Грязь

      Бледный выступающий кадык Малфоя в очередной-бессчетный раз торопливо ухнул вниз и тут же вернулся на прежнее место. От этого его беспокойно-шумного глотка нестерпимо-резкое желание промочить свое исстрадавшееся сухо-саднящее горло хоть чем-нибудь многократно усилилось, стремительно удваиваясь и утраиваясь буквально за считанные доли секунды. Выжидательно-взволнованное неровное дыхание опаляло медленно согревающуюся и едва-едва, практически незаметно розовеющую белоснежную щеку Старосты Девочек. Неоправданно-быстро учащающийся пульс, который будто бы беспощадно ускоряющимися ударами отбойного молотка стучал по давно покрывшимся горячечной испариной вискам, еще сильнее вскружил и без того оккупированную не проходящей многодневной мигренью гриффиндорскую голову. Так… Что ответила бы Малфою прежняя Гермиона? Ну, та, которая не кидается дуэльными заклятиями и не связывает людей, чтобы их проучить... Наверное, для начала она бы издевательски-глумливо расхохоталась, а потом быстренько спустила витающего в облаках слизеринца с небес на бренную землю, схватив за шкирку и выставив вон, дополнительно одарив щедро-мощным пинком коленом под зад, чтобы тот кубарем долетел прямиком до общей гостиной, никуда не сворачивая по дороге. Но… Ее уже больше не существовало. Не так ли?..       Эх, знал бы ты, какой шанс сейчас упускаешь… Или всерьез рассчитываешь на то, что он тебе еще представится?..       — Малфой, я… — и тут она напрочь позабыла о том, что вообще хотела (и хотела ли?..) ему сказать. Потому что его завороженный тяжелый взор, сквозящий непроходяще-безнадежной любовной тоской, вновь упал на ее тонкие нерешительно вздрогнувшие губы. Наверное, точно таким же ненасытно-алчным взглядом законченный наркоман с многолетним стажем вполне мог бы «облизываться» на маленький целлофановый пакетик с только что приобретенным у так хорошо знакомого драгдиллера на самые последние украденные деньги нелегально-запрещенным порошковым веществом. Ну, разумеется… В последний раз Драко, прямо по классике распутно-зависимого жанра, наспех ширнулся в тесном и душном туалете поезда, и теперь ему адски-срочно требовалась новая доза его персонально-личного полусинтетического опиата, причем в значительно увеличенном размере. И, судя по всему, если ему так и не удастся получить-раздобыть ее любыми доступными-преступными способами в самое ближайшее время, то вполне может развиться характерно-типичный абстинентный синдром, а с отстраненным безучастием наблюдать за его неуклонно набирающей обороты вытягивающе-выкручивающей все предельно напряженные мышцы ломкой гриффиндорке совсем не хотелось…       Я будто бы спешу на рев угодившего в западню израненного зверя… Но не для того, чтобы помочь…       — Если это твое «нет», то мне придется спать у тебя под дверью…       Гермиона нечаянно-ненароком вспомнила о том, что ее письмо, моментально сжигающее абсолютно все выстроенные долгими годами, как выяснилось, якобы-нерушимой дружбы мосты, должно быть, уже доставлено изрядно мучающемуся утренним похмельем адресату, что, в свою очередь, автоматически исключало саму осуществимость повторных грязно-подлых измен с ее стороны. Она еще раз смущенно-быстрой украдкой взглянула в неподвижно застывшие и некогда бывшие светло-серыми глаза, которые продолжали с выразительно-красноречивой однозначностью немигающе смотреть на нее, тогда как в следующее мгновение они все-таки лопнули, разорвались, разлетелись на части, осыпая ее удивленное лицо чарующе-изумительным и по-детски сказочным, переливающимся всеми цветами радуги мелко накрапывающим стеклянным дождем. Потому что их взаимно-нетерпеливо пылающие морозным льдом и инфернальным пламенем рты вдруг столкнулись, причем на этот раз вовсе не по нахально-взбалмошной инициативе Малфоя. Мелко дрожащие, по-зимнему прохладные и ужасно пересохшие губы встретились с другими: как и в прошлый раз невыносимо-горячими, вздутыми и немного шершавыми от безостановочно-неумолимых закусываний. И это полностью ошеломило, всецело ошарашило, почти что напрочь оглушило их обоих. Во всяком случае она досконально прочувствовала всем своим естеством, как резко дернувшийся Малфой донельзя напрягается и замирает, в то время как почти все ее полуиспуганно вздрогнувшее тело покрылось будоражуще-волнующим невидимым панцирем из оголтелой опрометью забегавших по нему мурашек.       Когда все это началось?.. С детства, кажется… Так он сказал, да? Допустим. Предположим. Не станем отрицать. Но это у него. А… у меня?..       Наверное, на протяжении нескольких до бесконечности томительно-долгих секунд ровным счетом ничего не происходило. За тем незначительно-малюсеньким исключением того, что в изможденно-обессиленной усталости прикрывшая глаза Гермиона сама потянулась к нему только для того, чтобы в полной мере ощутить обжигающе-раскаленный и желанно-влажный жар беспрепятственно и радушно впустившего ее слизеринского рта.        Уж чего-чего, а этого она никогда не умела и намеренно учиться не собиралась!.. Все эти полудетские и целомудренно-сдержанные поцелуи из навсегда-безвозвратно канувшего в вяло текущую Лету прошлого, были не в счет: они не вызывали у нее должного… отклика. Раньше Гермиона зачастую целовалась только потому, что так было принято, положено, нужно… Потому что это был тот самый случай, когда требовалось сигануть с крыши вслед за всеми. И, если хоть на секундочку задуматься, то, возможно-наверное, она не получала от этого какого-то особого морально-физического удовольствия, в отличие от, кажется, всех остальных без исключения.        Правда, ровно до того непоправимо-рокового момента, как оказалась запертой в приснопамятной уборной несущегося в школу «Хогвартс-экспресса». Тогда… Тогда все было иначе. И… Что ей еще оставалось? Кроме того, как просто начать повторять то, что она не совсем против воли узнала-переняла от Малфоя тогда, то, о чем ни разу не забывала, так как навсегда запомнила. Нарочито-осторожными и аккуратно-плавными движениями своего языка погружаясь, окунаясь и все глубже утопая где-то внутри Драко, который, по всей видимости, даже не намеревался отвечать ей. По крайней мере, пока: его мокрая разгоряченная рука, привлеченная для недавней вздорно-смехотворной демонстрации, легчайшими лихорадочными касаниями обыскивала место неразрывно-плотного слияния их губ, с мнительной недоверчивостью теребя только что неожиданно приподнявшийся уголок девичьего рта.       Посмотрим, насколько хватит твоего никудышного терпения… Ты не выдержишь, Малфой… Спорим?..       Это его ненамеренное заторможенно-безответное спокойствие ее совершенно не устраивало. Гермиона не привыкла к такому уравновешенно-бесстрастному проявлению, по обыкновению, в корне отсутствующего слизеринского самообладания. Тем не менее оно дразнило, раззадоривало и даже немного, совсем-совсем чуть-чуть… возбуждало.       Ей, определенно, было слишком мало его заметно усиливающейся предвкушающе-смятенной дрожи и томных опаляющих выдохов. Она хотела гораздо большего, и поэтому неумело-стеснительное елозение ее теперь уже обильно смоченного и заметно осмелевшего тугого языка одномоментно превратилось в нечто совсем иное. Стоило всего лишь на секунду оторваться от этого непривычно податливо-безобидного рта, чтобы мимоходом насладиться разочарованно-опечаленным и будто истошно кричащим-вопящим «ЕЩЕ!» тихим стоном, чтобы с чуждой ловкостью неясного происхождения ухватить-прикусить его жалобно трясущуюся нижнюю губу, с намеренно преувеличенной силой втянуть ее в себя и вызывающе-дерзко присосаться к тут же раскрывшейся маленькой ранке. После незамедлительно последовавшего за этим приглушенного верно-преданного шипения, просочившегося сквозь сжавшиеся белоснежные зубы, широкая ладонь Малфоя тут же оказалась на ее непроизвольно вздрогнувшей шее. С в одночасье грубеющей лихорадочной поспешностью огладив выступающие кости ключиц, она неплотной, но ощутимо-тяжелой и перехватывающей дыхание каймой сжалась вокруг нее. Влажные кончики всецело охваченных каким-то необуздаемым тремором длинных пальцев начали беспорядочно-хаотично расцарапывать ее моментально покрасневшую нежную кожу, будто бы стремясь углубиться в сонную артерию, через стенки которой наверняка можно было запросто расслышать приглушенные отзвуки необычайно высоко подпрыгивающего в маленькой вздымающейся груди сердца.       — Оно где-то здесь, я знаю, мое сча…       — Замолчи!..       Нечаянно замечая какое-то неявственное, совершенно мистически-незнакомое и едва-едва зарождающееся странно-тянущее низменное желание в самом низу своего подобравшегося живота, вновь и вновь впиваясь в неотвратимо влекущие ее отечные, испачканно-красные и до сих пор что-то говорящие губы все менее деликатными, все более резкими, почти дикарскими безудержными поцелуями, больше похожими на подлинные укусы, Гермиона предпочла не обращать никакого внимания на эти неразборчивые малфоевские нашептывания, которые, судя по контексту, больше походили на одержимо-фанатичные романтические признания.       Потому что ей так невыразимо-неимоверно нравился дурманяще-манящий привкус священно-волшебной крови, сильно отдающей драгоценнейшим подсоленным металлом, о пресловутой чистоте которой так ревностно пеклись эти лицемерные аристократишки! Пришлось признать, что ее не подпортило даже кровно-близкое родство с влиятельно-богатыми простецами из высших, чуть ли не королевских сословий, чьи неудобопроизносимые имена навсегда остались на непринужденно и будто бы невзначай вырванных страницах запутанно-длинной истории семьи Малфоев. Эта самая чистейшая кровь, ради которой веками проливались целые реки грязной, отдавала мучительно-острой горечью и была до невозможности терпкой. Настолько, что стоило бы прямо сейчас начать отплевываться от нее с особо-усердной тщательностью, но вместо этого магглорожденная ведьма внутренне ликующе упивалась ею и вылакала бы ее до последней капли, ведь благодаря этому сковывающе-связывающему онемевший кончик языка вкусу можно было преисполнится всей той болью, которую еще при рождении назвали необычайно дурацким именем Драко. Последняя проливалась в ее широко-широко распахнутый рот непрерывно-бурным пенящимся потоком и, чтобы не захлебнуться ею, Гермиона с неустанным постоянством шумно сглатывала ее, тем самым утоляя как чужую болезненно-зависимую жажду, так и свою собственную физиологически-банальную потребность в питье, за которой вряд ли могло скрываться что-то еще…       Мы же не задумываемся над тем, зачем нам нужна вода… Мы просто пьем ее, а перестанем — умрем… Я все еще хочу жить! Ты тоже, Малфой?.. Боже, что же я делаю?..       — Что делаешь… со… мной… Не могу… С ума схожу…       Она предприняла слабо-вялую, почти что ленивую попытку отстраниться от него, чтобы прекратить это вакханалически-неукротимое взаимо-обоюдное сумасшествие, но было уже слишком поздно. Малфой был не в том состоянии, чтобы суметь остановиться, Гермиона — не в том, чтобы псевдо-праведно возражать, фальшиво-благочестиво упираться или как-либо еще не-хо-тя противиться ему. Она с неестественно-смиренной изнеможенной покорностью позволила вконец обезумевшим окровавленным губам отлучиться от своего приятно-обомлевшего мокрого рта и уже через одно мимолетно-короткое мгновение с беспредельно-отчаянным вожделением вонзиться в поврежденную коротким ногтями кожу ободранной шеи, которую Староста Девочек угодливо выгнула им навстречу, слегка запрокидывая голову назад. Обычно после того, что они с необузданно-усердным сладострастием принялись вытворять с ней, непременно оставался и еще довольно долго красовался крайне неэстетичный во всех отношениях след, в простонародье часто называемый гнусно-омерзительным словом «засос», но…       Это тоже уже успело утратить всякое значение, потому как одномоментно освободившаяся от обсессивно-навязчивых (но отчего-то практически безболезненных…) расчесываний рука Драко перехватила обезволенно-легкую женскую кисть, ныне увенчанную великоватым ей серебристо-черным кольцом миссис Малфой, и с резвой проворностью уволокла-утащила ее куда-то в неизведанную темноту укрывающего их обоих шерстяного покрывала. Когда рвано-порывистое дыхание вдруг прервалось низким задушенно-нетерпеливым стоном, который тут же навсегда затерялся где-то в аккуратном углублении ее ключицы, до неожиданно-резко обострившегося слуха Гермионы, временно значительно притупившего и нарушившего концентрацию абсолютно всех остальных органов восприятия, с поразительно-насыщенной отчетливостью донесся… лай?..       Что это?.. Собаки?.. Но откуда они здесь взялись?..       — Молю тебя…       Неосознанно или нет, но Староста Девочек нисколько не сопротивлялась, когда ее быстро немеющую хрупкую ладонь крепко-накрепко придавило прижало к давно отвердевшей и напряженно-изнывающе пульсирующей мужской плоти. Она была совсем не против даже тогда, когда по-прежнему непреодолимо трясущаяся малфоевская рука принялась усердно-принудительно направлять ее, заставляя неуклюже-медленно двигаться по адски накаляющейся шероховатой поверхности его школьных брюк, которые, разумеется, никто не переодевал, тем самым практически ненарочно создавая для Драко эйфорически-упоительное трение.       Гермиона с прилежным послушанием подхватила заданный ей неуклонно наращиваемый темп, с едва осознаваемым, практически механическим безучастием растирая чертовски-дико оттопыренную ширинку, мгновенно повергая блаженно закатывающего глаза Малфоя в бездонную пучину его мучительно-насладительного исступления, в то время как здраво-мысленно она уже стояла с изнаночной стороны портрета и со сверхстремительно прогрессирующей настороженностью пыталась угадать, кто же с подозрительно-тихим и потенциально-опасным безмолвием «осаждает» его лицевую сторону, стоя прямо напротив входа в Башню Старост… До невероятия странным казалось то, что она едва-едва могла расслышать то жалобно-протяжно стонущего, то захлебывающегося собственным нецензурным восторгом, то по-животному что-то рычащего-хрипящего ей прямо на ухо Драко, зато безостановочно заливающиеся-надрывающиеся заглушенным тявканьем пудели, сидящие на коротком поводке у дамы в шляпе, могли запросто растерзать ее предельно натягивающиеся барабанные перепонки.        — Б_я, я сейчас…       Кто это может быть?.. Джинни все-таки пришла сюда и хочет разговорить меня любыми способами? Может, Макгонагалл нагрянула с внеплановой проверкой «общего состояния и работоспособности школьной сети каминов»? Или Рон собирается поинтересоваться, почему его бросили? А Гарри увязался с ним за компанию и желает как можно скорее добраться до виноватого всегда и во всем Малфоя? Нет, скорее, Нарцисса решила проведать свою ненаглядную великовозрастную деточку, которая прямо сейчас обкончает себе штаны… Или же?..       Кое в чем она все-таки сходу оказалась права, и вскоре первая пиковая конвульсия самозабвенно-блаженного экстаза содрогнула вымученно выгнувшееся ей навстречу тело. Гермиона еще сильнее прижалась к нему, одной рукой продолжая неуверенно ласкать огненно-горячий изливающийся член сквозь-насквозь взмокшую ткань, а другой — почти неосознанно-рефлекторно обнимая Малфоя, дабы унять или хоть как-то ослабить эту неистово-бешено бьющую его полуприпадочную дрожь, но это было невозможно. Староста Девочек всецело замирала и вновь оживала вместе с ним, почти физически ощущая беспрестанно исходящие от него мощные волнообразные импульсы неудержимо-безбашенного оргазма, которые, помимо всего прочего, будто бы встряхивали, взбалтывали и активизировали ее пребывающий в режиме ожидания недоумевающе-замедленный мозг.       Это даже позволило ему перезагрузить и перезапустить так некстати остановившиеся от переизбытка половых гормонов мыслительные процессы, использовать черепную коробку в качестве импровизированного проектора и вывести на совсем неширокий «экран» одну пренекрасивую, но крайне занимательную колдографию из помятого «Ежедневного Пророка», о которой Героиня Войны столь самонадеянно-опрометчиво позабыла сразу же после своего вчерашнего выхода из Большого зала ввиду наиважнейшей на тот момент необходимости лишь относительно благополучного посещения первого урока…       Этого нечистокровного волшебника с предположительно немецкими корнями звали Маркус Ульрих. Именно его она немногим ранее повстречала в «Дырявом котле», и теперь со стопроцентно-непоколебимой уверенностью могла утверждать, что вживую он выглядел гораздо-гораздо хуже, чем был изображен-изобличен в по случайности примятой ее пятой точкой газете. В том, что этот нещадно потрепанный судьбой мужчина давно перешагнул сорокалетний рубеж, не было абсолютно никаких сомнений, что автоматически подразумевало его некосвенно-прямое участие в двух последних магических войнах. Совсем несложно было предположить, какой несправедливо-жестокой и унизительно-бесчеловечной дискриминации подвергался этот магглорожденный колдун до, во время и, возможно, даже после них.       В ярко горящих немым психическим сумасшествием глазах явственно читалась скорбная горечь невосполнимой утраты. Может быть, из-за Волан-де-Морта и Пожирателей Смерти Ульрих лишился своего теплого и многими годами выстаиваемо-обустраиваемого крова. Расстался с упорным и тяжким трудом приобретенно-добытым положением в обществе. Навсегда распрощался с кем-то из близких-родных и милых сердцу друзей. Но, вероятнее всего, с ним произошло все и сразу, причем одновременно, потому как при не более детальном, а хоть сколько бы то ни было вни-ма-тель-ном рассмотрении Маркус казался безнадежно отчаявшимся головорезом, совсем недавно потерявшим все, что когда-либо было ему важно-дорого, а значит, не страшащимся вообще ничего! Абсолютно. Ни серьезных увечий, ни продолжительного заточения, ни скоропостижной смерти, ни даже самих дементоров, до сих пор услужливо стерегущих переполненный Азкабан… Утратив прежний смысл своей окончательно и бесповоротно уничтоженной другими жизни, Ульрих вскоре обрел новый. На этот раз уже в бессмысленно-беспощадной мести и псевдо-мнимом удовлетворении своего напрочь извратившегося неадекватно-обманчивого чувства справедливости. Ради исполнения своей «благой» возвышенно-великой миссии он вряд ли остановится перед чем бы или кем бы то ни было, и главной целью его крестово-мстительного «чистокровного» похода, очевидно, являлся именно…       — Мы же с тобой теперь встречаемся, да?.. Ты будешь моей дев…       — Тш-ш-ш! Отдышись, не говори ничего…       …Малфой. Вернее, Малфои… Все оставшиеся. На сегодняшний уныло-безрадостный день существовало всего лишь двадцать восемь священных магических родов, причем истинно-подлинная и преосвященная чистота волшебной крови каждого из них проверялась тщательнейшим образом и была законно-публично подтверждена. Веками они оставались равными между собой как в правах, так и в привилегиях, но никогда не стоило забывать о тех, кто всегда был ровнее их всех вместе взятых… Они безнаказанно-долгими столетиями всячески принижали, унижали и даже истребляли магглорожденных чародеев, упорно добиваясь жесткого ограничения дарованных им общечеловеческих прав и свобод, исподтишка способствуя их приравниванию к простым эльфам-домовикам.       С появлением Волан-де-Морта дела стали спориться все быстрее: именно Малфои стали его ближайшими соратниками, превратив свой фамильный особняк в роскошную штаб-квартиру Пожирателей (пусть и отчасти по бескомпромиссному принуждению…). Именно Малфои предоставили свои непродолжительно пустующие подземные темницы для кошмарно-страшного заключения великого множества кратковременно нужных еще живыми пленников. Именно Малфои почти наверняка рьяно-старательно поспособствовали захвату Министерства Магии и созданию особо-специальной «Комиссии по учету маггловских выродков». Именно, именно, именно… Но! Их по-садистски злорасчетливо решили приберечь напоследок, дабы каждая отведенная им минута земного времени была проведена исключительно в неослабевающем и всепоглощающем страхе-ужасе перед их неотвратимо приближающейся кончиной…       — Молчание — знак согласия, Грейнджер…       А что же Гринграссы, ни разу не отличившиеся чем-то даже отдаленно подобным как до, так и после появления Тома Реддла?.. Крайне маловероятная возможность того, что у Маркуса имелись с ними какие-то личные счеты все же не исключалась, однако, насколько могла судить нервно-панически замандражировавшая в очень-очень теплой постели Героиня Войны, они являлись всего лишь ненавязчивым первым предупреждением. Вкрадчиво-скромным заявлением о себе, кровавым росчерком смертоубийственно-карающего пера в руках рехнувшегося от собственного непоправимо-беспросветного горя безумца… Чьи пламенно-яростные проповеди, помноженные на незаурядный ораторский талант, по случайности продемонстрированный ей в волшебном трактире одним августовским утром, эффективно-оперативно объединяли таких же, как и он сам, во всех уголках магической Британии.       И… Сколько же их было не снаружи, а непосредственно внутри Хогвартса?.. Который, дескать, по-прежнему «является самым безопасным местом из всех нам доступных»?.. Как много было тех, кто разделял новые самосудно-геноцидные идеи (а если и не до конца соглашался с ними, то все равно негласно поддерживал их, предпочитая оставаться безучастным сторонним наблюдателем…) среди учеников? Среди их родителей-друзей-знакомых? Может быть, это был каждый третий? Или каждый второй?.. Как жаль, что, вставая на сторону Волан-де-Морта, Малфои так и не задумались над тем, чем для них может обернуться его поражение… Как бы там ни было, численно растущие день ото дня приспешники Маркуса в теории могли бы тщетно пытаться штурмовать полуразрушенно-ветхий волшебный замок извне сколько угодно и все равно не добились бы ничего, кроме пожизненного заключения в Азкабан и вполне-закономерно ожидаемого близкого соседства со столь ненавистными им Пожирателями, но этого им и не требовалось. Под невосстановленными и до сих пор осыпающимися сводами школы достаточно было бы всего лишь одного обиженно-негодующего магглорожденного и однократного использования легко — и обще — доступного Империуса, чтобы как минимум одна платиноволосая голова, что-то там довольно-предовольно мурлыкающая себе под нос, могла оказаться не на мягонькой пуховой подушке, а на расколотой пополам деревянной плахе…       Должно быть, вы весьма умны, мистер Ульрих. Хотя бы потому, что вам удалось все это организовать. При нашей первой встрече я вас не раскусила… Вы почти наверняка захотите лично казнить Малфоев, и боюсь, что, если Аврорат не добьется успеха в вашем розыске и поимке, наша новая встреча станет неизбежностью… И я буду готова к ней…       — Шавки все никак не заткнуться! Кто-то до сих пор стоит под портретом… — неразборчиво-путанно зашелестел обмякший и расслабившийся Драко, кое-как борясь со своей умиротворенно-удовлетворенной послеоргазменной истомой и все сильнее накатывающим на него нездорово-крепким сном. Несмотря на то, что его прерывисто-сбивчивое дыхание уже успело выровняться, а еще так малознакомый ей неестественно яркий румянец перевозбуждения-наваждения начал пятнами сходить со вновь становящимся болезненно-бледным лица, Малфой все равно был еще слишком слаб для… этого. Просто «этого». Того, что между ними двумя только что произошло. И Гермионе следовало задуматься о возможных негативно-нежелательных последствиях для его ныне незавидно-слабого здоровья прежде, чем она… Коснулась того, чего никогда еще не касалась даже мыс-лен-но. Но это вовсе не значило, что ей не хотелось. И уж тем более не значило, что ей не понравилось… — Наверное, приперся кто-нибудь из твоих гриффиндорских выбл_дков… Мне спуститься и послать их?..       — Нет! То есть… Не нужно, Малфой. Это… Хм-м… Должно быть, твоя матушка пришла. Она меня вчера предупредила о том, что зайдет нас навестить… Я сама ее впущу… — и еще немножечко лжи. Почему бы и нет?.. Откровенной, безусловной, абсолютной… Поданной смягченно-снисходительным успокаивающим голосом и приправленной малюсенькой щепоткой едва уловимой чуткой нежности… Что, и ей тоже Оскар не полагался?.. До Гермионы почему-то только сейчас дошло, что Драко разыграл для нее всего лишь одно-единственное представление в Большом зале, тогда как она сама ежедневно била все рекорды в негласных общемировых соревнованиях по лицемерию, фальши и двуличию. Всем предыдущим поколениям Малфоев оставалось только покинуть их воображаемую театральную сцену понуро-строевым шагом, стоило только на ней появиться непризнанному маэстро криводушия в одном искаженно-перекошенном гриффиндорском лице… — А потом попрошу Нарциссу сходить на кухню к эльфам, чтобы она принесла нам чего-нибудь поесть… — в данный-конкретный момент ему вовсе необязательно было быть в курсе всего того, о чем знала-ведала Староста Девочек. Стоило начать с того, что это являлось попросту невыполнимо-невозможным, а закончить… Впрочем, Гермиона уже практически сумела выбраться-выкарабкаться из кровати с максимально возможной незаметностью для Малфоя, который, даже несмотря на это, все же попытался сцапать и вернуть ее обратно, погружаясь в свое беспробудно-глубокое забытье. Наверное, спасло только то, что она будто бы на прощание несколькими невесомо-воздушными касаниями легонько взъерошила шелковистые на ощупь (как и сплетничали-шушукались некоторые старшекурсницы…) волосы, ради скорейше-острейшей, как никогда раньше, необходимости усыпления мечтательно причмокивающей до сих пор краснющими губами «недремлющей» слизеринской бдительности. — А мы с тобой останемся тут вдвоем и никуда сегодня не пойдем…       Едва выговорив это, мгновенно умолкнувшая Героиня Войны настороженно-тихо поднялась на ноги, бесшумно пересекла крохотную комнатку в несколько ускоренных шагов и сразу же оказалась за дверью, попутно совершенно беззвучно, почти одними губами и коротким взмахом виноградной лозы накинув на нее глухо ударившиеся о некрепкое полотно утроенно-усиленненые щитовые чары. Все так же неслышно преодолевая густую темноту узкой винтовой лестницы, она машинально-безотчетно вытерла руку с кольцом Нарциссы о расклешенный подол своей школьной юбки, даже не вспоминая и не задумываясь о том, зачем вообще это сделала.       Прежде чем ступить на пол в общей гостиной, Гермиона на несколько считанных мгновений застыла на самой последней ступеньке, бегло окидывая-оценивая ее идеально-стерильную, чуть ли не сверкающую чистоту, которая была достигнута после маниакально-тщательной генеральной уборки всех пыточных следов, оставленных тут менее двух суток назад, а затем… Она, предварительно подняв волшебную палочку на изготовку, с натренированно-быстро обретенным спокойствием стремглав двинулась прямиком к портрету, по пути своего хладнокровно-решительного следования будто бы невзначай поинтересовавшись будничным, но при этом гранитно-твердым тоном:       — Кто там?..       

* * *