Грязь

      Очередной приступ невыносимо-убийственной мигрени разыгрывался по типичному восходящему сценарию, неуклонно усиливаясь с каждым новым ударом бешено колотящегося в замирающей груди сердца. Все становилось гораздо хуже от ослепляюще-режущей яркости сотен магических свечей, чинно парящих под высокими потолочными сводами, чье причиняющее нестерпимую острую боль сияние многократно отражалось от призывно сверкающих начищенным золотым блеском бесчисленных тарелок и кубков, уже давно дожидающихся своего часа на нескончаемо-длинных и по-праздничному сервированных столах.       Все это ве-ли-ко-ле-пи-е неустанно множилось на нещадно терзающий уши шум, гам и разноладно-крикливую какофонию, состоящую из множества знакомых и незнакомых, но преимущественно возбужденно-радостных голосов студентов. Втайне усиленно жалеющая собственный слух Гермиона и представить себе не могла, что всего лишь за какие-то два месяца теперь уже навсегда ушедшего незабываемо-ужасного лета, проведенного в полузаброшенном загородном доме Грейнджеров, настолько сильно отвыкнет от всей этой оглушительной галдящей кутерьмы Большого зала, порог которого она с неуверенно-боязливой неохотой нетвердо переступила всего лишь несколько минут назад.       Отдала бы полжизни за то, чтобы только поскорее оказаться в темноте, тишине и покое. Желательно, без Малфоя.       После взаимного скупого сухого приветствия, почти неозвученных благодарностей и последующего отчужденно-холодного всеобщего безмолвия (даже сверхнедовольно поджимающая свои морщинистые губы профессор почему-то не осмеливалась его нарушить) в быстро катящейся к просыпающемуся и оживающему волшебному замку повозке, вся окружающая действительность казалась с трудом удерживающей собственные веки в раскрытом положении гриффиндорке какой-то сюрреалистичной, нереальной, пестрой… дикостью?..        Как она вообще попала сюда? Ей даже мерещилось, будто бы она сразу очутилась здесь, но на деле все было так: как только запряженная фестралами карета подкатила к Хогвартсу и резко остановилась, Гермиона неуклюже вывалилась из нее прямиком в гигантскую глубокую лужу, при этом щедро омывая полы своей поистине «великолепной» школьной мантии разжиженной придорожной грязью и тем самым достойно завершая модный образ Старосты Девочек. Минуя наспех восстановленные какой-то могущественной древней магией дубовые парадные двери и, то и дело цепляя перепачканными носками маггловских кроссовок кривовато уложенные и не до конца заделанные каменные плиты повсеместно обшарпанного безлюдного вестибюля, обреченно-вяло следующая за Макгонагалл Героиня Войны старалась максимально абстрагироваться от того, как с нарочитым, почти что горделивым высокомерием ведущая ее под руку миссис М. воодушевленно разглагольствует о незамедлительно требующемся капитальном ремонте изрядно пострадавшего холла.       Малфой, столь же неторопливо тащившийся за ними и замыкающий сию пренаизанимательнейшую процессию, впервые вклинился в очередной затяжной монолог своей незабвенной матушки и что-то негромко пробурчал о «жалком подобии школы, совсем не изменившемся после битвы». Почти что смирившаяся со своей участью (пока еще неизвестно какой, но совершенно точно незавидной…) Гермиона, которая, в отличие от в край обнаглевшего и совсем зарвавшегося Слизеринского Превосходительства, выросла не в роскошном фамильном замке, даже не стала утруждаться тем, чтобы как-либо это прокомментировать, хотя в любое другое время… Впрочем, все это было уже не важно.       Если бы вы только знали, ЧТО мне пришлось пережить по вашей милости, профессор… Да, я сама согласилась. Но вы, черт возьми, настаивали!..       Староста Девочек, наконец, отняла успокоительно-холодные пальцы от пылающих инфернальным огнем висков, резко переключившись на сверхэнергичное растирание своих и без того перманентно-воспаленных и ныне полузрячих слезящихся глаз. Вопреки всему, нужно было просто следовать очень короткому и предельно простому инструктажу не на шутку встревоженного директора. Которая, тем не менее, с почти уморительно-смехотворным для Гермионы оптимизмом полагала, что этот вечер еще может закончиться хорошо: за всегдашне-традиционной церемонией распределения первокурсников на факультеты должна была последовать приветственная и напутственная речь для всех присутствующих, где прилюдно и во всеуслышание будет объявлено о том, кто вернулся в Хогвартс в этом году, после чего… — так почему-то ни разу и не взглянувшая ей в глаза Макгонагалл действительно обмолвилась об этом на полном серьезе — … все собравшиеся, как и всегда, отпируют на славу, а затем тихо-мирно, практически строевым шагом разойдутся по своим факультетским гостиным.       Именно поэтому все участники этой заведомо-провальной и тактически-немощной «операции» уж успели занять свои позиции. Нарцисса грациозно проследовала к по-особенному торжественно накрытому преподавательскому столу вместе с взволнованно-бегло осматривающей «периметр» директором, Малфой — крайне нехотя остался болтаться в таком желанно-тихом и привлекательном-безлюдном пустынном вестибюле до тех пор, пока его не вызовут, дабы заново не представить обалдевающе-широкой студенческой публике, тогда как Гермиона…       Я не могу больше здесь находиться! До чего все дошло… Но я должна!..       …мышиной украдкой, которая, кажется, уже начала входить в привычку, пробралась в зал. Дабы не привлечь к себе излишне-губительного общественного внимания и не сорвать распределение нескольких новичков ожидаемо-бурным воссоединением уже заждавшихся гриффиндорцев с Героиней Войны, многие из которых еще ни разу не виделись с ней с момента завершения битвы за школу... Болезненно жмурящаяся от нескончаемого потока световых вспышек, Староста Девочек с максимальной незаметностью для собравшихся шмыгнула за ближайший стол и на время затаилась-замерла-затихла вот так, в неподвижном молчании, каким-то поистине невероятным образом оставаясь практически незримой у всех на виду.       Она, в какой-то отдаленно-далекой мере уподобляясь плотоядному хищнику, дождалась, пока окружающая ее живность в достаточной степени попривыкнет к ней, и только затем, улучив наиболее благоприятный, как ей самой казалось, момент, пришла в осторожно-медленное движение по направлению к преподавательскому составу. Хоть в чем-то ей сегодня все-таки везло: там, куда она так поспешно прокралась, пока еще не было никого, кроме нее самой. Впрочем, прежде чем окончательно шокироваться и начать паниковать от такой подозрительно-странной данности, Гермиона нашла ответ за столом гриффиндорцев еще до того, как успела задать вопрос.       Верные и преданные последователи Пенелопы Пуффендуй, (в пылу ожесточенной последней схватки с Волан-де-Мортом никто даже не удивлялся тому, что большая часть студентов Хогвартса, присоединившихся к Гарри и остальным, дабы защитить замок и спасти весь магический и не только мир, числилась именно на этом славном факультете) всего-навсего объединились с отважными и смелыми сыновьями Годрика Гриффиндора. Самоотверженно сражаясь бок о бок с многократно превосходящими вражескими силами, а также демонстрируя друг другу непоколебимую готовность рисковать и жертвовать своими жизнями ради всеобщей свободы и правого дела, храбрые львы и не отступающие барсуки сплотились, как никогда прежде. Наверное, именно поэтому гриффиндорцы, ряды которых заметно поредели по вполне очевидным причинам, решили вновь объединиться со своими не только школьными, но теперь уже и боевыми товарищами, и, оживленно-весело галдя, с пламенной радостью уселись вместе с пуффендуйцами, больше совершенно не взирая на то, что изображено на их факультетских эмблемах.       Длиннющий массивный стол в противоположном конце зала, за которым она вместе с Гарри, Роном и остальными неизменно сидела шесть учебных лет подряд, и сейчас был самым многочисленным. Однако даже при всем вносущипательном старании нельзя было не заметить, что за ним, в прежние годы едва-едва умещавшим всех определенных на Гриффиндор учеников с первого по седьмой курс включительно, оставалось еще обескураживающе-много свободного пространства. При том, что сейчас за этим самым столом преспокойно-легко уместились студенты сразу двух факультетов одновременно…       Слава Мерлину, все так увлечены своей бесконечной болтовней, что не особо смотрят по сторонам. Вроде бы меня никто не заметил. Пока что. Как хорошо, что Джинни с Дином настолько далеко и ищут явно не там, где нужно…       С каким-то мазохистским медлительным упорством протирающая лакированную поверхность деревянной скамьи своей затекшей пятой точкой и напряженно щурящая самовольно закрывающиеся красные глаза на все вокруг, чтобы не прекращать воспринимать неприятно-яркую окружающую действительность, Гермиона продолжала двигаться вглубь ни на секунду не умолкающего Большого зала. За главенствующим столом в этом году тоже кое-кого не хватало, но скучать там, судя по всему, никому не приходилось: абсолютно все изумленно-неприязненные взгляды достопочтенного преподавательского состава и непосредственно школьной администрации были обращены на новое-старое лицо.       Избирательно-сдержанно кланяющаяся миссис М., одаряющая всех вокруг самой эффектной, вернее, эффективной лучезарной улыбкой, по всей видимости, задействовала большую часть нескончаемого арсенала своих профессиональных аристократических ужимок. Неизменно искренний и прямолинейный Хагрид, кажется, будучи не в силах продолжать на это смотреть, угрюмо уткнулся в свою пока еще пустую огромную тарелку, добросердечная профессор Стебль неуверенно бормотала Нарциссе ответную стандартно-приветственную ерунду, а восторженно-благоговейно вытаращившийся на нее Филч, кажется, впервые за всю историю Хогвартса напрочь позабыл о своей любимой миссис Норрис… Лишь малоэмоционально-тактичная, но при этом по умолчанию доброжелательно настроенная по отношению ко всем окружающим мадам Помфри, никогда и никому не задающая лишних вопросов вне зависимости от обстоятельств, отреагировала на ее появление вполне адекватно. Она предложила безмерно «польщенной» таким повышенным вниманием, но совершенно не подающей виду миссис Малфой присесть на свободное место рядом с ней, на что та тут же согласилась с безупречно отыгранной аристократической любезностью.       Как же ловко она переобулась прямо в воздухе… Интересно, этому вообще можно научиться, или это тоже у них в крови?..       Между тем изрядно потрепанная Распределяющая Шляпа, которая когда-то очень давно принадлежала самому Годрику Гриффиндору и с грехом пополам уцелела в битве за Хогвартс, совсем недавно прекратила горланить свою завсегдашнюю гнусаво-скрипучую пророческую песнь. В этом году она, кажется, нескладно пела о свободе-равенстве-братстве и всем таком прочем, и как раз сейчас Макгонагалл с преумноженной церемониальной торжественностью водружала ее на голову щупленького и застенчивого первокурсника. Не успел столетиями рушащий вершащий судьбы остроконечный головной убор коснуться моментально вжавшейся в плечи темноволосой головы, как его веками непонятно чем засаленные рваные полы пришли в движение, и на заколдованной материи появилось некое подобие неторопливо-вдумчиво размышляющего безобразного лица. Бедняга-мальчик одиннадцати лет был запуган всем происходящим настолько, что с невыразимым трудом удерживался на ходящей ходуном трехножной подставке. По всей видимости, новоиспеченный ученик только что вновь открывшейся Школы Чародейства и Волшебства, почти героически самоотверженные родители которого не побоялись отправить его сюда после всего произошедшего, до не попадающих друг на друга зубов опасался, что…       — Слизерин!!!       …бескомпромиссно хмыкнувшая Шляпа, которой не было никакого дела до опасно-напряженной политической обстановки в магической Британии, отправит его на ныне наиболее непопулярный факультет, даже само название которого в простонародье не то чтобы не упоминалось даже вскользь, а стало практически нарицательно-ругательным. Гермиона, упрямо-последовательно продолжающая свой «Великий Сидячий Путь» до преподавательского стола, который был совсем-совсем близко, внутренне съежилась, почти физически ощутив весь тот смятенно-леденящий душу ужас, который отразился на лице готовящегося вот-вот разреветься несчастного, опечаленно повесившего нос и обреченно плетущемуся в известном направлении. Гермиона сочувствовала этому крайне неудачливому юному слизеринцу со всей той гриффиндорской искренностью, на которую только была способна, ведь благодаря все еще держащей в руках довольно кряхтящую Шляпу профессору Макгонагалл, она превосходно-точно знала, что именно чувствует по случайности намертво приклеившееся к неумолимо-безразличной липкой ленте насекомое, с вялым отчаянием трепыхающее своими уничтоженными цепкой клеевой субстанцией крыльями в последний раз.       Если бы я проходила распределение прямо сейчас… Куда бы меня отправили? На Слизерин?.. Да, наверное… Теперь мне там самое место. За одной партой со Слизеринским Принцем.       Кстати, о пресмыкающихся… Подавленно-угнетенный мальчик, каким-то Салазаровым чудом удерживающийся на ногах, кое-как доковылял до «змеиного» стола и буквально упал на скамью, на которой, внезапно-невероятно, кто-то все-таки сидел. Маленькая людская горсточка, состоящая из восьми-десяти совсем взрослых студентов, с курса шестого-седьмого, тогда как младшекурсники и вовсе отсутствовали, но все же… Почти все они опасливо-осмотрительно накинули на свои низко склоненные головы темные капюшоны лишенных факультетских эмблем и какой-либо другой «опознавательной» символики школьных мантий, так, что их лиц было практически не разглядеть. То, что кто-то из «королевской» слизеринской шайки отважился вернуться в Хогвартс в этом году…       Хотя «отважился» — крайне-чересчур громко сказано. Лишь парочка человек находила в себе силы не прятать глаза во все еще пустующих столовых приборах, при этом не озираясь вокруг себя каждые две секунды. Остальные же предпочли затравленно скучковаться-спрессоваться на скамье, трусливо сталкиваясь боками и тем самым образуя плотное переплетение малоподвижного живого клубка из панически готовящихся к возможному нападению теперь уже НЕядовитых змей. Все это было вполне закономерным, ведь только за эпизодически-короткий временной промежуток, во время которого Гермиона не без тайного злорадно-несострадательного удовольствия наблюдала эту согревающее медленно, но верно раздувающееся героиньское эго картину, со стороны гриффиндорского стола сюда успела прилететь пара-тройка косых и недвусмысленно-угрожающих взглядов.       Однако в какой-то момент ей даже стало немного жаль загнанных «детей Салазара», которых никогда и ни за что бы не посетила простейшая и светлейшая мысль об объ-ед-и-не-ни-и. Они громко и пафосно величали друзьями только тех, взаимодействие с которыми могло принести им тщательно просчитанную выгоду прямо сейчас или в обозримо-перспективном будущем, а так как в текущих обстоятельствах от тесной дружбы с дорогими однокурсничками, пребывающими в одинаково шатком-аховом положении, никакого стоящего профита не намечалось… Можно было смело делать совсем не поспешные выводы о том, что особо ушло-пронырливые слизеринцы, начиная прямо с завтрашнего утра, начнут быстренько пересаживаться за парты к всепрощающе-добродушным пуффендуйцам, заботливо лелея последнюю надежду на то, что те защитят их от вполне ожидаемых нападок со стороны порядком рассвирепевших и жаждущих справедливого возмездия гриффиндорцев. Одним словом, бывшей царской свите, должно быть, придется совсем-совсем не сладко. Что же до их приснопамятного некоронованного предводителя…       Мерлин, да что он?..       Если бы только кто-то случайно-ненароком повернулся в ту сторону… У Гермионы снова напрочь перехватило дыхание, даже похлеще, чем в поезде, когда ее размыто-затуманенный взор против воли устремился к входу-выходу из Большого зала и тут же ошарашенно вперился в Малфоя, которому многозначительно вскинувшая брови Макгонагалл напоследок строго-настрого наказала набраться терпения и тихонько дожидаться, пока она официально-самолично не пригласит его присоединиться к празднованию начала нового учебного года вместе со всеми остальными.       Так вот он… Величественно-важно стоял, скрестив на груди руки и вальяжно прислонившись плечом к створке приоткрытой двери, судя по всему, по своему обыкновению плюя на всех и все со своей недостижимо-высокой слизеринской колокольни. При таком тошнотворно-безупречном напущенном параде, что хоть сейчас живьем помещай его на разворот какого-нибудь модного дамского журнальчика! Должно быть, этот буквально икрящийся неуемно-показушной раскрепощенной самоуверенностью нарцисс исподтишка сожрал без соли, не жуя, и даже успел переварить того обросшего и небритого мандражиста, наотрез отказывающегося вылезать из-под мамочкиной юбки без крайней на то необходимости…       Кому-кому, а ему-то совершенно точно не было абсолютно никакого дела до своих бывших школьных товарищей и их дальнейшей послевоенной судьбы. Так, кто уж там? Крэбб? О нем теперь можно было отзываться либо хорошо, либо никак. Гойл? Кажется, в последний раз Гермиона видела этот истерично-безутешно рыдающий валун мышц в Визенгамоте на оглашении очередного, ничем не примечательного и не подлежащего обжалованию приговора. Выносимого его отцу, Гойлу Старшему, как одному из самых преданных сторонников Волан-де-Морта еще со времен Первой Магической войны, пережившему осаду Хогвартса и каким-то непостижимым образом убедившего всю судебную коллегию в том, что он под страхом жесточайшей расправы заставил собственного сына вступить в ряды Пожирателей Смерти, и тем самым дополнительно взял на себя вину за все совершенные им преступления. Немногим позже ему был дарован «поцелуй». Знал ли об этом его-закадычный-друг-Малфой? Конечно, нет! Тот, должно быть, даже не догадывался. У него-то все было прекрасно. Даже лучше! Ему «чудом» удалось избежать многолетнего тюремного заключения, любимая матушка оставалась рядом с ним, дорогой папочка — вроде как здравствовал, и со дня на день должен был выйти из Азкабана с возвращенными несметными богатствами и фамильным особняком под мышкой, тогда как сам змееныш без всяких усилий со своей стороны был повторно зачислен на седьмой курс для успешного завершения прерванного войной обучения в Школе Чародейства и Волшебства. Но и этого… и этого ему показалось мало! Для подлого, бесстыжего и грязного малфоевского благоденствия не хватало только… Кгхм.       Ну, что, слизеринцы? Не умеете так, что ли? Берите пример!.. И как только ему это удается?! Гад ползучий… Скользкий. Мерзкий. Отвратительный. Прямо как его… Да как ты только посмел поцеловать МЕНЯ?!       Пока Староста Девочек с изрядной долей облегчения позволяла растущему в геометрической прогрессии отталкивающе-неприязненному отвращению закипать где-то на самом дне своего съежившегося пустого желудка, напряженно-пристальный взор воспаленных (прямо, как у нее…) серых очей продолжал с доскональным усердием сканировать Большой зал. Он въедливо-цепко впивался в бессчетные лица всех присутствующие здесь, будто бы стремился четко идентифицировать, классифицировать и запомнить абсолютно каждое из них. Судя по испещрившим высокий лоб глубоким складкам и сосредоточенно-хмурящимся темным бровям, так неестественно-резко контрастирующим с почти седой белизной аккуратно причесанных волос, Малфой что-то обдумывал. Тщательно. Глубокомысленно. Целеустремленно. Должно быть, в этот самый момент он как раз старательно планировал свое «явление народу», которое обещало быть как минимум до умопомрачения фееричным, а как максимум… Что бы ни затевал этот лживый, бессовестный и лицемерный подлец, у него все равно ничего не выйдет. Ибо правда была на ее сторон…       Ошеломленно подпрыгнувшая на месте Гермиона была вынуждена отвлечься от задумчиво-неосмысленного созерцания вдруг всколыхнувшейся по направлению к ней до глазной рези знакомой слизеринской мантии (которую сама же чуть не порвала в туалете «Хогвартс-экспресса»). Она повернула голову к столу напротив настолько стремительно-резко, что ее тонкая перенапрягшаяся шея незамедлительно издала подозрительно-громкий щелчок, который вполне мог стать для нее последним. Виной тому стал небольшой клочок пергамента, вернее, старательно-заботливо сложенный бумажный самолетик, больше похожий на желтокрылую птицу, легко впорхнувшую на золоченую тарелку прямо под ее носом пару секунд назад. Невыразимо-жгучая боль от внеочередной мышечной судороги заставила недовольно кривящуюся Старосту Девочек прижать ладонь к своему остро взнывшему загривку и, сквозь медленно проступающую на дрожащих ресницах влагу, с недоумением встретить непривычно-теплый взгляд единственных в своем роде и неповторимых в природе серебристых глаз, которые не могли принадлежать никому другому, кроме…       — Полумна… — тихо выдохнула ошеломленная Гермиона, машинально потирая свою неожиданно пострадавшую шею, которой, похоже, суждено было утратить подвижность в самое ближайшее время, и вымученно кривя зализанно-обветренные тонкие губы в смехотворном подобии милой дружественной улыбки. По всей видимости, недавно назначенная Староста умных, образованных и рассудительных последователей Кандиды Когтевран, которая никогда не вписывалась даже в их рамки (впрочем, как и вообще в любые другие), тоже предпочла сесть поближе к почему-то все более активно переговаривающимся преподавателям. Таким образом, в тот самый критически-фатальный момент, когда Гермиона начала глазеть на Малфоя, они по несчастливому стечению обстоятельств оказались аккурат друг напротив друга… — Привет, Полумна!       Все хорошо! Она сидит в другом конце зала, ее обзору мешает целая вереница сидящих на скамье когтевранцев. Кроме того, ей незачем смотреть в ту сторону. Нет… Ничего она не видела.       Убедившись, что таки всецело завладела ошалело-пристальным вниманием подруги, единственная и горячо любимая дочь Ксенофилиуса Лавгуда тут же одарила Героиню Войны своей лучезарно-широкой, но при этом довольно странноватой улыбкой, и усердно поприветствовала ее энергично-бодрыми взмахами левой свободной руки. Правая была занята необычного вида маггловской ручкой с ярким разноцветным оперением, которой, очевидно, и было выведено это таинственное миниатюрное послание, ловко перекинутое через стол прямо под неустанно-неусыпными взглядами с каждой минутой все более серьезнеющих и настораживающихся учителей, которые наверняка были заблаговременно оповещены о триумфально-эпическом возвращении одного в прошлом весьма преуспевающего по всем школьным предметам без исключения студента.       Луна в своем репертуаре. Наверное, я так никогда и не привыкну к ее эксцентричности. Наверняка хочет предупредить о чрезмерном скоплении мозгошмыгов вокруг меня…       Нервозно хмыкнув собственным панически-хаотичным мыслям, тем самым будто бы дополнительно убеждая себя в их стопроцентной правоте, безуспешно борющаяся с вновь усилившимся приступообразным мандражом Гермиона с осторожной медлительностью, словно опасаясь грядущей разрушительно-цепной реакции, развернула свою нежданно-негаданную почту дрожащими кончиками еще сильнее похолодевших пальцев и…        — Добро пожаловать в Хогвартс!       Нет.       — …отрадно видеть в стенах школы всех тех, кто решился продолжить или начать свое обучение…       Нет-нет-нет-нет-нет...       — …в эти непростые для всего магического сообщества времена…       Господи, нет…       — …все мы стоим на пороге совершенно нового мира…       Я все еще могу уйти отсюда. Да, прямо сейчас.       — …и должны объединиться ради одной благой цели, не взирая на былые разногласия…       Добежать до выхода. Обезвредить Малфоя. Покинуть замок. Трансгрессировать, пока никто не опомнился…       — …всех несогласных с этим я попрошу изменить свою точку зрения на диаметрально противоположную как можно скорее, либо…       Отправлюсь в Австралию. Найду родителей. Попробую их расколдовать. У меня может получиться…       — …ибо устаревшие идеалы, основанные на чистоте волшебной крови, более не имеют никакого значения для цивилизованного…       Я ошиблась всего лишь раз! Только один раз! В Визенгамоте… Неужели это загубит всю мою жизнь?!       — …касается вопроса непримиримости с теми, кто в прошлом сражался не на вашей стороне, то спешу сообщить, что война закончилась несколько месяцев назад…       На игриво поблескивающей желтой тарелке подавалось весьма и весьма редкое изысканно-экзотическое блюдо, прямо сейчас подогреваемое на испепеляюще-жарком огне вдруг ни с того, ни с сего разверзнувшейся под ватными ногами Гермионы преисподней. Однако в действительности оно было лишь пробуждающей-возбуждающей аппетит берестяной закусочной прелюдией, на которой причудливыми, до сих пор еще даже не до конца высохшими завитками легкоузнаваемого почерка Полумны, было дословно выведено нижеследующее:       Драко с тебя глаз не сводит.       — …в настоящее же время вашими злейшими врагами являются собственное малодушие и нежелание…       Драко… Вот так просто… Драко! Драко!!!       — …прибыли сюда сегодня, чтобы наглядно продемонстрировать всем нам, что любые, даже самые, казалось бы, непримиримые противоречия можно преодолеть совместными усилиями, и я передаю слово…       Рупороподобно вещающий голос директора Хогвартса становился все более и более далеким. Он полностью искажался, двоился и троился, будучи не в силах пробиться сквозь всепоглощающе-нарастающий звон в ушах. И без того поверхностно-сбивчивое дыхание вновь перехватило, и Гермионе непреодолимо захотелось схватиться за свою грудную клетку обеими руками, дабы осязательно убедиться в том, что никто не расплющил лишенные кислорода легкие раскаленными докрасна кузнечными щипцами и не выдернул их из охваченного смятенно-тревожной агонией тела за сущей ненадобностью. Она с бездумным отчаянием пыталась еще сильнее сомкнуть свои припухшие веки, чтобы не утонуть в разноцветном световом море десятков ярчайше-слепящих прожекторов, который в одночасье воззрились на нее со всех сторон. Светлые и темные, большие и маленькие, европейские и азиатские, зеленые-голубые-карие… Все они одномоментно оказались направленными только на нее. Одни внимательно-пристально смотрели на нервически икающую Героиню Войны с неподдельным восхищением, другие — с искренним одобрением, третьи — с крайне плохо скрываемым смущенным благоговением. Гриффиндорцы, пуффендуйцы, когтевранцы…       Почему… Почему все смотрят на меня? Они что… Они знают?.. Про меня и Малфоя?..       — Кхм… Мисс Грейнджер?.. Должно быть, вы не расслышали. Я вынуждена спросить повторно… — по обыкновению официально-сухое обращение профессора-тире-директора на этот раз почему-то прозвучало куда более мягче и обеспокоеннее даже для тех, кто был ошибочно уверен в том, что выжидательно склонившая седую голову набок Макгонагалл, прямо сейчас, гордо приосанившись, стоящая за трибуной в виде широко раскинувшей стальные крылья совы-канделябра, не может расщедриться на какие-либо другие эмоции, помимо скупого снисхождения или сурового негодования. — Не угодно ли Героине Войны, прямо способствовшей тому, чтобы все присутствующие смогли собраться сегодня здесь, в Большом зале, произнести первый тост?       Давай. Встань. Они ждут. Соберись-соберись-соберись. Скажи им что-нибудь. Что угодно… Представь, что ты на уроке Трансфигурации и просто отвечаешь на вопрос учителя…       — За… — стоило ей вцепиться непослушно-онемевшими руками в гладкую столешницу и тем самым помочь себя оторваться со скамьи, как все отчетливее доносящийся, кажется, со всех уголков просторного помещения шепот-ропот, в котором беспрестанно фигурировало ее маггловское имя, мгновенно стих. Нехотя обведя замыленно-невидящим взглядом собравшихся и с нечеловеческим трудом удерживая баланс шаткого равновесия, Гермиона торопливо схватила со стола первый попавшийся, уже наполненный магией школьной столовой кубок, с малоторжественной поспешной резкостью подняла его высоко над головой в вытянутой вперед трясущейся ладони и нарочито громко восславила то, в чем никогда не сомневалась и во что почти свято продолжала веровать каждый день, каждый час, каждую минуту… Вернее, в кого. — …Гарри Поттера! Мальчика-который-выжил!! Бессмертного героя и нашу неугасающую надежду!!!       Я знаю, что ты всегда со мной, Гарри. Даже тогда, когда тебя нет рядом. Пока ты есть… Для меня еще не все потеряно. Ты обязательно придешь и спасешь меня от него. Когда-нибудь. Однажды…       Ее механический звонко-тонкий, словно у приболевшей младшекурсницы, голос моментально взорвал выжидательно-затихший и затаивший дыхание Большой зал множественными разрозненными хлопками, которые через считанные секунды были подхвачены другими, и все вместе они в одночасье сделались объединенно-согласованными и неистово-усердными. Ее короткая невоодушевленная трель неожиданно мощной и раскатисто-гулкой звуковой волной прокатилась по старинной каменной палате, многократно отразилась от стен, полов и потолков, после чего на веки вечные потонула в этих восторженно-ликующих овациях. Не лишь, а на целое мгновение тяжело дышащей Гермионе показалось, почудилось, представилось, что… все стало так, как было прежде. Среди практически синхронно подпрыгнувших-повскакивавших со своих еще не насиженных мест гриффиндорцев и пуффендуйцев она увидела своих ненаглядных мальчишек. Гарри и Рона, выглядящих точь-в-точь так же, какими она запомнила их на своем первом в жизни школьном пиру в этом самом зале. Они оба старательно аплодировали ей своими маленькими детскими ладошками наравне со старшими студентами: со что-то радостно вопящим во все горло Дином и не менее громко вторящим ему коренастым пареньком с мышино-коричневыми волосами, с улыбчиво сияющей Полумной и тут же присоединившимися к ее почти что солнечному восторгу когтевранцами в полном составе, с новым директором Хогвартса, которая, кажется, решила на время позабыть о превеликой важности своего высоченного и к очень многому обязывающего поста и тоже разделить этот празднично-счастливый миг со всеми остальными, как вдруг…       Ну, началось… Если мне суждено умереть сегодня, пожалуйста, не позволяйте ему надругаться над моим трупом…       Внезапный, порывистый и настораживающе-чужеродный звук, молниеносно ворвавшийся в эту не прекращающую литься бурной рекой оптимистично-жизнерадостную какофонию, тут же разбавил ее, как вытекающее машинное масло одинокую дорожную лужу, мгновенно загрязнив дождевую воду и придав ей совершенно иные сюрреалистично-радужные оттенки. Он с рьяной неуклонностью продолжал нарастать и нарастать, становясь все громче, резче и пронзительнее, в то время как все реже и все менее отчетливее слышавшиеся аплодисменты начали с неторопливой плавностью затухать, словно кем-то затушенные восковые свечи, а улыбчиво-благодушные лица собравшихся, ныне коллективно-синхронно обращающиеся к выходу, вдруг начали приобретать какие-то странные, непонятные и неприятные выражения. Когда во вновь застывающем и цепенеющем Большом зале раздался самый последний одиночно-тихий хлопок, этот режущий заточенной бритвой слух звук стал попросту оглушительным. Он был похож на… свист?..       — Мне вот всегда было крайне любопытно, почему все лавры достаются исключительно Поттеру?! — теру-теру-теру… сарданически-гомерическое раскатистое эхо тут же подхватило окончание лично для нее священно-благородной фамилии и стремительно разнесло ее по всем необъятным зальным просторам. Оно было настолько сильным, что одной гриффиндорке, мелко затрясшейся на месте в беспросветном беззвучном ужасе, показалось, что огромные решетчатые окна позади точно так же погруженного в полное безмолвие преподавательского стола угрожающе завибрировали. — Который, ах, какая жалость, сегодня даже не удосужился почтить вас своим присутствием!       — Ты тоже это видишь, так? Это действительно Малфой?..       О, да. Действительно. Он вам нужен? Забирайте! Дарю...       Отрешенно вслушиваясь в лихорадочно-шокированное шушуканье со змеиного стола, Гермиона пыталась припомнить, кто и когда попал в нее Оглушающим заклятием, ибо она, как ни старалась, даже при всем своем первобытно-диком физическом сопротивлении, не могла пошевелить ни единым мускулом. Староста Девочек так и застыла на непонятно почему до сих пор еще не подогнувшихся ногах-палках с до основания закостеневшей и неподвижно зависшей в воздухе правой руке, которая совершенно непонятно каким образом продолжала удерживать переполненный прохладным тыквенным соком бокал на весу.       — Поэтому, многоуважаемые дамы и господа, я настоятельно рекомендую вам обратить свое внимание на особу, гораздо более достойную ваших рукоплесканий!       Рукоплесканий. Слово-то какое выискал…       Ей уже почти не было страшно. Разве что только чуть-чуть. Наверное, примерно то же самое чувствуют те, кто идет на собственную казнь уверенно-твердой походкой и с гордо поднятой головой. Вот и сейчас всецело обомлевшая Гермиона, напрочь лишенная всякой возможности двигаться, с замедленной плавностью, насколько это вообще позволяли готовые вот-вот выпасть из орбит перенапряженные глазные яблоки, созерцала коротенькую лестницу своего персонального эшафота. Ее необыкновенные ступени существенно отличались от привычных человеческим ступням, так как ими служили лица людей, волею случая ставших случайно-неслучайными свидетелями ее прилюдной изничтожающе-унизительной экзекуции, больше похожей на подлинное жертвоприношение.       Профессор Трансфигурации выглядела так, будто нескрываемо-явственно сомневается в стабильности психического здоровья одного небезызвестного семикурсничка, Джинни — словно уже прямо сейчас в досконально-мельчайших подробностях рассказывает всей семье без исключения о самом феноменально-блестящем номере в вечерней развлекательной программе, и лишь до сих пор загадочно улыбающаяся Полумна, кажется, ни капельки не удивлялась происходящему и с неподдельно-живым интересом ожидала дальнейшего развития предсказуемо-трагических событий.       Должно быть, настал час моей расплаты за содеянное. Макгонагалл — Верховный Судья, преподаватели — члены судебной коллегии в неполном составе, Нарцисса — единственный свидетель защиты, студенты — присяжные заседатели. И палач… Он тоже здесь. Как раз намеревается привести приговор в исполнение.       — У этой скромницы весьма богатый послужной списочек. Очень деятельная особа, знаете ли. Но, к сожалению, она чересчур застенчива… — безуспешно пытающиеся скрыться в многолюдной толпе карие очи, наконец, встретились с усердно выискивающими их серыми. Поистине чудовищное столкновение этих неистово полыхающих взглядов стало почти физически ощутимым для абсолютно всех рядом стоящих: оно было сродни двум зачем-то запредельно разогнавшимся переполненным многотонным фурам с безнадежно-навсегда отказавшими тормозными колодками. Не было ничего удивительного в том, что на каком-то особо опасном дорожном участке длинного извилистого шоссе они все-таки врезались-вмазались друг в друга, молниеносно сминаясь, плавясь, плющась и превращаясь в едино-монолитную груду искореженного металла. — Поэтому я, так уж и быть, сам быстренько перечислю вам ее главные заслуги!       Скорее, несите Оскар!..       — Героиня Войны! — размашистый шаг вперед — резко качнул головой, отбрасывая со лба блестящие белобрысые патлы.       — Староста Девочек! — еще, еще и еще один — менее часа назад въедавшиеся в ее измученный рот нахальные губы растягиваются в жутчайше-диком оскале.       — Лучшая подружка сами-знаете-кого! — ускоряется и движется все быстрее — полы слизеринской мантии развиваются по воздуху настолько зловеще-эффектно, что позавидовал бы сам покойный профессор Снейп.       — Обладательница Ордена Мерлина первой степени! — уже достиг середины зала — испепеляет ее взглядом исступленно уверовавшего во что-то фанатика.       — Идейная вдохновительница Отряда Дамблдора! — не идет, а фактически несется прямиком к ней — не замечая никого и ничего вокруг, так, будто бы здесь, кроме них, нет не единой другой души.       — Основательница Г.А.В.Н.Э! — почти пересек заполненный каменными студенческими изваяниями Большой зал — беспрестанно сжимая-разжимая кулаки и раздувая ноздри от раззадоривающего его предвкушения.       — Мисс Идеал! — до нее осталась всего лишь пара шагов-прыжков — ни на мгновение не разрывая невыносимо-тягостного зрительного контакта.       Ад, вероятно, пуст. Раз он уже здесь…       — Я ведь ничего не забыл, Принцесса гриффиндорская?.. — по-прежнему многообещающе-азартно скалящийся горе-комедиант, наконец, остановился, как вкопанный, прямо напротив уже с целую минуту не дышащей Гермионы. Он даже не пытался скрывать своего извращенно-нездорового наслаждения и с безграничной жадностью впитывал в себя ее беспомощно-немощную реакцию. Бездумно, нет, скорее, безумно упивался этой неиссякаемой оголенной беззащитностью той, что сейчас была не вольна, да и не в силах дать ему не то, чтобы достойный, а хоть какой-то отпор. — Нет? Все твои титулы упомянул?.. — добавил таким взволнованным и проникновенным чтобы-все-расслышали-шепотом, что это бездарно-наигранное трагикомичное представление, в действительности предназначенное только лишь одной слушательнице-зрительнице, внезапно трансформировалось в почти что эротическую сцену. Под бессловесно-онемелый аккомпанемент взмывающих к потолочным сводам бровей, отвисающих до каменных половых плит челюстей и особо-впечатлительных девичьих полуобморочных состояний, Малфой обеими руками дотянулся до покрытого леденяще-морозной испариной медного кубка в ее ладони. Со снисходительно-терпеливой осторожностью, поочередно разгибая ее болезненно-скрюченные пальцы, безраздельно завладел им и с присущей лишь ему одному отталкивающе-притягательной напускной театральностью изрек:       — Что ж, тогда… За Грейнджер!..       

* * *