Грязь

      С того самого момента, когда кто-то в последний раз интересовался происходящим на иллюзорной шахматной доске, на ней произошли некоторые изменения. Помимо прихрамывающего белого ферзя (изначальный цвет которого, к слову, по каким-то причинам заметно потускнел и сменился на мутно-серый), валяющегося возле его ног черного короля и незаметно снующей вокруг них туда-сюда королевы-матери, на клетчатой игровой площадке появились две крохотные белые пешки и смятенный белый король. Прибытие первых было весьма неожиданным, да и вели они себя, мягко говоря, странновато: постоянно жались к самому краю поля, не узнавали свою королеву и, казалось, вовсе не понимали, зачем вообще здесь находятся. Скоропалительное пришествие второго, который и раньше уже появлялся тут, напротив, было вполне ожидаемым, поэтому посеревшая королевская фигура, стремящаяся во что бы то ни стало перехватить инициативу, непринужденно переступила через черного короля, поспешно отпихивая его ногой подальше к себе за спину, и сделала неуверенный шаг навстречу тому, за кого в соответствии с общепринятыми шахматными правилами должна была сражаться…       Гарри просто не понимал. Ничего. Абсолютно. Раньше ему так быстро, ловко и будто бы даже естественно-легко удавалось уловить самую суть всего происходящего вокруг него, но теперь… Ему не оставалось ничего, кроме этих бессмысленно-напрасных жалких попыток подпрыгнуть повыше к недосягаемо-далеким небесам и ухватиться за длиннющий разноперый хвост огромной, но невероятно проворной птицы бытия, красочно-яркое оперение которой бледнело, темнело и меркло с каждым новым прожитым им днем. Разумеется, она и не собиралась дожидаться, пока он, наконец, сподобится ее поймать, а потому безвозвратно-навеки улетела прочь, что-то предостерегающе-пронзительно выкрикивая ему на прощание. Поттер знал, что зачем-то выдуманное им мифическое создание больше никогда не вернется, а потому решился заняться разрешением этого хитросложнейшего запутанного ребуса заведомо неверным путем: выдвижением нелогичных предположений, глупых теорий и маловероятно-сбыточных прогнозов. Именно таким бесполезным образом он старался выбраться из связывающего его по рукам и ногам невидимого исполинского клубка, состоящего из личных невыказанно-скрытых душевных подозрений, сомнений и переживаний.       Гарри не спал уже, кажется, три ночи к ряду.       Да, так точно: перманентная бессонница принялась с неотступной беспощадностью терзать его как раз после отбытия Джинни в Хогвартс. Несмотря на то, что с ее негласно нежелаемо-неодобряемым Поттером отъездом в Норе стало еще тише, нелюдимее и безрадостнее, чем прежде, он все равно никак не мог заснуть, измученно вертясь-ворочаясь в своей опустевшей кровати до самого наступления совсем не скорого утра. Предполагалось, что эта «бессонная» изматывающая неприятность может принять куда более серьезный оборот, а потому он начал задумываться над тем, чтобы все-таки одолжить у миссис Уизли (периодически неосознанно называемую мамой…) многолетне-крепкую снотворную настойку, которую та была вынуждена с регулярным постоянством принимать после смерти Фреда. В пользу этого «высказывалось» еще и то, что неизменно безрезультатные попытки-пытки заснуть самостоятельно всегда приводили к дополнительному напряженно-нервному раздражению, из-за чего даже такой никчемный отдых, как «просто полежать с закрытыми глазами до рассвета», спустя пару часов становился до невозможности невыносимым. Это заставляло его вновь и вновь задумываться только об одном. Об одной…       Гермиона…       Она занимала абсолютно все его хаотичные встревоженно-смятенные мысли с той самой минуты, как после продолжительной двухмесячной разлуки Гарри увидел ее на платформе 9¾ вместе с… Высокомерно-довольным слизеринским подонком, который средь бела дня, у всех на виду, нисколечки не смущаясь и не стесняясь, держал ее за руку! Так, будто бы это было совершенно нормально-обыденно и в порядке вещей, по крайней мере, для него уж точно, тогда как она… Может, ей самой кошмарно-жутко не понравилось (в самом существовании противоположной вероятности Поттер наотрез отказывался признаваться даже самому себе) и, тем не менее, Гермиона позволяла ему это делать. А что, если она допускала нечто… Кгхм… Большее?.. Настала пора прекратить предаваться спасительно-иррациональному отрицанию и, наконец, со всей возможной полнотой осознать, что… Этих двоих определенно что-то связывало. Нечто, помимо замудрено-каверзных политических махинаций с Люциусом. И самый главный, первостепенный, для некоторых — фактически жизненно важный вопрос задавался тем, что именно…       Гарри до сих пор не знал на него ответа, а потому позволил себе непочтительно-недостойную минутную слабость и, ни в чем толком не разобравшись, во впечатлительном отчаянии наорал на профессора, ой, то есть директора Макгонагалл, незаслуженно обвинив ее в увиденном на вокзале Кингс-Кросс. Разумеется, Минерва в долгу тоже не осталась и крайне жестко осадила его, сообщив о том, что если сделка с главным лизоблюдом-подпевалой Волан-де-Морта не состоится, то у Министерства попросту не останется свободных денежных ресурсов для того, чтобы остановить медленно разгорающуюся Третью магическую войну и «ликвидировать» (к слову, достаточно распространенно-обиходный авроратский термин) новоявленную главную угрозу для едва-едва оправившегося от недавних кровопролитных потрясений волшебного сообщества — некого Маркуса Ульриха. Конечно же, после такого Поттер молниеносно опомнился и тут же принес свои простодушно-искренние извинения бывшему декану, но досадливо горчащий осадок все равно сохранился, причем наверняка у них обоих…       Между тем будучи полноценно-полноправным уполномоченным аврором, Гарри имел весьма удручающую возможность лицезреть изнанку кое-как достигнутого хрупко-шаткого равновесия в магической Британии. Это был «Сущий бардак, кромешный и повсеместный!», как громко басил его начальник на всех без исключения утренних планерках. Тех истощенно-скудных золотых запасов, которые кабинетные волшебные счетоводы называли преувеличенно-громким словом «фи-нан-си-ро-ва-ни-е» не хватало даже на то, чтобы восстановить хотя бы базовую инфраструктуру, не говоря уже о предоставлении бесплатного жилья всем тем, кто лишился своих домов до и во время боевых действий…       Стоило ли упоминать, что даже сам управленческий аппарат, гордо именуемый Министерством Магии Великобритании, фактически был повержен в абсолютный хаос, потому что алчно-чванливые чиновники низшего и среднего звеньев, давно привыкшие к относительному достатку, отказывались выполнять свои прямые должностные обязанности за существенно урезанную минимальную плату!.. В связи с необъявленной забастовкой крайне непатриотично настроенных «слуг народа» в том же самом Азкабане лишняя волшебная палочка расценивалась как подлинный слиток гоблинского золота, и из-за катастрофической нехватки тюремного персонала приходилось продолжать прибегать к использованию дементоров в качестве исполнительно-бесстрастной охраны, несмотря на неустанные настояния Кингсли Бруствера на бескомпромиссном отказе от их… услуг.       Учитывая то, что Гермиона была осведомлена обо всем этом ничуть не хуже и едва не лучше, чем он сам, Гарри в какой-то степени понимал, почему та решилась ввязаться в эту далеко не совсем прозрачно-честную министерскую, как она сама дословно выразилась, «только игру». Нет, правда, он от всей своей широко открытой души гордился ее непоколебимой решимостью, истинно-гриффиндорской отвагой и даже в определенной мере самоотверженной жертвенностью, но так и не смог принять их с Малфоем совместного сосуществования. Стоило ему всего лишь мельком заметить этот его маниакально-одержимый взгляд, въедающийся в ее побледневшее исхудавшее лицо, как у него в груди что-то предчувственно-болезненно екнуло. Судя по все еще свежим тогдашним ощущениям, сердце почему-то одномоментно сжалось в микроскопически-ничтожную окровавленную точку, да так и не расправилось до прежних размеров. Мальчик-Который-Выжил-Ценой-Десятков-Жизней-Других столько всего перенес на своем сурово-мрачном коротком веку, стольких навечно потерял, столького безвозвратно лишился, что в какой-то момент ему даже начало убедительно-самонадеянно казаться, что хладнокровно-коварной судьбе попросту больше нечем его сломить, как вдруг… Хорек почему-то оказался рядом с Гермионой. Их Гермионой!..       Нет, так не должно быть! Так просто не может быть!..       Не очень хотелось припоминать, но в прошлом она, недовольно поджимая тонкие губы и сердито хмуря густые брови, целых-несколько раз называла его эгоистом, если Гарри, по ее особо-важному для него мнению, вел себя неподобающе или слишком себялюбиво. И всякий раз, углядев малейшую тень осуждения в темно-карих, как горячий растопленный шоколад, глазах, в которые он беззастенчиво всматривался, по меньшей мере, миллион раз, Поттер старался либо запальчиво опровергнуть это (если было, чем…), либо благоразумно помалкивать. Конечно же, он не боялся ее типичного сдержанного гнева, но на протяжении всей их многолетней дружбы старался избегать любых ссор с ней, даже самых пустяково-незначительных, а то и дело возникающие обоснованные и беспочвенные споры предпочитал разрешать как можно более быстро-мирным путем. Кроме того, она, как ни прискорбно было мириться с этой неутешительной неизменной данностью, почти всегда оказывалась права. И даже в этом… Да, черт возьми, он был эгоистом! Жутким, безнадежным, неисправимым, нагло мечтающим о том, чтобы все те люди, которых он так сильно любил, были живыми, здоровыми и остались вместе с ним навсегда! И самое сокровенно-заветное желание этого преступно-закоренелого эгоиста заключалось в том, чтобы они трое… Уж они-то трое!.. Никогда не разлучались…       Я не могу потерять их... Гермиону, Рона… Это немыслимо! НИКОГДА!!!       А как же он себе это безустанно представлял? Их бесконечно-безоблачное тройное «долго и счастливо»? Да, собственно, по-детски наивно и простецки добродушно: Гарри женится на Джинни, а Гермиона выходит замуж за Рона. Они все вместе поселились бы в Норе и жили бы под одной крышей до тех пор, пока не разъедутся в собственные дома, но и в этом случае они бы в обязательном порядке расселились совсем неподалеку друг от друга, чтобы постоянно ходить в гости и встречаться за одним столом по всевозможным весело-радостным поводам или даже без них. И разве нужны они были для того, чтобы лучше друзья собрались вместе за праздничным обедом, плавно перетекающим в ужин, и увлеченно обсуждали бы все-все-все на свете? А когда бы у них появилось прибавление…       Ужасно хотелось, чтобы их дети были ровесниками и могли одновременно поступить в Хогвартс, став достойно-примерными юными гриффиндорцами, никогда не заставляющими своих невольно-именитых родителей краснеть, а только смущенно пухнуть от распирающей их отеческой гордости! Они с Джинни единогласно-единодушно утвердились в своем намерении предложить Героине Войны стать крестной матерью для их будущих отпрысков, которые, можно поспорить на что угодно, родятся поголовно огненно-рыжими и с усыпанными веснушками щеками, впрочем, как и у Рона с Гермионой… Если бы они все-таки когда-нибудь поженились… В чем теперь он кощунственно-сильно сомневался, хотя без умолку внушал и доказывал Уизли обратное…       Поттер еще несколько лет назад стал непрошеным и зачастую невстревающе-молчаливым свидетелем их во всех отношениях противоречивых романтических отношений. Для него (да и, наверное, для абсолютно всех тех, кто был знаком с ними обоими достаточно близко…) было совершенно очевидным, что у этих двоих далеко не все идеально-гладко складывается. Если совсем уж по-гриффиндорски честно, то даже наоборот. Они были… Слишком разными. Гермиона всегда была такой не по годам умной, начитанной, уравновешенной, тактичной и скромной. А Рон… Ну-у-у… Он просто был немного другим, вот и все. Но это ни в коем случае не делало его плохим, вредным или недалеким! У него в запасе имелся целый вагон и маленькая тележка наидостойнейших положительных качеств, за которые его стоило заслуженно ценить и уважать, но… Злые длинные языки, разумеется, непрерывно трепались-судачили о том, что они не пара, так как совсем не подходят друг другу. Меж тем самому Гарри всегда почти свято верилось, что все это — специально надуманная ехидно-желчными школьными сплетницами пустозвучная ерунда, ведь главное, что между его лучшим другом и лучшей подругой была взаимность! Хоть они и могли протяженно-долгими месяцами вообще не разговаривать и демонстративно-показательно крутить глупые и ничего не значащие интрижки на стороне, чтобы ревновать и бесить друг друга…       Да уж… И на что я надеялся?..       В редкие, но неуклонно учащающиеся минуты особливо уныло-печальной хандры, которые Поттер периодически проживал строго наедине с самим собой, его все-таки посещали предательски-крамольные думы о том, что они все же могут расстаться и в дальнейшем уже не сойдутся вновь. Гарри никому и никогда не распространялся об этом, но лично для него их окончательный разрыв стал бы сокрушающе-безнадежной трагедией. Они вряд ли бы благоразумно и по-взрослому согласились «остаться друзьями», поэтому Золотому Мальчику пришлось бы постоянно разрываться между ними двумя в бесплотно-обреченной надежде как можно скорее помирить и свести их снова, но рано или поздно, возможно, спустя многие долго-упорные годы непрерывной борьбы за их умершие любовные отношения, ему пришлось бы прекратить… А еще позже кое-как скрывающему свою необоримую досаду Поттеру нужно было бы считаться с их новыми пассиями, с которыми он бы непременно познакомился и условно признал-принял, пусть и с далеко не с распростертыми объятиями. Даже несмотря на все это, Гарри бы с готовностью сделал все возможно-невозможное для того, чтобы душевно порадоваться за милую и простосердечную домашнюю девушку, которая почти наверняка сможет осчастливить Рона, и за того, кого предпочтет Гермиона, но… Учитывая то, что на нее нередко обращали внимание ухажеры, прямо скажем, не самого робко-порядочного десятка, выбрать она могла кого угодно…       Кого угодно. Только. Не. Малфоя. Нет. Только не его...       В такие моменты его охватывала настоящая всепоглощающе-отчаянная паника. Знаменитый Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил и Великий Избранный по совместительству в горячечно-лихорадочной ярости запинывал свой обиженно-возмущенно звякающий нечищеный Орден Мерлина первой степени подальше в многослойную подкроватную пыль во время очередной ночи мучительно-изматывающего бодрствования и принимался оглушительно громко, но совершенно беззвучно кричать на весь дом, вновь и вновь обессиленно хватаясь за пылающую кошмарным осознанием голову: Золотого Трио больше не было. Их нерушимо-крепкая дружба, которой по-черному и по-белому завидовали все без исключения, достойно выдержавшая столько невыносимо-тяжких испытаний, треснула, сломалась и развалилась на три отдельные части в тот самый день, когда окончательно пал Волан-де-Морт. Будто бы все эти годы Том Реддл незримо связывал их троих и заставлял держаться вместе, но после его ожидаемо-долгожданной смерти, когда все они, наконец, освободились, каждый из них не сразу, но вскоре понял, что отныне может более не следовать за Золотым Мальчиком по пятам и пойти своей дорогой…       Это я во всем виноват! Привык к тому, что мы всегда вместе, всегда рядом!.. Воспринимал их, как должное!.. Уход Гермионы был похож на обычные летние каникулы, которые рано или поздно всегда заканчивались, но… Что теперь с нами будет?..       Сегодня случилось по-настоящему страшное. Кое-что такое непоправимо-ужасное, что Гарри сразу понял: его восторженно-радужные мечты о «как раньше» невыполнимы. Потому что… Миссис Уизли, только-только начавшая заглядывать на свою в прошлом обожаемо-любимую уютную кухню после многомесячного перерыва, так настойчиво уговаривала его вернуться в Нору на обед, что Поттер попросту не смог ей отказать. В связи с этим, несмотря на бессчетное количество горяще-срочных поручений, самый молодой мракоборец в ведомстве поспешно трансгрессировал домой в свой законный получасовой перерыв и… Открыв входную дверь и по обыкновению словесно поприветствовав подозрительно-одинокую прихожую, Поттер еще не знал, что впоследствии его будет ждать суровое дисциплинарно-штрафное взыскание за самовольный уход со службы без предупреждения вышестоящих по званию авроров.       Не обращая ровным счетом никакого внимания на разлитый по всей волшебной плите перекипевший и уже давно остывший суп, он ринулся туда, откуда раздавался пронзительный рев, должно быть, смертельно раненой белуги. Спустя еще несколько секунд обнаружилось, что этот ушераздирающий звук доносился из замурованно-закрытой комнаты Рона, возле которой столпились абсолютно все безмерно встревоженные домочадцы. Тут же выяснилось, что тот заявился в Нору несколько часов назад, весь перебинтованно-забинтованный и изрядно смахивающий на египетскую мумию из-за многочисленных чудовищных побоев, заполз умчался к себе на чердак и с тех самых пор: «безутешно ревет, никого к себе не пускает и отказывается говорить о произошедшем!».       Судя по истошным жалобно-горестным завываниям, так отчетливо разносящимся даже по всему первому этажу, дело было очень плохо, и Гарри, предварительно попросив всех собравшихся отойти подальше, незамедлительно принялся осаждать дверь. Рядовые и общеизвестные отпирающие заклятия вроде старой доброй Алохоморы почему-то не сработали, поэтому Поттеру пришлось пока еще не совсем умело применить недавно выученное специализированное заклинание, которое мракоборцы очень часто использовали в подобных потенциально опасных безвыходных ситуациях, и сорвать разломившееся пополам препятствие с хлипких проржавевших петель. Ввалившись в как всегда неприбранную «берлогу» друга, Гарри моментально нашел ее одурелоголосящего нечто невразумительное хозяина лежащим на постели: вместо лица у него был один сплошной багрово-фиолетовый синяк, и в целом он выглядел так, будто бы ненароком угодил под колеса перегруженного маггловского грузовика, который зачем-то проехался по нему взад-вперед не менее десятка раз, но тогда взявшегося его успокаивать гриффиндорца гораздо больше беспокоила причина, а не следствие этого пугающе-странного происшествия…       Фигурально продираясь сквозь неиссякаемо-бесконечные ручьи кругом-виноватых слез, водопадообразными потоками лившимися из заплывше-воспаленных голубых глаз, не прекращающиеся горестные всхлипы-захлебывания и сбивчивое заплетающееся повествование, Поттер начал методично-медленно, будто бы по мельчайшим крупицам восстанавливать хронологию событий настолько жутких, что кровь в жилах не просто стыла: она молниеносно леденела, становясь губительно-твердой, и безжалостно вспарывала вены, сосуды и капилляры, причем все и разом. Выяснилось, что немногим ранее даже ни разу не заикнувшаяся об этом Джинни получила от Гермионы открытое письмо, в котором не фигурально, а буквально в двух словах сообщалось об ее безоговорочном намерении порвать с Роном.       Уже само по себе послание являлось поистине плачевно-скорбной новостью, но оно никак не объясняло жизнеугрожающие переломы нескольких ребер и носа, а также полностью раздробленную правую кисть, поэтому далее выявилось, что невеста Гарри — да, теперь уже почти официальная — не имеющая никакой возможности обсудить это с таинственно ускользающей от нее отправительницей, как обычно поспешно необдуманно решилась переслать его непосредственно своему старшему брату поздним вечером того же дня (то бишь в прошедшую среду), дополнив посылку своими комментариями-рассуждениями, изложенными на семи исписанных с двух сторон листах. Тем временем постаревшая почтовая труженица Стрелка, которая в последние недели выглядела совсем устало-захворавшей, кое-как сумела добраться до Норы только к полднику четверга.       Рон, в свою вечно рубящую с плеча очередь (чем сам Гарри, к сожалению, тоже очень часто грешил), получив такое громовое-роковое известие, не стал знакомиться с успокоительно-пояснительными поэмами Джинни и рванул прямиком в Хогвартс. Опрометью аппарировав на школьный двор в самый разгар учебного дня, он вскоре обнаружил небеспричинно прогуливающую последние уроки сестру прямо перед входом в Башню Старост, после чего та сообщила ему, что безрезультатно караулит-поджидает Гермиону здесь на протяжении двух последних часов. Еще немного погодя они дополнительно убедились в сущей бесполезности этого занятия и, разделившись, отправились искать ее по всему замку, изредка пересекаясь и наталкиваясь друг на друга на разных этажах. Потом кто-то из пуффендуйских случайных зевак упомянул о том, что Староста Девочек куда-то трансгрессировала примерно в полдень, но «это не точно, может, это была не она, я не уверен, и вообще отцепитесь от меня оба!». После этого несолоно хлебавшие Рон с Джинни принялись повсюду выискивать точно-причастного-Малфоя, но, как оказалось, выяснить текущее местоположение самого непопулярного в этом году слизеринца было еще сложнее-невозможнее, так как никто из допрашиваемых опрашиваемых ими студентов его не видел, не слышал, да и, в общем-то, даже знать не хотел.       Неотвратимо наступала прохладная сентябрьская ночь, а возле клято-треклятой Башни Старост так никто и не объявился. Джинни сочувственно предложила натурально сходящему с ума брату отправиться домой к родителям вместе с ним, и уже следующим утром организовать серьезный обширно-масштабный розыск пропавшей с привлечением Гарри, всей семьи Уизли и остальных, но Рон только раздраженно-резко отмахнулся от нее и быстро ушел в неизвестном направлении. Как было доподлинно установлено мягко расспрашивающим его «следствием» в озабоченно-обеспокоенном лице Гарри — совсем недалеко. Его горемычный недотепа-друг вновь собирался расправиться со столь внезапно обвалившейся на него не разрешившейся проблемой своим излюбленно-пагубным способом, который после ухода Гермионы из Норы (он, кстати, упрямо именовал его не иначе, как «побегом»…), стал практиковать все чаще и чаще. Проще говоря, Рон целенаправленно отправился в близлежащий Хогсмид и просидел в «Кабаньей голове» до самого рассвета. Давно питающий постыдно-осуждаемую слабость к крепкой выпивке, он довольно скоро надрался до невменяемо-буйного состояния и, разумеется, так и не успев протрезветь, вновь поплелся к теперь уже изученному вдоль и поперек портрету малоизвестной дамы с собачками…       Насколько можно было доверять плачевно-надрывным воплям, напившийся в стельку гриффиндорец неистово молотил кулаками прямо в зеленую лужайку, на которой несчастная женщина в широченной шляпе выгуливала своих изошедшихся звенящим лаем питомцев, до тех самых пор, пока портрет, наконец, не отъехал в сторону. То, что происходило после того, как Рон перевалился переступил через порог впервые открывшейся ему маленькой общей гостиной, не поддавалось абсолютно никакому логическому объяснению, поэтому приходилось полагаться исключительно на урывочно-отрывистые невнятные «показания» еще громче и протяжнее взвывшего друга.       Вроде бы открыла ему Гермиона, которая первым делом тихо взмолилась о том, чтобы он немедленно прекратил шуметь, после чего сразу же предприняла заведомо-провальную попытку вытолкать его обратно в школьный коридор вместе с собой, но Уизли, разумеется, не внял ее уже тогда (!) слезным просьбам. Он бескомпромиссно-настойчиво и во всеуслышание потребовал у нее сиюсекундных объяснений, неотступно следуя за попятившейся от него вглубь комнаты Старосты Девочек. В тот самый момент, когда оскорбленно-разъяренный Рон, совершенно не стесняясь в выражениях, сообщал ей о том, как сильно его, мягко говоря, о-гор-чи-ло ее письмо, а также попытался донести до нее, что она его «единственная-любимая-родная-Гарри-ты-же-знаешь!!!», из комнаты наверху… Нет, даже не вылетел, а фактически телепортировался… Да, не кто иной, как Малфой. С заспанной бледной физиономией, красноречиво-многозначительно оголенным торсом и виноградной лозой в вытянутой вперед руке, наконечник которой с беспогрешной стопроцентной точностью целился новоприбывшему и молча делающему определенно-поспешные выводы гостю аккурат между его затуманенных паршивым огневиски глаз...       А потом Рон ударил по-прежнему стоящую поблизости Гермиону. Заехал унизительно-оскорбительной оплеухой прямо по лицу, да вот беда, безрассудно прилагаемых сил совсем не подрассчитал, так что она упала на пол… На этом, собственно, все. Земля была должна-обязана остановиться, причем окончательно и бесповоротно, но этого почему-то не случилось. Через несколько мимолетно пронесшихся долей секунды, еще сам не до конца осознающий, что только что натворил, Уизли вдруг неявственно почувствовал, как тоже резко опрокидывается навзничь.       Все его неподатливо-неуправляемое тело молниеносно парализовало, будто бы кто-то намеренно запустил в него Петрификусом Тоталусом, а еще через несколько непродолжительно-коротких мгновений он получил убойнейший удар ногой в лицо, за которым без всякого промедления посыпался не прекращающийся смертоносный град точно таких же побоев по незащищенной груди, открытому животу и в особенности правой кисти, которую массивная босая пятка чуть не разможжила об пол… Наверное, не прошло и с полминуты, как Рон начал стремительно терять сознание от непереносимой боли, существенно заглушаемо-притупляемой все еще циркулирующим по его венам спиртным. До того как «кто-то словно выключил свет!», ему удалось запомнить лишь панически-отчаянные женские вскрики, состоящие только из трех непрерывно-зацикленно повторяемых слов «Малфой», «пожалуйста» и «хватит»…       — Клянусь тебе, Гарри, это был сам дьявол во плоти! У человека просто не может быть такого обезображенного лица! Прежде чем я вырубился, она повисла на нем сзади так, что ее ноги болтались в воздухе, но он даже не заметил этого!.. — виновато скулил стенающий и понемногу приходящий в себя Рон, залпом осушая уже третий по счету бутылек с концентрированно-умопомрачительной дозой успокаивающей настойки миссис Уизли. Перед тем, как забыться беспокойно-тревожной дремотой, он успел рассказать болезненно-сосредоточенно размышляющему обо всем этом Поттеру, как после всего очнулся уже на койке в Больничном крыле, где над ним с лихорадочной торопливостью колдовала непривычно взволнованная мадам Помфри.       Ей участливо и сноровисто помогала какая-то ведьма с длинными светлыми волосами (большая часть ее странно-знакомого лица была скрыта марлевой медицинской маской), которая вслух и отчетливо, как будто бы намеренно, чтобы все услышали, сочувственно причитала-сетовала на то, что при пьяном падении с одной из движущихся хогвартсовских лестниц еще и не такие травмы можно было получить, да и вообще… По ее такому убедительно-вескому мнению, пациент-везунчик очень и очень легко отделался: всего лишь пара недель строго-постельного режима, и будет, как новенький…       Если бы ты только перестал так напиваться, Рон! Этого бы никогда не случилось!..       Конечно же, Поттер ни в коем разе не оправдывал этого отвратительно-гнусного и недостойно-низкого поступка лучшего друга, за который его вряд ли можно было бы простить даже с учетом вопиющих «смягчающе-нетрезвых» обстоятельств, но в действительности винил он во всем… Догадайтесь, кого?.. Точно! Малфоя!.. Гарри с самого детства презирал эту широчайше известную почтенно-аристократическую фамилию. Мерлин, как же он ненавидел Пожирателя Младшего… Его прилизанные белые патлы, вальяжно-неторопливую походку, бесячую подростковую манеру раст-я-я-я-гивать слова, наконец, раздражающий тембр его омерзительно гундосящего голоса… Однажды почти вся эта накопленно-многолетняя ненависть будто бы несколько притупилась (когда Мальчик-Освоивший-Сектумсемпру испуганно наблюдал за тем, как из трясущегося изрезанного тела этого жалкого труса вытекает столько его драгоценнейше-чистейшей крови, что при большом желании в ней можно было даже искупаться…), но так и не ушла насовсем. Поттер никогда не хотел становиться убийцей и с настоящим облегчением долго радовался тому, что заклинание все-таки не прикончило его. Тот случай в мужском туалете произвел на него неизгладимо-поучительное впечатление, однако долгие взаиморазрушительные годы непримиримой вражды и обоюдных козней, не могли исчезнуть бесследно. Даже после того, ЧТО Малфой сделал во время их самого последнего сражения с Томом Реддлом…       Просто швырнул мне палочку в нужный момент, да? Считаешь, что теперь можешь… Что тебе позволено… Мнишь себя достойным?.. Достойным нашей Гермионы?! НЕТ!!! Ты ее не заслуживаешь!!!       В последнее время существенно чаще и значительно тщательнее изучая-анализируя в прошлом совсем неблизкие и двусторонне-ненавистнические отношения гриффиндорки и слизеринца, Гарри приходил к весьма неутешительным и очевидным даже слепому выводам о том, что все было совсем не таким, как выглядело со стороны. При непридирчиво-поверхностном рассмотрении казалось, что эти двое взаимно невзлюбили друг друга с первого взгляда, и эта чуть ли не кровно-неприязненная враждебность с годами только крепла и усиливалась, но… Стоило копнуть поглубже, как на поверхность изрытой лопатами утрамбованно-сырой кладбищенской земли, поднималось нечто такое, что они с Роном на пару так наивно-беспечно игнорировали или предпочитали вовсе не замечать: «Не лучше ли вам убраться отсюда? Тебе не понравится, если заметят ее, верно?». И правда… Если как следует напрячься и припомнить все подробности произошедшего после финала Чемпионата мира по квиддичу 94-го года, то блестящую победу Ирландии в матче придется счесть далеко на самым исторически-знаменательнейшим событием того темного августовского вечера. Тогда Малфой не предполагаемо, а неоспоримо-точно рыскал по лесу и заявился к ним троим только для того, чтобы в своей издевательски-глумливой манере известить о том, что «магглорожденной» волшебнице угрожает вполне осязаемо-реальная опасность, причем таким насмешливо-завуалированным способом предупреждал он даже не ее саму, а именно Гарри! Какого?..       Ну и рожа у него была, когда он спустился к нам в подвал за Крюкохватом, а Гермиону пытали наверху… «Повезло», что он не околел от инфаркта прямо на ступеньках…       Что же до самой Гермионы, то и здесь его умышленно самообманывающаяся дедукция постоянно упиралась в непроходимо-глухой тупик. Да, конечно, она с нескрываемым удовольствием влепила нарвавшемуся Малфою впечатляюще-эффектную затрещину на третьем курсе (на которую, тот, к слову, никак не отреагировал), но… Немногим ранее она же первой понеслась открывать загон гиппогрифов, чтобы Хагрид мог поскорее доставить этого ничтожного выпендрежника (который в очередной раз решил наглядно продемонстрировать всем, какой он невообразимо крутой, но опять ожидаемо опозорился по полной программе) в школьный лазарет. Или вот еще взять, к примеру, случай с четвертого курса, когда они с Роном безудержно хохотали чуть ли не до разрыва животов из-за того, что лже-Грюм превратил слизеринского мерзавца в, как метко выразился его давящийся смехом рыжеволосый товарищ, «необыкновенного прыгучего хорька». Гермиона, конечно, тоже тихонько похихикала с ними за компанию, но потом вдруг неожиданно посерьезнела и добавила, что профессор Макгонагалл появилась как раз вовремя, потому что Аластор мог взаправду покалечить Малфоя. Между тем на протяжении практически всего шестого курса обучения большая часть их сомнительно-спорных диалогов с Гарри состояла из одних и тех же коротких реплик в самых всевозможно-разнообразных приближенных вариациях, но с практически неизменным отталкивающим смыслом:       — Малфой — Пожиратель Смерти!       — Нет!       — Да!       — Нет!       — Гермиона — да!!!       — Гарри — нет!       В тот раз ее недоверчиво-скептическое неверие задевало гораздо больше, чем во все остальные вместе взятые. И даже то, что он в итоге оказался безусловно прав, не компенсировало этого щемящего-давящего ощущения в груди… Как впоследствии посчитал внутренне обижающийся и непроизвольно утешающий сам себя Поттер, Гермиона просто не хотела признавать того, что Пожиратели уже проникли в Хогвартс и сумели подобраться настолько близко к ним троим, однако после такого пламенно-неравнодушного «Я протестую, Ваша Честь!», гомерическим раскатистым эхом отразившегося от холодных стен мгновенно притихшего Визенгамота, его обманчиво-превратные предположения начинали казаться не слишком-то правдоподобными… Наверное, она всегда, в строжайше-секретной тайне от них с Роном, была несколько лучшего мнения об этом пропащем негодяе и видела в этих полупрозрачно-белесых мутных глазах, пожирающих ее живьем через оконное стекло поезда, нечто такое, чего никак не могли разглядеть все остальные, которые не очень-то и старались… Жалел ли Гарри об этом теперь?.. Да, как ни о чем другом в жизни! Это было его самой большой неисправимо-роковой ошибкой!.. Если бы только можно было вернуть все на два с небольшим месяца назад и вовремя закрыть рот, чтобы не поддержать заставшую его врасплох Гермиону по машинально-автоматической безрассудной инерции своим: «Да. Я полностью согласен с Герм… то есть с мисс Грейнджер, Ваша Честь!».       А ведь сейчас мы могли бы продолжать жить под одной крышей в Норе и даже разок навестить Малфоя, отбывающего восьмилетний срок заточения в Азкабане…       Гарри дышал часто, тяжело и загнанно. Его виски с явственно проступившими сине-вздутыми венами блестели от ледяного пота. Растерянно стоя здесь, прямо напротив входа в Башню Старост с поднятым кулаком, с уже несколько минут как занесенным над многострадальным портретом до чертиков перепуганной и крайне возмущенной этим полной дамы, которая, вне всякого сомнения, была готова спустить на него своих встревоженно тявкающих карликовых пуделей… Мальчик, уничтоживший величайшего темного волшебника всех времени и народов, не находил в себе так нужной сейчас гриффиндорской смелости для того, чтобы просто постучать.       Должно быть, причиной тому стало не совсем удачно выбранное место для трансгрессии: он материализовался слишком далеко от школы и безоглядно мчался-несся сюда, что было сил, и остановился только тогда, когда зачем-то прислонился пылающей головой к прохладному магическому полотну, тем самым предоставляя свою щеку на растерзание рассвирепело гавкающих охрипших щенков и напряженно прислушиваясь к зловеще-гнетущей тишине за ним. Это было очень странным, ведь еще несколько минут назад Поттер ощущал лишь критически-острую необходимость увидеть Гермиону, просто взглянуть на нее, сказать ей хоть что-то, обняться с ней, но теперь… Гарри, кажется, боялся, вернее умопомутненно страшился этого до судорожного трепетания поджилок. А также того, что он может сделать с Малфоем, если, конечно, он все еще где-то там, но тут вдруг до остервенело вслушивающихся в пугающую неизвестность гриффиндорских ушей, разрывающихся от сумасшедше-бешеного биения растревоженного сердца, донеслись какие-то глухие отзвуки, которые неотвратимо становились все ближе и отчетливее.       Это и впрямь были чьи-то вальяжно-неторопливые шаги…       

* * *