Грязь

      — ПЕЙ ДО ДНА! ПЕЙ ДО ДНА! ПЕЙ ДО ДНА! ЗА НАШУ ГЕРОИНЮ!!! ПЕЙ-ПЕЙ-ПЕЙ!!! — безостановочно скандировала громко ревущая и улюлюкающая толпа, состоящая преимущественно из задорно-удалых гриффиндорских мальчишек, а также пронырливо-ушлых тусовщиков с других факультетов (за вполне веским и неслучайным исключением Слизерина, разумеется…), которые ни за что на свете не пропустили бы ни одной шумной и веселой попойки, если, разве что, только новая магическая война начнется без всякого предупреждения, и даже в таком апокалиптичном случае — далеко не факт. Да здесь даже и обсуждать было особо-то нечего: практически всех смелых и не очень сынов легендарного Годрика Гриффиндора хлебом не корми — только дай от души погеройствовать (и чтобы обязательно с максимально-рекордным риском для наиболее эффектной демонстрации безрассудно-доблестной отваги!), а потом вдоволь напиться, если несказанно повезет, и все останутся живы и здоровы хотя бы относительно. Любой повод для начала разнузданного хмельного празднества был весомым: будь то очередная впечатляющая победа в матче по квиддичу или весьма неожиданная отмена каких-нибудь сверхсложных для подавляющего большинства, частью которого Героиня никогда не являлась, школьных экзаменов. Однако именно сегодняшний внеочередной предлог для дружески-разгульного мероприятия был красноречиво указан гигантскими заколдованными буквами на самодельном транспаранте, для изготовления которого кто-то из привыкших безудержно кутить на широкую ногу парней рыцарски пожертвовал личную простыню: С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, МИЛАЯ, КЛАССНАЯ, ГЕРМИОНА ПРЕКРАСНАЯ!       — Деннис, по-моему, тебе уже хватит!.. — хиленькое, но совершенно обоснованное и рассудительно-резонное замечание Старосты Девочек, чье брюзгливо-дребезжащее тоненькое восклицание было тут же поглощено поистине оглушительной какофонией пьяно-разноладных (и в некоторых случаях все еще ломающихся!) юношеских голосов и множества других громоподобных звуков, которыми буквально и фигурально до краев наполнилась по-домашнему уютная и неизменно теплая гриффиндорская башня… В общем и целом, Золотую Героиню благополучно проигнорировали. В очередной раз. Она вот уже третий-четвертый-пятый (?) час кряду пыталась вразумить ну-хоть-кого-нибудь из них, но какой-там!.. С каждой новой опрокинутой ими стопкой это занятие становилось все более бесполезным, но… Внешне праведно-разозленная главная поборница поддержания правопорядка всея Хогвартса, облаченная в хронически-всегдашнюю школьную форму даже, только представьте себе, в так-о-о-о-о-о-й праздник, строго взирающая чуть ли не исподлобья на всю эту запойную пирушку из мягкого кресла самого дальнего уголка красно-золотой гостиной, ныне сердито зыркала на всех вокруг и продолжала сыпать «отрезвляющими» окликами: — Дин, немедленно повлияй на него! Он ведь на ногах уже почти не стоит!       — Гем-миона, ус-по-кой-ся! — с возмущенным недовольством отозвался Томас, комично-назидательно поднимая вверх указательный палец. Префект факультета с эмблемой смелого и свирепого льва-защитника-всех-слабых-и-обездоленных был одним из тех многих, кто громче всех убеждал Криви в прямо противоположном, и сам уже давно дошел до нужной кондиции а-ля «пьян, но еще не совсем в дрова, и требуется как можно скорее исправить это досадное упущение!». Дину было до опупения жизнерадостно, и, казалось, что ничто не сможет омрачить этого. — Ик... Ой... Не пор-р-рядок!.. — с шутливой искренностью добавил он, широко-широко улыбаясь во весь рот и по своему обыкновению мучаясь от нетрезвой икоты во время каждого подобного, если можно так выразиться, «стоячего» застолья. В былые «лихие» времена они на пару с не менее обезбашенным в таких делах Финниганом тайком притаскивали из Хогсмида столько огневиски и другой всевозможной выпивки, что иной раз не в меру предприимчивые близнецы Уизли, тогда еще оба живые и абсолютно здоровые, всю последующую неделю торговали оставшимся из-под полы и, надо сказать, весьма преуспевали в финансовом плане… — Ты никогда не умела расслабляться!..       Тут уж ты в корне не прав, мой окосевший товарищ. Я как раз недавно так расслабилась... Вам всем и не снилось. Даже в самых жутких кошмарных сновидениях…       Измотанная, без всякого преувеличения, вусмерть Гермиона, позволившая себе на несколько мгновений прикрыть свои нездорово-воспаленные карие глаза и по нововыработанной привычке потереть двумя пальцами морщинистую гармошку переносицы, вдруг ни с того, ни с сего вздохнула настолько тяжело и протяжно, что ненароком привлекла к себе еще больше совершенно излишне— ненужного внимания, но... пусть, раз больше некуда деваться! В некогда во всех отношениях родной башне, в которой ей когда-то и стены помогали, столпился весь Хогвартс (студенческий состав которого теперь представлялся не таким уж и малочисленным, как в самом начале этого поистине великолепного, волшебного, за-ме-ча-тель-но-го учебного года). Подразгулявшихся молодых людей было настолько много, что подброшенное высоко вверх зеленое яблоко вряд ли сумело бы отыскать себе подходящее место для приземления не в виде чьей-то нетрезвой головы. Ныне не просто чувствительным, а привередливо-разборчивым девичьим ноздрям было практически невмоготу выносить летучие соединения постоянно перемешивающихся меж собой не очень приятных им ароматов разгоряченных мужских тел, непозволительно крепкого алкоголя и чьих-то несчастных домашних животных, за которыми необходимо было хоть иногда убирать для разнообразия! Стоило добавить к этому слегка трескучее от какой-то неисправности, но громозвучно играющее магическое радио, по которому, как назло, крутили исключительно неутомимо-энергичные музыкальные композиции, и вуаля, животрепещущая картина маслом: незаметно поеживающаяся от непреодолимого желания поскорее покинуть это абсолютно постылое ей место виновница столь развеселого и безудержно-радостного торжества старалась посильнее «утопиться» в потертое красное кресло, на котором порой так любил сладко потягиваться усталый Гарри, и стать как можно более незаметной (не взирая на вальяжно распластанные по подлокотникам руки и чуть ли не в царственной манере закинутые одна на другую ноги) в совершенно безрезультатной попытке мало-мальски дистанцироваться от окружающих.       Но даже от всего этого не становилось так погано, как от того, что сама по себе гостиная, окрашенная в ныне кажущиеся чересчур кричащими и вычурными ало-золотые цвета, производила на нее удручающе-тоскливое впечатление. Еще несколько месяцев назад Гермиона (не она, а та, другая, которая не без подлинной гордости называла Нору своим вторым домом, помогала миссис Уизли с домашними делами и по обширному хозяйству, а также была стопроцентно уверена в том, что рано или поздно выйдет замуж за младшего из ее сыновей и навсегда поселится там вместе с ним…) мечтала о том, чтобы когда-нибудь вновь увидеть портрет во всех смыслах колоритной Полной Дамы, которая, к слову, сейчас в виде вопиюще-недопустимого исключения пропускала сюда всех желающих. Староста Девочек много-много раз представляла тот момент, когда снова переступит порог навсегда оставившей неизгладимый отпечаток во впечатлительной и еще ничем не испорченной детской душе гриффиндорской обители, которую… совершенно добровольно не посещала с момента возвращения в замок. Не потому, что кое-кто категорически, однозначно и наотрез запрещал даже посметь помыслить об этом, не то чтобы взаправду наведаться в это воистину памятное место, где прошли самые беззаботные и солнечные деньки ныне навсегда прекратившего свое существование Золотого Трио. Просто... новая мисс Грейнджер, явившаяся взамен прежней, не питала никаких наивно-радужных иллюзий, во всяком случае, конкретно в данном вопросе. Она прекрасно отдавала себе отчет в том, что почти все внутреннее убранство этой обширной и слишком-уж-ярко освещенной комнаты, начиная от стоящих не там, где нужно, журнальных столиков и заканчивая чересчур большим камином, в котором уже никогда больше не появится лицо покойного Сириуса Блэка, сейчас казалось ей таким малознакомым и… совсем чужим.       Мне здесь точно не место…       — Нет, это просто ни в какие рамки! Опомнитесь хоть на секунду! Дин, ты все-таки староста факультета в первую очередь! — она резко вскинула голову и вскрикнула как минимум в два раза громче прежнего, изо всех сил стараясь не опускаться до ультразвучно-визгливого писка, который иной раз издевательски передразнивали даже ее мальчишки Гарри с Роном, не говоря уже обо всех остальных, ведь в детстве и раннем подростковом возрасте Гермиона, ой-как-же-теперь-сложно-в-это-поверить, была далеко не самой популярной девочкой в школе... Их здесь тоже больше не было, что ее саму даже чуточку... радовало. Но да. Это она. Господи, не кто-нибудь другой, а именно она-а-а... так настойчиво советовала Томасу и всем остальным незамедлительно, срочно, сей же миг… опомниться... — Прекрати злоупотреблять своим положением! И моим в придачу!!! — ее деланно-искусственный, но нравоучительно-вразумляющий тон, который едва-едва пробивался сквозь почти непроницаемую шумовую завесу, словно тусклый лучик карманного фонарика с садящимися солевыми батарейками сквозь стелящийся по земле густой серый туман… вновь остался без внимания! Все ее попытки остановить эту вакханалию либо беззаботно-беспечно игнорировались, либо вызывали лишь разрозненный и основательно подпитый гогот, доносящийся из самых разных концов помещения. Казалось, практически никто не воспринимал эти ее нелепые выпады всерьез, простодушно полагая, что Староста Девочек не изменяет себе ни при каких обстоятельствах и всего лишь пытается поддерживать свой идеально-образцовый безукоризненный имидж. Более того, особливо накидавшиеся будучи подшофе, некоторые из присутствующих находили эти ее жалкие словесные потуги довольно забавно-милыми и даже комментировали их между собой замечаниями примерно следующего содержания: «Все-таки она у нас такая хорошенькая стала! У-у-у-у-у-х, я бы с ней!»… — Какой пример ты подаешь мальчику? И вообще... Всему подрастающему поколению! Как только директор вернется, я тут же все ей...       И осеклась. Запнулась, споткнулась, умолкла на полуслове и панически зажала себе рот ладонью, болезненно зажмуриваясь с такой поистине сумасшедшей силой, что до предела перенапряженные глазные яблоки вполне могли бы не выдержать и, в конце концов, лопнуть, забрызгать все вокруг и вытечь через опустевшие глазницы. Впрочем, со стороны могло показаться будто бы Старосту Девочек, которая не только к спиртному не притронулась, но и к ломящимся от разнообразной закусочной всячины столам не подходила, ни с того, ни с сего вырвет прямо сейчас. Или ее капитально прилипший к спине живот, за низ которого она тоже непроизвольно схватилась, вдруг свело остро-сильной судорогой. Однако уже через считанные мгновения Золотая Девочка слегка мотнула уложенной куда аккуратнее обычного шевелюрой, словно бы прогоняя остатки какого-то наваждения, и вновь вцепилась мелко подрагивающей тонкой рукой в обшивку подлокотника, этим незамысловато-бесхитростным жестом возвращая себе чуть ли не полностью утраченный контроль над собой, а еще… Она деловито поменяла положение по-прежнему скрещенных ног, степенно-благопристойно придерживая подол юбки кончиками пальцев свободной кисти. Все произошло настолько стремительно-быстро, что этого даже никто не заметил. Ну, практически...       — Да-да-да-да-да, коне-ш-ш-ш-но... Но пока-то ты у нас в Хохварсе за главную, поэтому... — катастрофически заплетающимся языком пролопотал Томас, который за время ее притворно-двуличной, наилицимернейшей и в высшей степени ханжеской бессовестной проповеди успел опрокинуть внутрь себя еще две рюмки горячительного и наконец-то соизволил вновь обратить на нее свое значительно рассредоточенное внимание. Даже пребывая в таком полуневменяемом состоянии, как и навскидку восемьдесят-тире-девяносто процентов из собравшихся здесь, Дин, ощутимо покачивающийся в полуметре от ее обособленного от остальных «трона», прекрасно сознавал, что ни одна из ее устрашающе-громких угроз не будет приведена в исполнение, ибо старая добрая Гермиона, которую они все так хорошо знали, уважали и любили, не выдавала своих несмотря ни на что… Так с чего бы ей начинать сейчас, тем более, когда импульсивные гриффиндорцы просто-напросто соскучились по своей факультетской принцессе и закатили масштабную пышную вечеринку в ее честь?.. — Сколько можно в сторонке отсиживаться?.. Скушай-ка... О, виноградик! — будто бы вдруг спохватившийся Томас вновь лучезарно просиял и торопливо потянулся к ближайшему столику, нетвердыми руками схватил оттуда первую попавшуюся тарелку и тут же без всякого спроса водрузил ее на колени аж передернувшейся от такой недопустимо-безобразной наглости Гермионе, дополнительно дружески потрепав ее по белесой оледеневшей щеке таким непозволительным образом, что... что... никак не отреагировавшая на это Героиня даже в лице не изменилась. Спокойно и молча пронаблюдала за тем, как далеко не самый исполнительный префект в истории Гриффиндора опять протискивается в неистово куражащееся столпотворение многочисленных ветреных и легкомысленных туловищ ближе к середине гостиной, где по вполне закономерному стечению обстоятельств всегда происходило все самое «интересное». — БОДРЯЧКОМ, РЕБЯТКИ!       Задорный ор медленно удаляющего от нее Дина опять закончился оглушительным пересвистом и всеобщим ликованием все более фривольничающей толпы, которая в отсутствии так некстати отлучившейся директора Макгонагалл (та никогда не препятствовала памятному отмечанию наиболее знаменательных для своего факультета событий, но со вселенски-бескомпромиссной строгостью требовала, чтобы все без исключения школьные правила и элементарные приличия неукоснительно соблюдались) потворственно разрешала себе куда больше, чем когда-либо прежде. Вот в ее времена... ученикам, тем более, НЕстаршекурсникам не дозволялось отплясывать прямо на письменных столах, а амурные парочки, которым приспичивало срочно уединиться, поднимались наверх во временно пустующие мужские спальни (попасть в дамские было весьма затруднительно из-за хитроумного заклинания, мгновенно превращающего ступеньки в покатый спуск, стоило любой неженской ноге коснуться их подножия), а не лямзались у всех на виду, хотя… Скорее всего, фарисейская святоша в свойственной ей ипокритской манере несколько раздувала-преувеличивала степень «распущенности» происходящего. Вместо этого ей следовало бы безудержно возрадоваться тому, что после того, как она волей-неволей переобнималась с десятками желающих, принимая непотребные поздравления в массовом порядке, от нее отстали практически все, так что вскоре ей могла представиться единственная и неповторимая в своем роде возможность смыться отсюда незамеченной и…       …что потом?.. Нет, не думай! Лучше вспомни, как Рональд миловался с Лавандой после победы в матче вот тут, прямо здесь и еще вон там... Сосредоточься только на этом. Больше ни на чем другом. Вспомни, как тебе было больно, обидно, противно... Как сильно ты ревновала… Просто дыши... Ты и не с таким справлялась! Выкрутишься и на этот раз! Тебе не впервой... Не привыкать... И потом... Что такого случилось? Ничего! Совсем... Не умрет же он в самом деле... О, Мерлин... Он же такой живучий... Справится. Перетерпит, выстрадает как-нибудь. Да... Как-нибудь... Прости меня, Драко! Я правда… Сожалею.       Напрочь замерзше-остекленевшие бездонные глаза с холодным безразличием сканировали резвящееся перед ними людское сборище, которое при самом неблагоприятном стечении обстоятельств вполне могло бы и камня на камне тут не оставить, а лишь по автоматически-механической инерции попадающие друг на друга зубы с поразительной легкостью перемалывали хрустящие виноградные косточки вперемешку с сочной мякотью ягод, словно в каком-то крайне заторможенном блендере, совсем не замечая этого. Впрочем, как и их свеже-спелого насыщенного вкуса. Гермионе казалось, что она неторопливо, с чувством и расстановкой машинально пережевывает выжженную, сухощавую, черствую землю с совсем недавно зарытого захоронения. Безжизненная, темно-серая, давно перегнившая почва отвратительно скрипела на выпачканной в ней зубной эмали, склизкими и теплыми, намеренно недожеванными комьями отправляясь в постепенно заполняющийся этим могильным черноземом желудок. Вот только… Ей никак не удавалось с точностью определить, кто именно был погребен под все еще рыхло-сыпучим, трухлявым, еще не успевшим спрессоваться пластом сырой глины, в котором она так уверенно копошилась своими скрюченными пальцами и отправляла его себе прямо в распахивающийся онемевший рот.       А если бы распроклятая карга не отлучилась, ничего этого бы и не произошло!       Вернее… Наоборот. Случилось, приключилось, сотворилось бы! Если бы… Если бы только некто не саданул по несчастной даме с собачками с размаху ногой с такой силой, что чуть не проделал неприлично-приличную дыру в плотном картинном полотне, а напуганный-перепуганный и истошно-пронзительный вопль Ромильды Вейн не возвестил о том, что: «НА-ШКОЛУ-НАПАЛИ-МАКГОНАГАЛЛ-НЕТ-НА-МЕСТЕ-МЫ-ВСЕ-УМРЕМ-СПАСИТЕ-ПОМОГИТЕ!!!». Если бы поджилки самой Героини-трусихи в тот самый миг уже не трепетали от того, как тончайшая эластичная кожа начала медленно-премедленно, но напористо и неуклонно растя-я-я-я-я-я-я-ягиваться, что стало причиной появления первых слабо-саднящих ощущений внутри… Если бы смятенная, встревоженная, обескураженная она не вложила всю ту абсолютную совокупность немощных физических сил, которые только у нее оставались, в непроизвольный, рефлекторный, даже не-о-соз-на-ва-е-мый удар костлявым коленом в его перенапряженный живот… Если бы она каким-то непостижимо-черномагическим образом не вывернулась прямо из-под него, замешкавшегося лишь на одну-единственную ничтожную долю секунды, и не вскочила с кровати стремительно-коротким рывком, и не помчалась-покатилась вниз по винтовой лестнице, на ходу лихорадочно оправляя трусы (которым тогда могло помочь не очищающее, а, разве что, только отжимающее заклинание…) и задранную кверху юбку, изящно болтающуюся где-то под грудью... Если бы тотчас, без всякого промедления, сразу же после того, как немилосердно атакуемый портрет отъехал в сторону ее, впавшую в кратковременный всеобъемлющий опупеоз, на развеселых радостях не подхватили бы под белы рученьки (не кто иной, как Криви, действующий в преступном сговоре с Томасом, Робинс, Пиксом и еще парочкой фантастических долбо… массовиков-затейников, находящих подобные розыгрыши вполне уместными и очень забавными) и в самом-прямом-буквальном смысле не уволокли в гриффиндорскую опочивальню так, что ее безвольные ступни едва касались пола, аргументируя происходящее тем, что иначе она бы с ними не пошла… Если бы, если бы, если бы… Золотая Девочка бы не торчала там, где прямо сейчас величаво восседала-будто-пава, не имея ни малейшего представления о текущем местонахождении всеми правдами и неправдами обхаживающего ее окаянного павлина. Где он, что он, как он… Староста Девочек даже мельком взглянуть-то на него до полусмерти боялась, не говоря уже об остальном! Заметила лишь мимоходом, что его неистово скачущий, неугомонно отплясывающий, безудержно подпрыгивающий и-все-это-одновременно подбородок прямо-таки ослепительно блестел, ярко сверкал-отсвечивал и масляно лоснился, потому что весь был вымазан, заляпан, изгваздан этим и…       Он ведь так и не поднялся с постели…       Мерзко-гнусный одиозный скрежет, вдруг начавший терзать и без того обшарпанный пол по-прежнему неунываще гудящей и оживленно галдящей гостиной где-то поблизости от нее, заставил полностью рассредоточенные, предельно расширившиеся и, со стороны кажущиеся кое-кому провально-неисчерпаемыми черные зрачки молниеносно сфокусироваться, сосредоточенно-сузиться и грозно уставиться на источник этого отталкивающего шума. Им оказались дубовые ножки стоящего чуть поодаль свободного кресла, который в-стельку качающийся, в-умат шатающийся и в-дупель мотающийся из стороны в сторону Криви с попеременным успехом тащил-вез по направлению к… Ах, Мерлин, ну, только этого ей еще не хватало!.. Впрочем, пришла пора окончательно смириться с тем, что подло-паскудное мироздание всегда находило наиболее изощренные и редкостно-незаурядные способы сделать все гораздо хуже, чем было еще только одно быстротечное мгновение назад…       Ну-с, вселенная, приступим. Что дальше? Малфой сейчас заявится сюда, чтобы его прямо здесь и убили? Кстати, даже как-то немного странно, что этого до сих пор не произошло! Что, запаздываете там, в своей небесной канцелярии?..       — Я ужо не мальЩик! — досадливо-обидчиво отчеканил почти внезапно возникший рядом с ней Деннис. Хотя, не то чтобы отчеканил и не то чтобы возник: бурчливо промямлил, со всего маху заваливаясь на мягкое пружинистое сиденье. Спинки их бархатных красных кресел столкнулись боками, и сразу же после своего эпически-неуклюжего приземления Криви с невероятным для настолько перебравшего человеческого индивидуума проворством сложил локти на ЕЕ подлокотник, подпер свои жгуче-алые щеки огромными кулаками и значительно подался вперед, тем самым заставляя Гермиону бессознательно отпрянуть подальше от невыносимо-резкого запаха огненного варева, от умопомрачительно-сногсшибательного концентрата которого вполне можно было порядком опьянеть с непривычки, если ненароком просто вдохнуть его поглубже и подольше задержать в задыхающихся от всеобщего кумара легких. Все это было… ужасающе неприятно. — Я взрослый мущ-щина!..       — Ах, простите меня великодушно, многоуважаемый дедушка! Я и не заметила, что из вас песок вовсю сыплется! — насмешливо профыркала Староста Девочек, слегка морща свой напыщенно вздернутый нос. Ее напряженное внимание услужливо переключилось на юного и неопытного выпивоху, который, с учетом его сравнительно небольшого роста, но очень-очень крепкого телосложения, должен был беспробудно вырубиться, предварительно зарыгав все вокруг, минут эдак через пятнадцать, не более. Принятая на его открытую нараспашку гриффиндорскую душу доза скорее всего, палено-суррогатного горячительного (в пользу этого говорило два труднооспоримых довода: во-первых, мало кто располагал достаточным количеством денежных средств, чтобы проспонсировать весь этот беспутный симпозиум, а, во-вторых, ни один паб Хогсмида ни за что не продал бы такое количество высокоградусного пойла учащимся Хогвартса, со многими из которых за все эти годы успели перезнакомиться и прекрасно знали в лицо, соответственно, оставались только самые бессовестно-циничные теневые самогонщики…) была поистине убийственной, так что она даже начала сердобольно помышлять о том, чтобы заранее отвести его в Больничное крыло к мадам Помфри… — Вам бы следовало быть куда осторожнее с зеленым змием в столь преклонном возрасте!       — Вообще-то я не пью… Но сегодня нужно… — еле-еле вымолвил Криви с длинными-предлинными паузами, которые попрекающе качающая во всех смыслах болезной головой Героиня терпеливо пережидала без картинно-глубоких вздохов, до краев наполненных праведной укоризной и в данном-конкретном-случае в некотором роде справедливым осуждением. Рог Изобилия, к которому неустанно прикладывался Деннис, представлял собой большущую воронкообразную штуковину, в трезвые дни скрывающуюся в чьем-то сундуке, из которой пили либо до полного ее иссушения, либо до тех пор, пока все содержимое желудка «смельчака» не начинало фонтанообразно извергаться обратно… Для Гермионы по-прежнему не существовало таких колоссально-грандиозных свершений, деяний и подвигов, которые потребовали бы добровольного доведения до вдрызг-состояния и почти абсолютно-полного невладения собой. Наверное, отчасти потому, что для этого никакое возлияние ей совершенно не требовалось… — Для храпрости…       — О-у-у-у-у-у… — отрывисто-сконфуженно протянула Золотая Девочка, сумевшая своевременно среагировать на крайне неловкое, но необычайно быстрое движение непредвиденно-резко потянувшегося к ней закрывшего глаза и приоткрывшего рот Денниса, ради которого он, судя по всему, и напился. Наверное, только лишь из-за того, что она сталкивалась с подобным бессчетное количество раз до этого самого момента, благодаря четко отработанному и доведенному до безусловного автоматизма реактивно-скоростному жесту тонкой руки, мертвецки-поддатые губы так и не встретились с ее заблаговременно отклонившейся в сторону щекой, а тяжелая перегревшаяся голова с мышино-коричневыми коротко остриженными волосами упокоилась на девичьем плече, надежно придавленная, если не сказать точнее, зафиксированная иногда лишь с виду хрупкой ладонью. Пока озадаченно-недоумевающий и нерасторопно соображающий Криви устраивался поудобнее и, собирая заплывшие глазки в кучку, пытался понять, что, собственно, произошло, воспаленно-зоркие очи, моментально сделавшиеся ястребиными, уже пристально стреляли в разные стороны, чтобы гарантированно удостовериться в том, что никто и ничего не видел, а даже если и да, то все должно было выглядеть так, будто бы молодой ловец гриффиндорской команды хорошенько надрался, а потому товарищески-дружески притулился к Старосте Девочек... — Да ты, я вижу, совсем нализался, старичина…       Лучше бы она этого не произносила и вообще навсегда сделалась глухонемой для верности. Потому что стоило ей только выговорить это, как всеобъемлющая совокупность недавних ярко-красочных воспоминаний, ново-насыщенных впечатлений и доселе неведомых ощущений тут же заставила ее судорожно сглотнуть и на несколько долгих секунд прикрыть неподъемно отяжелевшие веки. Под которыми тотчас же вспыхнули совсем другие губы, не те, что в настоящий момент бездумно пытались изречь какую-то вздорную околовлюбленную чепуху, а переполненные бурляще-кипящей аристократической кровью. За которыми скрывался тот самый совращающе-обольщающий язык. Ей было так непереносимо, невмоготу, просто до невозможности приятно с Малфоем… Конечно, поначалу, сразу после прихода сюда, она еще пыталась как-то отрицать, пробовала опровергать и любыми доступными способами отнекиваться от этого, но… Что, вот что она могла сказать Драко после уже произошедшего, но еще не случившегося?! Нечто вроде: «Мне совсем не понравилось, поэтому я меньше всего на свете хочу, чтобы нечто подобное когда-либо повторилось между нами, так что… пшел-вон-свободен-гуляй!»? В попытке отгородиться от него она на протяжении нескольких месяцев старательно-кропотливо возводила, как ей самой лишь казалось, нерушимые преграды, непреодолимые препятствия и неприступные незримые баррикады, которые теперь с раскатистым грохотом обрушивались прямо на нерадивую архитекторшу, засыпая и навсегда погребая ее в малоудобно-громоздкой усыпальнице из бесчисленных битых кирпичей, расколотых шлакоблоков и ржавой арматуры, потому что все они вдруг стали… не нужны?..       Нет! НЕТ-НЕТ-НЕТ!!! Этого не может быть! Это просто очередной порыв! Я не хочу его! И не люблю — тем более! Я не…       — А Рон часом не заревнует? — угарно-пьяный гогот, совсем неожиданно донесшийся откуда-то сверху, с высочайшей долей вероятности заставил бы Гермиону испуганно встрепенуться всем телом и в оробелой растерянности вскинуть голову... В былые времена. Сейчас она лишь неторопливо возвела натруженно-замученные очи вверх и без всякого удовольствия вновь вперила свой высокомерно-скептический взор в лыбящегося Дина, облокотившегося на спинку кресла, в котором «растекался» методично и планомерно отключающийся Криви. То, что почетнейшего победителя в международном конкурсе на самую глуповато-придурковатую улыбочку из всех так быстро и сильно разморило, было совсем неудивительным. В особенности с учетом того, что бессознательно-бесчувственные белоснежные пальцы Старосты Девочек без всякой на то необходимости не спеша копошились в колючем ежике его топорщащихся волос. — У Дена ведь вся стена над кроватью твоими колдографиями увешена. Эх, пропал парнишка…       — У нас с Рональдом, да будет тебе известно, все основано на взаимном доверии!.. — наставительно-менторским голосом произнесла вдруг резко осклабившаяся Героиня, подавая пустую тарелку из-под винограда манерным жестом а-ля «Официант, унесите!» участливо прислушивающемуся к ее педагогически-моралистической речи Томасу. По всей видимости, ей предстояло смириться еще и с тем, что вскоре лживо-ханжеские бравады тоже станут неотъемлемой частью ее обновленного тщетно-тленного бытия. Как и с тем, что бороться с перманентно усиливающимся желанием подходить к людям вплотную и орать, вопить, голосить что-то совершенно невнятное и нечленораздельное в их ошарашенно-парализованные лица, становилось все сложнее и сложнее. Гермиона, определенно, тоже сходила с ума вдогонку за Малфоем, и именно сегодня у нее имелся уникальный шанс превзойти саму себя, хотя, казалось бы, это было вообще априори невозможным. Впрочем, совершенству, как известно, нет предела. Каким бы оно ни было… — Без него далеко не уедешь, будь то дружба или нечто большее! Именно поэтому так важно доверять своим близким!..       — Значит, у вас все путем? Просто Уизли так давно не видно, вот мы и подумали, что… — Дин почтительно-радушно принял у нее то, что каким-то чудом уцелело от на спор разбиваемого прямо сейчас сервиза бабушки Невилла, по всей видимости, не сочтя подобные телодвижения со стороны Золотой Девочки какими-то неуместными или неприемлемыми. Тем не менее он отчего-то ощутимо замялся и существенно понизил голос, когда продолжил изъясняться на катастрофически поддатом наречии. Но своих почти черно-карих от природы глаз, которые скоропостижно сделались пристально-пристальными, все же не отвел и… Кажется, густо покраснел, хотя его темная кожа с легкостью могла скрыть любой, даже самый переконфуженный румянец. Необъяснимо, но факт: Томас всегда был известен тем, что даже в угрожающе-изрядном подпитии каким-то сенсационно-фантастическим способом сохранял малую толику трезвости, которой умело пользовался в нужные моменты. В общем и целом, как сейчас, например. Он и впрямь рассуждал очень даже здраво. К сожалению… — И знаешь… Даже в Гриффиндоре стали поговаривать… Ну, что… Малфой увивается… За тобой…       Нам надо потрахаться перед включенными колдокамерами, чтобы до вас всех, наконец, дошло?! Идиоты!!! Меня окружают одни идиоты!..       Картонно-добродушно, почти что простосердечно улыбающаяся Золотая Девочка, все еще с чуть ли не материнско-бережной осторожностью придерживающая голову откровенно клюющего носом Криви таким образом, чтобы та ненароком не завалилась куда-нибудь и оставалась в относительно физиологичном положении у нее на плече (чтобы бедолага ни в коем случае не захлебнулся, когда его начнет неукротимо рвать, а эта неприятная оказия должна была произойти с ним уже в ближайшее время), мерила застывшего в ожидании Дина немигающим неоднозначным взглядом. Несмотря на то, что расплывчатое боковое зрение не могло порадовать ее четкой, ясной и целостной картиной происходящего, она не видела, но явственно ощущала, что не будто бы, а вся за редчайшим исключением гостиная присмирела, затаилась и напряглась в томительно-гнетущем ожидании ее ответа. Пустая ниочемная болтовня, «деловые» студенческие переговоры, задушевные беседы с лыка не вяжущими приятелями, строжайше-секретное женское шушуканье и даже нешуточные разборки по поводу того, кто и кому первым на ногу наступил или драгоценный виски пролил — все это кардинально притихло и, как по мановению волшебной палочки, отошло-задвинулось на второй план, выводя на первый душераздирающе-вещаемую прямо сейчас по магическому радио бессмертную маггловскую композицию, которую лишь одна гриффиндорка безошибочно принимала за оглушительный похоронный марш:       — The show must go on…       …Ты уже совсем взрослая...       — The show must go on, yeah!..       …Твое положение в обществе сильно изменилось…       — Inside my heart is breaking…       …Ты больше не можешь позволить себе свободно выказывать свои чувства на людях…       — My make-up may be flaking…       …Что бы ни произошло, нужно стараться, чтобы никто из посторонних не догадался…       — But my smile still stays on…       …о том, что тебе больно, ты устала или плохо себя чувствуешь...       Шоу должно продолжаться. Хочу я того... или…       — Нет… Я не понимаю… Гриффиндорцы, вы тоже это слышали?! — после ее запальчиво-короткого выдоха тут же воцарилась тишина, если и не кладбищенски-гробовая, то только потому, что распроклятое волшебное радио продолжало истошно громыхать, но то, как предательски урчит некрепкий желудок у какого-то позеленевшего младшекурсника в противоположном конце комнаты, до отказа набитой умолкающим «честнЫм» народом, вполне можно было уловить без особого перенапряжения даже для счастливых обладателей далеко не самого чуткого слуха. Провидчески-пророческие слова, в начале этого сентября оброненные Нарциссой как бы между прочим, так отчетливо звучали в увядающих аккуратных ушах, будто бы миссис Малфой прямо сейчас стояла у нее за спиной и повторяла их снова и снова, словно первосвященную заповедную мантру, которую никто из них не может, не должен и не имеет никакого права забывать или преступать. А тонкие неподатливые губы тем временем кое-как приводились в движение жесткохарактерной, страдательно-выверенной, все еще не до конца сломленной силой воли, благодаря которой ей удавалось самоуверенно-дерзко, решительно-безапелляционно и веско-авторитетно цедить во всеуслышание: — Хорек?.. За МНОЙ? Дин, дружище, ты что… беленой закусывал?..       Сардонический, гомерически и истерично-сатирический нездоровый девичий смех, издаваемый клокочущей глоткой малодушной гиены и молниеносно подхваченный дружным поголовным ржанием, раскатистой иерихонской волной в одночасье прокатился по всем, даже наиболее отдаленным закоулкам и закуточкам замка. Он заглянул в остальные факультетские гостиные, пронесся по вестибюлю и Большому Залу, долетел до профессорских и директорского кабинетов, промчался по Больничному крылу, не миновал библиотеку и Зал Трофеев, а также сгоревшую Выручай-комнату, пока, наконец, не достиг одного заходящегося замирающе-погибающего слизеринского сердца. Изрезанного кинжально-острым языком, оцарапанного короткими ногтями-когтями, исколотого ядовито-насмешливыми иглами, ныне обливающегося не чистейшей волшебной кровью, а омывающегося густым черным дегтем из жгучей любовной тоски и великомученической одинокой печали. Этот переутомленный четырехкамерный насос невообразимо-болезненно стучал отнюдь не во много часов назад как опустевшей спальне Башни Старост, чем без устали успокаивала саму себя жеманничающая и красующаяся перед своими множественными холопами Гриффиндорская Принцесса. Эта израненная мясная червоточина беспомощно трепыхалась аккурат возле ее барственно покачивающейся маленькой ступни прямо сейчас. Стоило этой кокетливой душегубке поставить на пол свою грациозную ножку, ужимчиво закинутую на другую, как она всенепременно раздавила, растоптала, расплющила бы его, и, наверное, ее обладатель с подлинной благодарностью воспринял бы это как долгожданное освобождение…       Не представляю, ЧТО должно произойти, чтобы я публично объявила себя пассией Малфоя… Необходимо правильно подготовить общественность к такой неординарной новости! Возможно, пока не стоит отбрасывать предложенный Нарциссой вариант с тайным бракосочетанием… Да… На нем и остановимся…       — Криви вывернет на счет «три»… — тихонечко, практически беззвучно прошелестела застывшая в кресле, словно белоснежная керамическая статуэтка, Гермиона, отстраненно обращаясь к фактически хохочущему навзрыд Томасу, который предусмотрительно схватился за пропитый живот, чтобы не надорвать его к чертям собачьим. Самоочевидно-однозначные околорвотные позывы начали рокотать у нее на плече где-то посередине ее фееричного эффектно-зрелищного моноспектакля, и она была отчасти тому рада. Это коротенькое представление, вполне достойное подмостков Большого Театра и, должно быть, унесшее несколько лет ее загубленно-сумрачной жизни за какой-то десяток секунд, вызывало у нее аналогичную физиологическую реакцию и даже похлеще, и то что они с Деннисом вполне могут начать одновременно-синхронно блевать на брудершафт, показалось ей довольно забавным. Как и то, что одной темной-претемной июльской ночью на нее неоднократно вытошнило… — Раз…       — Да едрить твою налево! Эй, кто-нибудь, живо помогите мне! — тут же спохватился наспех протирающий слезящиеся глаза Дин и, бросив на ближайший журнальный столик злосчастную тарелку Гермионы (которая, разумеется, благополучно треснула с характерным «стеклянным» звуком), кинулся прямиком к Деннису. На его полубезнадежный зов, однако, откликнулось сразу несколько удальцов-молодцов, которые еще более-менее стойко держались на не критично подкашивающихся ногах и были готовы на некоторое время прервать свой кутежный шабаш для того, чтобы донести полностью утратившего боевую готовность рядового солдата до мужской уборной, которая располагалась неподалеку. М-да уж... В крохотной, по сравнению с этой, Башне Старост условия проживания были куда как лучше: для того, чтобы попасть в санузел в ночное время суток, не нужно было переться незнамо куда по холодным и плохо освещенным школьным коридорам, а требовалось лишь дойти до смежной ванной, предварительно четко назвав предполагаемое время и, собственно, цель своего отлучения… — Давайте, поднимаем его!..       — Голову ему придержите там по возможности! — участливо-обеспокоенно крикнула им вслед Сама Отзывчивость, с мрачно-унылой задумчивостью наблюдая за тем, как гриффиндорцы во главе с довольно быстро привыкшим руководить своими факультетскими побратимами Томасом подхватили опасно побелевшего Криви, в срочно-экстренном порядке нуждающегося в крайне содержательной и очень продолжительной беседе с незаменимым белым другом, под широченные плечи и с похвальной оперативностью понесли-поволокли к выходу из общей гостиной. Это даже навевало какую-то меланхоличную хандру, ведь им с Гарри на пару довольно часто приходилось принимать на себя роль бескорыстно-вынужденных «носильщиков» и тянуть питавшего необоримую слабость не только к квиддичу, но и к пинтболу Рональда на своих горбах из очередного хогсмидского паба. М-м-м… Должно быть, после всего произошедшего, пагубное пристрастие бывшего жениха многократно усугубилось, но в последние дни это не волновало ее от слова «совсем»… — И проследите за тем, чтобы не захлебнулся!       Надо же, для почти всего остального мира Гермиона Грейнджер все еще остается полуофициальной невестой Рональда Уизли… И мне даже не пришлось прилагать к этому никаких усилий: все близкое окружение развалившегося Золотого Трио по тем или иным причинам никогда не станет распространяться о том, при каких обстоятельствах произошел наш разрыв… Люциус точно одобр…       — Радует, что даже в твоем плотном графике находится время и на такие… развлечения… — через плотную толщу немалочисленных человеческих корпусов, которые продолжали усердно выписывать вензеля ногами, преувеличенно называя это дискотечными «танцами», к ней целеустремленно пропихивалась Джинни… Она была словно мощный рыжий ледорез, без особых усилий расправляющийся со всеми попадающимися ему айсбергами, причем вне зависимости от надводной и подводной площади. Проще говоря, бойко и сноровисто толкаясь локтями, разгоряченная Уизли довольно быстро приблизилась к ее «королевскому» креслу и, судя по особо не скрываемому хмуро-суровому тону и раздраженно-возмущенному выражению лица, ее приветственная реплика не могла похвастаться неподдельной искренностью. Даже наоборот… Она явно намеревалась безудержно саркастировать, да и за словом в карман не лезть. — Ну, что вы, Ваше Превосходительство, не вставайте! Веселитесь, отдыхайте! Я вас надолго не задержу!.. — тщательно-старательно не демонстрирующая своего серьезного недоумения Гермиона начала подниматься с места, потому как, во-первых, уже порядком засиделась, во-вторых, хотела поддерживать этот неожиданно-неприятный диалог, раз уж он начался, пусть и без наличия мало-мальского желания с ее стороны, на равных, в-третьих, узрела в этом так долго не представляющуюся возможность смыться удалиться отсюда под шумок, чтобы поскорее… Как бы по тактично-правильнее выразиться… Сделаться полноценной взрослой женщиной с подобострастно-угодливой малфоевской помощью, ибо прямо сейчас, в это самое мгновение, ошибочным Золотая Девочка сочла не то, что они оказались в постели полураздетыми, а то, что она невольно преждевременно покинула ее. — До тебя от моих поздравления дошли? Мама хотела прислать свой фирменный торт, но Стрелка уже не та, сама понимаешь…       — Кхем-кхем… Да. Конечно. Ага. Спасибо вам! Большое... Это… — будто бы слегка поперхнувшаяся Героиня Войны так и осталась пригвожденной к сидению, важно приосанившись и с элегантной педантичностью подперев подбородок тыльной стороной ладони. Должно быть, многочисленные подарки и гостинцы от никогда не забывающих про ее день рождения Уизлей удостоились высочайшей чести отправиться в жаркое каминное кострище вне очереди, поэтому… И, кстати говоря, требовалось в скоро-обязательном порядке избавиться от торжественно-нарядной свалки под окнами их башни, пока ее кто-нибудь не заприметил!.. Что же до их презентов, то… Ей было просто-напросто все равно. До такой отвратительно-мерзкой степени, что даже отсутствие поздравительных или вообще каких-либо весточек от Гарри смутно взволновало ее только лишь потому, что Малфой… Ма-а-а-а-а-лфой(!) спросил об этом. Наверное, если бы не он, лучшая подруга Мальчика-Который-Выжил даже не обратила бы внимание на то, что не получила никакого под-но-ше-ни-я от единственного оставшегося, пусть и не совсем рядом, но все же вместе с ней человека, которого она по-прежнему, несмотря ни на что и вопреки всему, считала своим… — Я не нахожу нужных слов, чтобы выразить свою безмерную благодарность всей вашей семье и…       — Не распинайся, Гермиона! Или теперь нам всем стоит величать тебя Героиней?.. Ты ведь наверняка ни одного из них даже в руках не держала!.. — тихо и гордо хмыкнув, проворчала староста Гриффиндора и поспешно отвела свои на удивление расстроенно-опечаленные серо-голубые глаза, наполненные великим множеством старательно сдерживаемых и кое-как подавляемых неведомых эмоций, а та, чье запятнанное, осрамленное и покрытое нестираемой коркой многослойного позора имя было названо только что, чуть не надорвалась от колоссальной натуги, пытаясь не уронить собственную челюсть себе на колени. Джинни никогда прежде не разговаривала с ней в таком небрежно-претенциозном тоне и, тем более, не произносила таких дерзко-язвительных слов в ответ на… Да что с ней такое?! Ненароком позабыла, с кем имеет дело?! И… Почему она вообще сделала столь приближенные к объективной реальности предположения?! И почему выглядела так, как будто сию же секунду плюнет ей прямо в… Мерлин, неужели Гарри проболтался?!! — А вот это — в последний раз, помяни мое слово! Я вам с ним в почтовики не нанималась! Так ему и передай, ПОДРУГА… — вмиг панически замандражировавшая Героиня Войны уже начала открывать свой оторопело-искривившийся рот, чтобы немедля отрыгнуть из него личную терракотовую армию, состоящую из наспех состряпанных изобретательных отмазок, многолинейных алиби и заковыристых самооправдательных опровержений, витиевато-замысловатое сочинение которых удавалось ей лучше чего бы то ни было, но тут… В ее перманентно-выбеленное лицо, которое в этот самый момент начало отдавать ярко-болотным отливом, что-то прицельно метнулось. Этим-неизвестно-чем оказался скомканный и помятый мешочек, который Джинни все это время прижимала к поношенно-ветхому шерстяному свитеру с большой буквой «Д» на груди, а впоследствии запустила прямо в потрясенно-огорошенную физиономию Старосты Девочек, чьи ледяные кисти уже во второй раз за последние несколько-стоило-бы-их-считать-часов вскинувшиеся в оборонительном жесте, не успели да и не сумели его поймать — им явно недоставало не только силы, но и ловкости, которая, как известно, существенно отличалась от тщательной зубрильно-ботанической аккуратности. — Гарри внезапно осознал, что у него, возможно, есть какие-то чувства к тебе, помимо дружеских, поэтому собрал вещи и убрался из Норы. Не ожидала от тебя… От вас!.. Впрочем, все это уже не наше с Роном дело!..       Если Драко узнает об этом, мне не жить… Или кому-то из них двоих… Господь, за что? За что мне все это?!!       Пока величественная Героиня Войны, имеющая самый что ни на есть пришибленно-оглушенный вид, тщетно пыталась сообразить, как ей подобает на это отреагировать с учетом конкретного места, времени и обстоятельств, огненно-рыжая младшая Уизли развернулась на каблуках своих бессменных стоптанных туфель и с горестно-торжествующим видом без оглядки прошествовала мимо нее к лестнице, ведущей в девичью спальню, продолжая бесцеремонно и без всякого стеснения распихивать зазевавшихся гуляк. Которые, между прочим, все, как один, очень сильно жалели, что им «повезло» попасться взбешенно-негодующему префекту, явно приложившему свою ни разу не хрупкую руку к скоростному воцарению полного и безоговорочного матриархата с Дином на подтанцовках внутри гриффиндорской башни... Помимо всего прочего, у этой фатально-инфернальной и, вполне возможно, предвещающей конец всему сущему на Земле сцены нашлись случайные свидетели: несколько парочек обалдело-чумных и беспробудно-косых глаз силилась поскорее проморгаться и разобрать, что, собственно, только что произошло, но за считанные мгновения вновь возобладавшая сама над собой Золотая Девочка не собиралась предоставлять им такой чрезвычайно нежелательной для нее возможности. Она деловито заправила за ухо на самом деле никуда не выбивавшуюся прядь каштановых волос, с неторопливым изяществом наклонилась и подобрала с пола по виду без остановки жеваный кем-то часа три подряд мешочек, сдуру пропуская и опрометчиво не замечая неистово полыхающий рядом злосердечный уголек, который был целиком и полностью охвачен адским пламенем истинно-верной сатанинской ревности, аспидно-черной лютейшей злобы и первобытной, врожденной, будто бы впитанной с первым молоком матери ненависти по отношению не только к его отправителю, но и вообще ко всем, кто смел хотя бы смотреть на его Мисс Идеал, не говоря уже о том, чтобы при-ка-сать-ся… Не подозревая ни о чем таком-подобном, Гермиона с придирчивой осмотрительностью извлекла оттуда чертовски знакомую изогнутую волшебную палочку, наличиствованием которой Джинни наверняка хотела на что-то прямо-однозначно намекнуть, а также измятое мокрое письмо, чтобы уже через секунду с суматошной скоропалительностью предаться будоражаще-занимательному чтению:       «Извини! Меньше всего хочу портить тебе праздник, но появилась новая дешифровка. У. объявил войну Министерству. Никто не знает, как, но ему удалось прознать о сделке с (далее следовали тщательно-претщательно зачеркнутые бранные ругательства, которых было никак не разобрать, да и не требовалось в виду отсутствия всякого смысла). Теперь он вряд ли остановится, пока не доберется до сама-знаешь-кого. Будут случайные жертвы. Много! Тебе нужно держаться подальше от Мал твоих новых закадычных друзей! Ты понимаешь, о ком я?! Все, шутки кончились!!! Прямых угроз в твой адрес после радиоэфира еще не было, но, если вдруг они решатся проникнуть в школу, а ты окажешься где-то поблизости от этого чистокровного выродка... Никогда себе этого не прощу!       Пожалуйста, послушай меня ПЕРЕЕЗЖАЙ К ЛУНЕ! Сегодня же, прямо сейчас. Ты должна! Верь мне! Ради твоей же безопасности! Она будет только рада помочь, и уже давно приглядывает за тобой по моей просьбе. Ее спальня пустует, поживете только вдвоем, пока все не утрясется. Наши готовят большую облаву, встретимся завтра на рассвете и обо всем поговорим. Я сам найду тебя.       P.S. С днем рождения!».       Самая преуспевающая ученица Хогвартса имела весьма полезную привычку перечитывать дважды. Вообще, все, будь то параграф из очередного учебника по какому-нибудь магическому предмету или короткая памятка со списком сегодняшних домашних дел, оставленная заботливой мамой под магнитиком на холодильнике. Но в этот раз, может быть, и не впервые, но она все же не стала этого делать. Бдительно-острый взор лишь на долю секунды оторвался от громко кричащих, истошно вопящих, отчаянно надрывающихся искривленно-ассиметричных строк, чтобы опрометью пронестись по смазанному человеческому скопищу и сосредоточенно сфокусироваться на светлокожей длинноволосой блондинке, которая по своему обыкновению была самой экстравагантно-эксцентричной гостьей на абсолютно любых подобных «посиделках». Однако ее затейливо-причудливые и чересчур экзотические облачения больше не казались Гермионе необычными. Отнюдь. Куда более парадоксальным казалось то, что Гарри обратился именно к ней. То, что Полумна «приглядывала» за Старостой Девочек, а она не имела никакого понятия об этом. То, что староста Когтеврана периодически здоровалась с Драко, а тот, в свою очередь, сухо-насухо и с лаконичной неохотой, но все-таки кивал ей от случая к случаю, за глаза называя ее… Странной. Учитывая то, какие именно прозвища и ярлыки он, ничуть не скупясь и никого не пропуская, навешивал на всех ее более-менее близких знакомых (например, Джинни после того самого инцидента с их якобы совершенно случайным столкновением в Большом Зале из Рыжей молниеносно перепрофилировалась в Членодевку-которая-регулярно-долбит-Поттера-в-очко, должно быть, по причине выраженно-мужского склада характера и очень уж многих проявлений во всех отношениях доминантно-командующего поведения), такое снисходительное прозвание в данном случае вполне можно было счесть чуть ли не комплиментом в неповторимом малфоевском стиле!.. По всей видимости, они оба: и Драко, и Гарри, видели в Полумне потенциально-подходящую приятельницу для Гермионы… Просто коллективное су-мас-шест-ви-е.       Живехонько воображаю. Поднимаюсь я к нам в Башню Старост и прямо с порога объявляю Малфою о том, что съезжаю от него. А он ничего не имеет против! Наоборот, вещички помогает собирать! Даже самоотверженно вызовется помочь их до когтевранской гостиной дотащить, чтобы я лишний раз не напрягалась! Нет, ну, а что? Разве может быть иначе?!       Пронизывающий до самого нутра, но для абсолютного большинства недосягаемо-невидимый взор двух воспылавших недобрыми, зловещими и до крайней степени скрыто-враждебными огоньками зрачков, не отрывался от приветливо улыбающейся и с оживленным задором щебечущей с другими гриффиндорками и когтевранками Луны, в то время как еле-еле дышащий на ладан взвинчинно-припухнувший мозг скованно анализировал, сопоставлял и планировал, строил доказательно-связанные предположения и с усердной кропотливостью выискивал слабые места. Нет, разумеется, не кажущейся абсолютно беззаботной мисс Лавгуд, которая искренне-звонко хихикала над какой-то очередной безобидной и, скорее всего, в действительности довольно скучно-постной шуткой только что подошедшего к ней Дина. А Маркуса Ульриха, с которым Гермиона еще не имела неописуемого счастья познакомиться лично, но все еще было впереди… Трезво-рассудительная, рационально мыслящая и справедливо судящая Героиня Войны никак не могла определиться, какой именно из всех безвременно-трагических, бесчестно-бесславных и позорно-срамных кончин для него ей стоит отдать свое малокомпетентно-несведущее в этих щепетильных вопросах (но это ведь так легкопоправимо!) предпочтение. Авада — слишком просто, быстро и… безболезненно. Ульрих же должен был удостоиться много большего. Следовало самым что ни на есть подобающим образом уважить его напоследок. Например… Публичным четвертованием! Дыба тоже бы вполне сгодилась! И не стоило забывать о нестареющей классике в виде неподражаемой Железной Девы! У батюшки-Люциуса в потаенных закромах фамильного особнячка наверняка был припасен полный набор сопутствующей атрибутики с куда более изощренными, затейливыми и эффективными пыточными, так сказать, инструментами. Нужно было что-то предпринимать и как можно скорее, ибо ее пассивное бездействие, безынициативное созерцание и спокойное ничегонеделание привели вот к этому… К тому, что Драко и Нарцисса и впрямь могли…       Если сейчас начнешь паниковать, как запуганная девчонка, они точно умрут, так что сосредоточься!..       В чем-то достолюбезный Малфой Младший был все же прав: пресловутый Аврорат никчемно топтался на месте, допуская все более недопустимое количество смертей, и, если не стараться смягчить действительность ничтожно-унылой подменой понятий, потерпел полный крах на этом неказистом поприще, так что дальнейшее возложение опасно-обманчивых надежд на героически-бесстрашное, но напрочь бесполезное мракоборческое ведомство, из всех не заткнутых щелей которого порционно выливалась строго-конфиденциальная информация, было попросту безрассудным. Все это вполне могло обернуться упомянутой двойницей Третьей Общемагической войной. Вовсе нетрудно представить себе запредельную степень по большей части праведно-справедливого негодования безотрадно скорбящего и горепомешанного умалишенца, вдруг узнавшего, что Пожиратель Смерти, который прямо повинен во всем, что случилось с ним и его семьей, не только не понесет никакого наказания, но и… В общем, вряд ли суетное бытие располагало хоть чем-нибудь, что могло бы успокоить Маркуса. За редчайшим исключением чудодейственно-скоропостижной смерти, разумеется. Но сможет ли Героиня Войны собственноручно… убить остановить его, если придется? По совершенно ни в коей мере не зависящим от нее обстоятельствам? При полном и безоговорочном отсутствии каких-либо иных выходов-решений-вариантов? Если в противном случае Драко мог серьезно пострадать… Или того хуже… Если в результате этого «столкновения» Малфой навсегда исчезнет, а вот она… Она останется. Здесь. Одна. Как всегда и хотела, правда?..       Моя ответственность…       Продолжающая тихо-мирно сидеть в кресле Гермиона, которая перестала осознавать и воспринимать что-либо, кроме вконец искомканного пергаментного листа, зажатого в изогнуто-скорченных сверхъестественными судорогами пальцах настолько сильно, что их вряд ли удалось бы разъединить даже при помощи древней магии, не говоря уже об ограниченных человеческих усилиях. Она вдруг оказалась на самом извилисто-сложном распутье на своем недолго-коротком веку. От этой судьбоносной развилки, отправной точкой которой было «прямо здесь и сейчас», вело всего лишь два пути. Проторено-укатанная и хорошо известная дорожка поворачивала направо, туда, где ее ожидали залитые ярким солнцем зеленые луга и невообразимо давно позабытое чувство полной защищенности. Тернисто-тяжкий и многотрудный путь, который изобиловал не цветущими розами, и отравленными шипами от их увядших тонких стеблей, вел налево: туда, где над выжженным засушливым полем без единого колоска мерно кружились пернатые падальщики, предвкушающие боль, кровь, слезы и голодомор. Пойти направо — означало получить наверняка уже самую-самую-пресамую последнюю возможность отчасти вернуть себе прежнюю жизнь назад, уйдя в закат вместе с Гарри под ручку, в буквальном смысле оставив Малфоев на произвол ополчившейся против них судьбы. Пойти налево — означало окончательно и бесповоротно потерять все то, что у нее оставалось, при этом навсегда избрав Драко своим несменяемо-вечным спутником, причем в данном случае вероятность их драматически-преждевременной кончины была столь велика, что… ее галлюциногенный призрак из будущего, явно неравнодушный к пискляво-модным и баснословно дорогим синим платьям, мог бы не тратить на столь запоминающееся появление ни мгновения своего драгоценного времени, которого у него, судя по всему, теперь было навалом и… Теперь Героиня должна была сделать, казалось бы, очень простой выбор. Гарри или Драко. Драко или…       Кгхм… Срочно требовался опережающе-упреждающий удар! Такой, после которого разом сшибленный с ног Ульрих, до сих пор самоуверенно командующий этим кровопролитным парадом и всегда идущий на один шаг впереди всех остальных, уже не смог бы отряхнуться, встать и пойти дальше. Такой, который неминуемо спутает ему все карты. Такой, которого не только он, а вообще совсем-совсем никто не ждет. Только непредсказуемая внезапность, непредвиденная спонтанность и нечто из ряда вон выходящее, которое никак не могло закрасться в его математически-точные вычисления, сумело бы хоть немного отклонить Маркуса от его мстительно-карательного намеченного курса. Вся его общераспространенная популяризация базировалась на банально-старой, как сам необъятный мир, идее справедливого равенства. Для своих обезбашенно-отмороженных последователей он стал своеобразным олицетворением непредубежденного, непредвзятого и объективного правосудия, причем градус благочестивого верования в его завиральные лжепроповеди был прямо пропорционален уровню развитости интеллекта и величине притесненно-угнетенного помыкательства, пережитого во время обеих магических войн (а кому-то вполне могло хватить и одной). Стало быть, требовалось всего-навсего опрокинуть этого беспределящего божка прямо на сильно контуженные головы его же идолопоклонников. Весь вопрос состоял лишь в том… Как?.. Как одним махом можно было наглядно продемонстрировать всем нечистокровным и магглорожденным-в-особенности то, что психически неуравновешенному анархисту с глобальным сдвигом по фазе глубоко и далеко наплевать на равенство-братство и прочую до смешного нелепую дребедень-белибердень, о которой он им так яро проповедовал?! Сугубо личная месть, подаваемая под кисло-сладким соусом освободительно-повстанческих гимнов, должна была быть изобличена! Или… Уничтожена.       Хотите Малфоя, да? Так приходите и возьмите! Вот только сначала… Вам придется одолеть меня! Прости, Гарри. Я не оставлю его. Даже ради тебя... Этого не будет! По крайней мере… Не завтра. Не сегодня. Не сейчас. Так… Спокойно! Перво-наперво нужно разыскать Драко, а потом уже все остальное…       И тут страхонагнетательная реальность под ничего не значащим для нее названием «NEW YORK ROCKET» вдруг вернулась в полном объеме. Это произошло так резко и непредвиденно отчетливо, что Гермиона даже бессознательно подпрыгнула на месте, как обваренно-ошпаренная, потому как ей взаправду показалось, что некто не очень-то добрый опрокинул ей за шиворот целый самовар крутого кипятка, но от этого ей почему-то не стало жарко. Напротив… Леденящий скрученное нутро холодок стремительной опрометью промчался по ровноигольчатой женской спине, оставляя за собой синеющее полотно гадко-липкой гусиной кожи. Неровное дыхание, которое и до этого вселяющего подлинный, высокопробный и ничем не разбавленный тихий ужас с легким оттенком кошмарной жути момента было НЕслегка сбивчивым, перехватило окончательно. Она тотчас же прокляла себя за то, что за все время своего пребывания здесь не раз посмотрела на Него, но ни разу не увидела!.. Золотая Девочка выскочила-выпрыгнула из насиженного кресла и помчалась к чуть более, чем полностью деактивированному контрольно-пропускному пункту в толстом и румяном лице говорящего портретного проема. Молча, не проронив ни слова в ответ на посыпавшиеся на нее отовсюду и со всех сторон вопросительно-изумленные возгласы. Шагом настолько быстрым, насколько позволяла нерасторопно размыкающаяся биомасса. Одним непривычно-точным движением на полном ходу забрасывая сырой бумажный комок в зловеще потрескивающие недра большого гриффиндорского камина. Пролетая мимо умиротворенно-спокойной Полумны и других студенток, озадаченно отмечающих, что: «Бедненького Денни-медвежонка уж слишком долго нет, надо бы проведать его!». Выкрикивая возле самой изнанки портрета какие-то не по обыкновению тщательно подбираемые, а первые пришедшие на бьющейся в неистовой агонии ум-за-разум слова о том, что… У нее закружилась голова, что-то ей вдруг стало нехорошо, и нужно поскорее освежиться, поэтому именно она и именно сейчас пойдет и проверит, как же там себя чувствует патологический несчастливец, с высочайшей долей вероятности оказавшийся в мужском туалете не совсем один-одинешенек. Хотя мало кому или, вернее сказать, почти никому не захотелось бы дожидаться, пока Криви вдоволь намечется проспиртованных харчей и сможет самостоятельно отползти на приличное от густозаблеванного унитаза расстояние, вместо того чтобы вернуться назад в башню, как и ребячливо крутящийся вокруг стайки улыбчивых девушек Томас… Почти никому. Кроме Малфоя, разумеется.       Который запросто проник в ныне временно никем и ничем не охраняемое львиное логово, при этом оставаясь для всех и каждого внеподозрительным инкогнито, и для этого ему вполне хватило обыкновенной маггловской толстовки с капюшоном. Почти ничем не примечательной. Настолько, чтобы слишком безнадежно-поздно вспомнить, эту несуразно-непонятную и некрасиво растянутую чуть ли не на всю спину надпись, на которую из злорадно-мстительных и фэшн-катастрофичных побуждений когда-то уверенно пал ее выбор в стенах единственного одежного магазина тихого британского захолустья… Гермиона же сама купила эту толстовку для Драко! Как она могла не узнать ее?! Впрочем, переживать об этом сейчас совершенно не стоило, ведь броский рисунок подошвенного протектора, бесчисленное количество раз наблюдаемый ей в дождливо-слякотные летние дни на песчаном берегу реки и в безжизненной пыли проселочных английских дорог, она узнала сразу же. Он разборчиво-четко отпечатался в еще даже не успевших остыть и загустеть кашицоподобных и едко-зловонящих на десятки и сотни метров вокруг больших рвотных лужах серо-буро-малинового цвета, ведущих куда-то далеко прочь от таблички с надписью «Туалет для мальчиков»…

* * *

      April Divine — Redemption