Грязь

      До прибытия на станцию деревни Хогсмид оставалось совсем чуть-чуть. За окном самого обыкновенного, почти ничем не отличающегося от тривиального маггловского, поездного туалета уже начало смеркаться. Гермиона еле-еле отпросилась-выпросилась сюда около пятнадцати минут назад, снова клятвенно заверяя кое-кого в том, что намеревается всего лишь заблаговременно переодеться в школьную форму, как и подобает Старосте Девочек, а не «устроить сортирную групповушку с потными гриффиндорцами». Она почувствовала себя маленькой серенькой мышью-полевкой, которой повезло пробраться в заполненный свежим зерном амбар, спешно пересекая коридор все так же размеренно покачивающегося «Хогвартс-экспресса» воровато-короткими перебежками. Ни одна живая душа не повстречалась ей на этом в какой-то степени унизительном пути, в чем не было ничего удивительного, ведь стремительно скользящие по рельсам вагоны ехали к месту назначения, мягко говоря, полупустыми. Тем не менее, прежде чем прошмыгнуть в туалет с тяжеленным вещевым мешком на плече, настороженно прислушивающаяся Гермиона моментально определила, в каком из расположенных поблизости от него купе заседает шумно веселящаяся и, судя по всему, совсем немалочисленная компания. Периодические разноладные возгласы и восторженно-всеобщее улюлюканье явственно свидетельствовали о том, что кто-то из гриффиндорских мальчишек захватил с собой плюй-камни, и, как это всегда обычно и бывало, самая последняя оживленно-азартная решающая партия разыгрывалась уже под конец долгой дороги. Громче всех остальных орал Дин, беспрестанно выкрикивая свои ценнейшие тактические советы и неистово болея за какого-то Денниса.       Хоть что-то нормальное и привычное в нашем кромешном… Бытие.       Борясь с непреодолимо-диким желанием взглянуть на себя в крохотное мутное зеркало, Гермиона с тяжелым вздохом стянула свою всегдашне-бессменную маггловскую кофту и принялась неохотно копошиться в том, что так услужливо передала ей Джинни (которая, небось, все еще в таком шоке, что девочки ее до сих пор успокаивающей настойкой отпаивают, что, впрочем, только на нечистую малфоевскую руку: она не станет распространяться о недавно увиденном раньше времени…). Нескрываемо неприязненно, почти что брезгливо кривясь, она с аккуратной осторожностью извлекла из скомканно-измятого и наспех натолканного вещевого месива свою старую поношенную мантию. Разумеется, Гермиона нечасто баловала себя разного рода обновками, тем более, одежного плана, фактически даже не припоминая, когда делала это в последний раз, но теперь… она и вправду превзошла саму себя. Смутно подозревая, что мантия с изрядно потрепанной и надорванной в двух местах факультетской эмблемой на груди, приобретенная, кажется, еще перед началом обучения на шестом курсе, спустя столько времени будет смотреться не лучшим образом, Староста Девочек никак не могла предугадать, что игриво-озорной Глотик, до сих пор сыто и вольготно проживающий в Норе, однажды доберется до нее и станет целыми днями валяться на ней, иногда дополнительно используя в качестве своей персональной когтеточки… Снимая крупные свалявшиеся комки светло-рыжей шерсти с основательно подранной клочковатой материи, Гермиона пылко благодарила Мерлина за то, что Джинни не взбрело в голову прихватить с собой ее любимого линяющего полужмира, по своим размерам смахивающего на мини-тигра: он бы совершенно-точно-ни-за-что не ужился со злобно-враждебным филином Малфоев, который, должно быть, уже нашел свое новое временное(?) пристанище в вероятно-пустующей школьной совятне.       Как Дин меня назвал? Красавицей?.. Очень смешно.       Гермиона и сама не заметила, как начала пристально всматриваться в свое искаженно-нечеткое отражение, резво поворачиваясь к потускневшему зеркальному глянцу то одним, то другим боком и с раздраженно-дотошной придирчивостью оглядывая себя со всех сторон. Если бы не эти перманентно непослушные, лохматые и растрепанные длинные волосы, с которыми кое-как удавалось сладить при помощи заклинаний, то со спины ее наверняка можно было бы запросто принять за несуразно-нескладного мальчика-подростка, серьезно отстающего в физическом развитии. Более того, вероятно, страдающего анорексией, малокровием и всем тем, что могло бы сделать его настолько истощенно-худым и болезненно-бледным. Вот Пэнси!.. То ли дело Пэнси… Лицо у нее и впрямь всегда было похоже на приплюснутую морду искалеченного природой мопса, но фигур…       — Ты там застряла что ли, Грейнджер?       Бескрайне-недовольный голос с хриплыми нотками злопамятно-безграничной слизеринской обиды (почему это она отказывается переодеваться прямо в купе, если он обещает отвернуться?..) внезапно недвусмысленно намекнул на то, что один небезызвестный чистокровный психопат не сумел уединенно дождаться ее возвращения вместе со своей дражайшей матушкой и поплелся вслед за ней даже сюда, в то время как троекратно-громогласные «Ура!» почти одновременно с этим возвестили о разгромной победе Джимми Пикса над наверняка-наслушавшимся-Томаса Деннисом, которого нелегкая тоже потащила в Хогвартс в этом учебном году. Но все это не имело ровным счетом никакого значения в радужном свете одного маленького новоявленного факта: за каждое упущенное очко победивший камень с превеликой радостью выплескивал в лицо нерадивому проигравшему столь вонючую и липкую жижу, что желание умыться возникало скорее, чем Рон успевал отрезать себе здоровенный кусок только что испеченного миссис Уизли домашнего ягодного пирога, тогда как у ближайшего к возбужденнее прежнего галдящему гриффиндорскому купе туалету уже начала выстраиваться короткая, но прелюбопытнейшая очередь, состоящая пока что лишь из одного пассажира…       Нельзя, чтобы они его увидели!       — Оу… Что за рванье ты на себя нацепила? Сколько тебе дали за мой перстень и на что ты, мать твою, все спусти… — первым, что увидела Гермиона сразу же после того, как сумасшедшим рывком распахнула отделяющую тесный и далеко не самый чистый сортир от общего вагонного коридора, стал безупречно аккуратно завязанный галстук, окрашенный в с детства враждебные оттенки. Лишь потом ее панически мечущийся взгляд скользнул по огорченно-разочарованно скривившемуся слизеринскому лицу, на этот раз, кажется, перекошенному не привычным холодным презрением к вообще любым ее нарядам по умолчанию, а крайним неудовольствием лицезреть ее в таком не просто неподобающем, а откровенно недопустимо-жалком виде. Однако скептически высказать свое на этот раз совершенно обоснованно-справедливое «фе» Малфой так и не успел: одного молниеносного мгновения хватило Гермионе на то, чтобы крепко ухватиться за мягкую и гладкую серебристо-зеленую материю и резко рвануть ее на себя.        — Ух, спасибо вам за игру, парни! Пойду умоюсь, а то скоро уже приедем.       Очумело таращащийся на Гермиону Малфой, вероятно, ожидавший такого непредсказуемо-благоприятного поворота событий меньше всего на свете, как раз плавно перелетал через высокий порог, едва не споткнувшись об него на полном ходу, в то время как только что потерпевший поражение и ни-о-чем-таком-не-подозревающий гриффиндорец собирался безотлагательно и в самое ближайшее время повстречаться с туалетным умывальником. Он наверняка даже не успел сделать и пары нетвердых шагов по узкому коридору разгоняющегося поезда, а только недавно прекратившая мандражировать Героиня Войны уже успела поспешно запереть злосчастную дверь уборной изнутри, второпях бездумно-громко лязгнув расхлябанной ржавой задвижкой (впрочем, учитывая вопиющую чрезмерность приложенных усилий, им ошеломительно повезло, что та не оказалась тут же вырванной с корнем…).       — Когда-нибудь ты будешь носить его для мен…       — Заткнись! Заткнись, Др… дурак! Нас могут услышать! Тебе нельзя показываться им сейчас, пока Макгонагалл официально не объявила о твоем… возвращении! — приглушенно-тихо зашикала, скорее, донельзя напуганная, чем разозленная Гермиона, сразу же охотно выпуская из своей маленькой закостеневшей ладони треклятый слизеринский галстук, максимально отстраняясь (насколько это вообще в принципе было возможно в столь компактно-ограниченном пространстве) от живехонько прильнувшего к ней Малфоя и заведомо-безуспешно пытаясь усмирить его своим самым неприступно-грозным взглядом для пущей верности из чтобы-неповадно-было-соображений, не особо рассчитывая на то, что это воздействует на него отрезвляюще, а вовсе не наоборот… — Запомни: Хогвартс больше не твоя вотчина, так что снимай уже корону со своей тупой башки и…       — А я как раз собирался поведать всем твоим дружкам о своих новых увлечениях! Или ты собираешься прятать меня под своей шикарной мантией до конца учебы? — о, он и вправду почувствовал себя полноправно-единоличным хозяином этого опасно-щекотливого положения, в которое они оба только что смачно вляпались, как в… то, что стойко ассоциировалось у Гермионы даже с легкими и ненавязчивыми «туалетными» ароматами. Она лишь не прекращала диву даваться по поводу того, сколь стремительно-быстро деградировало это осторожно-рассудительное и осмотрительно-трусливое су-щест-во, по всей видимости, совсем не стремящееся доехать до школы в относительно добром (не считая давно безнадежно отключенной и полностью разложившейся кучки оставшихся слизеринских мозгов) здравии. — Тебе все равно придется заново представить меня им, Грейнджер! Или я сам представлюсь. В качестве твоего…        А почему нет? Получится примерно так: «Ребята, я тут хотела вас кое с кем познакомить. Ну, вообще-то, вы все его и так уже знаете. Это Драко Малфой. Он Пожиратель Смерти, как и его отец, и с самого начала войны был на стороне Волан-де-Морта. Должно быть, чьи-то родители, братья и сестры, друзья и знакомые погибли из-за него или его семьи. Но, благодаря мне, он избежал заключения в Азкабане. Ой, ну, что вы, что вы! Право, рановато для аплодисментов, я же еще не рассказала вам, что собираюсь способствовать освобождению Люциуса из-под стражи и возвращению конфискованного имущества этому благородному семейству! С сегодняшнего дня Малфой Младший будет вновь учиться в Хогвартсе вместе с нами. Потому что мы с ним теперь друзья — спросите у профессора Макгонагалл! А еще он и впрямь искренне надеется, что я вскоре соглашусь стать его личной секс-рабыней. Что ж, теперь, когда вы все знаете, самое время забыть старые обиды и пожать друг другу руки!..»       — И что ты им скажешь? Выдашь свои больные извращенные фантазии о-каких-то-там-нас за действительное? Так тебе все равно никто не поверит, Малфой! — резко перебила намеренно не слушающая его и образцово-показательно закатывающая глаза Гермиона, явственно ощущая, как почти все внутренности моментально слипаются в один большущий ледяной ком, состоящий исключительно из дурнейших предчувствий-предзнаменований-предчаяний, где-то на уровне солнечного сплетения. То, что происходило в поезде — всегда оставалось в поезде, за здешние дисциплинарные нарушения не наказывали, а из школы — не исключали, и если прямая угроза скорой и жестокой физической расправы совершенно не пугала в прошлом главного-храбреца-всея-Хогвартса, ранее наиболее постыднейшим образом убегавшего избегавшего любых заведомо проигрышных драк ввиду небезопасного отсутствия верных гориллоподобных Крэбба и Гойла где-то поблизости, то теперь… На что он вообще рассчитывал? Кто его защитит? Она?.. — Хоть тут и отрицать-то нечего, но я, поверь мне, стану! Только твое слово против моего, и так будет всегда! Я Героиня Войны, Староста Школы, я с Гарри, я… А ты… Ты вообще никто!       — Да неужели? Вот сейчас мы и проверим! — светло-серые бушующие океаны, только что вновь вышедшие из берегов-глазниц, начали безудержно выплескиваться наружу. Мутные северно-ледовитые воды неистово взволновались под непроглядно-плотным градом беспрестанно сверкающих ветвистых молний и, подгоняемые шквалистым, сметающим все на своем пути ветром, понеслись прямо к ней. Надвигалась доселе невиданной силы буря, которую она была не в силах остановить, и оглушительный удар раскатистого грома, тут же последовавший вслед за этим, лишь ознаменовал начало ее вполне ожидаемого скоропостижного конца: — Эй, гриффиндорские у_бки!!! Грейнджер закрылась в туалете вместе с…       Нужно посадить дракона на цепь. Срочно! Не то…       — Не делай этого! Я прошу тебя! Пожалуйста, замолчи!!! — пробовать унять предательскую дрожь в слезливо-дребезжащем голосе было бесполезно, но она все же попыталась. Вышло даже хуже, чем с руками — прямо сейчас они мелко тряслись на широкой груди даже не собирающегося отстраняться Малфоя, не разжимающейся мертвой хваткой вцепившиеся в его новенькую холеную мантию так, будто бы Гермиона до полусмерти страшилась упасть и искала последнюю опору на самом краю давно разверзнувшейся лично для нее бездонной черной пропасти, в которую она не раз уже заглядывала, но никогда прежде еще не становилась так близко к ней. Потому что расхлябанная железная ручка, за которую сегодня кто только не держался, вдруг неаккуратно дернулась под невнятно-сконфуженное бормотание из прямо-таки-внезапно не пустующего коридора вагона. Должно быть, новоиспеченный плюй-чемпион как раз успел неторопливо-вразвалку дотопать до дорожного «кабинета задумчивости» и…       — Боюсь, что есть только один способ меня заткнуть… — она так и не успела выяснить, какой именно: закашлялась-замешкалась-засмотрелась на то, как все еще неукротимо беснующиеся океаны исчезают за светлой кожей трепещущих век, а полупрозрачно-бледное лицо Малфоя с плавной стремительностью приближается к ней, параллельно приобретая то же самое ни-с-чем-не-спутать-выражение, как в деревенской телефонной будке с «висящим» на проводе Гарри. Разумеется, Гермиона, всецело подчиняясь неосознанной защитно-инстинктивной реакции, шарахнулась назад, очень больно впечатываясь поясницей в сверхподозрительно лязгнувшую и отъехавшую вбок туалетную раковину, но было уже слишком поздно: во вздыбленно торчащие волосы на ее и без того разрывающемся острой осколочной болью затылке что-то впилось. Крайне трудно было признать в этом «что-то» за миллисекунду до этого взметнувшиеся вверх ладони Малфоя. Нестерпимо холодные, пугающе резкие и до остервенения грубые одновременно, они без всяких усилий неотвратимо притягивали ее без особого энтузиазма протестно-мотающуюся голову к раскрывающимся ей навстречу, кажется, до сих пор что-то тихо нашептывающим змеиным устам.       — Кхе-кхе… Извините! Я проходил мимо и услышал… В общем, у вас там все в порядке? Помощь не нужна?       Спасите!!!       Когда-то поистине гигантская убийственно-праздничная хлопушка, с любовью изготовленная неугомонно-веселящимися близнецами Уизли, по неосторожной случайности оных разорвалась слишком близко от нее. Гермиона потом два дня ничего не слышала левым ухом, а до умопомрачения рассвирепевшая Молли пообещала наказать своих виновато мнущихся возле нее сыновей «так, как еще никогда в жизни!!!». Судя по текущим ощущениям-впечатлениям, сейчас происходило примерно то же самое, но с небольшими изменениями: ее будто бы оглушило, дыхание панически перехватило, а безостановочно дрожащее тело напрочь сковало приступообразным шоковым параличом. Лишь до сих пор не бездействующие и служащие ей верой и правдой обонятельные рецепторы под разрывающе-оглушительный аккомпанемент ушного звона начали улавливать противно-химический запах жженого дешевого пластика. Кажется, это раскаленно-горячие губы Малфоя, только что неподвижно замеревшие на ее собственных, стали плавить их своей запредельно-экстремально высокой температурой, и они вязко-тягучими крупными каплями начали сползать с мученически искривившегося гриффиндорского лица прямо на пол туалета несущегося вперед в темноту «Хогвартс-экспресса».       — Ден, ты чего тут околачиваешься? До Хогсмида всего-ничего, надо собираться! Умойся в другом вагоне, если тут занято!       Громкий раздосадованный голос, по всей видимости, тоже вышедшего в коридор Дина не переставал звучать в незамедлительно закружившейся до еле подавляемой запредельной тошноты голове, когда на нее вдруг низвергнулось-снизошло осознание того, что пришедшие в движение обжигающе-пламенные губы слизеринца совсем не такие, как она себе представляла. На порядок мягче, нежнее, деликатнее, почти что бархатные… В отличие от вертляво-пронырливого языка, который был очень-очень твердым. Он многократно прошелся по ее с комичной безуспешностью поджимающимся тонким губам вкруговую, намеренно задерживаясь во все еще болезненно-неприязненно кривящихся уголках, оставляя за собой липкие влажные следы, прежде чем с поспешной проворностью проскользнуть-просочиться между ними куда-то внутрь нее, так и не повстречав на своем пути естественно-заградительный барьер из ровного ряда НЕсомкнувшихся зубов. По-прежнему скованная всеобъемлющим нервным оцепенением, Гермиона отстраненно подумала о том, что в других обстоятельствах вполне могла бы запросто откусить этот беспринципно-мерзкий длинный язык чуть ли не под корень, незамедлительно ощутив, как саднящее горло наполняется чистейшим соленым металлом, однако вместо этого она с непонятно откуда взявшейся смиренно-тихой покорностью позволила ему беспрепятственно изучать свой окаменевший и пересохший рот. Он с беззастенчивой лихорадочной любознательностью сновал по нему взад-вперед, будто бы стремясь запомнить каждый его наномиллиметр, все резче, властнее и ненасытнее погружаясь-проникая глубже в нее, словно всерьез намереваясь достать до не на шутку воспалившихся от утренних криков гланд. И ей, почти, Мерлин, почти хотелось, чтобы Малфой сделал это… Почему-то. Отчего-то.       Это… Это ничего не значит. Просто… Нужно же как-то заткнуть его, пока они не уйдут…       — Но я что-то услышал! Звуки какие-то непонятные… Может, случилось чего?       Она с детства делала вид, что совершенно не замечает этого, но все-таки ублюдок, два часа кряду прокрутившийся в ванной ранним утром и наконец-то вернувший себе остатки былого нарциссичного великолепия при помощи обыкновенных ножниц и отцовской дорожной бритвы, был по-прежнему потрясающе красив. И это была отнюдь не та мужественная и благородная красота, которая по обыкновению скромно скрывается за решетчатыми забралами рыцарских шлемов. Малфой был истинным воплощением вульгарно-пошлой и маняще-запретной слизеринской привлекательности, от одного лишь вида которой многие старшекурсницы начинали краснеть и хихикать между собой о каких-то «бабочках в животах» и прочей подобной незначительной ерунде, о которой ей ровным счетом ничего не было известно. Лишь самые ярые, принципиальные и никогда не боящиеся остаться в подавляющем меньшинстве гриффиндорки наотрез отказывались признавать в нем самого красивого парня во всей школе. Причем ей было доподлинно известно, что одну из них звали Джинни Уизли. А медленно тающую-истлевающую другую он прямо сейчас целовал так, как никто и никогда прежде. Развязно, несдержанно, с даже нескрываемым животным наслаждением, не позволяя отвернуться, отстраниться, вдохнуть что-то еще, помимо того, что непрерывно врывалось в ее рот вместе с его собственным сбивчиво-путанным опаляющим дыханием. На несколько мгновений ей даже взаправду показалось, что раньше ее вообще не целовали, ведь все, что когда-то было у нее с Виктором и Роном, ничуть не было похоже на то, что творилось сейчас с ней в целом и ее уступчиво-податливыми губами в частности, с которыми у утомленно млеющей Гермионы сложились диаметрально-противоположные мнения относительно всего происходящего.       — Просто старшекурсники уединились, балда! Не тревожь парочку! Имеют право!       Малфой всегда был и оставался для нее таким. Притягательно чужим и недосягаемым. С которым никогда и ни за что на свете. Даже думать о чем-то таком с ним было строжайше запрещено, не говоря уже о том, чтобы, по-прежнему цепляясь за ну-надо-же-прочную черную материю слизеринской мантии онемевшими от длительного отсутствия притока крови пальцами, разрешать ему неистово сминать свои правда-совсем-ничего-не-чувствующие, но уже донельзя распухшие и стыдливо подрагивающие уста, сильно прикусывать их, до боли оттягивать зубами и попеременно обсасывать то верхнюю, то нижнюю снова и снова. Тем не менее, несмотря ни на что и вопреки всему, множество раз обласканный со всех сторон и постоянно дразняще-соблазнительно поддеваемый другим влекомо-безвольный язык Гермионы оставался неподвижным. Абсолютно. Потому что стоило только ему шевельнуться в ответ хотя бы один раз… Как все это насильственно-принудительное нарушение ее кислотно-щелочного баланса немедленно переквалифицировалось бы в самую, что ни на есть, добровольную, бесчестную и грязную измену, если и не целой Британии, то одному Рональду точно. Ибо вновь удобно спихнуть вину за все это на свихнувшегося слизеринского насильника-извращенца больше не удастся. Однако честное, правильное и годами незыблемое, вернее, то, что от него осталось, вдруг на истинно-короткий миг потеряло всякое значение, когда приглушенный протяжно-тягучий стон бесстыжего наслаждения, который ей довелось услышать впервые, потонул где-то внутри ее слабовольно-покорно распахнутого практически до хруста рта, а совсем недавно купленная на последние кнаты самоподгоняющаяся мантия из небезызвестного бутика «Твилфитт и Таттинг» возмущенно затрещала разъезжающимися магическими швами из-за того, что кто-то, кажется, решил сорвать ее с глухо рычащего в иступленном изнеможении владельца…       — Может, все-таки позовем кого-нибудь, чтобы проверить? Давай сходим за Гермионой?..       Усиленно вращающийся калейдоскоп неестественно-искаженного и ложно-фальшивого наваждения раскололся от только что с непогрешимой четкостью произнесенного взволнованным гриффиндорцем имени. Гермиона. Так ее звали. А еще она была гриффиндоркой. По крайней мере, до того, как оказалась здесь. Растерянной-обескураженной, часто-тяжело дышащей и по-черному стыдящейся самой себя гриффиндоркой, из своих последних катастрофически истощенных невыносимо-многочисленными плотскими испытаниями сил отпихивающей от себя Малфоя, категорически не согласного прекращать упоительно-энергично тереться своим пахом об ее разгоряченное бедро, кое-как впопыхах выхватывающей виноградную лозу из просторного кармана позорно-унизительных лохмотьев, в которых действительно собиралась ходить на занятия, и даже не пытающейся бороться с неудержимо-неодолимым желанием сплюнуть в покосившуюся и, кажется, не подлежащую даже искусному магическому восстановлению раковину в его непосредственном присутствии.       — Плюйся, сколько хочешь, Грейнджер. Это не поможет. Ты все равно уже…       «Хогвартс-экспресс», без устали рассекающий сумеречную мглу желтым электрическим светом, надсадно дернулся в последний раз, прежде чем окончательно остановиться, и все, что теперь так явственно просматривалось сквозь сверкающую серую призму растопленного мутного стекла, равно, как и то, что так неспешно и убедительно заструилось из этого вожделенно причмокивающего виноватого-во-всем-рта больше не имело какого бы то ни было смысла: они приехали.

* * *

      Сходила. Переоделась. Черт. Черт-черт-черт! МАЛФОЙ!!! Мечты, определенно, сбываются. Но не мои.       Переполненные грязной горячей кровью и с непривычки жутко разбухшие зацелованные губы, должно быть, вполне вероятно, смахивающие на два неаккуратно-наспех вылепленных пельменя, до сих пор так и не перестали нервно трепетать. Поэтому оставалось только жевать. Жевать-жевать-жевать, с максимально возможным остервенением. Старую, крошащуюся, двести лет как просроченную маггловскую жвачку с отвратительно-приторным кислотным ягодным ароматизатором, которая случайно завалялась и точно также же случайно обнаружилась спустя годы в кармане школьной мантии. И слава всемогущему Мерлину! Лишь бы только больше не чувствовать этого вкуса у себя во рту, который намертво въелся в онемевше-обмякший кусок изнеженной плоти настолько сильно, что не сотрешь, не отмоешь и не выветришь его ничем. А что, если привкус Малфоя останется с ней навсегда? Что тогда? Взять папин проржавевший садовый секатор и вырезать им свой язык, попутно стараясь не умереть от обширнейшей грязно-кровопотери? Хотя, впрочем, в данном случае ее летальный исход никак нельзя было отнести к неблагоприятным.       Нет, пожалуйста, только не уподобляйся ему. Держи себя в руках! А то со стороны будешь выглядеть, как этот конченный неврастеник, уставившийся в одну точку и беспрестанно облизывающий свои мерзкие губищи каждые две секунды. Хогвартс. Просто думай о Хогвартсе.       С ожесточенной яростью работающая уставшей челюстью Гермиона стояла в давно опустевшем коридоре наконец-таки доехавшего до конечной железнодорожной станции «Хогвартс-экспресса» и с напряженно-болезненной сосредоточенностью вглядывалась в вечернюю темноту все еще оживленного перрона. Однако вместо призрачно-мнимого успокоения величаво-торжественный вид светящейся призывными яркими огнями школьной громадины лишь усилил давяще-сосущие ощущения где-то под ложечкой. Не нужно было обладать выдающимся даром ясновидения, чтобы понимать, что с детства родной и милый сердцу замок прячет свои многочисленные раны, шрамы и увечья, оставшиеся после полупораженческой победы во Второй Магической войне, в этой густой сумеречной темени. Сорванные ураганными заклятиями крыши, поваленные злобными великанами башни, повсеместно осыпавшаяся каменная кладка и в мгновение ока «схлопнувшиеся» многовековые залы, лишившиеся своих некогда высоченных потолков под воздействием чудовищных взрывных волн… Стоит только ученикам подойти поближе и заглянуть внутрь, как старый, но уже далеко не такой добрый Хогвартс тут же предстанет перед ними в своем новом удручающе-пугающем обличии (финансирования ведь пока не хватает…). Впрочем, хоть Гермиона и понимала, что первые дни учебы и будут всеобще-омраченными, почти ко всему можно было привыкнуть. Кроме бесконечно длинных мягко-критикующих комментариев миссис М., (от которых она ну-никак не могла удержаться, до сих пор оставаясь в купе и вещая прямо оттуда) относительно ее текущего школьного облачения:       — …дорогая моя, Староста Девочек — это очень важная должность, и нужно выглядеть подобающе!.. вот когда я училась в школе… у меня в Мэноре осталась такая красивая мантия, тебе бы была как раз впору!..       Гермиона без всякого зазрения совести пропускала все это мимо вянущих ушей, изредка с отрывистой сухостью кивая и даже временами с отстранено-вежливой кротостью поддакивая этому излишне навязчивому, почти что участливо-родственному жужжанию (после их «кухонного» диалога Нарцисса заимела пренеприятную привычку вести себя по отношению к ней так, будто бы приходилась ей внезапно отыскавшейся чистокровной кисельно-водной теткой…). Между тем с почти безупречной натуральностью игнорировать досконально сканирующий Гермиону нескрываемый я-знаю-чем-вы-там-вдвоем-занимались-взгляд миссис Малфой становилось все сложнее. К счастью, ее бесцельно околачивающийся где-то поблизости отпрыск, очевидно, уже давно «покинул пределы разума, чтобы увидеть будущее» и был, мягко говоря, попросту не в состоянии подтвердить самые смелые матушкины совет-да-любовь-теории своим восторженным победоносным визгом. Заикаться о том, каким он видит собственное ближайшее будущее, гриффиндорке не хотелось даже мысленно, ибо в этом случае долгая и славная история существования «Хогвартс-экспресса», десятилетиями благополучно доставляющего учеников всех возрастов до Школы Чародейства и Волшебства, непременно запятналась бы вопиюще-жестоким убийством. Вполне возможно, что двойным…       Я не успела вовремя захлопнуть рот, а ты уже насочинял себе невесть что?.. Целоваться он полез… Только сунься ко мне еще раз! Мало не покажется…       А… что будет? Когда она расскажет ему? Откровенно и без всяких прикрас, как на духу. Что с ним… как он… воспримет?.. И с чего вообще начать этот разговор? Наверное, стоит как-то так: «Эй, Малфой, есть минутка? Мне нужно тебе кое-что сообщить. В общем, ты там себе, небось, думаешь, что мне есть до тебя дело, да? После всего, что с нами обоими произошло за последние месяцы, дни, часы? Так вот... Вообще-то, нет! В Визенгамоте я за тебя, конечно, вступилась по собственной глупости и наивности, не имея ни малейшего понятия о том, на что иду. А еще в записке написала, что никогда бы не поступила иначе… Помнишь же, да? Но на самом деле это тоже ложь. Если бы сейчас вдруг выяснилось, что хоть один маховик времени уцелел, я бы без раздумий отправилась на его поиски, чтобы вернуться в прошлое и не допустить всего этого! Тебя бы благополучно упекли в Азкабан вместе с любимым папочкой на пару, а я бы сразу после слушания отправилась в Нору вместе с Гарри, чтобы дать свое согласие на предложение Рона. Ой, да, кстати, о твоем отце! Единственная причина, по которой я сейчас нахожусь рядом с тобой — это совместный план профессора Макгонагалл и нового Министра Магии. Мы обеспечиваем вашу с матерью безопасность, а Люциус выдает Министерству главных подельников Волан-де-Морта в обмен на свою свободу. А еще нам нужны ваши деньги, да побольше, а то тут, видишь ли, дела у фондов помощи беженцам и пострадавшим во время войны идут не самым лучшим образом. Мои родители, к слову, тоже в этом замешаны. Если я оправдаю доверие, оказанное мне, то Министерство совсем скоро возьмется за восстановление их памяти. О, и самое интересное я приберегла напоследок: твоя отправка в Хогвартс — тоже распоряжение директора, а не широкий жест моей доброй воли, как я вам это преподнесла…»       В общем и целом, у нас все идет по плану, профессор. Если, конечно, он все это предусматривает. Включая то, что произошло в туалете… Так, спокойно! Не забывать дышать! Чего бы он не взболтнул… Я все опровергну!       Начинающий предательски сбоить кровяной насос вдруг сжался с такой невыносимо-жгучей резью, что захотелось немедленно вырвать его из собственной груди и выкинуть на затихающую платформу через раскрытое окно. Адски-невыносимая боль практически молниеносно перекинулась на легкие и бронхи, будто бы с целенаправленной методичностью выжигаемые невидимой газовой горелкой запредельной мощности. Гермиона резко согнулась пополам и изошлась приглушенным лающим кашлем, поспешно зажимая себе рот обеими руками, чтобы не производить лишнего шума. Ей казалось, что она и впрямь задыхается: на удивление привычно выглядящий гриффиндорский галстук слишком сильно сдавил и перетянул ее шею: должно быть, изрядно перестаралась, когда завязывала. Задыхающаяся Староста Девочек решила поскорее избавиться от этой ни с того, ни с сего изменившей ей коварно-неверной ало-золотой удавки, одним рывком срывая незамысловатую факультетскую петлю с себя и с обозленно-черной, так не похожей на священную гриффиндорскую, яростью швырнула ее прямо на засоренный пол неподвижно стоящего состава.       Воздуха не хватает… В чертовом поезде стало совсем нечем дышать!..       — И долго еще в молчанку будем играть? — все, что угодно, лишь бы больше никогда не слышать этот отталкивающе-гадкий голос. Не различать омерзительно дребезжащие в нем обеспокоенно-попечительные нотки крепнущей день ото дня болезненной привязанности. Не видеть это непрерывно волочащаяся за ней бесхребетно-слабовольное блудливое создание, страшащееся одиночества куда больше, чем самой ужасной смерти. Которому, по сути, все равно, где (хоть в туалете, знаем-проходили…). Но, что куда более важно, все равно, с кем. Дело ведь было даже не в ней, нет… Вовсе нет. На ее месте вполне могла бы оказаться любая другая. Ну, почти. Конечно, на высокородную чистокровную особу, учитывая то, что его социальный статус упал ниже уровня плинтуса, рассчитывать не приходилось, но на какую-нибудь простушку без роду и племени, которая с самого детства грезит о прекрасном принце, вполне… — Нам надо поговорить, Грейнджер.       Наверное, ты имел в виду «два часа самозабвенно орать друг на друга в стиле «и-пусть-весь-мир-подождет»? Извини, Малфой, но у меня другие планы. Я собираюсь пережить этот вечер.       — Нечего мне с тобой обсуждать! Шевелись давай, все уже разошлись, поезд скоро поедет назад! — наконец-то забывая обо всем на свете, раздраженно-несдержанно рявкнула Гермиона, задушенно кашляя в сжатый кулак и торопливо семеня к выходу. Ей почему-то все чаще хотелось видеть Малфоя именно таким и никаким другим. Будто бы он совсем недавно так увлеченно-страстно лобызался не с ней, а с матерым азкабанским дементором, высасывающим из томящихся узников их до краев переполненные мученическими страданиями души еще задолго до того, как они успели понять, что это их казнь. Когда ей время от времени все-таки удавалось подковырнуть многометровый защитный панцирь отнюдь-не-вечной мерзлоты и прицельно уколоть его куда-то в область средостения, лавинообразно накатывающее желание как следует отдохнуть на дне Черного озера с огромным валуном на шее несколько преуменьшалось. — А то с моим лучшим другом однажды приключилась одна неприятная история… Когда он потерял сознание от подлого и трусливого удара ногой в лицо и чуть не уехал обратно, представляешь?..       Гермиона так торопилась покинуть опостылевший «Хогвартс-экспресс», который, кажется, уже был полностью подготовлен к долгому и совсем нескорому пути до Лондона, что совершенно не заметила, как грязная подошва ее старого маггловского кроссовка опустилась на тут же померкнувший блеск золотисто-красной матерчатой полоски, подобно безжалостно-сокрушительному пневматическому прессу. Возможно, она бы заметила свой галстук и даже подобрала бы его, если бы не обернулась у самой двери к заметно поникшему, но по-прежнему бурлящему бессильной желчью слизеринцу, чтобы, наконец, отнять руку от лица, высокомерно сморщить нос и одарить его одним из своих новых небрежно-брезгливых взглядов.       Знай свое место, Малфой…       На маленьком, почти что крошечном неосвещенном перроне (за все годы существования этой железнодорожной станции ее руководство вполне могло бы расщедриться хотя бы на парочку фонарей!..), который в былые-далекие времена забивался новоприбывшими студентами Хогвартса чуть ли не до отказа, не было ни единой души. Басистого голоса самого близкого и родного на свете великана, бессменного лесничего и выдающегося преподавателя по уходу за магическими веществами по совместительству, совсем недавно громыхавшего на всю округу и распугивающего и без того зашуганных первокурсников, больше не было слышно даже в отдалении. Легонько спрыгивая с последней ступеньки вагона и вполне удачно приземляясь на неуютно-тихую платформу, Гермиона, наконец, позволила себе осторожно вдохнуть прохладный ночной воздух крепко дремлющего Хогсмида. Гриффиндорка даже не успела вслух ехидно позлорадствовать по поводу того, что им троим якобы предстоит весьма продолжительно-запоздалая пешая прогулка до замка вместе со всеми вещами, которые понесет отнюдь не она, но… Стоило только ей покинуть последний вагон, как на укатанно-ровную дорогу, ведущую от станции прямиком к Хогвартсу, резво выкатилась одинокая, по всей видимости, уже давно поджидавшая их повозка, запряженная обтянутыми шелковой кожей скелетами с вытянутыми полудраконьими мордами, которых теперь, после окончания Второй Магической войны, имели неудовольствие воочию лицезреть практически все ученики. Разумеется, Староста Девочек была прекрасно осведомлена о том, что их непременно-обязательно встретят, но, равно как и напряженно застывшие по обе стороны от нее Малфои, никак не могла предположить, что…       — Мисс Грейнджер, вы намереваетесь задержать нас здесь до рассвета?        …директор Макгонагалл прибудет за ними лично.

* * *