Грязь

      — …и, прежде чем мы, наконец, начнем пировать, я хотела бы сделать последнее объявление. Как вы уже и сами могли заметить, в этом году вместе с вами вновь будет учиться мистер Малфой, который, по всей видимости, в представлении не нуждается...       По обыкновению куда-то торопливо убегающее время начало неспешно растягиваться, как случайно найденный излишне любопытными детьми презерватив, который они потехи ради решили наполнить проточной водой из-под крана. Гермиона завороженно-тихо наблюдала за тем, как Малфой подносит кубок к своему рту, с неестественной резкостью запрокидывает голову назад и практически моментально осушает его содержимое непомерно-жадными глотками. Ярко-оранжевые потеки липкого тыквенного сока торопливо заструились по пока еще непривычно-гладкому (причем не только на вид…) подбородку, скрываясь и навсегда исчезая во мгновенно впитывающей их в себя черной ткани слизеринской мантии из «Твилфитт и Таттинг». Когда уже через несколько мгновений поистине сумасшедшая сатанинская пляска бледного выступающего кадыка была окончена, с хищной алчностью выпитый до дна бокал с истязающим и без того настрадавшийся женский слух звяком с размаху опустился на содрогнувшуюся твердь столешницы.       — …официальным решением Визенгамота он был оправдан по всем статьям и теперь вновь является полноправным членом нашего свободного магического сообщества. С учетом этого все мы обязаны принять мистера Малфоя обратно и относиться к нему подобающим образом…       Между тем весь Большой зал начал потихоньку-полегоньку выходить из того оцепененно-неподвижного коллективного ступора, в котором он всецело пребывал на протяжении всего этого, казалось, нескончаемо-длинного и манерно-наигранного некролога, посвященного прозрачной статуе Старосты Девочек, которую кто-то непонятно зачем водрузил около ныне почти пустующего стола пуффендуйцев, дружно перекочевавших в противоположный конец неторопливо просыпающегося и будто бы нехотя оживающего помещения. Очень многие студенты внезапно обнаруживали себя неподвижно стоящими друг напротив друга с торжественно-поднятыми кубками в руках и ошарашенно оглядывающимися по сторонам. Некоторые из них с обессиленным изнеможением повалились обратно на скамьи: отовсюду слышались усталые вздохи колоссального облегчения, застенчивые откашливания и самые первые нерешительно-робкие вопросы о том, что, собственно, происходит. Какая-то особая расслабляющая магия, наверняка заложенная в невозмутимо-преспокойный тон директора Макгонагалл, эффективно способствовала размеренному снижению запредельно-раскаленного психоэмоционального напряжения, которым было насквозь пропитано буквально все и вся вокруг.       — … также я попрошу вас немедленно вернуться на свои места и не вставать с них до конца этого вечера — касается всех учеников без исключения!       Абсолютно незаметно для остальных повторно поседевшая профессор Трансфигурации умышленно-громко хлопнула в ладоши, заставляя до сих пор не накрытые столы заломиться от всевозможных яств и с любовью приготовленных школьными кухонными эльфами деликатесов, тем самым принудительно соскребая остатки поголовно-всеобъемлющего наваждения со все еще озадаченно-недоумевающе озирающихся вокруг студентов и преподавателей, однако это, к сожалению, распространилось далеко не на каждого из них.       — Заскучала тут без меня?.. — они с не прекращающим довольно ухмыляться Малфоем уселись, если вообще можно было так выразиться, за свой временно-персональный стол фактически одновременно: он с почти царственным величием бесшумно опустился на скамью напротив, тогда как она изнуренно-безвольно низверглась на свою, попутно рассекая тонкую кожу на чуть не раскрошившемся от такого непредвиденно-сильного удара копчике. — По-моему, этот убогий недотепа Томас не имеет ни малейшего представления о том, что мелет. Никакая ты не грозная… — с лукавым прищуром и как бы вдруг-невзначай припомнил слизеринец, проворно хватая рукой с тарелки Гермионы ныне в силу обстоятельств утратившее всякую актуальность послание Полумны и оперативно ознакамливаясь с ним внимательно-острым взглядом. Судя по всему, не найдя в нем абсолютно ничего примечательного или потенциально опасного, Малфой, как ни в чем не бывало, превратил этот тысячекратно проклятый гриффиндоркой бумажный клочок в импровизированную столовую салфетку, демонстративно утерев ей до сих пор еще мокрые игриво-приподнятые уголки своего кривящегося рта. — Если тебя правильно приласкать…       Да у нас тут сам Дьявол во плоти… Срочно требуется помощь экзорциста!       Многообещающе-томная хрипотца, с которой он произнес свою последнюю фразу, окончательно сломала, доломала, выломала ко всем чертям и без того нестабильно-шаткое самообладание Гермионы, от которого и до этого момента оставалось лишь ровным счетом ничего не значащее название. Она вдруг отчетливо ощутила, что тоже сходит с ума вслед за ним, вместе с ним, из-за него… Все из-за него! Из-за него Героиня Войны напрочь разучилась чувствовать что-то еще, кроме обнаженного стыда, оголенной обиды и неприкрытого горького сожаления за то, что стало с ней, доброй, честной, справедливой… Истинной гриффиндоркой, как Гарри, Рон, Джинни и остальные! Всего лишь несколько недель потребовалось озорничало лыбящемуся ей Сатане на то, чтобы осквернить, обесценить и обратить в невесомый пепельный прах ту, которой она так усердно стремилась стать на протяжении всех своих почти полных девятнадцати лет.       Что, нет желающих помочь мне в его изгнании? Ладно... Я сама. Все сама! Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas…       — Что такое, Грейнджер?.. — теперь уже не притворный и сильно искаженный исковерканно-изуродованной заботой голос мог бы явственно засвидетельствовать то, что, может… только может!.. где-то на самой глубинной-глубине его мизерно-черной пропащей душонки, он и в самом деле был слегка обеспокоен, скорее, даже напуган этим неожиданным душещипательным увлажнением столь редко плачущих темно-карих очей, но… когда лежащая на столе бледная ладонь ловко изловила быстро скатившуюся и упавшую с невыразительно-тусклого женского лица крохотную слезинку и тут же крепко сжалась вокруг нее в непреклонный кулак, стало вполне очевидным, что даже эта ничтожная соленая капелька, предательски вытекшая из с каждым мгновением все больше растрачивающей самообладание Старосты Девочек, теперь безраздельно-целиком принадлежит лишь ему одному. — Ты… Плачешь?..       …omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolic…       — Нет… Просто твоя семейка в глаз попала!.. — усиленно смаргивая непрошенную грязно-мутную пелену с раскрасневшихся воспаленных глаз, сокрушенно прохрипела Гермиона ему в ответ, и даже сама удивилась тому, как надсадно гудят ее посаженные голосовые связки. И тому, что вообще осмелилась открыть свой омертвело-немой рот, хотя не далее, как секунду назад клятвенно зареклась стоически-непоколебимо молчать до самого конца этого вакханалического сатанинского бала. Собственное внезапное упоминание о семье почему-то впервые с начала умопомрачительно-феерического малфоевского перфоманса заставила ее отвести от него свой настороженный взгляд в сторону преподавательского стола. Прекрасно справляющаяся со своей новой ролью Макгонагалл степенно восседала на резном директорском кресле-троне и с неустанной зоркостью следила за всем происходящим в Большом зале, даже не притрагиваясь к еде, тогда как миссис Малфой… Вот на кого было действительно жалко, больно и страшно смотреть. Нарцисса обнаружилась на прежнем месте, одиноко сидящей на иголках в уголке без куда-то уже задевавшейся мадам Помфри и в растерянном бессилии спрятавшей свое побелевшее лицо в собственных дрожащих руках, боясь даже мельком взглянуть на то, что больная родительская любовь сотворила с ее превозносимо-обожаемым чадом. — Посмотри на свою матушку! Ты сам скоро загонишь ее в могилу!       — Тут не только я один постарался, а мы, Грейнджер! Мы! Оба. Вместе. Если уж на то пошло, то это все из-за твоего бесконечного упрямства! — ни разу не смутившись и даже не помышляя оборачиваться назад, с ожесточенным нажимом парировал Малфой. По всей видимости, он был слишком занят придирчивым разглядыванием раскинувшегося перед ним ароматно пахнущего изобилия еды. Во всяком случае, любому случайному созерцателю (общее число которых уже давно перевалило за сотню и нисколечки не уменьшалось) могло показаться, что люто оголодавший за этот долгий день слизеринец активно пускает слюни на бараньи отбивные или, на худой конец, отварные гарниры, но никак не на парализованную напротив него Старосту Девочек. Наверное… — Ты же отказалась разговаривать со мной в поезде, разве нет? И почему тебе нужно вечно все усложнять, а?..        — Не знаю, зачем ты это делаешь, но… Я обязательно расквитаюсь с тобой, будь уверен! Пощады не жди! — нет, скоропалительно перебивая-затыкая его, она превосходно знала, почему и зачем он это делает. Не знала только, как именно все произойдет. По всей видимости, Малфой решил вооружиться воображаемыми затупленными ножницами и без всякого предупреждения начать остервенело кромсать ими вполне реальные крепкие нити долгими годами формирующейся гриффиндорской дружбы, которые прямо сейчас тянулись к нервно перебирающей свои порядком замученно-запутанные волосы Джинни, к бесприлично-открыто тычущему указательными пальцами в их сторону обалдевшему Томасу и ко многим-многим другим, ныне присутствующим на этом дивно-изумительном пиру. Даже несмотря на то, что они походили на толстенные и проверенные временем-испытаниями корабельные канаты, нельзя было сбрасывать со счетов маниакально-помешанное упорство, которое было во сто крат острее малоэффективных ржавых лезвий. — Если ты сейчас же не прекратишь, я…       …накажу тебя. Заставлю пожалеть… Надо было сделать это еще тогда, в поезде. Без свидетелей.       — Что ты, Грейнджер, м?.. Сама расскажешь им о том, как страстно сосалась в толчке с никем? П-хах! Ты проглотишь это, как миленькая! И сделаешь для этого самого никого много чего еще, если, конечно, хочешь, чтобы он и дальше помалкивал… Ты слишком часто забываешь о том, что я не тупой. Видать, привыкла иметь дело только с конченными гриффиндорскими остолопами, но… — внезапно архиобозленно заклацал зубами молниеносно ощетинившийся Малфой, одномоментно-разом сбрасывая с себя все сценические маски притворно-напускного спокойствия и умышленно являя ей свою самую, что ни на есть, уязвленно-оскорбленную мину, уже больше не скрывая жаждущую немедленного отмщения чернющую обиду, на какие-то сказанные ею слова, которых она безнадежно не могла припомнить… — Я тоже прекрасно слышал, как старуха тут распиналась об общемировой важности подаваемого нами примера. А принимая во внимание то, что х_ястая половина твоего отсталого факультета прямо сейчас выстраивается в очередь, чтобы макнуть ненавистного хорька башкой в унитаз, ты от меня и на шаг не отойдешь, так что… Я поимел тебя, принцесса.       И то правда… Что ж… Когда-нибудь это все равно должно было произойти. Раньше, позже — какая теперь разница?..       — Мистер Криви, куда вы направляетесь?! Немедленно сядьте обратно за стол! Разве я неясно выразилась?!       — Пойми уже, Грейнджер… Ты моя. Просто еще не осознаешь этого.       В то время как снизу-доверху окостеневшей и неосмысленно таращащейся в никуда Гермионе на полном серьезе казалось, что ее и без того изрядно исстрадавшаяся наполовину маггловская, наполовину магическая одежда начала безбожно чадить и густо дымиться от прямого попадания полностью израсходованного запаса карающе-воздающих молний гневливого и немилосердного громовержца Зевса, у Малфоя, кажется, и впрямь просыпался почти ничем не подпорченный аппетит. Ну, еще бы! Ведь противно-призывно дребезжащая тележка со всевозможными волшебными сладостями, неизменно подталкиваемая так и норовившей заглянуть за опущенные шторки старой колдуньей-продавщицей, столько раз прокатилась мимо их наглухо закрытого купе в самом конце последнего вагона…       — Все могло быть иначе, но ведь по-хорошему ты не хочешь! Стань хоть немного уступчивее, как тогда, в туалете!.. Бл_, это было так…       Староста Девочек с отрешенным равнодушием наблюдала за тем, как схваченная слизеринцем блестящая серебряная вилка хаотично-быстро и почти без всякого разбора запорхала над широчайшим многообразием представленных на столе сытных и, должно быть, буквально тающих в никак не прекращающем трепаться поганом рту кушаний, периодически вгрызаясь своими стальными зубьями то в румяно-сочный ростбиф, то в фирменный хрустящий йоркширский пудинг, который безоглядно обожающий его Гарри порой как-то ухитрялся смести еще до того, как тот успеет окончательно материализоваться на его пустой тарелке. Гермиона совсем не была в этом уверена, но отчего-то мало-помалу смягчающийся и не отрывающийся от своей никем не разделенной трапезы Малфой, продолжал с все более разгорающимся властным энтузиазмом втолковать ей прописные-лично-для-него-истины чересчур самоуверенно-повышенным тоном, но тут вдруг откуда-то сбоку взрывоопасно-отчетливо раздалось:        — Привет, Гермиона! Я Деннис. Деннис Криви. Ты... Ну, то есть вы… Меня, наверное, уже не помните…       В ответ на это по-прежнему неподвижно сидящая истуканоподобная Героиня Войны издала какой-то невнятно-непонятный звук, поразительно смахивающий на протяжно-тихий писк, который можно услышать, если резко и сильно сжать дешевую резиновую игрушку китайского производства, тогда как чуть не подавившийся активно уплетаемой им жратвой слизеринец еще заблаговременно-издалека успел прожечь в зачем-то быстро приближающему к их до сих пор обособленно стоящему столу парне две смачные и сочные дыры своими устрашающе сверкающими серыми-лучами-смерти. Казалось в высшей степени странным, что Криви до сих пор сохраняет свою телесную оболочку, несмотря на то, что его так неистово-старательно пытались низвести до атомов еще на подходе…       Эх, Деннис… Ты просто пошел умываться после партии в плюй-камни и ненароком разрушил мою жизнь по дороге…       Это был невысокий приземистый паренек со странного мышиного цвета волосами, широченной сияющий от уха до уха улыбкой и весьма заинтересованными теплыми-претеплыми светло-карими глазами. Последние с момента их встречи стали гораздо старше и задумчивее, но в них, несмотря ни на что и вопреки всему, все же сохранилась изрядная доля любознательного оптимизма, которая, по всей видимости, была и оставалась легкоузнаваемой семейной чертой небезызвестных в Хогвартсе братьев Криви. Точнее, ныне единственного оставшегося в живых магглорожденного младшего брата — безрассудно-упрямый Колин, будучи несовершеннолетним волшебником, поправ все преподавательские предупреждения-уговоры, не стал благоразумно эвакуироваться из осаждаемого Пожирателями замка вместе со всеми остальными и самовольно принял участие в последней битве за Хогвартс, поплатившись за свою героическую отвагу жизнью…       И как это я сразу его не узнала? Должно быть, потому что запомнила совсем еще мальчишкой…       — Здравствуй! Конечно, я тебя помню! И со мной можно на «ты»… — для того, чтобы кое-как подать голос и медленно растянуть обескровленные фоамирановые губы-полоски в кислый приветственный оскал, потребовались поистине нечеловеческие усилия. Однако краснеющий в режиме «нон-стоп» гриффиндорец, который, на минуточку, был младше нее на целых три курса, как и многие-многие другие, слишком рано повзрослевший, если не сказать прямо, возмужавший на этой войне, а также познавший ядовитую горечь невосполнимой утраты ближайшего родственника, определенно, был этого достоин. Неуклюже пытающаяся самостоятельно отделиться-отодраться от лакированной поверхности деревянной скамьи Староста Девочек предпочла бы умереть прямо на месте, нежели выказать неучтивость тянущему к ней свою широкую мозолистую ладонь для пожатия Деннису, и у нее даже получилось опереться обеими руками о столешницу и геройски приподняться сантиметров на пять, но... — Кстати, пожалуйста, прими мои запоздалые соболез…       — Зачем пожаловал? — с даже не скрываемой преувеличенно-свирепой враждебностью пророкотал Малфой, молниеносно поднявшийся из-за стола вместо нее. По ходу своего стремительно-резкого рывка вверх, он небрежно-легким движением руки, очевидно, злонамеренно опрокинул ближайший к Гермионе наполненный кубок. Какие-то жалкие доли секунды потребовались на то, чтобы расплескавшийся во все стороны сок обильно залил гриффиндорскую мантию, дополняя производящий поистине неизгладимо-удручающее впечатление образ Героини Войны крупными липкими пятнами с ярко-оранжевыми волокнами тыквенной мякоти. Беззвучно ахнув от такой вопиюще-наглой неожиданности, она ошарашенно-широко раскрыла рот и беспомощно шмякнулась обратно на свое место. — Как уж, говоришь, тебя там?..       Ага, будто бы ты не запомнил имя и не внес его в свой личный реестр неприятелей. Такими темпами туда придется записать всю школу. Хотя, что это я… не будем скромничать и умалять силу твоего магнетического «обаяния»: весь мир.       — Я… нам… мы… Гриффиндорцы единодушны в желании удостоиться чести… э-э-э… насладиться этим замечательным пиром вместе с тобой! — безмерно радовало только одно: в конец взбесившийся слизеринский бес, какая неслыханная удача, еще не научился убивать одним лишь взглядом, подобно василиску, не то пока еще ни о чем не подозревающий Криви был бы уже трижды мертв. Очевидно, что его смущенно-сбивчивое мямленье адресовалось отнюдь не нависающему над ним неотвратимой смертоносной угрозой Малфою, опасно-близкого присутствия которого он, кажется, совершенно не замечал, а именно ей. Правда, Гермиона, в который раз за этот расчудесно-прекрасный вечер мысленно простившаяся со всем белым светом, не смогла прочувствовать всю сентиментальную трогательность момента: была слишком занята тем, что остервенело стягивала свою окончательно и бесповоротно испорченную школьную форму с намертво и как раз вовремя заевшей молнией через голову. Стоило только ей поддаться, как ее тут же брезгливо забросили куда-то под стол, стремясь зашвырнуть как можно дальше от себя. — Вы… Ты!.. Не хочешь пересесть к нам? Все тебя ждут!       Конечно. Почему нет? Просто встану и пойду к вам. А потом кое-кто все-таки отправится в Азкабан за непреднамеренное убийство. С большой долей вероятности — массовое… Впрочем, ему там самое место. Как жаль, что одна безмозглая дура уяснила это слишком поздно.       — Староста Девочек сидит, где захочет, усек, малец? И вообще… дама не танцует. Передай это всей вашей дружной своре… — несусветно олютевший Малфой выцедил-выхаркал это прямо во все еще улыбающееся румяное лицо до сих пор упрямо тянущегося к ней Криви, до которого, по всей видимости, еще даже не начало доходить, что до его ну-очень-нежелательного появления она пребывала отнюдь не в гордом одиночестве и что на столь настырно искомое им общество Героини Войны уже имеются кое-какие претенденты. Точнее, претендент. Столь усиленно-рьяно охраняющий свою тер-ри-то-ри-ю, что все происходящее мало-помалу начинало напоминать остросюжетный драматический эпизод из многосерийного цикла непопулярных телевизионных передач под названием «В мире слизеринских животных»… — А теперь съ_бался на_уй в ужасе, пока я еще добрый.       Боже, так стыдно за него... За то, как себя ведет, что делает, что говорит... Хотя… Какой с него спрос? Если зашкаливающее либидо окончательно разжижило и без того плохонькие мозги… И вообще… Почему это МНЕ за него стыдно?       Между тем остающийся в каком-то заторможенном замешательстве Деннис начал крайне медленно, но очень верно врубаться в эту, мягко говоря, обоюдно-непростую ситуацию. Наверное, было попросту невозможно еще дольше беспечно не замечать, Мерлин-помоги, расправившего плечи Малфоя, который был выше его, как минимум, на целую голову. Должно быть, ему было весьма сподручно устрашающе-грозно смерять пока еще недоуменно хлопающего глазами Денниса своими коронными уничтожительно-презрительными сверху-вниз взорами, подсуетившись и запатентовав которые вполне можно было бы создать всеистребляющее бесконтактное оружие массового поражения…       — Мистер Криви, вы хотите, чтобы учебный год начался снятыми с Гриффиндора очками?!       — Чего ты ждешь?! Сделай же что-нибудь!!!       После того, как пронзительно отгремели два этих женских вскрика-окрика (один из них, в большей степени сердитый, чем взволнованный, принадлежал директору Макгонагалл, другой, переполошенный и наполненный безграничным материнским отчаянием — Нарциссе), в Большом зале в который раз… Действительно, в который? Она уже давно перестала считать… Повсеместно-вокруг вновь повисла такая неестественно-жуткая, буквально пробирающего всех и каждого до множественных мурашек, тишина, о которой ныне покойный достопочтенный Дамблдор не мог и мечтать даже на пике своей показательно-напускной преподавательской строгости. В этом сверхнапряженном аномальном затишье можно было, не прилагая абсолютно никаких усилий, расслышать, как несвоевременно-громко урчит живот так ничего и не отведавшего слизеринца-первокурсника, как гудит гнущаяся ложка в молотоподобном кулаке Хагрида, по всей видимости, еле-еле справляющегося с охватившими его очевидно-отрицательными эмоциями, как гневно пыхтящий Дин вместе с каким-то долговязым брюнетом стремительно вырастают над самым многолюдным столом в помещении, словно крайне недоброжелательно настроенные грибы после проливного летнего дождичка во вторник, который умело прикидывался четвергом.       «Уже моя». Так он сказал?.. Да. Ровно то же самое, что и в туалете. Зачем он постоянно говорит одно и то же?..       — Деннис, возвращайся к своим, пожалуйста. Серьезно, оно того не стоит. Ты же слышал директора… — к тому моменту, как из ее напрочь пересохшего обомлелого рта каким-то мерлиновым чудом начал вытекать этот гипнотический сдавленно-свистящий шепот, Малфой и Криви уже почти закончили играть в рисково-чреватые «гляделки» и были взаимно готовы перейти к куда более травмоопасным действиям: если магглорожденный юноша принял некое подобие защитной стойки, прикрывая свой широкий волевой подбородок рукой на случай подлой атаки без предупреждения, то пронизанный магией до самых костей слизеринец уже почти дотянулся до своей волшебной палочки, лежащей в кармане (о, да, она даже знала, в каком) его мантии. Однако, несмотря на все это, Гермиона все же сумела снова переключить на себя безраздельно-сконцентрированное внимание одного из них. — У меня здесь еще есть дела. Я присоединюсь к вам в другой раз, хорошо? Зайду в общую гостиную на днях, и мы все вместе пообщаемся в более спокойной обстановке.       — Она все сказала. Лучше у_бывай подобру-поздорову…       Хранивший молчание Криви вдруг отрывисто замотал головой, отчего его серо-коричневые взъерошенные волосы растрепались еще больше. Растерянно-потрясенный и напрочь сбитый с толку абсурдной невозможностью происходящего, он, словно бы ища какую-то нефизическую опору и пытаясь прийти в себя, еще раз пытливо-пристально воззрился на Старосту Девочек. Наверняка ему еще и до кучи показалось довольно странным то, что обращалась она, вне всякого сомнения, непосредственно-исключительно к нему, одаряя его вполне приличной все-в-полном-порядке-улыбкой, но при этом не отводила своего настороженно-вымученного взгляда от способного зайти сколь угодного далеко слизеринца и продолжала смотреть только на него одного.       Пожалуйста, Ден, уходи отсюда… И не оборачивайся.       Будто бы телепатически уловив умоляюще-заклинающие мысли Героини Войны (если и не дословно-точно, то хотя бы ухватив самую суть), оторопелый гриффиндорец удрученно потупил свой затухающий взор, тем самым разорвав их «зрительный» Бермудский треугольник, сунул всего несколько мгновений назад бесстрашно вскинутые и готовые держать оборону до последнего руки в карманы своих маггловских брюк и медлительно побрел прочь. Обратно к столу своего факультета, к теперь уже громко призывающим к всеобщему благоразумию и активно торопящим Криви назад гриффиндоркам-старшекурсницам во главе с заметавшейся куда больше всех остальных Джинни. Не успел, как по команде, ни разу не обернувшийся Деннис дотопать обратно до намеревающихся немедленно допросить его товарищей, как Малфой, неприязненно-брезгливо отряхивающий свою парадную и единственную по совместительству мантию непонятно от чего, снова претенциозно опустился на длинную пустующую скамью прямо на против нее.       — …наглые пи_дюки пошли... случаем, не братец того, который с идиотской камерой… мечтавший взять в рот у Поттера… куда это еще собралась?.. сразу предупреждаю, что шляться без меня по школе… мне вообще посрать: Помфри им не поможет…       Более не в силах неотрывно «любоваться» на как ни в чем не бывало продолжающего вдохновенно-увлеченного дискутировать с самим собой слизеринца, Гермиона, не испытывающая и сотой доли облегчения от пропуска наверняка крайне содержательной дьявольской трели, с вяло-бездумной бессознательностью уставилась куда-то поверх малфоевского плеча. Полуослепше-размытый затуманенный взор, бесцельно блуждающий по отчего-то ставшему гораздо более разрозненным черно-зеленому змеиному комку, словно по резкому щелчку долго настраивающегося объектива допотопной маггловской камеры напрасно погибшего Колина, вдруг неожиданно-четко сфокусировался на поразительно-подозрительно и легко узнаваемом женском лице, более, чем наполовину скрытом остроконечным капюшоном учебной мантии.       Паркинсон!!! Не может быть!.. Какая удача!.. Как же долго я этого ждала! Пробил час и твоей расплаты!       — …не выводит меня сильнее, чем твой сучий игнор! Кого ты там высматриваешь?!       Полдела было уже сделано: недовольно бурчащий Малфой, в от силы двухминутном отсутствии неограниченного внимания с ее стороны самостоятельно диагностировавший у себя острейшую Грейнджеро-недостаточность, проворно обернулся к своим бывшим лизоблюдам в значительно урезанном составе (уморительно смешно, но до их захода в Большой Зал у Гермионы все еще оставалась нелепо-глупая последняя надежда на то, что их присутствие сможет хоть что-то изменить…). Теперь же ей оставалось только…       — Открывай рот и смотри на Пэнси…       Властно и жестко раздавать приказы едва различимым полубредово-путаным шепотом — прирожденно-врожденный талант, который либо есть, либо нет. Как внезапно только что выяснилось, у Героини Войны он имелся, причем в изрядном переизбытке. Отчего-то почерневшие и зажегшиеся какой-то извращенно-больной мстительной идеей глаза Старосты Девочек сощурились в малюсенькие щелочки, когда она с недвусмысленным намеком подмигнула слизеринке, дабы дополнительно убедиться в том, что та не прекращает таращиться именно туда, куда нужно. С учетом того, что со стороны это было больше похоже на мощнейшую судорогу воспалившегося лицевого нерва, даже в прошлом не грешащая особой впечатлительностью Паркинсон мгновенно вздрогнула и напряглась-насторожилась еще пуще прежнего, если это вообще было возможно…       Это компенсирует почти все… Даже то, что Малфой сделал со мной сегодня... Нет! Больше, много больше! Все прошедшие годы!.. Ох, и не завидую же я тебе!..       Гермиона не могла увидеть боязливо запрятанных под темной материей близко посаженных глазок, но точно знала-чувствовала, что бывшая(?) пассия Слизеринского Принца на протяжении всего этого поистине чумного пира не понимала ровным счетом ничего из того, что происходит, но при этом все равно неравнодушно-благоговейно пялилась на своего ненаглядного Дон Жуана. Проапгрейденная психически-нестабильная версия которого, как пить дать, ни за что не узнала бы Паркинсон без посторонней помощи, даже если бы вдруг по чистой случайности уставилась на нее прямо в упор. Но переживая столь продолжительную и хоть бы наверняка мучительную для нее разлуку, Пэнси пока еще даже отдаленно-смутно не подозревала о произошедших с ним поразительно-чудесных метаморфозах…       Вот сейчас мы и выясним, насколько ты дорог своей подстилке!       Секунда — безвозражательно подчинившаяся пасть Малфоя неторопливо отъезжает вниз, вторая — Мисс Идеал выплевывает на свою поставленную ладонь ту самую жвачку, которая ради соблюдения правил приличия была спрятана за впалую щеку при встрече с профессором Макгонагалл, третья — обслюнявленная безвкусная резинка с нарочито-медленной аккуратностью погружается в покорно раскрытый рот слизеринца ее большим и указательным пальцами, причем настолько глубоко-далеко, что он чуть не давится ею.       — Жуй.       И его странно-покорная челюсть без всякого сопротивления пришла в плавное движение, сжалась, разжалась, а затем по новой, еще и еще… По всей видимости, в точности и даже с какой-то совершенно непонятной ей радостью исполняющему ее бескомпромиссно-царственные повеления Малфою даже не было хоть сколько-нибудь противно. В отличие от Пэнси, разумеется… Болезненно-заинтересованно, почти что одержимо всматривающаяся в мелко подрагивающий и изобильно заливаемый слезами женский подбородок, Староста Девочек с натурально-садистским удовольствием параллельно наблюдала еще и за тем, как ясное осознание всего происходящего взаправду-наяву, а не во сне, хлестким и точным ударом невидимого кнута рассекло надвое остатки фундаментально-устоявшейся действительности Паркинсон, тщательно выверенной многими и долгими привилегированно-чистокровными годам.       Ей чрезвычайно нравилось смотреть, как упрямо подсказываемое мозгом-рационализатором спасительно-защитное неверие, смещенное сметенным недоумением, начинает с постепенно нарастающей неуклонностью сменяться другими часто-часто мельтешащими чувствами, эмоциями и ответными физическими реакциями. Однако, по всей видимости, в этом бешено ускоряющемся колесе беспросветного ужаса, неконтролируемого страха и гадливого омерзения начало возобладать именно последнее: только что публично униженная и тотально морально растоптанная на глазах у не прекращающего жевать Малфоя, Паркинсон стремительным рывком согнулась над «змеиным» столом и крепко зажала свой рот обеими руками, должно быть, в малоуспешной попытке совладать с неустанно подступающими к ее горлу рвотными позывами, и когда для абсолютно всех завороженно-немых свидетелей этой окончательно отбивающий даже последний скудо-бедный аппетит сцены стало вполне очевидным, что Паркинсон прямо сейчас может вывернуть в стоящую перед ней тарелку…       Видишь ли, Пэнс… Его проходящая симпатия ничего не стоит. Выражение твоего лица — бесценно!       Охваченная безудержной околооргазменной эйфорией, которая была сравни всеобъемлющему катарсису, припаднически трясущаяся и намеревающаяся вот-вот разрыдаться от откуда-то снизошедшего на нее беззаветного счастья, словно маленькая капризная девочка, только что выпросившая себе новую «Барби», беспамятная Гермиона даже не замечала, что смеется. Безостановочно-громко заливается и захлебывается своим ненормальным, сумасшедшим, истерически-прерывистым хохотом, нисколечко не заботясь о том, что его может услышать кто-то еще, помимо… Поднявшегося с нижайших кругов Ада ради всего этого неистового действа инкуба с изумительно блестящими платиновыми волосами, красиво обрамляющими ветвистые демонические рога. Она вдруг так невыразимо-страстно захотела, узнать, из чего они на самом деле сделаны и каковы на ощупь, и даже сумела поинтересоваться у него сквозь свое неукротимо-безбашенное гоготание, что он хочет взамен на разрешение их потрогать, и они, кажется, как-то уж очень быстро начали приходить к какому-то, на первый взгляд, взаимно-обоюдно выгодному соглашению, но…       — Так, вы двое! Живо идите за мной!..

* * *