Завтра ветер переменится

Как и предполагал Цзинъянь, от доклада принца Нина император впал не в такую ярость, как мог бы. Настроение его ухудшилось, и это ощущали на себе все, кто имел несчастье предстать перед троном в этот и последующие дни, но серьезной грозы не разразилось. Были усилены караулы, по городу вновь расклеили портреты Ся Цзяна с ценой за живого или мертвого, ведомству наказаний предписали стараться еще усерднее, Ся Дун отправилась искать следы хоть чего-то вокруг той лощины, где нашли убитую супругу Юэ и ее эскорт. Тело Цзинсюаня было похоронено без церемоний, приличествующих прощанию с принцем, и траура по нему не объявили. Что сталось с его женой и сыном, Цзинъянь даже не слышал, но на Скрытом дворе, как ему сказал один из старых опытных евнухов, новых лиц не появилось. Холода все тянулись, и уже начали поговаривать, что рис в этом году не уродится, а может, и просо тоже. Император поручил принцу Юю подсчитать запасы в государственных амбарах и представить сведения о том, грозит ли империи голод и следует ли озаботиться скупкой нынешних излишков. Еще в прошлом году Цзинъянь изо всех сил постарался бы отобрать это задание для себя, зная, что брат Юй, смотря по настроению, может оказаться небрежен или попытается найти для себя выгоду в объявлении фальшивых цифр. Сейчас, и он сам удивился этому, его ничто не беспокоило, хотя никаких доказательств, что принц Юй переменил манеру обращения с государственным имуществом, у него не было. Он даже поговорил на эту тему с матерью. — Ты начинаешь доверять своим ощущениям. Это хорошо, — ответила ему Благородная супруга Цзин. — Не все и не всегда можно поверить рассудком. — Но если я полагаюсь на брата Юя напрасно? Стоит ему допустить оплошность, и в Великой Лян наступит голод, а это и мятежи, и беспокойство на границах, и… — Ты можешь проверить его работу, если у тебя есть время, — улыбнулась матушка, и Цзинъянь тяжело вздохнул: времени пересчитывать все за Цзинхуанем у него, конечно же, не было, хотя право теперь имелось. Но он не успокоился и навестил господина Су специально, чтобы поговорить об этом. Господин Су плохо себя чувствовал — как он сказал, в холода у него густеет кровь. Вообще-то по меркам Цзинъяня назвать погоду неуютно холодной было нельзя — просто в начале шестой луны обыкновенно бывает гораздо жарче, но господин Су ведь не рисовый колосок, чтобы страдать от прохлады в неурочное время? Зимой же он вроде бы выглядел куда лучше, да и на Весенней охоте, когда было не теплее, чем сейчас… Воспоминание о господине Су на Весенней охоте сжало сердце Цзинъяня непреходящим сожалением. Он тогда был уверен, так уверен… и откуда только взялась эта уверенность, что господин Су вообще может быть Линь Шу? Многие знания — но это и есть дело советника. Слишком знакомые жесты — но за последнее время он видел, как в растерянности или в сосредоточении начинают мять край рукава, перебирать четки или крутить что-то в пальцах такие разные люди. Наверное, это просто привычка тех, кто по роду занятий имеет дело с кистью или счетами, и откуда только она взялась у сяо Шу? Выхваченный из чужих ножен меч — но брат Юй угадал, пожалуй, когда сказал, что господин Су был в ранней юности воином… и то, как он тогда потянулся к алому луку… и его великолепное понимание военных дел… был, наверняка, прилежно изучал стратегию и тактику и до сих пор переживает, что болезнь отняла у него шанс показать себя на поле битвы. А если бы не она, он был бы сейчас могучим воином: Цзинъянь достаточно часто поддерживал его под локоть, чтобы понимать, какой тяжелый костяк у рослого, только очень худого человека, и если б там были под кожей мышцы бойца… Статный, сильный, с почти девичьи красивым лицом, боец и стратег — вот каким должен был быть господин Су. Как сяо Шу. Словно боги в насмешку подбросили горюющему принцу замену: ржавый, выщербленный меч вместо безнадежно утраченного. Ведь меч же? Когда-то отличный был. Лучше, чем совсем ничего. — Ваше высочество? — Извините мою задумчивость, — спохватился Цзинъянь, — я все думаю об этих холодах и о том, как они способны испортить жизнь целой стране. Тонкие пальцы советника с видимым усилием приподняли чайник. — Вы спросили, что я думаю о трудах принца Юя. Отвечаю вашему высочеству: принц Юй не спрашивал у меня совета и не отчитывался, но я знаю из упомянутого вскользь, что он заставил ведомство работ поднять сведения за десяток истекших лет, чтобы проверить, какой урожай надо считать недостаточным для прокорма населения и содержания армии. Цзинъянь удивленно нахмурился, пытаясь одновременно следить за тем, чтобы господин Су, неровен час, не плеснул на себя кипятком, — и прикидывать, каким путем пошла мысль Цзинхуаня. — Но за десять лет у нас были только засухи в третьем и седьмом году нынешнего девиза. Что ему дадут эти цифры? — Сколько было взято из государственных амбаров, я полагаю. — Ведь он тогда сам этим и занимался, на третьем году, — вспомнил Цзинъянь. — И занимался спустя рукава… потом пришлось умиротворять народ… как же полагаться на те сведения? — Вероятно, принц Юй может примерно помнить — или не примерно, а располагать записями — на сколько в тот год были искажены цифры поданных докладов. И очень вероятно, что он может сверить эти искажения с теми цифрами, за которые сам не в ответе. — Советник потер пальцами рукав, озадаченно глянул на собственную руку и потянулся за каменной грелкой. — Простите, ваше высочество, я даже не могу набросать для вас карту такого расчета — кисть не держится в руках. Если вы поверите мне на слово — действия принца Юя на взгляд кажутся осмысленными, хотя я и не могу судить, насколько тщательно он ведет подсчеты. Да и не сам же он считает: у него для этого есть люди, или, быть может, ведомство работ получило это задание. — Ладно, — медленно проговорил Цзинъянь. — Вы предлагаете довериться ему? — Да, — просто ответил господин Су. — Он сейчас не может себе позволить сделать грубую ошибку и тем самым навсегда утратить ваше расположение. Мелкие недочеты возможны, но большой беды они не принесут. Холода не накрыли всю территорию Великой Лян, в южных провинциях урожай будет хорош, и в самом крайнем случае можно реквизировать его часть ради обеспечения севера. Это вызовет недовольство, но голода не будет. — Что ж, хорошо, — Цзинъянь решительно кивнул. Дела они обсудили, советник страдал от болезни более, чем обычно, и нужно было уходить и оставить его в покое, но уходить так не хотелось! — Понимаю, господин Су, что вы сказали бы мне сами, если бы время пришло, но… как вы полагаете, сколько еще времени должно пройти, прежде чем у меня… у нас будет возможность подтолкнуть отца к пересмотру дела брата Ци? Что-то дрогнуло в глазах Мэй Чансу, но в трепещущем свете ламп Цзинъянь не мог бы точно сказать, не привиделось ли ему. — Я жду некоего известия, ваше высочество. Не знаю, когда точно, но оно будет, и тогда я извещу вас о том, что срок настал. Полагаю, осталось уже недолго. — Что ж, тогда я позволю себе откланяться. Мне жаль, что я не могу посещать вас чаще, господин Су. Наши беседы украшали мою жизнь, — не смог удержаться он. — Да и вам, наверное, скучно сидеть взаперти. Надеюсь, брат Юй хоть немного развлекает вас? Он имел в виду приснопамятную просьбу брата и был совершенно уверен — особенно после разговора с матушкой, — что Мэй Чансу разведет руками и скажет что-нибудь неопределенно-вежливое. Однако был совершенно не готов увидеть краску, плеснувшую по скулам советника жаркой волной. — Благодарю ваше высочество за заботу. Стараниями принца Юя «старшая сестра» не ощущает себя одинокой. Мэй Чансу умеет краснеть! Вторая мысль догнала первую, превращая восхищение в изумление и тревогу. — Если его внимание беспокоит господина Су, я… — Умоляю простить, если я ввел ваше высочество в заблуждение. Ничто из того, что говорит или делает принц Юй, не досаждает мне. Мое смущение проистекает лишь из оказанного мне внимания по такому… достаточно личному вопросу. Цзинъянь почувствовал, что вязнет в вылитом на него потоке вежливых слов. Он распрощался, стараясь скрыть растерянность — господин Су сказал, что это личное, и, кажется, намекнул не совать нос не в свое дело? — и только выехав за ворота усадьбы, кое-как привел мысли в порядок. «Старшая сестра» не ощущает себя одинокой и заливается румянцем? Что там принц Юй сказал или сделал такого, что невозмутимый господин Су этим доволен, но краснеет и пресекает разговор на эту тему? Цзинъяню стало жарко. Он попытался было усилием воли прекратить размышлять о брате и господине Су — это ведь и правда совсем личное, и если «ухаживания» Цзинхуаня дошли до той черты, когда упоминание о них вызывает румянец, и приняты благосклонно, — это ну никак не дело постороннего, будь он хоть сто раз наследный принц. Но воображение разыгралось не на шутку, и унять его было трудно. Цзинъянь скрипнул зубами, отгоняя непристойные картинки — вдвойне, втройне непристойные из-за того, кого именно он представил себе, — подумал было, что может снова одарить посещением наложницу или даже дом удовольствий… подумал о Хунсю-Чжао… снова вернулся мыслями к Пятому брату. — Тридцать гуев тебе в глотку, — прошипел он, даже и сам не очень представляя, кому именно желает неприятностей и за что. Начальник охраны — сегодня это был не Чжаньин, того Цзинъянь в приказном порядке отправил отдыхать на ночь и день — глянул вопросительно. — Послать гонца к принцу Юю, — распорядился Цзинъянь, не позволяя себе задуматься, что он сейчас делает и какой цели хочет этим достичь. — Передать, что я направляюсь в Хунсю-Чжао и буду рад, коли он составит мне там компанию, если, — это он выделил голосом особо, — у него есть на это время и желание. В его охрану не набирали дураков. «Если» будет передано в точности. Он не станет принуждать Цзинхуаня развлекаться в своем обществе. О том, а посмеет ли Цзинхуань воспользоваться щедро предоставленной ему возможностью для отказа, он подумал, только когда уже располагался в той же самой, что и прежде, комнате с видом на сад. Девушка с пипой, хорошенькая, но чересчур юная, чтобы вызвать у него какие-то плотские желания, устроилась в углу и тихонько наигрывала странные, непривычные уху мелодии — хуаские, наверно. Они тревожили слух необычными переходами и сочетаниями нот и позволяли отвлечься. Принц Юй появился даже прежде, чем диковатая музыка успела Цзинъяню надоесть. В каких-то ярких варварских тряпках вместо привычного ханьфу — впрочем, стоило признать, что наряд был к лицу обладателю и очень подходил самому этому месту, — с вольным узлом на затылке, закрученным шелковой лентой, даже без заколки. — Позволит ли брат-наследник высказать радость и удовольствие от того, что этот дом пришелся ему по вкусу? — он поклонился как подобает, но при этом подмигнул, и Цзинъянь никак не мог удержаться от смешка. — В свою очередь я, пожалуй, должен поинтересоваться, не нарушил ли твоих планов нежданным приглашением. — Не беспокойся, братец, твое «если» я услышал, — Цзинхуань сел напротив и взмахом руки отослал девушку, тихо бросив ей несколько слов. — Но подумал, что если ты покидаешь господина Су в столь неописуемом настроении, что собрался в дом удовольствий, да еще и компании возжелал, я никак не могу тебя разочаровать. — Я не поручал рассказывать, откуда я собрался в дом развлечений, — настроение Цзинъяня разом провалилось в какую-то холодную яму. — Кажется, твоему стражу грозит гнев наследника? Не стоит. Он не пытался рассказывать — я просто его спросил. Видимо, запретить ему отвечать на подобные вопросы ты позабыл? Цзинъянь только выдохнул сквозь зубы. Он не подумал об этом, да ни о чем он не подумал, кроме того, о чем думать совершенно не следовало. — Что-то с господином Су? — тихо спросил брат. Неслышно впорхнула та же девчонка, уже без пипы, зато с подносом. Поставила его прямо на пол и убежала на цыпочках. — С господином Су все в порядке… если, конечно, так можно говорить о господине Су, — проговорил Цзинъянь, безучастно глядя, как старший брат смешивает в чашке какие-то жидкости: темно-золотистую, ярко-розовую и что-то, похожее на воду. А может, и на гаоляновую водку отличной очистки. — Я не уверен, что все в порядке со мной. То, что ты делаешь… это для питья? — Да, — ответил Цзинхуань, нарочито медленно отпил из чашки, показывая, что там не яд, и протянул ее Цзинъяню. — Попробуй. Напиток оказался одновременно сладким и таким пронзительно кислым, что засвербело в носу, на глаза навернулись слезы, а любые недолжные мысли начисто выветрились из головы. — Что это?! — Гибискусовый отвар, настой золотого корня и еще одна штука, про которую ты ничего не хочешь знать. Не бойся, меня тут этим угощают много лет. — Я так скверно выгляжу, что ты предпочел напоить меня этим… зельем, еще даже ни о чем не спросив? — Не заставляй меня отвечать подробно, это будет оскорблением наследного принца. Ты в настроении разговаривать или предпочтешь музыку, вино и, возможно, женское общество ближе к часу Быка? — Вино я сегодня точно не предпочту. Что до музыки… в прошлый раз, помнится, играли что-то более привычное? — Стоит только распорядиться. — Позже. Старший брат, я… Он надолго замолчал, подбирая слова, и Цзинхуань молчал тоже, не отводя внимательного, даже не очень-то вопросительного взгляда. Неторопливо крутил в пальцах серебряную палочку, которой размешивал напиток. Палочка взблескивала плоским концом, притягивая внимание. Цзинъянь помнил, как в этих пальцах смялась до неузнаваемости чарка с изящной чеканкой. И тут его как обухом по голове ударило. Что он себе навоображал?! Господин Су сейчас хрупок, как сухая трава в зимней степи. Он кисть удержать не может, он чайник поднимает с трудом! О каких любовных играх может идти речь? Цзинхуань его пополам переломит, только обняв! Да самое большее, что могло между ними случиться — это весенние картинки или слагание похабных стихов, как в лихой безмозглой юности! То-то и краснел такой воспитанный, такой приличный господин Су… — Смотрю, отпустило? — Цзинхуань насмешливо поднял бровь. — Волшебное зелье, — согласился Цзинъянь. — А было — попросту господин Су предложил мне не совать нос в его личные дела. Выражение крайнего изумления на лице брата Цзинъяня даже насмешило. — Со всем уважением, не смею сомневаться в словах наследного принца, но — да не мог господин Су такого сказать! — Изысканными и почтительными словами. Но смысл был этот. А я всего-то поинтересовался, не скучно ли ему болеть взаперти и развлекают ли его твои визиты! О внезапном румянце и смущении господина Су Цзинъянь умолчал. Цзинхуань сделал картинно возмущенное лицо. — Брат-наследник дал мне соизволение развлекать господина Су, так пускай теперь не вмешивается! — И, разом посерьезнев, осведомился: — Ты обиделся? Или думаешь, я способен ему… навредить? — Он сказал, что всем доволен. — Цзинъянь все больше чувствовал себя дураком. По всему выходило, что он действительно попытался едва ли не заглянуть за полог, а ведь это был всего лишь светский вопрос, призванный потянуть время, чтобы не уходить слишком быстро… — Так что же тебя так мучит? Что господин Су не докладывает тебе в подробностях… — Прекрати! — что кричит, Цзинъянь понял только по тому, как отшатнулся брат. — Не насмехайся так, — перешел он на шепот, — я сам понимаю, что не вправе… что это… — не подобрав слов, он снова замолчал. — Раньше… мое свободное время почти полностью принадлежало господину Су. Теперь и времени-то нет, а когда я спросил о его досуге… — Ревнуешь. Слово упало между ними, как звонкая капля в огромной гулкой пещере. Цзинъянь уставился в сад. Вдоль тропинок стояли фонарики, расцвечивая листву желтыми и розовыми огоньками. Еще немного — и придет седьмая луна, царство светлячков, фонарики уберут, а в темном саду станут кружиться крошечные зеленые звезды. — Ревную, — признался он, сглотнув. — Так странно. Я никогда еще… — Разберись наконец с делами, братец-наследник. Заведи помощников, спихни на них то, что не требует высокого внимания. Освободи себе хоть немного времени и не обделяй вниманием советника. Неужели ты думаешь, господин Су не скучает по временам, когда ты что ни день бегал по этому вашему подземному ходу? Кстати, что с ним? Я слышал, в резиденции Цзин какие-то работы. — Ах, это. Я договорился с дядюшкой Цзи — там будет Хризантемовая усадьба. — О, приют ученых и поэтов? Браво, — Цзинхуань несколько раз беззвучно соединил ладони. — Даже удивительно, что до сих пор в Цзиньлине никому не пришло в голову основать такое заведение. Сам станешь покровительствовать ему? Для наследника это очень… — Погоди-ка, — внимание Цзинъяня привлекло движение на тропинке. Он привстал, стараясь разглядеть, что там происходит. По саду торопливо шла женщина — сверху, в свете цветных фонариков, невозможно было разобрать ни возраст ее, ни статус. Может, певичка, а может, просто служанка с кухни. Ровным счетом ничего удивительного в женщине в саду при Хунсю-Чжао не было, но вот ее поза… Она не просто спешила — оглядывалась и втягивала голову в плечи, как будто таилась от кого-то. Цзинхуань, сидевший к окну вполоборота, прищурился: — Что ты там углядел? — Девушку. — Вот это невидаль! Что, так прекрасна? — он встал, сделал шаг к окну и вдруг застыл так, словно уткнулся грудью в острие копья. — Старший брат? — Цзинъянь тоже вскочил, стараясь не терять женщину из виду. — Что такое? — Баньжо. Цзинъянь прикипел взглядом к удаляющемуся силуэту. Цинь Баньжо он видел в резиденции Юй, но, разумеется, не смог бы сейчас узнать — ночью, в простом платье, не видя лица. Однако Цзинхуань, проведший с ней бок о бок десяток лет, — другое дело. Таких знакомцев узнают по походке и осанке. Женщина удалялась куда-то в сторону мостика над прудом, где фонарики стояли куда реже. Вскоре она должна была растаять во тьме. Цзинхуань метнулся к окну, рванул створку в сторону. — Старший брат! — Здесь невысоко, — выдохнул тот и прыгнул — без раздумья, без заминки. Цзинъянь промедлил всего мгновение. Он был безоружен, охрана оставалась на первом этаже, он — наследный принц — не имел права кидаться очертя голову в погоню за какой-то варваркой… Прыжок вышел не самый удачный, он поскользнулся, под ногой что-то сочно хрупнуло — похоже, какие-то цветы, вот жалость. Однако удалось не упасть, и Цзинъянь бросился следом за братом, радуясь, что на нем мягкие кожаные сапоги, а не армейские, кованные железом, в которых он громыхал бы сейчас по выложенной камнями тропке на полгорода. Как удачно, что мы не пили вина, думал он, хороши бы были пьяные принцы, сигающие из окна веселого дома. Отец был бы в восторге. Про матушку и господина Су не хочется даже думать. А сколько всего не скажет, но выразит Чжаньин, когда узнает… Он догнал Цзинхуаня у начала мостика — тот притаился за каменными перилами, наблюдая, как барышня Цинь приближается к стене и открывает малые ворота, ведущие в соседний двор. — Потеряем, — выдохнул Цзинъянь в ухо брату, — там не иначе целый лабиринт. — Я бывал там. Ворота затворились за спиной женщины, но ни звука, свидетельствовавшего бы о том, что в скобы опустился засов, не прозвучало. Выждав с минуту, принцы перебежали мостик, и Цзинхуань толкнул створку ворот. Та медленно беззвучно распахнулась. На площадке перед воротами никого не было. Здесь тоже простирался дворик чьей-то усадьбы, небольшой, но зажиточной: прямые мощеные дорожки, факелы на каменных столбах — словно тут обитал какой-то отставной вояка, привыкший, что полевой лагерь — его дом родной, и устроивший все по военному образцу. Цзинъянь дернул брата за плечо, оттаскивая за столб: показался караульный. Ну точно, все как в генеральской ставке. Еще и смена подойдет через полстражи наверняка. Когда стражник прошагал освещенный участок и свернул к жилому павильону, женская фигура отклеилась от каменной глыбы в конце дорожки и заспешила к хозяйственным постройкам. Братья двинулись следом. Уже когда Цинь Баньжо нырнула в какой-то сарай, Цзинъяня вдруг посетила мысль, которой до сих пор, видимо, не давал достичь рассудка охотничий азарт: — Старший брат, а почему ты ее просто не окликнул в саду? Глаза Цзинхуаня на побледневшем лице казались черными провалами. — Потому что хочу знать, что делает моя советница. Правду, а не то, что она мне скажет после двух месяцев отсутствия. Из сарая донеслись звуки какой-то возни, сдавленный женский вскрик, затем мужской голос и характерный скрежет металла о металл. — Нет, стой! — Цзинъянь уже успел схватиться за отсутствующий меч, попытался остановить брата: он-то куда с голыми руками! Но не успел, пальцы скользнули по атласному рукаву, и, ругнувшись, как десятник на марше, наследный принц следом за Пятым ввалился в сарай. Охапки подгнившего сена, лампа, упавшая на пол и чудом не подпалившая все вокруг, изможденный и окровавленный мужчина в цепях, две женщины, остервенело вцепившиеся друг в друга, с ножами в свободных руках. Картина отпечаталась в глазах вся целиком, и Цзинъянь схватил какую-то палку, стоявшую у стены — черенок от лопаты ли, вил… — Цзюнян! — Баньжо! Возгласы наложились друг на друга, но не смешались: один — полный отчаяния, другой — гнева и… тоже отчаяния. Женщины застыли, как обращенные в камень. Цинь Баньжо, стоявшая к двери спиной, медленно обернулась через плечо, в ее расширенных глазах отразился далекий факельный свет. Незнакомка в наряде бедной горожанки тоже уставилась на Цзинхуаня, рот ее приоткрылся, и вдруг, выронив нож и выпустив Баньжо, она кинулась ему в ноги змеиным движением опытного бойца: — Ваше высочество! Милосердия и защиты! Цзинхуань словно и не услышал: он стоял, загораживая собой проход, и не отрывал взгляда… Нет, не от лица Цинь Баньжо. От ножа в ее занесенной руке. В полумраке сарая Цзинъянь не мог понять, что в этом ноже такого, кроме заметно двуглавой рукояти. Губы Баньжо чуть заметно дрогнули, совсем немного изменилась поза… Цзинъянь успел заметить, как она бросилась, но неправильно оценил — зачем. Она не атаковала Цзинхуаня — метнулась, согнувшись, ему под руку, и вместо ее запястья он схватился за лезвие ножа. Палка Цзинъяня, нацеленная ей в плечо, пришлась вскользь по голове; женщина вскрикнула, но плотно уложенная прическа смягчила удар, и Баньжо, выскочив на улицу, стремглав понеслась к воротцам, через которые вошла. Ее заметили двое стражников, затопали наперерез, но красавица летела птицей и ускользнула от протянутых к ней рук. Юркнула в воротца — и стражники не побежали за ней, а скорым шагом направились к сараю. Цзинъянь поудобнее перехватил палку. Глухой голос Цзинхуаня заставил его вздрогнуть. — Ты. Цзюнян. Где ключи от цепей? Женщина едва приподняла голову: — Есть у старшего караульного, мой принц. Обращение «мой принц» царапнуло Цзинъяня: так не говорят женщины, так говорят воины, лично преданные бойцы. Кто она такая? Сначала попросила милосердия и защиты, а теперь… И она знает Цзинхуаня в лицо. Откуда? Стражники добежали до сарая, один из них открыл рот сказать что-то… Крик женщины хлестнул их как кнутом: — На колени! Здесь принц Юй! — Что куда хуже, здесь наследный принц, — с безжизненным смешком добавил Цзинхуань, делая полшага в сторону и позволяя скудному свету упасть и на Цзинъяня. Миг недоумения, переходящего в ужас — и стражники хлопнулись носом в пыль. Уж наследника-то знал в лицо почти весь город. — Освободить, — приказал Цзинхуань, ткнув одного из незадачливых караульных носком сапога и указывая на мужчину в цепях, который, казалось, потерял сознание еще в самом начале, сумев только выкрикнуть имя. — Привести в чувство. Цзюнян, помоги им. Брат-наследник, окажите милость, давайте выйдем отсюда. Он поклонился, приглашая Цзинъяня наружу, и стало заметно, как с его сомкнутых ладоней быстро капает наземь кровь. И он все еще держал тот самый нож, поранивший его. — Пятый брат, ты так искалечишь руку, — встревожился Цзинъянь. — Нужно перевязать… — Дома. Цзинхуань привалился плечом к стенке сарая, и даже в неверном свете факелов на дорожке заметно было, как заострилось и отвердело его лицо. — Ты что-нибудь понял из того, что случилось? — Цзинъянь чувствовал, что брату не хочется не то что разговаривать, а и вовсе находиться рядом с людьми, но не мог его так оставить. — Дай мне нож. Прошу, старший брат. Ты его еще и сжимаешь, опомнись! Тебе рука не нужна?! Старший брат? Хуань-гэ! Как легко это слетело с губ сейчас, когда он просто хотел помочь… Цзинхуань, словно проснувшись, мотнул головой и выронил скользкий от крови клинок в подставленные ладони Цзинъяня. — Кулак сожми. Сожми, брат. Вот так. Платок у него был, и он, сунув нож за пояс, туго обмотал Цзинхуаню руку. — Согни, держи повыше. Из сарая вывели освобожденного пленника. Он шатался и почти всем весом наваливался на Цзюнян, подставившую ему плечо. — Возвращаемся в Хунсю-Чжао, — распорядился Цзинъянь. Нужно было дойти до собственной охраны, наверняка уже в панике переворачивающей вверх дном и дом, и сад. — Вы, — бросил он стражникам, — оставайтесь здесь, ни шагу с этого места. Караульные вновь упали ниц, мелко дрожа. Ни выполнение приказа, ни его нарушение не сулило им ничего хорошего. Сад за воротцами встретил их тревожными голосами, мечущимися факелами и женским плачем. Завидев принцев, охрана сбежалась со всех сторон, и хотя никто не позволил себе ни слова упрека, Цзинъянь всем телом ощущал, как на него давят страх и чувство вины его людей. — Цинь Баньжо не поймали? — спросил он командира. Тот ответил недоуменным взглядом. — Здесь она как лиса в норе, — с трудом пояснил Цзинхуань. Его, кажется, начало знобить. — Десяток выходов… давно ушла. Не поймать. Только теперь Цзинъянь догадался посмотреть, не отравлен ли нож, и поспешно вынул его из-за пояса. Это был метательный клинок, великолепно сбалансированный, с рукоятью в виде двух сплетающихся змей, глядящих друг на друга. Лезвие выглядело чистым и ничем, кроме крови, не пахло. — Янь-эр, — позвал Цзинхуань. — Позволь мне забрать с собой этих двоих. И… Ся Дун уже вернулась? — Да, на днях. — Покажи ей… нож. Она поймет. Лучше даже завтра… приезжай с ней к господину Су. Я приведу этих. Объясню. Он говорил отрывисто и с трудом — от потери ли крови, от мимолетной ли встречи с Баньжо. Но рана не была так серьезна, чтобы уложить его в постель надолго. — Завтра? Хорошо. А эти люди? Ты знаешь, кто они, Хуань-гэ? — Цзюнян когда-то была одной из сестер Баньжо. А мужчина… ты его тоже знаешь. Присмотрись. Распухшее, украшенное кровоподтеками лицо недавнего пленника не показалось Цзинъяню знакомым, но что-то… что-то… — Я не помню, старший брат. Горькая улыбка искривила губы Цзинхуаня: — Что ж. Все равно это мне объясняться перед господином Су. Завтра, братец. Прости. Устал. Это не усталость, это боль, кровь и еще раз боль, подумал Цзинъянь, но не стал ничего говорить. Он отправил людей в странную соседнюю усадьбу — арестовать караульных, послал гонца в ведомство наказаний — оцепить, обыскать, следить. Отправил троих вместе с Цзинхуанем, по обыкновению не бравшим с собой сколько-нибудь значительный отряд. Сказал несколько утешительных слов перепуганным девушкам из Хунсю-Чжао — о том, что никто ни в чем их не винит; хотя некоторые выражения лиц наводили его на мысль о том, что девушки здесь не столько боятся, сколько очень внимательно следят за происходящим, готовые то ли бежать, то ли сражаться. И уже вернувшись в Восточный дворец, уже отходя ко сну, он поймал за хвост воспоминание. Как же его звали? Зеленщика-шпиона, чья семья живет во владениях союза Цзянцзо? Тун Лу, вот что.