Перекрестки миров

Не кажется ли вам, что вы бесцветные тени Героев и побед детей другого Творца Пародия на сказочный мир великих свершений, Безумная, слепая толпа воров без лица… Тэм Гринхилл

Прошло два дня с тех пор, как завершилось совещание на седьмом слое. Натаниэлю же казалось, что прошла, по меньшей мере, вечность. Чем дальше он погружался в здешнюю рутину, тем более глупым мерещилось ему все вокруг. Он просто не мог поверить в то, что великие люди прошлого могли создать настолько бесталанную систему, которая попросту мешала им жить. Все они наступали на те же грабли, что при первой жизни, застревали здесь, и не могли больше выбраться. Думать о том, что он повторяет их ошибку, Натаниэлю не хотелось. Он уговаривал свой внутренний голос тем, что обязательно уйдет отсюда и решится на перерождение. Только чуть-чуть позже, когда он свыкнется с мыслью, что он мертв. И что он забудет абсолютно все. То есть, фактически, умрет еще раз, только уже по-настоящему. Внутренний голос замечал, что так, по всей видимости, думал каждый, но посмотри, сколько из них переродились. Вот то-то! Натаниэль вздыхал, уверял себя, что он не как все, и что он справится. Всегда ведь справлялся. Голос замолкал, но тишина была такой ехидной, что лучше бы он проклинал своего хозяина на арабском. Или на каком там обычно возмущался Бартимеус? Осознав наконец, с кем именно он спорил в своих мыслях, Натаниэль даже разозлился. Впервые за всю историю ему было не в чем винить этого несносного джинна, и от этого он винил его еще больше. В конце концов, у него что, свет клином сошелся на этом Птолемее? Натаниэль, между прочим, тоже у него в «лучших» числится. А этот Птолемей тоже себе на уме, между прочим. С одной стороны, хочет казаться всем хорошим, а с другой, отправляет Бартимеуса к «худшему». Понятно, что Соломон его вынудил это сделать, но Натаниэль был уверен в том, что он бы нашел другой выход из этой ситуации. Голос Бартимеуса почти трогательно поинтересовался, не ревнует ли он. Натаниэль со злостью захлопнул папку с личным делом какого-то беса и почти удержался от того, чтобы швырнуть ее в противоположную стену.  — Да кому ты нужен, — буркнул он про себя, — злокозненный демон. Натаниэль находился на шестом слое в кабинете Птолемея. Оказывается, у того здесь были по здешним меркам престижные апартаменты, в которых чудной советник появлялся крайне редко и очень ненадолго, предпочитая работать на дому. Одна из мраморных стен в рабочем кабинете отсутствовала — вместо нее было огромное окно, выходящее во внутренний двор. Там, в саду, росли финиковые деревья и яблони, между которыми играли на флейтах и плясали сатиры. Дриады, сидящие на ветвях, показывали на них пальцами, смеялись и бросались яблоками. Сатиров это раззадоривало еще больше: музыка становилась все быстрее и все громче, пока дриады сами не поддавались веселью. Они начинали танцевать и падали, и сатиры тут же бросались к ним. Дриада, едва ее ноги касались земли, превращалась в очередное дерево, и сатирам оставалось только расстроенно блеять и чесать рожки о ее кору под звонкий смех других дриад. Сатиры вновь начинали играть и танцевать, чтобы все повторилось еще раз. Действо было весьма занимательным — все равно, что смотреть на текущую воду или пляшущий огонь, если не обращать внимания, что все эти духи резвились отнюдь не по собственной воле, и стоило им хотя бы на мгновение перестать изображать счастье, как их тут же скручивали Узы. Эта мысль заставляла Натаниэля оторвать от них взгляд и продолжить работу. Когда советники Соломона узнали о решении в отношении Птолемея и Хабы, то произошел маленький бунт. Кто такой Хаба знали немногие, но доверять своих духов кому-то с прозвищем Жестокий, никому не хотелось. Громче всех орал шотландец по имени Кард, мол, у него и так худших выше крыши. Лучше уж пусть будет это недоразумение советником, чем другое недоразумение, но незнакомое и непонятное. И даже то, что это всего на одну неделю, не стало для разгневанных волшебников аргументом.  — За неделю, — сказала тогда Жанна, — глупость может наворотить таких дел, что потом умный за век не разгребет. У нас есть свои традиции и неписаные правила, и нарушать их мы не позволим никому, — добавила эта маленькая девочка таким голосом, будто Соломон был ее советником, а не наоборот. Сам Соломон не ожидал такого напора от своих подчиненных. Вначале он был тверд, но после сдался. Приказа отменять не стал, но провернул все таким образом, что Хаба был его советником лишь официально в то время, как вся работа оказалась в его, Натаниэля, руках. А работы было столько, что этих рук у него должно быть по крайней мере десяток. Он был почти готов отправиться на перерождение, лишь бы не разгребать это все. Но вместо этого Натаниэль снова открыл папку, пытаясь вчитаться в готический шрифт. Вообще-то сначала работа показалась ему даже интересной, но он никак не мог на ней сосредоточиться. Раньше бумажная волокита была для него привычной, и потому успокаивала и помогала отвлечься от дурных мыслей. Сейчас же все было наоборот: она скорее их вызывала. В этот момент в дверь постучали, и не успел Натаниэль даже поднять взгляд, как в нее без разрешения зашла Клеопатра. В руках она держала поднос.  — Джон, ты можешь себе представить, как много мужчин мечтают о том, чтобы такая женщина, как я, ухаживала за ними? Я себе такие вольности даже с Цезарем редко позволяю, чтобы не разбаловать, — с этими словами она прошла вглубь кабинета и поставила перед ним блюдце и чашку с дымящимся кофе. — Цени. Чашка была изящной формы, расписанная желто-изумрудной краской и обделанная камнями. Натаниэль даже предположить не мог, где и в каком веке такие делали. Но больше его привлекло содержимое: кофе был правильный, с пенкой и пах невероятно. И, судя по отсутствию карамельной нотки в запахе, в нем не было сахара. Все, как он любил. Да, Клеопатра действительно постаралась.  — Ценю, — кивнул он и неосознанно поморщился от воспоминания, какой на самом деле здешний кофе на вкус. Клеопатра, заметив это, звонко рассмеялась, приложив руку с перстнем к груди. Совсем некстати ему вспомнилось, что такие перстни в древности особенно любили высокопоставленные особы: в их крупных камнях часто имелись полости для яда. Натаниэль был не в духе и все вокруг ему казалось подозрительным.  — Пей-пей, — отсмеявшись, ответила она, мимолетно утирая из уголков глаз слезы. — Он настоящий. После этих слов Натаниэль действительно обрадовался. Ни по чему из еды он не скучал так, как по хорошему кофе.  — Спасибо, — уже искренне поблагодарил он. Клеопатра милостиво махнула рукой и с присущей ей непосредственностью начала оглядываться вокруг, будто бы была здесь впервые. А может так оно и было. — И с чего бы такая щедрость? Клеопатра приложила пальчик к губам и посмотрела в потолок, сделав вид, что думает.  — Ты понимаешь, раз уж мы с тобой коллеги и соседи, то нам надо начинать сотрудничать, тем более, что Птолемей в пролете. Я вообще-то женщина приличная, и сама первые шаги не делаю, но раз уж ты новенький, то я сделала скидку. И ты даже не представляешь, какие душевные терзания я испытала в этот момент! Натаниэль, взявший в руки чашку, чуть не пролил горячий кофе на штанины.  — В каком смысле? — переспросил он.  — Душевные терзания? — удивилась Клеопатра. — Я обо всех тех женских хитростях, которые вы, мужчины, предпочитаете не замечать. Кто-то, конечно, накручивает себя, а после закатывает истерики, но я не из таких. Есть куда менее затратные и куда более действенные рычаги давления. Натаниэль поспешно поставил чашку на блюдце, так и не отпив из нее, и замахал руками. Он не хотел знать, о каких именно рычагах говорила Клеопатра. Ему в свое время хватило Фаррар.  — Я о Птолемее. В каком смысле, он в пролете? Клеопатра удивилась еще больше.  — Джон, неужели тебе нужно объяснять прописные истины? В свете последних событий Птолемей Соломону как оливковая косточка поперек горла. А здесь такая удача. Птолемей гений, но даже ему не справиться за неделю. — Клеопатра говорила обыденным тоном, придирчиво рассматривая персик на подносе, который Натаниэль до этого не заметил. Наконец решив, что она его не хочет, положила персик обратно. — Кстати, он тоже настоящий, если что, — добавила она, проследив за его взглядом. — Жаль, что все деревья, выращенные здесь, плодоносят одной безвкусицей. А фрукты стащить куда проще, чем взрослое дерево, увешенное персиками.  — Так разве персик, — Натаниэль потряс головой, — в смысле, Хаба не останется в советниках в таком случае? Клеопатра шутливо погрозила ему пальцем и подмигнула.  — Ты разве его здесь видишь? — она показательно огляделась. — Хаба, ау! Куда ты его спрятал, а? Неужели, в шкаф? — женщина приложила руки к щекам и расширила глаза в притворном ужасе. — У современных мужчин настолько специфичные вкусы? — громким шепотом спросила она, приблизившись к нему. Натаниэль почувствовал запах жасмина и граната. — Я без предрассудков, но где ты и где он… — Клеопатра игриво нажала ему на нос, а после в одно мгновение стала серьезной. — Ты меня понял.  — Да куда уж понятнее, — Натаниэль откинулся на спинку стула. — И что с ним теперь будет?  — Я не провидица, — Клеопатра откинула назад волосы, — но на месте Соломона я бы отправила Птолемея на перерождение. Здесь он точно не останется — запретные заклинания с памяти не сотрешь, а развоплощение слишком. Что, грустно?  — Неприятно, — после некоторого раздумья ответил он. — Со стороны выглядит так, будто я его подсидел.  — Он сам виноват, — жестко сказала Клеопатра. — И да, — она лукаво сощурилась, — не говори никому о вас с Хабой, а то назовут Птолемеем Вторым. Они, конечно, могут и так назвать, но шанс меньше. Натаниэль второй раз чуть не пролил на себя кофе. Перспектива о слухах его не пугала, слишком нелепо это звучало, но называться Птолемеем, да еще и Вторым… Ни за что!  — Клео! — вскрикнул он, и та довольно хмыкнула, увидев его выражение лица. Почему-то сердиться по-настоящему он на нее не мог. То ли от ее харизмы, то ли от того, что был мертв. — При чем здесь вообще Птолемей?  — Мужская слепота меня иногда добивает, — словно самой себе сказала она. — Ты что, правда не знаешь, кто ему Пенренутет?  — Джинн, — не понимая, к чему она клонит, ответил Натаниэль. — Один из ближайших, как я понял.  — Мальчик мой, — снисходительно сказала ему Клеопатра, — да будет тебе известно, что один из ближайших слуг Птолемея не просто джинн. Он инкуб. Достаточно редкая разновидность, но тем не менее.  — Не знаю, ничего подобного я не заметил.  — Я серьезно, — Клеопатра в упор смотрела на него. — В некоторых книгах о нем много прочесть можно. Ну, не вызывал же он его, чтобы поговорить по душам, в конце-то концов? — рассмеялась она. — Ладно, мне пора. Мои, конечно, и без меня справляются неплохо, но все равно надо иногда из себя строить злую начальницу, чтобы не расслаблялись. Тем более, что женская интуиция подсказывает мне, что скоро меня ждет большой заказ, да и тебя от работы отвлекать нехорошо. Натаниэль проследил за ее взглядом и мысленно застонал. В стеклянную стену неохотно скребся уже знакомый ему почтовый бес Соломона — весь почему-то в фиолетовую крапинку. Он протянул руку и отодвинул одну из стеклянных панелей, которая мягко поддалась и отъехала в сторону. Бес протиснулся сквозь щель и залетел внутрь, неловко поклонившись.  — У меня послание для господина Мендрейка, — сказал он, выразительно глядя на Клеопатру. Та снисходительно улыбнулась.  — Вот видишь, Джон, еще не успел обустроиться, а уже секреты с Соломоном, — с этими словами она отвернулась к двери, но, положив ладонь на ручку, замешкалась. — Мору, зайди ко мне потом: мне нужно кое-что передать твоему хозяину.  — На этот счет Соломон не отдавал мне никаких приказов, — прохладно откликнулся посыльный. Клеопатра чуть повернула голову и скосила свои бездонные черные глаза на беса. Крапинки на его теле стали зелеными.  — Д-да, конечно, госпожа моя, — пискнул бес, попятившись. — Как пожелаешь.  — Ну что ты, — мягко сказала она, — я ведь не могу приказывать чужим зарвавшимся рабам. Клеопатра наконец надавила на ручку и вышла, оставив после себя лишь приятно-горький запах гранатовой кожуры. Оба — и волшебник, и бес — одновременно выдохнули.  — Птолемей бы такого не… — едва разборчиво пробормотал про себя Мору, но тут же остановился. — Мистер Мендрейк, Соломон просит вас подняться к нему на слой. Дело не терпит отлагательств.  — Зачем? — Натаниэль подумал, что такие дела обычно хорошо не заканчиваются.  — А я почем знаю? Мне приказали — я передал, — разведя когтистыми руками, ответил Мору. Он хорошенько осмотрел нового советника с ног до головы, и, явно сделав для себя какие-то выводы, решил с ним особо не церемониться. — И я бы на твоем месте поторапливался, а то окажешься там, где сейчас Птолемей, — со смешком добавил он. Натаниэль попытался потушить подкатившее к горлу раздражение на нахального беса, но получилось плохо. По крайней мере, он не запустил в него ничем серебряным.  — Ты не на моем месте.  — Правда, что ли? А мне кажется, разницы нет: что я бегу по первому зову, опасаясь наказания, что ты. Ходя погоди! Разница все-таки есть: я здесь не по своей воле. Натаниэль хотел было возмутиться, что он тоже, но вовремя смекнул, что это ловушка — тогда его действительно ничто не отличает от жалкого беса.  — Именно. Я свободен, а ты нет — в этом и разница, — он хотел ответить твердо, с тяжелым взглядом опытного волшебника, но сам почувствовал ложь в своих словах. Может быть, около года назад ему бы и удалось выиграть этот бой не хуже Клеопатры, но он больше не был Джоном Мендрейком, а всего лишь Натаниэлем, и словесная баталия была с треском проиграна. Бес посмотрел на него, как люди обычно смотрят на голубя, которого переехала машина, — со смесью жалости и отвращения, — и исчез. Оставшись один, Натаниэль откинулся на спинку кресла и несколько секунд не думал ни о чем, смотря в потолок. В какой-то степени это было даже приятно, потому что все мысли были не очень-то и веселые. На душе было гадко.  — Молодец, Нат, — сказал он вполголоса самому себе. — Отличные у тебя складываются отношения с будущими подопечными. Просто замечательные. Настроение еще больше упало, когда ему внезапно подумалось, что Птолемей в свое время, конечно же, зарекомендовал себя гораздо быстрее, и уж точно Мору не смел так с ним разговаривать. А даже если и посмел, то тот бы точно нашел правильные для ответа слова. Он так и видел эту картину в своей голове: Птолемей здесь же, прям на этом кресле, что-то отвечает посыльному бесу, тот оглядывает его оценивающе несколько секунд, хмыкает со смесью внезапного удивления и уважения и говорит что-то вроде: «Слушай, а в тебе и правда что-то есть…». Да, Клеопатра была права: если он сам себя постоянно сравнивал с Птолемеем, то что здесь говорить об остальных? На седьмом слое его встретили два африта в совершенно одинаковых обликах грифонов. На планы Натаниэль решил не заглядывать — у него и так за последние дни было слишком много впечатлений. Он вышел из пентакля, быстро справившись с неприятными ощущениями, и первое, что услышал — их голоса.  — И где он есть? Соломон с утра как на иголках, я чуть на орехи сегодня раза три не схлопотала.  — О, ты не видела, каким он был на собрании! Это так, ерунда еще.  — Думаешь, это правда? Что Птола навсегда… Это был огромный холл с каменной лестницей и пушистыми светлыми коврами, в которых утопали ноги. Такие когда-то были в моде в Лондоне, но исчезли так же быстро, как и появились — они быстро утаптывались, теряя свой престижный вид. Здесь же они выглядели, словно лежали первый день, в чем он сомневался. Ковры глушили его шаги, и грифоны, полностью занятые беседой, не слышали его.  — Не знаю, Уна. Я надеюсь на лучшее, но готовлюсь к худшему.  — Я чувствую себя виноватой, хотя это не так. Натаниэль решил деликатно покашлять. Грифоны молниеносно оглянулись на него и вскочили на лапы. Они оба поняли, что он слышал их разговор и настороженно ожидали его реакции. На секунду он задумался, что, чисто гипотетически, он бы мог им сделать, и ответ был прост — ничего. Они боялись не его, они боялись неизвестности.  — Я думаю, что Птолемею стоит от вас всех отдохнуть хотя бы неделю, — ответил он чистую правду. Африты коротко переглянулись. Натаниэлю вспомнился случай при жизни, когда он случайно услышал разговор двух своих фолиотов. Тогда он посылал их следить за простолюдинами, способных видеть сквозь планы. Чаще всего у них это не получалось, и Натаниэль, списывая все на их зловредных характер, не жадничал для них наказаний, но отпускать старался в срок.  — Ну и как тебе наш новый хозяин?  — Знаешь, скользкий тип. Но бывало и похуже.  — Терпеть можно.  — Стержня в нем нет.  — Угу. Долго не протянет. Африты Соломона ничем не походили на его фолиотов, но, кажется, нашли бы с ними общий язык. — Мистер Мендрейк, Соломон ожидает вас.  — Мы проведем вас к нему в лабораторию. Вопреки его ожиданиям, грифоны не повели его вверх по лестнице, а завели за нее, в коридор, отделанный камнем и бархатом. В конце была витражная дверь и винтовая лестница за ней, наподобие той, по которой он спускался с башни, когда был здесь впервые. Но если та лестница вела на землю, то эта скорее наоборот. Натаниэль ожидал, что вскоре станет темнее и сырее, как это обычно бывает в подземельях, но этого не произошло. Свечи в канделябрах давали хоть и трепещущий, но ровный свет, и все те же мягкие ковры под ногами и золоченные сверкающие рядом с пламенем поручни давали возможность забыть, что они уже глубоко под землей. Стало лишь гораздо прохладнее — Натаниэль чувствовал это, хотя неудобств, как при жизни, ему это не принесло, и еще африты все больше замедляли шаг, будто им требовалось усилие над собой, чтобы продолжить спускаться. Кажется, они даже обрадовались, когда ступени наконец закончились. Впрочем, этому обрадовался и сам Натаниэль — от этих бесконечных пролетов у него начала кружиться голова. В конце оказалась еще одна дверь с деактивированной защитной руной. Африты молча кивнули ему и, не успел он сказать и слова, как они расправили крылья и взмыли вертикально вверх, вопреки всем законам физики. Натянув на себя оптимистичную улыбку, он открыл дверь. Больше всего подземелье действительно напоминало средневековую алхимическую лабораторию, о которых он читал в детстве. Простолюдины тогда в очередной раз позавидовали могуществу и богатствам волшебников, и намерились создать панацею от всех бед. Философский камень, дающий и богатство, и долгую жизнь. Сделать им этого, конечно же, не удалось, хотя попутно они сделали такое множество открытий, какое волшебникам и не снилось. Бартимеус как-то обмолвился, что волшебники того времени попросту присвоили себе большинство из них, оставив простолюдинам лишь то, что никак не могло пригодиться в «магическом искусстве» — последнюю фразу он произнес с откровенной неприязнью. Но даже этот список впечатлял. Он оглянулся вокруг, пытаясь отыскать Соломона, но вместо него наткнулся взглядом на Сулеймана — старичок выглядел так же добродушно, как и в первый день, и на нем все так же был спортивный костюм. Волшебник дружелюбно кивнул ему, и Натаниэль, не зная, как себя с ним вести, решил ответить ему тем же. Неловкую паузу прервал третий человек.  — Джон Мендрейк. Наслышан. Голос был тихий и властный, но в отличие от тона Соломона там не было и намека на добродушие. Скорее он напоминал звук, который издает змея, скользя по шелковому песку. [Вообще-то это моя метафора. Мальчишка никогда не видел пустынных гадюк, и уж точно не мог расслышать их своими человеческими ушами, но, так уж и быть, я разрешил ему воспользоваться моим поэтическим талантом. Пр. Б.] Натаниэль повернул голову и увидел незнакомого ему человека. Сначала он подумал, что перед ним дух, но, проверив все планы, понял, что ошибся. Мужчина был на голову выше него, крепко, но изящно сложен, словно воин древности. Кожа его отливала бронзой в пламени огня, и чем-то неуловимым он напоминал один из обликов Бартимеуса. Что-то было отталкивающее в нем. Натаниэль не мог понять, чем именно, но этот человек не понравился ему в первую же минуту знакомства.  — В последнее время почти все приветствуют меня этой фразой. Если бы я знал, что здесь так знаменит, то умирать было бы не так страшно.  — Иногда лучше все-таки не знать, — со смешком произнес Сулейман, глядя на мужчину. Тот даже не сделал вид, что поддержал шутку. — Джон, позвольте вам представить человека, якобы временно исполняющего обязанности Птолемея.  — Хаба Жестокий, — догадался Натаниэль.  — Да, — они встретились взглядами. — Можешь не смущаться. Мне дали это прозвище по праву, и я горжусь этим.  — В таком случае оно уже давно не актуально. Зная нрав духов, они придумали другое, только вот ты об этом не знаешь.  — Для этого волшебники пользуются Узами и допросом. Тебе только предстоит столкнуться с этим — как только у тебя появятся рабы, от которых ты захочешь, но не сможешь избавиться.  — Ты так уверен, что они у меня появятся?.. — этот человек нравился ему с каждой секундой все меньше. Хаба ухмыльнулся и покачал головой, будто дивясь его наивности.  — У таких, как мы, они всегда появляются. Натаниэля передернуло от этой фразы. Ему было противно любое сравнение с этим человеком. Большинство его слуг действительно были бы не совсем — или совсем не — рады его видеть, кроме, может быть, Аскобола. Да и того он отправил к другому хозяину. Он еще помнил Фаррар, в присутствии которой духи боялись лишний раз вздохнуть, и оправдывал себя тем, что никогда не доводил своих слуг до подобного состояния. Может глубоко в душе и хотел, чтобы ему подчинялись так же — беспрекословно, с трепетом и на цыпочках — но просто не мог заставить себя быть настолько жестоким. Сейчас же Натаниэль понял, что разницы между ними особой нет и никогда не было. «Худшие» духи рано или поздно попадут к нему, и вряд ли они поверят, если он скажет что-то вроде: «Эй, ладно, я больше не буду вас мучить, давайте жить дружно». И ничего поделать было нельзя по той простой причине, что он был мертв. Как сказал ему Калибан в первый день: «уже все, ку-ку, поезд уехал».  — Что правда, то правда, — без особого сожаления в голосе произнес Сулейман. — Но пусть вас это не беспокоит, Джон. Здесь все дело в том, чтобы правильно поставить себя, а уж тогда кто «лучший», а кто «худший» не будет иметь особого значения. Подчинение волшебнику и страх перед нами в их природе, сколько бы они ей не противились. Нам лишь нужно показать, что это бессмысленная трата сил. Перед глазами Натаниэля стоял Аффа — один из джиннов Птолемея, который спустя столько времени боялся попасться на глаза своему бывшему хозяину. Сулейман, по всей видимости, действительно знал, о чем говорил, и от отвращения к этой мысли у Натаниэля перехватило горло.  — Вы знаете, зачем нас здесь собрали? — спросил он, пересилив себя. К его удивлению, оба волшебника почти синхронно кивнули. Хаба махнул рукой куда-то в сторону. Натаниэль повернул голову и успел увидеть, как телепорт в лаборатории зажегся и в нем возник Соломон.  — Наконец-то, — выдохнул Сулейман. — Соломон, мне казалось, что ты с нетерпением ждал этого дня, как и я. Соломон кивнул.  — Это верно, но все всегда идет не так, как мы себе представляем… Здравствуй, Джон. — Волшебник скользнул взглядом по Хабе, не удостоив его приветствием. Натаниэль сложил руки на груди. Происходящее вызывало в нем понемногу нарастающее беспокойство.  — Я не совсем понимаю, что здесь происходит, Соломон.  — Вскоре поймешь. По крайней мере, наш прошлый разговор дал мне на это надежду. Ты показался мне здравомыслящим и прогрессивным человеком без лишних стереотипов о магии.  — Что?.. — переспросил он.  — Соломон, я не могу больше ждать! — воскликнул Сулейман.  — Терпение, — спокойно ответил он ему, — остальные слишком осторожны, но если мы заручимся поддержкой героя Восстания, все пройдет намного безболезненней.  — О чем вы?  — Ты помнишь наш последний разговор, Джон? — снова обратился к нему Соломон. — Мы говорили с тобой о Птолемее. — Натаниэль осторожно кивнул. — Я говорил, что невозможно нарисовать такую картину, какой ее себе представляешь, — без погрешностей и ошибок. Поэтому я хочу нарисовать хотя бы какую-то — чтобы потом исправлять то, что можно исправить. Птолемей хочет, чтобы волшебники и духи мирно сосуществовали друг с другом на равных.  — Но все понимают, что это невозможно, — подхватил его Сулейман.  — Именно, — кивнул Соломон. — Это идеал, который недостижим. Но тем не менее, волшебники в этом мире больше не являются хозяевами положения, ведь мы вынуждены терпеть некоторых рабов без возможности избавиться от них. Этот, без преувеличения, шкурный вопрос волнует нас всех на протяжении многих лет. Духи становятся все изобретательнее: недавний случай с Библиотекой и Восстание только подтверждают это. Я не собираюсь ждать сто или тысячу лет, пока это выльется во что-то еще более масштабное.  — И что ты предлагаешь?  — Старые души, вроде меня, еще помнят те времена, когда в этом мире не было духов. Их появление вызвало много споров, но вряд ли сейчас найдется хотя бы один волшебник, который бы отказался от своих рабов. Но есть выход. Один джинн, участвующий в Восстании, подсказал его мне.  — Воспользоваться Единением? — догадался Натаниэль. В глазах Соломона мелькнуло удивление — он впервые слышал название, которое дал этому заклинанию Птолемей, но понял, о чем речь, и кивнул. — Но это невозможно! Демоны просто поедали волшебников изнутри и… Сулейман внезапно рассмеялся.  — Обрати внимание, Соломон, «демоны»! Когда речь заходит о таких неприятных воспоминаниях, наш герой оказывается не таким уж принципиальным, каким хочет казаться. Ты не ошибся в нем. Натаниэль с неприкрытым раздражением оглядел неприятного старикашку.  — Какая разница, как их называть? — неожиданно легко подавив злость, он махнул рукой. — Я говорю о том, что среднестатистический джинн расплавит своему хозяину мозги, даже не задумываясь. Соломон кивнул.  — Если у него будет такая возможность — да. Но связанный под здешними Узами по рукам и ногам, у него не будет другого выбора, кроме как подчиниться. Он будет заперт в тело волшебника, словно в магический артефакт, который работает без перебоев. В таком случае все останутся довольны: волшебникам не придется терпеть духов, а духам… тем духам будет уже все равно.  — Но у многих волшебников несколько духов, а как же остальные? — настороженно спросил Натаниэль. — Что будет с ними? Он вспомнил о судьбе духов вне категорий, и на языке крутилось слово «развоплощение», но он не решился сказать его вслух.  — Нет, — Соломон проницательно посмотрел на него. — Это самый простой выход, но нет. Ты ошибаешься, если думаешь, что я не ценю чужие жизни, Джон.  — Зря, — отозвался Сулейман. — Это только тормозит нас.  — А что тогда?  — Отпустим их домой, в Иное Место. Натаниэль шумно выдохнул. Сначала ему показалось, что Соломон шутит, но чем дольше он смотрел на него, тем больше понимал, что все это было более, чем серьезно.  — Ты сам сказал, что это невозможно, — Натаниэль уже устал чего-то недопонимать и решил докопаться до сути.  — Обычным путем — невозможно, — снова заговорил Сулейман. Его глаза загорелись странным светом — почти как у Птолемея, когда речь заходила о магии. — Но есть и другие способы попасть в Иное Место. Например, Врата.  — …которые не работают, — «так, как должны» Натаниэль проглотил.  — Не работают здесь, — поправил его Соломон, — но на Земле другие законы магии. Там они вполне работают, и доказывали это уже не раз. Соломон выждал паузу, чтобы его собеседник успел это все переварить, и весьма вовремя. Натаниэлю казалось, что лаборатория вокруг него закружилась. Все, что он успел узнать об этом мире, рухнуло, словно многоэтажка от Взрыва.  — Конечно, план не без изъянов, — развел руками Соломон, словно извиняясь. — Слишком сложно, слишком… громоздко, я бы сказал, без привычного в магии изящества. Придется много работать, не обойдется без ошибок. Но это того стоит.  — То есть некоторые духи принесут себя в жертву, чтобы хозяева получили их могущество и остальные отправились домой? — подытожил Натаниэль.  — Я бы не называл это «жертвой» — такие слова ассоциируются с благородным подвигом, а это не так. Они просто выполнят приказ, не зная, что их ждет. Я думаю, что так будет лучше для всех. Но да, по сути ты прав.  — Птолемей знает об этом плане? Хаба насмешливо фыркнул. Натаниэль не обратил на него внимания, продолжая смотреть на Соломона.  — Не до конца, — поколебавшись, ответил он. — Я говорил с ним так же, как с тобой, но тогда у меня еще не было конкретных заклинаний, на силу которых можно было бы опереться, и все мои идеи были достаточно размыты — но уже тогда Птолемей не пожелал даже выслушать меня. По его мнению, волшебники должны были меняться и находить общий язык со своими бывшими рабами. Но спроси любого духа, чего он хочет больше всего, и все они ответят тебе одно — домой. Вот и подумай, Джон, кто заботится о волшебниках и духах, а кто — всего-то о своих идеалах и мечтах. Натаниэль помолчал, размышляя.  — А другие советники? — спросил он.  — Конечно, держать столько времени все в тайне было сложно, — ответил ему Соломон, — тем более, что я никогда не стремился к этому. Могу сказать одно: все, кто отнесся к этому всерьез, в этой комнате.  — И зачем вам нужен я? — задал он давно крутившийся в голове вопрос.  — Ответ прост, дорогой Джон: ты своими глазами видел на что способен загнанный в угол демон. Восстание — только первый шаг, начало того, что будет дальше. Неважно, сколько лет пройдет, сотня, две или тысяча — для духов не так уж важно — как оно повторится. Потому что они устали, их страх перед нами сменился злостью, а ненависть — решимостью. Нужно что-то менять, иначе волшебников сотрут с лица миров. От голоса Соломона Натаниэль покрылся гусиной кожей. Что было, если бы в Лондоне во время Восстания не оказалось Посоха Глэдстоуна или другого могущественного артефакта? Если бы Бартимеус не согласился помочь им? Если бы Китти не… Слишком много «если бы» было в этой истории, слишком много счастливых случайностей, которые помогли остановить этот ужас. Их спасла всего лишь удача, которая в следующий раз может улыбнуться обезумевшим от крови и свободы демонам.  — Я понимаю, — тихо ответил Натаниэль. — Действительно нужно что-то менять, но… Действительно ли это тот выход, который необходим?  — Ну наконец-то! — Сулейман хлопнул в ладоши. — Давайте наконец начнем!  — Что именно? — Натаниэль иронично покосился на так раздражающего его старичка. — Изменения? Прямо здесь? Соломон мягко улыбнулся.  — В какой-то степени. До этого момента не было возможности осуществить план, потому что у нас на руках не было нужных заклинаний, но сейчас появилась возможность узнать их. Хаба. — Он впервые за все время удостоил волшебника взглядом и, как заметил Натаниэль, даже на своих рабов Соломон смотрел куда теплее. — Выпусти джинна. В руке у Хабы мелькнула древняя пиала с крышкой, украшенная какими-то совершенно безвкусными сверкающими цветами. Раздался треск фарфора: в нос тут же ударил запах старых носков и тухлых яиц. Натаниэль догадался быстрее, чем услышал голос:  — В смысле? Опять подземелье?! Мой недорогой Хаба, ты совершенно лишен всяческой фантазии! Ты никогда не слышал, что гулять на свежем воздухе полезно? О себе не думаешь — так ведь об Аммете бы позаботился. Из-за его облика его и так не сильно замечают, а в темноте вообще как будто его и нет совсем. Или ты боишься солнечного света? Слу-ушай, я как-то об этом и не задумывался даже, но ты вообще человек? Я не суеверный, но тут столько совпадений и… Молодая женщина восточной внешности запнулась, оглядевшись вокруг, ухмыльнулась Хабе, безразлично осмотрела Сулеймана, не сочтя его достойным какой-либо реакции, уже искренне улыбнулась Натаниэлю и перевела взгляд на Соломона.  — О великий царь! — писклявым голосом, явно кого-то пародируя, воскликнул Бартимеус. Он приложил руки к внезапно появившемуся вырезу на груди. — Право слово, нельзя ставить девушку в такое неловкое положение. Если бы я знал, что ты будешь здесь, я бы подготовился: подпудрил носик, увеличил габариты — все, как ты любишь. Соломон поднял руку.  — Прекрати ломать эту комедию. Шут из тебя не очень, а мы не на пиру, чтобы выслушивать тебя. Сейчас момент, от которого зависит, увидишь ли ты когда-нибудь Иное Место или нет. Эти слова подействовали на Бартимеуса лучше любого заклинания: он замер, со смесью надежды и недоверия смотря на Соломона.  — Это правда? — тихо спросил он своим обычным голосом. Женщина на мгновение помутнела и приняла очертания Китти. — Это действительно возможно? — этот вопрос был адресован Натаниэлю. Натаниэль отвел глаза.  — Да, — уверенно ответил Соломон.  — Не такой ценой… — хотел сказать Натаниэль, но горло внезапно запершило, так что он сам едва услышал свой голос. Бартимеус, не отрываясь, смотрел на него.  — Вот как, — ответил он. Вид его стал безразличен. — Но мое мнение не волнует большую часть присутствующих, так? Чего вы хотите?  — Формулу… как ты сказал, Джон? А да, Единения. Лжекитти некоторое время играла в гляделки с Соломоном. Она сложила руки на груди, приняв самый независимый вид, на который была способна.  — Я сомневаюсь, что это как-то может быть связано с Иным Местом. — Хаба шумно вдохнул воздух, будто собирался что-то сказать, но Бартимеус лишь мимолетно махнул рукой в его сторону. — Помолчи. Ты здесь только благодаря мне. Правда, Соломон? — Китти внезапно улыбнулась. — Видел я о себе запись в Библиотеке, и все думал, с какой стати я служу «худшему» за то, чего не совершал. Я просто нужен был тебе с самого начала и желательно без Птолемея. Я прав? Соломон не ответил, но Бартимеус, видимо, уловил в его выражении что-то такое, поэтому просто кивнул:  — О да. Я прав. Соломон, ты единственный волшебник, которым я восхищаюсь и ненавижу одновременно. Хорошо. Я начерчу пентакль и скажу заклинание, пока Хаба не навесил на меня прямой приказ — это неприятно, знаешь ли. Хотя откуда тебе знать…  — Тебе прикажут напрямую в любом случае, чтобы ты не смог солгать. Бартимеус закатил глаза.  — Да ты просто гений предусмотрительности! Все мои демонические планы рассыпались в прах.  — Может не стоит этого делать? — произнес Натаниэль, нервно поправляя воротник рубашки. — Бартимеусу нет смысла обманывать.  — А пусть их, — неожиданно легко согласился джинн. — Не в первый раз за сегодня.  — Да уж, — бесцветно произнес Хаба. Его слова были тяжелы и падали на уши, словно камни. — Спасибо, что разрешил. — Египтянин секунду раздумывал, а после уверенно и отчетливо начал читать приказ, будто уже давно составил его: — Бартимеус, я приказываю тебе, ничего не утаивая и не скрывая от глаз и ушей всех присутствующих в этой комнате, раскрыть заклинание, которое использовали волшебники в Лондоне, пытаясь завладеть магическими способностями, вселяя твоих сородичей в свои тела. Так же, как и при допросе, внешне для Натаниэля не изменилось ничего. Вся та же лаборатория, тот же Бартимеус в том же облике Китти. Первое время он даже подумал, что приказ не сработал, потому что Бартимеус выполнять его не торопился. Напротив, он стоял, раздумывая, и Натаниэлю даже на миг показалось, что у него действительно был выбор. Потом он заговорил, и ощущение пропало.  — Мел-то где? — спросил он так, словно на его грудь давило что-то весом по крайней мере в пару тонн. — Или мне кровью чертить? Соломон кивнул вглубь лаборатории, Лжекитти обернулась и поплелась выполнять приказ.  — Стареешь, Хаба, — сказал Сулейман. — Раньше твои рабы себе такого не позволяли. Хаба даже не посмотрел в сторону старика.  — А ты раньше не позволял такого себе.  — Что ж, время всех расставило по своим местам. «Как интересно ты Соломона назвал», — подумал Натаниэль, но благоразумно промолчал. В отличие от Бартимеуса, который этого делать не хотел.  — Господа советники, я вам не мешаю? — спросил он, поднимая голову от магического круга. — Вдруг я громко думаю или мел скрипит? Так я плеть в зубах принести могу. Ну, для форсу. Вы говорите, если что, не стесняйтесь. Сулейман пораженно покачал головой.  — Был у меня при жизни трудный случай с одним туповатым низшим джинном, но такое вижу впервые. Как же его звали?.. Нет, не вспомню.  — Старость, — отозвался Хаба. Натаниэль увидел, как в полумраке на миг сверкнули клыки Бартимеуса, которые он обнажил в улыбке, и понимающе кивнул ему в ответ. Он тоже внезапно получил удовольствие от того, как два неприятных ему человека грызлись между собой.  — Довольно! — сказал Соломон. Натаниэлю показалось, что и его губы на миг приподнялись. — Бартимеус, давай быстрее. Ты и так получишь трепку от Хабы, не зли своего хозяина еще больше.  — Забираешь ты у меня маленькие радости этой не-жизни, — укоризненно вздохнула Лжекитти. — А я все, собственно. Бартимеус отошел от своего творения, отряхивая белые от мела руки.  — Заклинание такое же, как при вселении сущности в предмет. Только на месте предмета…  — Волшебник, — закончил Соломон.  — Ну да. Не с самыми приятными последствиями, скажу я вам.  — Это тебя волновать не должно, дух.  — Но меня волнует! — не согласился Бартимеус. Соломон вопросительно смотрел на него. — Вдруг вы опыты на моем «лучшем», — он показал пальцем на Натаниэля, — ставить будете, а я его не для того в теле терпел, чтобы его мозги какой-нибудь прыщавый бес сожрал.  — А-а-а! — протянул Сулейман, с интересом глядя на Натаниэля. — Так вот в чем дело. Надо же, какая трогательная забота. Впрочем, все рабы в присутствии «лучших» ведут себя неадекватно, так что лучше не обольщаться. Соломон тем временем качал головой.  — Никто ставить опыты не собирается, Бартимеус. По крайней мере, точно не против воли волшебника. Сулейман, лучше скажи, что ты думаешь об этом.  — Я уже все осмотрел, Соломон, и решил, что это вполне похоже на правду. Надо исправить пару мелочей в малом круге, добавить... кхм... Надо подумать над этим. Конечно, мы не узнаем наверняка, пока не попробуем, и мы могли бы… — старик не договорил, характерно повернув голову к Хабе.  — Я сказал уже, что нет, — голос Соломона не стал громче, но тон его из дружелюбного стал прохладно-повелительным, и этого оказалось достаточно. — На сегодня все. Мы еще на шаг приблизились к магической революции, господа. Нам предстоит много работы, но этот день скоро настанет. На следующем собрании план станет известен всем. Джон, будешь ли ты со мной? Натаниэль колебался.  — Я… я согласен, что нужно что-то менять. И здесь, и на Земле, но последствия и те духи…  — Хорошо, — прервал он его. — Пока этого достаточно. Это только первый шаг в новую эру, и будет большой удачей, если во время перемен пострадают только духи. Но кто-то должен это делать — идти и оступаться по новому пути, чтобы протоптать тропинку остальным. Кто-то должен. После множества высокопарных слов и прощаний Натаниэль снова оказался на шестом слое, который вдруг показался ему невероятно родным и безопасным. Сулейман и Хаба смерили друг друга холодными взглядами на прощание и, прежде чем они исчезли в телепортах, Натаниэль окликнул Хабу. Тот оглянулся. Его левая бровь почти аристократично взметнулась вверх.  — Да?  — Пошли ко мне Бартимеуса. Мне нужно передать тебе на подпись некоторые дела, пока ты официально значишься советником. Хаба оглянулся на Лжекитти.  — Не задерживайся.  — Как скажешь, Хаба. Натаниэля посетило чувство нереальности происходящего, потому что с этими словами Бартимеус — Бартимеус! — поклонился — поклонился! — волшебнику. Хаба на него внимания не обратил, лишь прошел мимо. Бартимеус разогнулся только тогда, когда его «худший» исчез в телепорте. Даже подножку ему не подставил — это был, наверное, верх его сдержанности.  — Вот сейчас просто промолчи, — почти угрожающе сказал он, повернувшись к Натаниэлю. — Знаешь, когда я в последний раз кланялся человеку? Две тысячи лет назад. Птолемею!  — Ну да, куда уж нам всем до твоего ненаглядного, — Натаниэль хотел пошутить, но голос, вопреки его воле, вышел обидчивым. Он направился в сторону своего кабинета, давая знак Бартимеусу следовать за ним.  — Нат, если ты так настаиваешь, я могу тебе поклониться тоже. Мне не трудно, знаешь ли. А то смотрю, тебя прям зависть берет. Глядишь, скоро облысеешь, заведешь марида и мечтать о своей ненаглядной Сущностной Плети начнешь.  — Ага, — буркнул Натаниэль, открывая дверь и заходя внутрь. — Скоро так и будет. Потому что до другой крайности я явно не дотягиваю. В кабинете было все так, как он оставил. Черная папка с личным делом беса по-прежнему лежала на столе, рядом с ней поднос с окончательно остывшем кофе, ни глотка которого он так и не сделал, и контрабандный персик. За стеклянной стеной беззвучно хихикали дриады, убегая от сатиров. Солнце ярко освещало их, так что духи казались из настоящего золота.  — А ты неплохо устроился, — прокомментировал Бартимеус, оглядевшись. — Безвкусица, конечно, страшная, но все равно неплохо. Как ты всегда умел.  — Ну да, ну да, вкус Птолемея ты, конечно же, безвкусицей не называешь. Бартимеус закатил глаза.  — Натти, вот ты даешь. Птолемей аристократ, у него тонкая душевная организация, с ним нельзя так разговаривать.  — А со мной, получается, можно?  — Дык ты посмотри на себя: у тебя же на лице написано твое пролетарское происхождение. Как мне еще с тобой разговаривать? Ямбом и хореем? Натаниэля бросило в жар.  — Да я просто жду того прекрасного дня, когда Рехит для своего дражайшего хозяина начнет сочинять стихи!  — Не называй меня так. Бартимеус стоял неподвижно, и при нужном освещении его можно было бы вполне спутать со статуей.  — Не называй меня так больше никогда, Натаниэль.  — О, конечно! Как я мог подумать, что я имею право так тебя назы…  — Ты знаешь, как переводится слово, которым Птолемей называет меня? Натаниэль сложил руки на груди. Конечно, он знал, в конце концов, ему всегда давались языки.  — Чибис, — ответил он. — И что?  — Ну да, — Бартимеус усмехнулся. — Чибис. Но не только. Не буду тебе читать сейчас лекцию по египетской культуре, но одно из значений этого слова можно приближенно перевести как раб или демон. Не слишком весело, как ты сам понимаешь.  — И Птолемей все равно зовет тебя так? Несмотря на это? Лжекитти по-кошачьи прищурила глаза.  — А ты думаешь, нашему Мистеру Идеальность нравится, когда я его называю хозяином, а? В стеклянную стену впечатался сатир. Духам под конец дня надоело играть свои роли и у одной из дриад в руке вспыхнул Взрыв. Мгновение — и от сатира остался только сизый след на стекле. Огонь лизнул стену, не причинив ей вреда. Оставшийся след внезапно моргнул двумя глазами-щелками и вернул свой прежний облик. Дриада скрутилась от боли, но через минуту вернулась к своим сестрам. Натаниэль начинал понимать, почему Птолемей крайне редко появлялся здесь.  — То есть вы, — он пытался подобрать слово, — стебетесь друг над другом, что ли? Все это время? Бартимеус сел за его стол и закинул ноги на столешницу, едва не пролив кофе на документы.  — А ты думал, в Рай попал? — он развел руками. — И, кстати, с чего ты взял, что не дотягиваешь до Птолемея? Натаниэль стал у стены, смотря на несчастных духов. Кому-то из них вскоре повезет, а кто-то останется заточенным в теле своего хозяина навеки. Интересно, кто из них?..  — Эй! Прием! Иное Место вызывает Землю, прием! — джинн потрепал его за плечо.  — Что? — очнувшись, спросил Натаниэль. Бартимеус повторил вопрос.  — Я-то думал, ты здесь как рыба в воде, — закончил он.  — С чего бы?  — Да ладно! — воскликнул Бартимеус. — Нат, ты смеешься? Посмотри на себя, ты же всю свою осознанную жизнь крутился во всем этом дерь… кхм, ладно, не буду при детях. Птолемей последний книжный червь, которого здесь держали только благородные побуждения, но ты-то — другое дело. Карьерист, и все такое. А то, что все духи это обсуждают, так это понятно — две тысячи лет никаких перемен не было, и тут на тебе. Натаниэль опешил. До этого он не смотрел на все это под таким углом.  — Только не загордись, — Лжекитти легонько щелкнула его по носу. — А то и правда на Хабу станешь похож. И к Птолемею больше не ревнуй, лады? У него серьезные проблемы, ты же знаешь. Мне не хотелось бы его потерять… снова. Натаниэль кивнул. Он уже слышал о том, что на стройке нельзя использовать магию. Взгляд его наткнулся на персик, в памяти всплыл переливчатый смех Клеопатры.  — Если я загоржусь, можешь мне почаще напоминать о моем рабочем происхождении, разрешаю, — серьезно сказал он. — А за Птолемея не переживай. Кажется, у меня есть идея, как ему помочь. Не совсем моя, но… Глаза джинна загорелись гораздо ярче, чем при упоминании Иного Места.  — Выкладывай, мой герой.