно-громко хныкать зареванный Драко, который, свернувшись напряженно-трясущимся калачиком на диване в гостиной, только-только пришел в себя после своего недавнего нервически-психопатического и невменяемо-одержимого припадка (кои, как надеялась и уповала миссис Малфой, остались далеко позади в его безоблачно-беззаботном детстве). Другие дети довольно быстро успокаивались, даже если чего-то не получали, тогда как ее драгоценный малыш вполне мог безостановочно рыдать, верещать и истерить хоть целыми днями напролет, без устали колошматя пол, стены, мебель, посуду и слуг своими ручками и ножками, до тех самых пор, пока ему не отдадут-купят-преподнесут желаемое. Однако в злополучном случае с Грейнджер это по вполне очевидным причинам, к сожалению, не срабатывало… — Только ее хочу, никакую другую! Свари приворотное зелье! Или… Я не знаю… Ну, сделай что-нибудь, ма-а-а-а-а-м!..       Что мне делать, Люциус?..       — Сейчас-сейчас, тебе станет легче, свет очей моих! — бесшумно проглотив очередной непомерно большой комок безотрадно-горьких слез, беспрестанно содрогающаяся всем обессиленным телом волшебница с огромной осторожностью потянулась к серебристо-черному кольцу-обманке, которое носила, никогда не снимая, на своем тонком указательном пальце. Это дорогостоящее элегантное украшение было изготовлено магическими ювелирами по специальному заказу: благодаря запрятано-потаенному двойному дну в нем можно было с величайшим удобством хранить какой-нибудь яд или, напротив, успокаивающее неокрепшие детские нервы противоядие, отрекомендованное лучшими светилами британской волшебной медицины без малого пятнадцать лет назад… — Мама тебе поможет. Мама все для тебя сделает…       — Что эт..? — стоило Драко слегка вдохнуть сиреневато-желтую пудровую пыльцу концентрированного магического порошка, который, знай Гермиона о его печально-сокрытом существовании, обязательно окрестила бы усиленно-убойным чародейским нейролептиком, как его беспрестанно мечущиеся по комнате мутно-серые глаза тут же умиротворенно закатились, а смятенно-дикое лицо начало медленно расслабляться и приобретать бестревожно-спокойное выражение. Памятуя длительный практический опыт, миссис Малфой нисколько не сомневалась в том, что на протяжении нескольких часов кряду ничто не сможет оторвать ее сына от его тяжелого беспробудно-глубокого полунаркотически-лекарственного сна, но все равно не позволила своим безудержно-горестным душащим всхлипам нарушить только что установившуюся зыбко-невнятную тишину залитой ярко-сверкающим солнцем комнаты.       Прости меня, Драко. Прости, что не уберегла тебя! Я так виновата!..       Вяло-гнетущее бесконечное ожидание чего-то неотвратимо плохого-непоправимого фактически стало для Нарциссы хроническим состоянием, причем задолго до того, как они оказались в этом тихом маггловском захолустье. Она винила себя абсолютно во всем, что здесь произошло, происходило прямо сейчас и даже за то, что еще только могло произойти, ибо, непрерывно снедаемая страхами-сомнения-сожалениями прошлого, единственной причиной тому сочла свою слепо-беспамятную материнскую любовь, а еще… Свое НЕвмешательство.       С рождением долгожданно-запоздалого первенца жизнь миссис Малфой обрела совершенно новый смысл и тут же начала всецело-безостаточно вращаться вокруг только него одного, а ее новообретенное материнство проявлялось исключительно в трех неразрывных и взаимодополняющих священно-незыблемых ипостасях: любить сына, не вмешиваться в его воспитание и не перечить горячо любимому супругу. Именно таким и никаким образом Драко Люциус Малфой чуть ли не с пеленок был передан на воспитании-попечение своего отца, а покорно-преданной Нарциссе оставалось лишь следить за тем, чтобы он не летал на метле по особняку, и соглашаться с любыми «педагогическими» решениями своего достопочтенно-высокочтимого мужа, который всегда был излишне строг, требователен, а порой и вовсе безжалостен по отношению к ее драгоценному мальчику.       Однако, несмотря на это, по-крупному она вмешалась лишь однажды, чтобы не допустить невыносимо-губительного (в первую очередь, для самой себя) поступления сына в недосягаемо-далекий Дурмстранг: расчетливо-прагматичный Люциус счел, что известная высокопрестижная школа с углубленным изучением Темных Искусств как нельзя лучше подходит для Драко, а едва не лишившаяся рассудка только от одного этого известия Нарцисса и помыслить не могла о том, чтобы расстаться с ним на столь долгий срок. Только благодаря ее слезливым упросительным мольбам поначалу упрямо-твердо настроенный муж все же сжалился над безотрадно рыдающей женой и поневольно-нехотя обратил свое внимание на давно сброшенный со счетов Хогвартс, который располагался совсем неподалеку…       — Не слишком ли часто наш Драко говорит об этой вшивой грязнокровке с Гриффиндора?       — Что ты, Люциус, любовь моя!.. Наш мальчик растет, ему нужно ощущать свое превосходство над простыми смертными, ведь он, в конце концов, Малфой!..       В природе стопроцентно-точно не существовало ничего такого, чего бы Нарцисса не сделала для своего обожаемого и боготворимого сына. Она была готова позволить-простить ему абсолютно все, что только ему угодно, и если бы Темный Лорд окончательно пришел к власти, а Малфои по-прежнему бы оставались одними из самых приближенных к нему… Пожелай их единственный наследник того, и они с Люциусом без всяких раздумий разрешили бы ему держать хоть целый гарем грязнокровок в темницах Мэнора, но…       Эта девочка… Грейнджер… Была совсем другой. Не такой, как все остальные нечистокровные. Бывшая однокурсница Драко и ближайшая союзница Поттера. Единственный на всем целом-белом свете человек, не отвернувшийся от Малфоев (в отличие от бесчисленных высокопоставленных зятьев-братьев и тетушек-кузин, не изъявляющих никакого желания помочь тем, у которых заняли бессчетную прорву денег и даже мнимо-выдуманным родством с которыми чванливо гордились), когда их многоуважаемо-маститая фамилия стала позорно-запятнанным клеймом для всего магического народа…       Так вот, Грейнджер была другой. Не только для Драко, но и для нее тоже. Как-то незаметно-неуловимо они оба перестали воспринимать ее, как нечто чужеродное, чуждое или постороннее. Юная магглорожденная ведьма очень быстро стала неотъемлемо-важной частью их особо тщательно хранимого тесного внутреннего мирка, в который влилась стремительно-бурным потоком выходящей из берегов полноводной реки. Если бы кто-то еще год назад посмел шутливо обмолвиться о том, что Нарцисса будет радушно-благодушно улыбаться и с неподдельным участием оживленно обсуждать лавандовый кондиционер для белья, сидя за одним обеденным столом с… Наверное, она бы тотчас взялась за свою волшебную палочку, но не теперь.       Теперь у нее не было ни волшебной палочки, ни предвзято-предубедительных предрассудков относительно происхождения Грейнджер. Ей стало наплевать на него до полнейше-чистейшего абсолюта, когда она воочию увидела-разглядела-узрела, что, будучи рядом с этой девчонкой ее Драко, переживший первое и второе заключение отца в Азкабан, превращение отчего дома в штаб-квартиру Пожирателей Смерти, неудачные покушения на Дамблдора, последнюю битву при Хогвартсе и собственное заточение, все еще может… Улыбаться. Смеяться. Жить. ЖИТЬ! Грейнджер светилась изнутри, причем настолько ярко, что Драко, как безрассудно-беспечный мотылек, никогда прежде не видевший ничего подобного вблизи, с беззаботной легкомысленностью устремился к нему, опаляя свои тончайшие полупрозрачные крылья.       Мой милый мальчик… Ты будешь жить! Я спасу тебя! Во что бы то ни стало! О, Мерлин Всемогущий, сжалься же над нами!       — Грейнджер не бросит тебя, Драко… — утешающе-ободряюще проворковала Нарцисса надломленным голосом, с трепетной материнской заботой укрывая застывше-недвижимую, будто бы оплавленную восковую фигуру своего изможденно-тяжело дышащего сына подвернувшимся под руку старьевски-вонючим диванным пледом. Его пересохшие и обескровленные белесо-синие губы оставались совершенно неподвижными, но бедной женщине взаправду казалось, что они непрерывно, беспрестанно, без передышки шепчут это странно-необычное и режущее волшебный аристократический слух нескладное маггловское имя, которое совсем не шло этой темноглазой девице с излишне пышными светло-каштановыми волосами. Вот если бы Грейнджер вдруг посчастливилось быть урожденной Блэк, то ей бы запросто подобрали гораздо более подходящее. Например… Кассиопея. Гречанка, ставшая созвездием за собственное несуразное хвастовство и в наказание помещенная неумолимыми богами на черный небосвод верхом на своем резном троне, вот только… вверх ногами. — Она должна быть рядом с тобо…       — ОНА вам больше ничего не должна, миссис Малфой! ОНА вам не дочь, а этому, насколько помнится, клятву у алтаря не давала! — угрожающе-злобно пророкотала не пойми откуда взявшаяся рассвирепело-взъерошенная гриффиндорка, которая стояла прямо посреди кухни, сурово подбоченясь и с неприкрытой злобной враждебностью взирая на громко ахнувшую и остолбеневшую от такого нежданно-негаданно-внезапного начала диалога Нарциссу. Когда Грейнджер здесь оказалась? И как она вообще попала в чертов дом, не имеющий черного хода? Должно быть, тихонько и незаметно оббежала его с другой стороны и влезла через раскрытое окно на первом этаже, очевидно-ясно, изначально не желая оповещать о своем прибытии никого из присутствующих. Что же… Как вышла, так и зашла. — Профессор… Директор Макгонагалл сегодня оказала мне большую честь, назначив меня Старостой Девочек. Вскоре я уеду в Хогвартс, а вы вместе со своим ненаглядным сынком можете оставаться зде… А… Что с ним?..       — И ты еще спрашиваешь?! Спрашиваешь меня о том, что с ним?! Будто бы сама не знаешь! Все считают тебя такой умной девочкой, Гермиона… — миссис Малфой с бесшумной невесомостью поднялась с дивана, в последний раз нежно коснувшись мраморно-белой ледяной кожи на впалой щеке крепко дремлющего Драко. Она прекрасно понимала, что гораздо менее сердито уставившаяся на нее Грейнджер приложит все мыслимо-немыслимые усилия для того, чтобы избежать этого многими-долгими днями и ночами вызревающего исторически-судьбоносного разговора, но не тут-то было… Прямо здесь и сейчас ничто и никто не смог бы остановить окончательно-бесповоротно-решительно настроенную Нарциссу, пусть бы даже сам Темный Лорд воскрес и пошел супротив нее один на один… — …поэтому крайне сомнительно, что ты могла этого не замечать! Даже возьму на себя смелость предположить, что это игнорировалось на-ме-рен-но!       — О чем это в-вы? — негромко-кротко поинтересовалась заметно стушевавшаяся девчонка, неосознанно опуская-сутуля свои воробьиные плечи и даже, кажется, становясь ниже ростом. Пламенно горящие темно-карие очи, до этого момента ярко озаряющие всю комнату искрометными лучами псевдо-правильно-праведного негодования, молниеносно угасли и уставились куда-то вверх и вбок. О, Грейнджер, разумеется, знала, что Нарцисса тоже знает… но, по всей видимости, с искренне-детской наивностью полагала, что эта застарелая затянувшаяся рана больше никогда не раскроется и уж, тем более, не могла предположить, что разрастется она до таких необъятно-великих кровоточащих масштабов.       Наверное, сам он вряд ли признается. Скажу за него. И за себя.       — Я хочу поговорить с тобой прежде всего как мать! Каким бы ни был Драко, он — мой сын, ради которого я пойду на все, и когда-нибудь в будущем, когда ты тоже станешь матерью и полюбишь собственное дитя больше жизни, ты меня поймешь… — миссис Малфой двигалась по направлению к Гермионе совсем не по-аристократически изящными, а быстрыми и широкими шагами. Она могла предпринимать какие угодно попытки к очередному-внеочередному бегству: хоть вверх по лестнице на второй этаж, хоть вниз — в подвал, хоть снова выпрыгнуть в окно… У Нарциссы в левом рукаве временно покоилась принадлежащая ныне в неотвратимо-благоговейном ужасе трепещущей перед ней девчонке виноградная лоза, закатившаяся далеко под кровать и кое-как добытая оттуда на карачках, и, видит Мерлин, в прошлом величественно-гордая чистокровная колдунья была готова применить магию для того, чтобы ее выслушали от начала и до конца… — Мне все равно, что будет со мной, я больше не страшусь смерти и могу оставаться тут до конца своих дней, но Драко… Прошу тебя, не оставляй его! Возьми с собой обратно к волшебникам! Здесь у него нет шансов, но там… Ты сможешь позаботиться о нем. Попроси Макгонагалл, она к тебе прислуш…       — Может, еще и непреложный обет дать?! Чтобы сразу наверняка?! Я вам не фея-крестная! — нервно-сглатывающая гриффиндорка все еще пыталась оборонительно ершиться, не замечая, что очевидно смягчается и инстинктивно отступает назад по мере опасно-стремительного приближения Нарциссы. Великомудро-глубокомысленная и наблюдательно-внимательная высокородная ведьма была в курсе того, что случилось с грязнокровыми родителями девочки, а потому сразу распознала эту ее крошечно-малюсенькую «материнскую» слабинку и эффективно-умело надавливала на нее тогда, когда это было необходимо, без всякого зазрения давно уснувшей совести. Миссис Малфой была, неважно чьей, но все же матерью, в этом отношении целиком и полностью равной той же пресловутой Молли, и отказать ей Грейнджер, в точности, как и домашней клуше Уизли, при всем своем отчаянно-неуемном желании, никак не могла, так как попросту еще не научилась… — Мне казалось, что я уже сделала достаточно, но вам все мало! С чего это мне тащить за собой такую обузу? Почему вы вообще решили, что я вам еще чем-то обязана?!       Нарцисса купилась… Прямо так сразу… Кто бы мог подумать… Когда все это закончится, выпишу самой себе почетную грамоту за выдающийся артистизм, но…       — Потому, что Драко предупредил тебя на чемпионате!       Потому, что не выдал вас троих Темному Лорду!       Потому, что спас вашего Поттера!       Ах, зачем же он это сделал? А я тебе сейчас расскажу!..       …теперь-то что?.. Никаких дальнейших инструкций профессор не предоставила…       — Не надо! Не делайте этого! Замолчите! — сдавленно-приглушенно вскрикнула пошатнувшаяся Гермиона, только что физически прочувствовавшая, как разогрето-кипящая грязная кровь обильными густыми толчками лихорадочно приливает к воспаленно-агонирующему мозгу, который выуживал из самых дальних-затерянных-потаенных и покрытых толстым слоем некротической нейронной пыли уголков медленно угасающего сознания то, что в течение многих прожитых лет старательно-тщательно блокировалось и выметалось оттуда самой поганой метлой, дабы эти ярко-четкие мыслеобразы далекого и близкого прошлого, не дай Мерлин, вдруг нечаянно-невзначай не сложились бы в обширно-цельную картину, вот только вместо кистей, холста и красок…        — Я же его мать, я все видела…       — А твоего мнения, грязнокровка, никто не спрашивает!*       — …тоже поначалу не обращала на это должного внимания…       — Ой, не дотрагивайся до меня. Я только что вымыл руки. Видишь, какие чистые. Не хочу испачкаться о какую-то грязнокровку.*       — …надеялась, что с возрастом это пройдет и забудется…       — Думаешь, кто-нибудь пригласит на бал эту грязнокровку, да еще и с лошадиными зубами?*       — ...детские шалости…       — Грейнджер, тебе минус пять очков за грубость в адрес нового директора... Ах да, чуть не забыл — ты же грязнокровка, Грейнджер, так что с тебя за это еще десять.*       — …мальчишеское ребячество…       — Грейнджер, они ищут магглов. Не хочешь похвалиться своими панталонами между небом и землей? Если не против, составь компанию вон тем, они как раз движутся сюда, а мы все дружно повеселимся…*       — …однако ж я ошибалась…       — …не высовывай свою лохматую голову, Грейнджер…*       — …не прошло…       — Кто это тебе глаз подбил, Грейнджер? Я хочу послать ему цветы!*       — …а только наоборот…       — И мысль насчет яда тоже позаимствовал у грязнокровки Грейнджер…*       — …усилилось…       — Смотри, Драко, это Грейнджер?*       — Не знаю… Может быть…*       — Я всегда знала, что Драко любит…       Лимонные дольки. Прямо как Дамблдор. Бла-бла-бла, я ничего не слышу… к наиболее ярким проявлениям продолжительного подавления сильных чувств (в том числе и любовных) или их полного отрицания следует отнести такие черты характера личности, как: перфекционизм, цинизм, стремление к тотальному контролю себя и других, повышенную эмоциональность, неуверенность в себе, бесконтрольную интимную жизнь… Не слышу ничего я, бла-бла-бла…       — …сразу не поладили, когда были детьми. Да и не могли, и дело было не только в твоей крови, но все еще может измениться!       — Очень захватывающая история, миссис Малфой, серьезно, но пойду-ка я лучше к себе… — невразумительно-невнятно проблеяла маловменяемая гриффиндорка, попытавшаяся аккуратно-медленно обойти подошедшую к ней вплотную и все никак не прекращающую с самой серьезной миной вещать эту абсурдно-дикую и бессмысленно-бредовую ахинею Нарциссу, но вместо спасительно-тихого одиночества наверху в своей комнате, чересчур-плохо соображающая Гермиона получила лишь истошно-пронзительный, душераздирающе-проницательный, пронизывающе-режущий взгляд почти таких же карих, как у нее самой, но совсем немного светлее глаз и тут же подоспевшую новую порцию этой мучительно-оглушительной кухонной трагедии, которую больше никто не слышал, не видел и не понимал:       — Пожиратели не знали, что в Поттере живет часть души Темного Лорда! Никто не знал! Даже он сам никогда не догадывался… Об этом было доподлинно известно лишь столь чтимому вами Дамблдору, по гениальному, но бесчеловечному плану которого вы трое и действовали с самого начала, а также, надо полагать, перебежчику-Северусу. Ну и… Тебе, разумеется. Такая смышленая девчонка, как ты, не могла не догадаться… Но даже не это главное! А то, что все это время, вышагивая по правую руку от Поттера, поддерживая и направляя его, ты вела своего прославленного героя на верную смерть! Была готова принести эту жертву во имя победы над Темным Лордом! И только благодаря мне и Драко Мальчик-Который-Умер в Запретном лесу внезапно «ожил» и вновь сумел защитить себя в последнем бою! Так, скажи мне, Золотая Девочка, многим ли ты лучше моего несчастного сына, который был готов пойти на все, чтобы защитить свою семью, но, в отличие от тебя, так и не смог решиться отнять жизни даже у тех, кого ненавидел?!       Нет. Это неправда. Я люблю Гарри. Очень сильно. Он же… Он же был всем для меня. Для всех нас. Нет. Я не могла. Я не знала. Нет-нет-нет…       Режуще-колюче-болючие слова Нарциссы, вылетающие из ее искривленно-перекошенного рта прямо в смертельно-напуганное полупрозрачно-зеленоватое лицо заторможенно-пассивной Гермионы, шипящими ядовитыми иссиня-черными аспидами въедались в ее тонкую шею, выступающие ключицы, вздрагивающие плечи и онемевшие кисти… Утонченно-вертлявые хвосты виляли все быстрее, жаднее и нетерпеливее по мере того, как их остро-зазубренные клыкастые зубы вгрызались в нежно-беззащитную кожу и впрыскивали туда свою насыщенно-обогащенную нейтротоксически-гемовазотоксическую железо-секретную отраву, с молниеносной быстротой разносящуюся по всесторонне-всеобъемлюще зараженному организму. Уровень местного заражения-загрязнения был критически-превышенно-фатальным, но напрочь утратившей над собой контроль Нарциссе, по всей видимости, этого было мало, и для капитально-основательного закрепления достигнутого ошеломляюще-головокружительно-умопомрачительного эффекта чистокровная колдунья в тридесятом поколении с плавной легкостью опустилась на колени перед восемнадцатилетней грязнокровой волшебницей.       Ради Драко…       — Как ты сказала тогда на суде? «Не имел выбора?». Что ж, так и есть. Так всегда было. Драко никогда не мог выбирать. Он родился в семье, где веками следовали идеалам чистоты крови. Мы с Люциусом передали ему свою священную веру, и теперь мой сын расплачивается за наши с его отцом грехи, а ты… — Гермиона неосознанно-рефлекторно попятилась назад, стараясь не наступать на оживленно расползающихся по всей кухне змей, которых с каждым новым предлогом-вопросом-предложением становилось все больше и больше, но Нарцисса крепко-накрепко уцепилась за ее худощавую коленку своей поистине мертвой леденящей хваткой, а когда уже заведомо обреченная, но все еще упрямо-несмиренная гриффиндорка снова попыталась отстраниться от нее, то и вторая ее нога тут же угодила в безвыходно-безысходный плен. — …наказываешь моего бедного мальчика за то, в чем он не виноват! Прямо как Темный Лорд! За что ты мстишь ему, девочка?! За что так мучаешь?! За то, что он обижал тебя, будучи ребенком?! Задирал твоего Поттера?! — словно одичало-ополоумевшая, прямо под стать своему преспокойно-безмятежно дрыхнущему подле телека наследнику, миссис Малфой продолжала неистово-громко кричать, сминая-стягивая-комкая серо-голубую застиранную ткань старых маггловских джинсов, некачественный китайский краситель которых тут же забивался под ее длинные ухоженные ногти, в то время как беспрестанно множащиеся гладко-чешуйчатые аспиды продолжали беспрепятственно сновать по уходящему из-под ватных ступней Гермионы полу туда-сюда, изредка вымачивая стройные блестящие бока в щемяще-скорбном дожде ее безотрадных материнских слез. — Если так хочешь покарать виновного, то накажи меня! Пытай меня Круциатусом сколько тебе угодно, хоть прямо сейчас, только не заставляй его расплачиваться за чужие ошибки! Помоги ему, спаси его, УМОЛЯЮ ТЕБЯ!!!       — Я клянусь вам, обещаю, даю слово, только, пожалуйста, прошу вас… встаньте!..       …Черная королева сделала ответный ход и, надо сказать, весьма преуспела…