Завтра ветер переменится

В лагере оставили половину палаток, набив их сеном и порохом для фейерверков. Собранные шатры унесли в Охотничий дворец, и сейчас все, кто умел держать в руках иглу и не таскал при этом камни и бревна, спешно шили из этой ткани сети. Император с супругой Цзин, сыновьями и знатью отбыл во дворец. Мэн Чжи с тысячей всадников выехал потрепать передовые отряды армии Цинли. Чансу обозревал покинутый лагерь со вчерашней скамейки и напряженно думал, что еще он может предпринять. По всему выходило — ничего. Охотничий дворец, выстроенный на утесе в слиянии двух рек, был крепостью, способной выдержать серьезный натиск, но три тысячи против сорока… Вчера он успокаивал принца Юя, утверждая, что это не безнадежно. И не солгал, пожалуй: некоторая надежда действительно была. Крошечная, как огонек свечи в чистом поле. Если Цзинъянь не успеет… Чансу нахмурился. Он помнил, что Цзинсюань в юности склонен был отрывать мухам крылышки, но все-таки ограничивался мелкими пакостями. Однако Цзинхуань говорил о бывшем наследнике таким тоном, что впору было подумать, что его подташнивает от ужаса. Что такого не смогли выяснить о наследном принце шпионы и сплетники? Может, где-то еще в столице ждет своего часа колодец, полный человеческих костей?.. Но об этом сейчас задумываться не стоило. Если Цзинъянь не успеет, это не будет иметь вовсе никакого значения. И о том, как, ожидая подвоха со стороны принца Юя, проворонил бунт принца Сяня, — тоже не стоило. Позже, все позже. Сейчас нужно справиться с армией Цинли. Земля едва заметно дрогнула. А вон и пыль заклубилась… Возвращался Мэн Чжи — если, конечно, не случилось так, что гвардия потерпела поражение, а кто-то ушлый среди вражеских командиров догадался взять ее знамена. Чансу провел ладонью по лицу. Не перехитрить бы самого себя, пытаясь предсказать, на что способен противник! Рядом возник Фэй Лю, глянул вопросительно. — Это свои, — сказал Чансу. Некоторых мыслей просто не следует допускать. Например, о том, что брат Мэн мог… Не мог: вон он, развевается рыжий конский хвост на шлеме. Все в порядке. Все идет как задумано. — Они встают лагерем, — крикнул Мэн Чжи еще с седла. — Передового отряда больше нет! Тридцать пять тысяч, мелькнуло в голове. Тридцать пять против… — У тебя большие потери, брат Мэн? — Человек полтораста не встанут в строй ни сегодня, ни завтра. — До заката выставь засаду на склоне горы. Они попытаются обойти нас с тыла. — Да тут обходить некого. — И тем не менее. У нас будет шанс нанести им ущерб, вовсе не теряя людей. Засаду на склоне, брат Мэн, и еще одну — здесь, с углями в горшках, как договорились. — Будет сделано. А ты… — Мэн Чжи оглянулся и заговорил вполголоса: — Сяо Шу, тебе бы тоже отступить во дворец. Если что, ты ведь на лошади не ускачешь. — Фэй Лю меня унесет, — грустно усмехнулся Чансу. — Но ты прав, здесь мне больше нечего делать. Охотничий дворец гудел растревоженным ульем. По дороге сновали люди, таская стрелы и копья, булыжники и бревна. Стрел мало, думал Чансу, хватит на несколько залпов. Дальше надежда на сети и масло… — Господин Су, — окликнули его. Чансу повернулся и оторопел: с охапкой метательных копий на плече его догонял принц Юй собственной персоной. — Ваше высочество… вы — здесь?! — И брат Хуай тоже, — Цзинхуань ухмыльнулся, — а брат Нин и хотел бы, да не может, поэтому сидит и пытается играть в вэйци с дядей Цзи. Вы смотрите, как будто узрели феникса на платане, господин Су! Я бы там спятил, во дворце, пытаясь держать лицо рядом с отцом-государем. Лучше потаскаю тяжести, потом заодно и засну быстро… Мы же не ожидаем сегодня атаки, правильно? Показная бравада принца Юя не могла обмануть Чансу: некогда он видел такую у каждого второго новобранца накануне боя. Но это было куда лучше, чем страх обессиливающий, которого тоже довелось навидаться… Да кроме того, принцы, наравне с солдатами готовящиеся к обороне, — это неплохо поднимало боевой дух: заметно было, как те, кто узнавал Цзинхуаня и — чуть в стороне — Цзинли в лицо, прибавляли шагу и словно бы расправляли плечи. А узнавали многие: все-таки это была гвардия. — Не надорвитесь только, ваше высочество, вы непривычны к тяжелой работе. Да, до завтрашнего утра Сюй Аньмо не пойдет штурмовать дворец. — Отрадно слышать, — и принц Юй отер пот со лба запястьем, оставив грязную полосу. Глаза его лихорадочно блестели. — Да и вы не переутомитесь, господин Су. Иначе Седьмой братец будет в ярости. — Постараюсь не дать принцу Цзину повода для гнева! — Чансу поклонился и продолжил путь в гору. Он не ожидал такого от Цзинхуаня, однако при имеющемся выборе — изводиться неизвестностью и беспомощностью подле императора или же приняться за солдатский труд — чьи угодно предпочтения были очевидны. Вот и принц Хуай, поэт, лентяй, юноша ветротекучий настолько, что посрамил бы, пожалуй, и Юйцзиня, — даже он схватился за тюки и колчаны. Наверняка и еще кто-то из придворной молодежи взялся за работу: не так страшно, когда что-то делаешь. Янь Юйцзинь попался навстречу уже во дворце. — Брат Су! Благородная супруга велела мне сосчитать тех, кто может держать оружие, и доложить тебе. Я сосчитал. Триста с небольшим человек личной охраны и слуг. Правда, не для всех найдутся панцири. Здесь никогда не держали запаса доспехов… — Спасибо. Распорядись, чтобы снарядили всех, кого возможно. Сходи к Мэн Чжи, у него есть раненые после сегодняшней вылазки, пускай они отдадут свои доспехи тем, кто может сражаться вместо них. — Будет сделано! — и Юйцзинь унесся, сосредоточенный, ничем уже не напоминающий беззаботного юношу, который совсем недавно путешествовал с лучшим другом по цзянху. Хорошо, что Цзинжуя нет здесь. Плохо — он боец из лучших, — но хорошо. Вечер Чансу провел с Тиншэном. Мальчик тоже храбрился; невзирая на все беды, выпавшие на его долю, войны он себе не представлял вовсе, и следовало опасаться, что его потянет геройствовать. Поэтому Чансу постарался накрепко внушить юному храбрецу, что его место — в самой последней линии обороны. Через полстражи после заката примчался гонец с известием, что отбита попытка пробраться к покинутой ставке охотничьими тропами. А на исходе часа Быка равнина внизу озарилась пламенем: сработала пороховая засада. — Раненых у них очень много, — доложил Мэн Чжи; лицо его, хоть и утомленное, светилось свирепой радостью. — И сомневаюсь, что они начнут наступление, пока не рассветет полностью. Разведчики говорят, в их лагере уныние. Они не знают, что принца Цзина здесь нет, и клянут его за хитроумные ловушки, ха-ха! — Жаль, что здесь нет Чжэнь Пина, — невпопад заметил Чансу. — Или, может, Ся Дун. — Почему?! — Можно было бы послать их организовать панику уже в самом лагере врага. Или даже — милостью Небес — выкрасть принца Сяня или командующего Сюя… Но ведь у тебя нет таких людей, брат Мэн? Мэн Чжи тяжело вздохнул. — Я же императорской гвардией командую, а не пограничной армией. Откуда мне взять таких одаренных лазутчиков! Но, сяо Шу, а твоя барышня Гун Юй? Чансу качнул головой: — На улице или в доме она действует хорошо, но не в военном лагере. Снять караул сможет, и не более того. Ладно, нечего мечтать попусту. Иди отдыхай, брат Мэн, завтра будет жаркий день. — И ты не вздумай сидеть без сна! — Мэн Чжи шутливо погрозил ему. — Как я смогу завтра сражаться в полную силу, если ты сляжешь, а? Что непременно нужно отдохнуть, Чансу понимал и сам. Но сон не шел к нему, сколько он ни ворочался, пытаясь устроиться на непривычной лежанке. Уже светало, когда его все-таки сморила не столько дремота, сколько усталость. И будто тотчас же в глаза брызнули солнечные лучи… Снаружи, во дворе, раздавался какой-то звук, тихий, монотонный и странно знакомый. Чансу плеснул водой себе в лицо и вышел на галерею, жмурясь от яркого света. Во дворике сидел, прислонившись спиной к древесному стволу, принц Юй и, прикрыв глаза, пощипывал тетиву большого лука, прислушиваясь к звучанию. — Ваше высочество? — Господин Су, — принц ошалело вскинул голову, будто сам себя убаюкал ровным гудением тетивы. — Я разбудил вас?.. — Нет, это солнце потрудилось. Позвольте полюбопытствовать, чем вы заняты? — Проверяю лук. Времени менять тетиву сегодня не будет — хочу удостовериться, что в этой нет изъяна. — Принц Юй, ваше высочество, вы с ума сошли?! Вы хотите идти в бой? — Да почему же нет? — принц поднялся легко, тем самым показывая, что от последствий неистовой скачки оправился совершенно. — Чем я хуже брата Цзина? — Принц Цзин — военный, он полжизни с армией, а вы… Простите мне такую дерзость, но вам сражаться хоть раз доводилось? — Как ни удивительно — да! Раза три. Порой инспекционные поездки представляют такую возможность. Разбойники, знаете, совсем не имеют почтения, когда чуют поживу… — принц Юй усмехнулся. — Нет, господин Су, не подумайте, что я мечтаю сравниться с Цзинъянем в доблести. Но я неплохой стрелок, а для стрелы нет разницы, лететь в косулю или в человека. Что-то в интонациях Цзинхуаня не нравилось Чансу. Что-то дребезжало в его голосе, подобно тревожным колокольцам. — Случайная стрела — и на месте косули окажетесь вы, ваше высочество. У государя нет лишних сыновей… — В самом деле? Полно вам, господин Су. Государь вчера обращался со мной так, будто это я виноват во всем: что Цзинсюань восстал, что супруга Юэ неблагодарная тварь, а Сюй Аньмо властолюбив и продажен… Вечером Благородной супруге Цзин пришлось его унимать и делать мне знаки, чтобы я исчез из виду поскорее. — Но это не повод искать смерти, ваше высочество! — Я не ищу, — Цзинхуань прислонил лук к стволу и подошел к крыльцу. — Мне, не скрою, приятно видеть, что вы за меня беспокоитесь, хоть я и не понимаю этому причины, — он улыбнулся впервые за время разговора, и солнце в утренней дымке охватило его голову сияющим венцом, — но право же, господин Су, я вовсе не желаю умереть сегодня. Я хочу выжить, победить, вернуться в столицу, приветствовать мать и жену, заглянуть к вам в гости… видите, у меня богатые планы на жизнь. Только боюсь, что если останусь подле государя, пока армия Цинли будет осаждать дворец… непременно скажу или сделаю что-нибудь непозволительное. Поэтому я намерен быть снаружи — и уж конечно, не просто так там стоять. Чансу коротко вздохнул. Цзинхуань был, в общем-то, прав: для планов Мэй Чансу сейчас не имело значения, останется ли принц Юй в живых или погибнет. Конечно, в качестве союзника для Цзинъяня он был бы превосходным приобретением, но обойтись без него не составит труда. И все-таки увидеть его мертвым — не хотелось. И прежде-то не хотелось, но сейчас… — Хотя бы доспех наденьте, — попросил Чансу со вздохом, наказывая себе позже, если все завершится успешно, хорошенько приглядеться, что за корешки пустил в его сердце Сяо Цзинхуань и не следует ли их оборвать, покуда это не привело к беде. — Даже и шлем надену. Я не такой дурак, каким вам, наверное, кажусь, господин Су. — Ваше высочество! Как бы я мог… — на этом месте Чансу невольно осекся, потому что Цзинхуань качнулся вперед, подхватил его руку и быстро поцеловал пальцы — не губами коснулся даже, только дыханием; после чего развернулся и ушел быстрым шагом, подобрав по дороге лук. Чансу простоял еще несколько минут, задумчиво разглядывая собственную руку, как будто теплая влага выдоха могла оставить на ней какой-то след. Потом послышались торопливые шаги — он узнал Мэн Чжи по походке и, передернув плечами, вернулся в комнату, лишь теперь сознавая, что озяб. *** Когда змея передовых полков начала вползать в ущелье, ведущее ко дворцу, и был отдан приказ затворить ворота, Мэй Чансу вошел в приемный зал и сразу же шагнул за колонну, притянув к себе Тиншэна. Его заметили, но внимание собравшихся обращено было на то, что делается снаружи. Последним влетел принц Хуай — он-то что делал во дворе, неужели до последнего стрелы разносил? Различался — пока еще едва-едва — слитный топот тысяч ног, слышались возгласы во дворе: там поднимали на стену последние камни, помогали друг другу зашнуровать доспехи, определяли места в строю. В зале вздыхали, топтались с ноги на ногу, шелестели одеждой. Третий принц тяжело дышал, перебирал что-то пальцами у груди — в обычные дни как-то забывалось, что он с детства нездоров, но сейчас от переживаний состояние его ухудшилось. Как бы еще не свалился до того, как все станет действительно серьезно… Супруга Цзин сидела подле императора в шафранно-желтом платье, с прямой спиной, и всей позой выражала разом участие — император цеплялся за ее рукав, не от страха, пожалуй, а оттого, что не знал, куда самому деть руки — и непреклонную стойкость. Чуть поодаль таким же столпом спокойствия замер хоу Янь, а с другой стороны от трона, как противоположность старому даосу, неровно сопел князь Цзи, никогда в жизни не проливший ничьей крови. Сгрудились в кучу министры, у дверей столпились евнухи — напрасно они это, у дверей, тут всей защиты — слой бумаги… когда полетят стрелы, станет опасно. Но не Мэй Чансу предупреждать об этом. Господин Мэй — стратег, ученый, а не вояка, который точно знает, где нужно встать во время нападения. Ему просто уютнее в углу за колонной, когда в зале полно высочайшей знати. Капали минуты, делая воздух густым и шершавым. Во дворе стало тихо, и подобно приближающейся грозе мерно бухали в ущелье солдатские сапоги. — Двести шагов! — донеслось с надвратной башни. Кто-то в зале то ли икнул, то ли всхлипнул. В тишине это прозвучало очень громко, и люди завозились, оглядываясь, даже заулыбались… — А где Цзинхуань? — вдруг вспомнил император. Видно, тоже осмотрелся, ища взглядом чересчур впечатлительного подданного. — Куда он делся? Еще одна волна переглядок — как будто сразу не стало понятно, что принца Юя в зале нет. Император медленно бледнел. — Он что же… сбежал?! Произнесено было почти шепотом, но, конечно, услышали все. Чансу заметил, как встрепенулся принц Хуай, как шагнул, намереваясь преклонить колени перед троном, но тут снаружи грянуло: — Сто пятьдесят шагов! — и сразу вслед за этим над стенами разнеслось, эхом скатываясь в ущелье: — Солдаты армии Цинли! Любой из вас, кто осмелится атаковать дворец, будет повинен в государственной измене! Император привстал на троне, сжимая кулаки. Из-за стены донесся слабый, но явственный ропот; слов было не разобрать, но Чансу затаил дыхание: он знал эту интонацию, это опасное сочетание гнева и страха; на счастье Линь Шу, в своих войсках такого не слышать не приходилось никогда, но вот что делалось потом с чужими… — Тот, кто выступает против императора, совершает непростительное преступление! За измену казнят три поколения семьи! Те, кто сейчас бросит оружие, еще могут быть помилованы. Прочих ожидает смерть: в бою сейчас или на помосте — потом. Ропот взметнулся штормовой волной, заглушив грозное предупреждение. Голос у принца Юя был сильный, но перекричать армию человеку не дано. Еще две или три фразы, едва различимые за гулом толпы, и послышались крики и лязг оружия. Даже не видя, что творится за стеной, Чансу понимал, что происходит. Принца Юя знали в лицо — пусть не каждый солдат, но офицеры почти наверняка: армия Цинли постоянно находилась неподалеку от столицы, и большую часть инспекций курировал именно Пятый принц. То, что он здесь — он, а не принц Цзин, который якобы захватил императора в заложники! — и угрожает карой за измену, многим должно было подсказать, что объявленная причина их похода может и не быть правдой. И, разумеется, часть солдат заколебалась, кто-то попытался покинуть строй, кто-то — задержать или уничтожить дезертиров… Если повезет, если паника, посеянная принцем Юем, будет достаточно сильна, армия Цинли здорово погрызет сама себя, прежде чем станет атаковать дворец. Сановники зашептались, император опустился обратно на трон, переводя дыхание. Он уставился на двери зала, ожидая, что принц Юй сейчас войдет — доложится, насладится вниманием… Двери оставались неподвижны, и на ступенях не слышалось шагов. — Отец, дозвольте сказать, — принц Хуай все-таки решился. — Брат Юй принял решение участвовать в битве. — Да он… Да кто ему позволил! — император хватил кулаком по подлокотнику. Дрогнуло пламя свечей в ближнем шандале. Люди снова замерли, не зная, чего бояться пуще: врагов за воротами или государева гнева. Однако гнев этот иссяк так же стремительно, как вспыхнул. — Она его хорошо воспитала, твоя сестра, да? — буркнул император, обращаясь к хоу Яню. Тот еле заметно вздрогнул от неожиданности и коротко поклонился. Тем временем хаос за воротами нарастал. Шум сделался оглушительным, но затем вдруг пошел на спад. Видимо, понял Чансу, прибыл кто-то из старших командиров с личной охраной и тяжелой рукой навел порядок… Жаль, что его не снять метким выстрелом. Сто пятьдесят шагов — далеко даже для лучников на башне, а из баллисты столь точно не попасть. Он постарался успокоить участившееся дыхание. Сколько времени выиграл для них принц Юй? Четверть стражи или немного меньше… Успеет ли Цзинъянь? И если успеет — хватит ли у отряда, вымотанного стремительным броском, сил для хорошей атаки с тыла? Наступила тишина, а затем в землю снова ударили тяжелые шаги. — Сто шагов! — Стрелки! — накрыл двор рык Мэн Чжи. И запели стрелы. Доносящиеся звуки были для Чансу чем-то вроде карты боя. Вот началась ответная стрельба, а вот и горящие стрелы. Упал один из евнухов — удивительно, что один, — и остальные поспешили отступить в зал, закрыв внутренние двери. Бросились гасить то, что могли. Охотничий дворец строился с умом, и древесину пропитали чем-то от огня: толстые балки дверей, хоть их и лизали язычки пламени, даже дымиться не желали. В ворота неспешно бил таран, затем Мэн Чжи приказал «На стены!» — значит, осаждающие подтянули лестницы. Сменились интонации криков: гвардейцы схватились с противником врукопашную. Протяжные вопли — это падают лестницы вместе с теми, кто на них… Вот брат Мэн выкрикнул: «Сети!» Их успели сшить с дюжину, но больших; среди гвардейцев не было опытных рыбаков, которые умели бы метать сети как следует, однако с большой высоты справиться должны были и новички. Снова смена тональности криков: сети упали на головы солдат, самое меньшее половина сработала как надо. И сразу следом команда «Масло!» Чансу почувствовал металлический привкус во рту. Война страшна, даже если умеешь играть по ее правилам. Сейчас на людей, запутавшихся в плотной ткани, обрушится масло, а следом — огонь. Он, наверно, слишком сильно стиснул пальцами плечо Тиншэна: тот тихонько пискнул. Не вспоминать. Не вспоминать пламя на Мэйлин. Слушать битву. Скоро должен подойти Цзинъянь. От жуткого воя вздрогнули все, кто был в зале. Хорошо еще, что ветер не принесет сюда через стену запах горелой человеческой плоти… И снова таран. Вот Мэн Чжи подбадривает солдат, и те отвечают ему яростными криками… Чансу показалось, он расслышал и возглас Юйцзиня, и голосок Гун Юй. Разумеется, показалось. А Фэй Лю молчал, конечно же, и Цзинхуань наверняка тоже. Со страшным хрустом и скрежетом рухнули ворота. Миг мертвой тишины… и началось. Испуганные возгласы, пламенную речь хоу Яня и ответ императора Чансу слышал разве что краем уха. Он будто превратился в слух, пытаясь уловить за грохотом схватки далекий стук копыт. Невозможно, конечно. И все же… Он действительно различал голоса. И отчаянный взвизг Гун Юй, с которым она, судя по всему, обрушила меч на голову противника. И ликующий рев Мэн Чжи — он, наверно, уже курган из тел положил вокруг себя. Услышал и выкрик Юйцзиня — и успел перехватить хоу Яня, который, наверно, расслышал это тоже. А еще — мерное, низкое гудение тетивы совсем рядом с бумажными дверьми. И короткий вой, сопровождающий каждую стрелу перед тем, как она с чавканьем погрузится в плоть. Кто-то там наверняка прикрывал Цзинхуаня, чтобы он мог стрелять без остановки, не отвлекаясь на отражение атак. Потом Чансу услышал эхо совсем иного шума. — Скоро, — выдохнул он. На него покосились; эти люди, сжимающие мечи — половина с трудом помнила, за какой конец держат оружие, — даже одно коротенькое слово показалось им предвестником спасения. Но там, на равнине, происходило… что-то. Пение тетивы смолкло. Стрелы закончились? Снизу, из ущелья, волной вздымался торжествующий клич. И в ответ неистово вопили те, кто сражался во дворе. А потом над шумной неразберихой взвился звонкий голос: — Простите, что Нихуан пришла поздно! И Чансу заставил себя разжать пальцы на плечах у Тиншэна. *** Мощеный двор был залит кровью так, что следовало смотреть под ноги, чтобы не оскользнуться и не запнуться о чье-нибудь тело. Цзинъянь содрогнулся при мысли о том, насколько жестокая схватка здесь происходила. Он поднял глаза, лишь когда добрался до ступеней, и почти прямо перед собой увидел Мэй Чансу: бледного, с запавшими глазами, но определенно целого и невредимого. — Император, Благородная супруга, принцы и министры не пострадали, — сказал господин Су и коротко, устало улыбнулся. — Вы предусмотрительны и пунктуальны, ваше высочество. — Мне жаль, что я не успел раньше, — ответил Цзинъянь. У него плохо действовала левая рука, в сапоге хлюпала кровь, натекшая из неглубокого, но противного пореза, а еще ему предстояло сейчас доложить императору, что мятежник принц Сянь избежал поимки. — Неважно выглядишь, братец, — донеслось сбоку, и Цзинъянь сморгнул: он не узнал Цзинхуаня в обычном солдатском панцире, сидевшего на ступенях у колонны. Подле валялись остатки перерубленного пополам лука и несколько опустошенных колчанов. Грязь, кровь и копоть придавали Пятому принцу совершенно варварский вид: как будто он нарочно нанес на лицо разноцветные полосы, как делают некоторые кочевники, идя в набег. Цзинхуань не без труда поднялся на ноги, подошел ближе. — Как там Четвертый брат? Жив и рыдает в цепях или от страха помер на месте? — Сбежал, — сквозь зубы ответил Цзинъянь, отводя глаза. — У меня лошади устали — мы не сумели его догнать. Наверно, огни Диюя должны были быть подобны тому, что полыхнул в глазах Цзинхуаня. — Вот как, — прошипел он едва слышно. — Что ж, далеко не уйдет. — Принц Юй… — начал было Мэй Чансу, но Цзинхуань уже сорвался с места — прямиком к Мэн Чжи, который что-то обсуждал с Нихуан у ворот. Цзинъянь еще раз оглядел двор. Оценил стрелы, пронзившие тела в черных панцирях Цинли насквозь. — Никогда бы не подумал, — пробормотал он озадаченно. — Господин Су, он что, в одиночку тут… — Фэй Лю его защищал, — улыбка Мэй Чансу стала шире. — А мне казалось, Фэй Лю его терпеть не может. — «Его лук поет» — вот что сказал Фэй Лю. Для него это достаточная причина… чтобы послушать музыку, которая ему по душе, он сцепится с целым полком. — Звучит впечатляюще, — рассеянно согласился Цзинъянь. Рука ныла, под коленом дергало, щипало ободранные поводом костяшки пальцев, и он доподлинно знал, что под доспехом найдется еще с десяток синяков и ссадин, а может, и еще какие-то ранения обнаружатся, не замеченные сразу; но не истекаешь кровью — и ладно, можно бежать дальше. — Я должен доложить государю. — Возможно, — заметил Мэй Чансу, обращая хмурый взгляд на что-то в стороне, — с этим стоит подождать. Все-таки усталость и раны не лучшим образом сказались на внимании: только повернувшись в ту же сторону, Цзинъянь заметил, что сбоку от центрального павильона спешно собирается конный отряд. Десятка два гвардейцев, их рыжие лошади — и немного поодаль пританцовывал вороной Лилун, которого Цзинъянь, как тот давешний страж, теперь бы тоже узнал из тысячи. Принц Хуай, суетясь и не попадая в пряжки, застегивал на принце Юе свой собственный алый плащ. Цзинъянь старательно проморгался. Не помогло. Тем временем Цзинли наконец справился, отступил, и Цзинхуань с явным усилием взгромоздился в седло. Отряд тронулся к воротам, а принц Юй подъехал к ступеням и бросил: — Не докладывай пока, братец. — Он опережает тебя на полстражи, не меньше, — Цзинъянь безнадежно покачал головой. — Не найдешь… — Ха, — только и ответил Цзинхуань и сжал ногами бока вороного. Жеребец прыгнул вперед с места со все той же неправдоподобной кошачьей мягкостью. Красный плащ взвился языком пламени, и отряд, с места взяв в галоп, ринулся вниз по ущелью. — Да не найдет же! — досада обожгла так явственно, что Цзинъянь слегка испугался сам себя. Конечно, искать следы маленького отряда, удирающего со всех ног в неизвестном направлении, там, где вся равнина перепахана сапогами и копытами — безнадежная затея. Но если и без того еле стоящий на ногах Пятый брат желает погоняться за тенями — кто ему запретит и зачем? Армия Цинли разбита и рассеяна, никакая засада встретиться не должна, а убегающих гвардия сметет и не заметит. Цзинхуань не полководец, в наведении порядка после боя он тоже не пригодится — пускай себе носится, ища ветра в поле! Но если увериться, что Цзинхуань вернется ни с чем, то нужно идти и докладывать отцу. А если поддаться надежде, что все-таки охотничье чутье не подведет Пятого брата… то надо сидеть тихо и ждать, ждать неизвестно сколько… Цзинъянь умел ждать, сидя неподвижно, возвращения высланных разведчиков. Однако зависеть от зыбкой удачи Цзинхуаня — это было… неприемлемо! — Если мне будет позволено дать совет, — вкрадчиво проговорил Мэй Чансу над ухом, — то вашему высочеству совсем не помешала бы перевязка, а может быть, и что-то бодрящее перед тем, как нанести визит императору. Государь своими ушами слышал, сколь яростной была битва, и скорее всего отнесется с пониманием к тому, что ваше высочество предпочтет не заливать кровью пол перед троном во время доклада. Генерал Ле, вас ведь не затруднит сопроводить принца Цзина к лекарю? В какой момент рядом появился Чжаньин, Цзинъянь осознать не сумел и, быть может, из-за этого счел за лучшее последовать велеречивому совету. Ладно кровь, но появляться перед отцом лучше с ясной головой, а не когда куда-то неслышно исчезают куски времени и пространства. Кроме того, визит к лекарю в какой-то мере оправдывал затягивание с признанием, что Цзинсюаня они с Нихуан упустили. Показалось, что Мэй Чансу улыбнулся вслед, но это скорее и впрямь показалось: советник, сколько его знал Цзинъянь, никогда не был щедр на улыбки. Разве что в адрес Фэй Лю. Лекарь в ответ на требование дать что-нибудь от усталости и сонливости скривился, как будто сжевал пару маринованных слив без риса, и предложил взамен макового отвара. Нахальство армейских врачей, как всегда, поражало. С другой стороны, как бы они работали, не умея настоять на своем… От мака Цзинъянь отказался, получил две оранжевые пилюли с наказом: когда вновь начнет накатывать сон, даже не думать ему противиться, — и вышел, прихрамывая и бережно неся руку на перевязи, чтобы угодить прямо в объятия командира конницы из крепости Цзи с целым ворохом вопросов. Затем пришлось решать проблемы с тем, куда девать пленных и какими силами их охранять, если гвардии осталось меньше двух тысяч, а пленных — тысяч пятнадцать. Цзинъянь вынужден был спуститься обратно на равнину, где еще стояли черные обугленные остовы палаток. Он прислушивался к себе: лекарь подробно перечислил, какие именно неприятности ожидают того, кто пренебрежет его распоряжениями и попробует отринуть необходимый отдых. С головной болью и ломотой в костях Цзинъянь готов был мириться, но вот расслабление кишечника представлялось чрезмерным испытанием. Потому при первых признаках сонливости он намеревался подняться во дворец, отчитаться перед отцом и рухнуть спать где-нибудь на дорожном сундуке матушки. Идущих на рысях всадников первыми заметили караулы. По расположению войск побежало из уст в уста: «Возвращается принц Юй!» Цзинъянь пожал плечами: вернулся и вернулся, хорошо бы усталым и разочарованным, чтобы только его самого не трогал… — Его высочество принц Юй приказал спросить у вашего высочества, куда поместить мятежника Цзинсюаня! — выпалил гвардеец, лихо спрыгнув с коня в двух шагах. Не веря ушам, Цзинъянь обернулся. Цзинхуань уже спешился и держал Лилуна за повод. На холке коня лежал пленник, поначалу принятый Цзинъянем за какой-то тюк. — Слезай, Четвертый братец, — велел Цзинхуань недобрым голосом. — Слезай по-хорошему. «Тюк» что-то жалобно проблеял и дернул ногами. — Высоко? Ладно… Лилун! Ссади его бесстыжее высочество. Вороной поддал задом — вполсилы, без азарта — и низко пригнул голову. Пленник наполовину съехал, наполовину скатился по длинной конской шее. Он не был связан, но как приземлился на четвереньки, так и не попытался встать, даже когда Цзинхуань коротко и зло пнул его в бок. — Желаешь ползком? Тоже можно… По-прежнему перемазанный в грязи и крови, с выбившимися из прически прядями, Цзинхуань оскалился — зрелище было по-настоящему пугающее — и шагнул вперед, примериваясь отвесить еще один пинок, посильнее. Цзинъянь подошел так поспешно, как только позволяла тугая повязка на ноге, и схватил Пятого брата за руку повыше локтя: — Остановись, что ты делаешь! Цзинхуань медленно перевел на него взгляд. На дне его глаз тлело тихое безумие. Цзинъянь напрягся: людей, по-всякому терявших рассудок после первого в жизни боя, он встречал предостаточно. — Видишь, братец, а ты не верил. Мне за тобой не угнаться в военном деле, но уж на охоте я возьму свое… Левая рука не повиновалась Цзинъяню, и хорошенько встряхнуть брата он не мог — поэтому обхватил за плечи правой, едва не проминая пальцами слоеную кожу оплечья: — Старший брат, не надо его больше бить, прошу. Сейчас мы твою добычу в клетку определим… Цзинхуань медленно выдохнул и так же медленно и глубоко вздохнул, а затем накрыл руку Цзинъяня на своем плече ладонью в лучной перчатке. — Я не рехнулся, братец. Но лучше держи. А то и я правда что-нибудь не то учиню с этим… слизняком трусливым. Цзинсюань только припал к земле, будто ожидая, что его в самом деле станут бить. И лишь когда подбежавшие гвардейцы вздернули его на ноги и потащили к наскоро сооружаемой клетке, тихонечко заскулил. Вороной Лилун, забытый было хозяином, подошел и ревниво прихватил Цзинъяня зубами за локоть. — Поедем во дворец, — попросил Цзинъянь, поспешно убирая руку. — Теперь можно докладывать о полной победе. — Езжай, — Цзинхуань попытался вытереть лицо, измазался еще больше и недовольно фыркнул. — Докладывай. Ты сегодня герой. И княжна еще. — А ты?! Это ты предупредил нас, ты изловил Цзинсюаня. И я видел, скольких ты перестрелял во дворе… — Смеешься? Великое деяние — попадать по людям с пяти шагов! — Что было должно — ты сделал. — Что ж, расскажи отцу об этом, если придется к слову. Я не хочу сегодня его видеть, братец. И чтобы он меня видел, тоже не хочу. — Пожалуй, я тебя понимаю, — сказал Цзинъянь и неожиданно зевнул, отчаянно, чуть не вывихнув челюсть. Первая ласточка — надо было спешить. — Останешься ночевать здесь или приедешь наверх? — Не будешь этого знать — честно скажешь государю, что понятия не имеешь, где меня носит. Лилун ткнулся бархатным носом в щеку Цзинхуаня, и тот похлопал дивного коня по морде. — Езжай, братец. Солнце садится, видишь? Нам всем пора отдохнуть. Цзинъянь коротко кивнул и подал знак, чтобы ему подвели лошадь. *** Проснувшись около полудня, Цзинъянь был немедля вызван к императору. — Из столицы до сих пор ни строчки, — бушевал тот, — что там, по камню они ее раскатали?! И где, в конце концов, эта лицемерная дрянь супруга Юэ, если императрица во дворце?! — Государь! — Мэн Чжи, выспавшийся и полный сил, казалось, готов был брать столицу в одиночку. — Там оставалось почти семь тысяч гвардии! Разумеется, они продолжают удерживать дворец. Если государь позволит мне направиться в Цзиньлин, я быстро верну его под руку закона. — Не сомневаюсь, — император усмехнулся: ему приятен был этот пыл. — Возьми пятьдесят тысяч солдат. Моя столица нужна мне целой. — Слушаюсь! — Теперь — что там с мятежниками? — Предатель Сюй Аньмо убит княжной Му, — пришла очередь Цзинъяня. — Мятежный принц Сянь содержится в клетке под охраной. Около пятнадцати тысяч солдат армии Цинли в плену, офицеры ожидают своей участи отдельно. Около двадцати тысяч убито, прочие рассеяны и бежали. — Неплохо, неплохо, — покивал император и распорядился: — Пленных казнить всех, разумеется. У Цзинъяня похолодело в животе. Он бросил взгляд на Мэн Чжи — у того тоже вытянулось лицо. — Отец-государь! Солдаты исполняли приказ. Офицеры повинны смерти, но те, кем они командовали, всего лишь делали то, что им было сказано! Разве нужно казнить людей за то, что они поступали, как должны? — Что за речи? — император прищурился. — Их семьи не будут казнены, и это уже милость. Так, Цзинхуань? Принц Юй, молча и неподвижно стоявший чуть в стороне, сделал шаг вперед. Цзинъянь в недоумении смотрел то на него, то на отца. Да, закон требует уничтожать мятежников вместе с семьями, но почему вдруг подтверждение этого потребовалось от Цзинхуаня? — Отвечаю отцу. Действительно будет милостью пощадить их семьи, однако сегодня я осмелюсь предложить государю обдумать слова принца Цзина. У нас пленных, отец, в два раза больше, чем всех наших сил. И все это солдаты, хоть и обезоруженные. Если поймут, что их ожидает казнь, они могут начать отбиваться. Вчера армия Цинли не так уж охотно шла на приступ. Но будучи загнаны в угол, они могут от отчаяния стать по-настоящему опасными. Если же объявить им помилование как не ведавшим, что творят, они примутся прославлять милосердие государя, и не будет угрозы потерять лицо. — Не ведавшим, что творят?! Ты весьма доходчиво разъяснил им, что именно они творят! — Лишь передовому полку, отец-государь, — по губам Цзинхуаня скользнула мрачная улыбка. — А они полегли под стенами все, и многие — куда более страшной смертью, чем организовали бы палачи. Цзинъянь уже понял, что чего-то не знает о вчерашнем сражении, но поспешил добавить: — Я согласен с Пятым братом! Кроме того, таким образом мы сохраним множество обученных солдат, которые будут верны даже более обычного, а по стране не поползут слухи о том, что эти люди действительно искренне желали свергнуть императора. Прошу отца-государя обдумать! — он преклонил колени, и следом то же сделал Мэн Чжи. Цзинхуань остался стоять. — Звучит разумно… — не слишком уверенно пробормотал император. — Ладно! Однако беглецы должны быть уничтожены. Цзинъянь, присмотри за этим! — Повинуюсь государю. Когда оба принца и генерал вышли во двор, Цзинъянь не удержался: — Пятый брат, о чем говорил государь? Ты объяснял что-то мятежникам? Цзинхуань только отмахнулся, но тут же влез генерал Мэн: — А, принц Юй произнес речь со стены, когда они подошли с тараном почти на выстрел! Когда солдаты услышали, что они изменники, там такое началось! Едва друг друга не перебили без всякой нашей по… — Командующий, не делайте из мухи слона! — резко одернул его Цзинхуань, и Мэн Чжи обиженно смолк. — Это была дурацкая затея и вообще не моя, это придумал Цзинли, а я с чего-то решил, что смогу напугать мятежников. Напугал человек десять. Смешно! — он фыркнул, как рассерженный кот, развернулся на месте, зацепив Цзинъяня рукавом, и ушел. — И совсем даже не десять, — растерянно проворчал Мэн Чжи, — там Ин Гэчжуну пришлось вмешаться, заместитель Сюй Аньмо… был. Принц Цзин, а что это принц Юй… — Не знаю, — отозвался Цзинъянь, провожая глазами стремительно удаляющегося Цзинхуаня. — У него есть причины быть собой недовольным за вчерашний бой? Мэн Чжи поскреб в затылке: — Да кто ж его разберет. Вдруг и правда думал, что как скажет им про измену и казнь, так они всей армией развернутся и побегут? Цзинъянь только покачал головой. Командующий откланялся, и пора было принимать доклады, хотелось побеседовать с Мэй Чансу и Нихуан… Все еще плохо двигалась левая рука, а под коленом болезненно дергало при ходьбе. Теперь вот еще брат Юй в раздражении, и поди пойми — отчего, а ведь так удачно выступил только что у отца… На этом месте Цзинъянь тряхнул головой и решительно отмел идею догнать Цзинхуаня и выяснить, что происходит. Мало ли почему у него настроение плохое! Может, за мать в столице беспокоится, может, у Лилуна колика приключилась, а может, в постели просяное зернышко попалось и всю ночь спать не давало. Сам разберется; кто тут из них старший, в конце концов. Уже на ступенях отведенных ему покоев Цзинъянь вдруг понял, что подобное мысленное ворчание — это тоже из детства, из того детства, когда всех бед было — что на завтрак подали нелюбимые бататы, а наловленные с вечера лягушки разбежались из плетеного загончика. Он даже приостановился, настолько ярко вспыхнуло желание все-таки найти Цзинхуаня и спросить, что не так: ведь определенно не батат и лягушки, они уже взрослые, и дела творятся куда как посерьезнее… Но брата не было видно, а дела требовали внимания, и за разговорами, за поимкой волосатого чудища и возни с ним Мэй Чансу как-то совсем забылось это мелкое недоразумение. Ночью советнику стало плохо. Видя, как встревожилась матушка, Цзинъянь поневоле испугался и сам. Он знал, что здоровье господина Су хрупко, что его болезнь точит его изнутри и может поднять голову в любой момент. Он видел, как чрезмерное напряжение лишает господина Су дыхания — живо вспомнилось, как шептал Цзинхуань: «Дышите, не тратьте силы на слова…» — но сейчас дело было куда хуже. И у господина Су закончилось лекарство, а матушка не могла составить такое же, хотя и перебрала в задумчивости несколько флаконов в своем чудесном новом лекарском ящике. Она ставила иглы, а Цзинъянь сидел рядом и ловил каждое движение губ господина Су, каждый невнятный шепот. Странная надежда то вспыхивала: а вдруг! столько совпадений! — то гасла, придавленная рассудком: не может это быть сяо Шу, не похож, ни единой знакомой черточки, да и какой из Огонька, к гуям, ученый… Показалось, будто прозвучало что-то знакомое, но матушка даже не вздрогнула, на вопрос пожала плечами — значит, померещилось. И когда утром бледный, изможденный, но все-таки восхитительно живой Мэй Чансу и печальная, ушедшая в себя матушка ответили неохотно, но одинаково на вопрос об имени старшего господина Мэя, надежда погасла. День был пуст и тосклив, все приняло видимость порядка и во дворце, и на равнине. Караулы сменялись, за ранеными ухаживали, пленных кормили припасами из их же обоза, разговаривать с принцем Сянем император отказался, и тот тихо сидел в своей клетке — Цзинъянь не стал даже подходить близко. От прогулки в расположение войск снова разболелась нога, на сердце было тяжело. Цзинъянь решил было провести вечер за чтением, но быстро понял, что не может сосредоточиться. Он совершенно не умел ничего не делать, а делать тут было больше нечего. Пойти к Мэй Чансу, чтобы развлечь себя и его беседой, как это бывало в столице, сегодня не вышло бы: ослабев после приступа, тот большую часть дня спал, и тревожить его не стоило. Томясь бездельем, Цзинъянь вышел во двор и тут же увидел, как в зияющие сорванными створками ворота дворца въезжает на своем вороном принц Юй. Он тоже заметил Цзинъяня и в ответ на его приветствие поклонился прямо в седле. Вот что-что, а красиво поклониться — это Цзинхуань умел лучше многих. Сяо Шу тоже был такой, и в этом, и во всем ином: зацепишься взглядом и не отведешь… — Смотрю, Пятый брат гонял жеребца до седьмого пота? — воспоминание о сяо Шу отдалось такой тупой болью в сердце, что Цзинъянь поспешил завести светскую беседу, лишь бы отвлечься. — Да это он меня — до седьмого пота, — Цзинхуань усмехнулся, спрыгнул наземь и бросил поводья подбежавшему гвардейцу; на сей раз Лилун, поблескивающий влажной шерстью на боках и шее, легко дался в руки чужому. — Если скакать столько, сколько нравится ему, у меня печень отвалится. Есть новости? — Пока никаких. Цзинхуань недовольно прищелкнул языком. — Уже больше полутора суток… — Если в столице хоть кто-то вздумал сопротивляться, мы ничего и не узнаем самое меньшее до завтра. Цин Мэн не станет слать гонца с вестью о том лишь, что добрался до места. Только о победе. — Это понятно. Но все равно… А ты что такой кислый, братец? Как рука? — Рука в порядке, нога не очень… — Цзинъянь секунду подумал и все-таки произнес вслух: — Господин Су захворал. — Когда? Сильно?! А тебя-то где демоны валяли все это время, что ты даже поздороваться не заглянул и до сих пор не знаешь, что было, — захотелось огрызнуться Цзинъяню. Но он сдержался, сам не зная зачем. — Ночью. Сильно. Но сейчас уже легче… Матушка смотрела его, сказала, хуже быть не должно. Было потемневшее от тревоги лицо Цзинхуаня чуть прояснилось. — Не знаешь, можно его навестить? — Нельзя, — не без мстительного удовольствия ответил Цзинъянь, — он спит. А что, ты с рассвета носишься по лесам и долам? К его удивлению, Цзинхуань вдруг запнулся и обратил взор «вовнутрь», точно как Мэй Чансу, когда его спросили об отце. Не уверен, стоит ли отвечать? В самом деле, где он был?.. — Я думал поговорить с господином Су, но раз он отдыхает… — Цзинхуань странно нахмурился: как будто у него что-то болит, а он не знает точно, что и где. — Ты занят нынче вечером, братец? — Нет. Нечем заняться. — Выпей со мной? Это была просьба — несомненная, почти жалобная; от удивления Цзинъянь на несколько мгновений утратил дар речи. Что ж такое творится с братом вчера и сегодня? — Ладно, — ответил он, — если только весь здешний запас не извели на промывку ран. — Гао Чжань не позволил бы, — Цзинхуань сухо рассмеялся. — Разве что тебе вдруг по вкусу то страшное гаоляновое пойло, которое таскает с собой пехота. — Ты-то откуда знаешь, что оно страшное? — хмыкнул Цзинъянь, который как раз знал это по опыту и отнюдь не стремился без острой надобности сей опыт повторять. — Нюхал. Пробовать не решился. — И правильно. Нет, я предпочту ему… да что угодно, особенно если это что-то из хозяйства Гао Чжаня. — Приходи через полстражи. — Приду. И только глядя в спину брату, Цзинъянь понял, что он забыл спросить, где именно разместился в Охотничьем дворце принц Юй. — Чжаньин? — Ваше высочество. — Выясни, где покои принца Юя. Я зван к нему сегодня вечером. Не имею представления, на сколько это затянется и чем кончится, так что будь наготове. — Слушаюсь, — ответил Чжаньин, настолько старательно не выдавая удивления, что оно едва ли не засветилось у него на лице. Цзинъянь рассмеялся бы, да только что-то ему подсказывало, что он и сам выглядел точно так же, когда Цзинхуань пригласил его выпить.