***
— Учитель английского, миссис Миллер, заболела, — объявляет староста класса, — урок заменят. В классе стоит легкий гул, все заняты своими делами: кто-то болтает с соседом по парте, кто-то зубрит учебник, готовясь к опросу, а Хосок учит девчонок сложному танцевальному движению, которое они никак не могут запомнить. Глаза Чимина против воли скашиваются туда, игнорируя старосту. Он смотрит, как откровенно девушки с ним флиртуют, как он светится в ответ, и Чимину почему-то неприятно. Конечно, это же Америка, другая страна, другие нравы, всё свободнее, чем в Корее. Но всё же… Чимин ощущает себя так, будто хён, с которым он успел подружиться, кинул его одного ради компании этих девиц. Хотя это далеко совсем не так: Хосок уделяет и ему огромное количество своего внимания, даже попросил учителей, чтобы на общих уроках их посадили вместе. Он помогает Паку привыкнуть к обстановке, знакомит с одноклассниками и американской системой обучения — в общем, делает всё, чтобы ему было комфортно и он быстрее влился в местное общество. Чимин как-то спросил у него, почему Хосок с ним так носится — хён ответил, что это потому, что они оба корейцы и фактически земляки, а ещё Чимин младше на полгода — значит, он Хосоку донсен и его нужно опекать. Чимина эти слова и согрели, и вызвали почему-то смутную грусть. Неужели он производит впечатление настолько беспомощного и глупого?.. — Вместо английского будет физкультура, — продолжает староста, — ничего серьезного, скорее всего просто поиграем на улице в волейбол, потому что ни у кого нет с собой спортивной формы. Сказав это, староста класса почему-то странно покосилась на Чимина, что сам Чимин заметил лишь мельком, всё ещё обращая всё своё внимание на девчонку, которая так развязно прямо сейчас поглаживала плечо Хосока. А у неё бледная кожа. Прямо как у Юнги… Чимину это видеть неприятно: мало того, что девчонка чем-то действительно напоминает его ночной кошмар в виде Мин Юнги, так ещё и откровенно вешается на его хёна, трогает его, что-то шепчет на ухо, вызывая у Хосока кривую улыбку, и Чимин едва ли услышал объявление старосты класса. И почему он не уберет ее руку, почему продолжает болтать и смеяться? Как глупо это всё выглядит! — Чимин, — староста все-таки обратила на себя его внимание, помахав рукой прямо перед лицом, а класс снова накрыла оживлённая болтовня учеников. Пак поспешно отрывается от разглядывания Чона и его «вешалки» и смотрит на девушку. — Послушай-ка… ты ведь омега, я не ошибаюсь? — Нет, не ошибаешься, а что? Чимин внутренне сжимается, как и всегда, когда речь заходит о его принадлежности к омегам. — Дело в том, что… преподаватель физкультуры, мистер Эдвардс… В общем, ему лучше не знать, что ты омега. Последовавшая за этим неловкая пауза, в которой резко прервались все разговоры в классе, Чимину показалась какой-то странной и нехорошей: ученики перестали заниматься своими делами и повернулись к ним. Даже беты, которых Хосок учил танцевать. — Вот дерьмо, — вдруг сказал Чон в этой тишине. — А я сегодня отпросился с последнего урока! Бабушку нужно отвести в госпиталь, она сама не сможет… Чимин, нам нужно что-то сделать с этим. Чимин ничего не понял по их помрачневшим лицам, но с удивлением заметил, что староста не сделала Хосоку замечания за брань. Почему он не должен говорить учителю, что является омегой? Для них нормативы более щадящие, он со своим весом и нулевой подготовкой ни за что не выполнит те, что полагаются бетам. И при чем тут бабушка Хосока? Он уже открыл было рот, чтобы задать все эти вопросы, как хён перебил его: — Так, Чимин-а! Значит, говоришь этому старому козлу Эдвардсу… — Чон Хосок, — произнесла староста так, будто ей в действительности совсем не хотелось делать ему замечание. — …в общем, — не обращая внимания, продолжил Хосок, — говоришь этому козлу, что ты бета, но у тебя со здоровьем проблемы, понял? — Не прокатит, — староста закатывает глаза, как будто это действительно слишком очевидно, что он омега. — У него нет медицинской справки. Чимин, ты ведь в общей группе здоровья? — Да, — тянет в ответ Пак и настороженно кивает. Что-то ему это всё не нравится. Встревоженные лица друга и старосты и их тон ему совсем не нравятся тоже. Что за загадки? Неужели нельзя всё как-то по-нормальному объяснить? — А если он скажет, что у него живот болит? — предлагает староста. — Это мысль. Чимин! — Хён трясет его за плечо. — Сегодня скажешь, что у тебя болит живот, а потом мы что-нибудь придумаем! Этот старый… в общем, Эдвардс — он не любит омег. Он считает свои тупые шутки про омег смешными и вечно упражняется на них в чертовом остроумии… на парнях. Девчонок не трогает. А в параллели есть омежка, забыл фамилию… так он достал его до такой степени, что тот хотел перевестись из школы. Руки Чимина задрожали, вцепившись в черную безразмерную толстовку, и он медленно натягивает её по самые кончики пальцев, хочет скрыться в ней, как в раковине. Он ведь только начал немного успокаиваться и забывать весь кошмар, которому подвергался в старой школе, и вот — снова, здравствуйте. Видимо, в этом мире людям, отличающимся от других, спокойной жизни не видать никогда. А тем более, что он страдает от таких вещей, как полнота и грёбанная туча комплексов, он весь — ходячий комплекс, идеальная мишень для издёвок. Ну почему нельзя просто оставить человека в покое?.. — Лучше скрывать, — говорит Хосок, — а потом мы придумаем что-нибудь. Но сегодня этот хрыч не должен ничего заметить, тем более, что ты не пахнешь. Извини… — сразу же добавляет он, заметив, как изменилось лицо Чимина при этих словах. — Ничего, — с трудом улыбается Пак. — На правду не обижаются. Хён же заботится о нем. Хён не хотел сделать больно. А то, как болезненно он каждый раз реагирует — дело рук одного мелкого женственного недоальфы в далекой Корее, о котором давно пора забыть! Чимин постарался собраться, сосредоточившись на словах Хосока. — Сошлешься на недомогание, и Эдвардс отправит тебя в медицинский кабинет, ну, а медсестра, думаю, сжалится над тобой и напишет для него записку. Хороший план? — обратился Хосок к старосте. — Нормальный. На том и порешили.***
Вопреки уверениям Хосока, мистер Эдвардс оказался вовсе не старым хрычом, а вполне бодрым мужчиной лет сорока. Мужчиной-альфой. Чимина это почему-то выбило из колеи — он думал, что физкультурник окажется бетой. Его лысина блестит на жарком солнце, щедро потея, а кроссовки поскрипывают от нетерпения скорей начать, он выстраивает всех в шеренгу — бет впереди (хотя обычно, как сказали Чимину, строй начинается с Хосока, как с альфы), омег сзади. Их было немного, всего четыре девчонки, и Чимин, поколебавшись, встал перед ними. — Не понял, — удивленно щурится мистер Эдвардс, пронзительно напомнив этим Юнги (тот тоже щурился перед какой-нибудь пакостью). И почему Чимин упорно видит в каждом потенциальном обидчике именно Юнги? Может, Мин Юнги как-то умудрился собрать в себе все самые выдающиеся качества задиры на планете?.. — А почему это вы… да-да, вы, молодой человек! Зачем вы встали к омегам? Вы из их числа? — Видите ли, — вмешалась староста, уводя Чимина от прямого и опасного ответа. — Пак Чимин новенький и приехал из Кореи, а там немного другая система. Он просто встал не туда. — Понятно, — кинул физкультурник пренебрежительно. — А у нас система такая: парни становятся впереди девушек, по принадлежности. Я надеюсь, вы не альфа? Это было бы смешно. Когда до Чимина дошло оскорбление, содержащееся в этих словах, он так смешался, что опустил глаза на свои кеды и минуту не мог произнести ни слова, в то время как ученики вокруг мерзко хихикали и косились на него. Мысли метались в голове Пака, как запертые в ящике мыши, и ни одна не находила выхода. Он и на Миновы-то издевки никогда не мог ответить достойно, а тут преподаватель! Что он себе позволяет? Разве так можно вести себя с учениками?.. И тут… Чимин замирает. — Он омега, мистер Эдвардс! Даже не понятно, откуда вылетел этот комментарий. Тонкий и гадкий, он тихонько прозвучал откуда-то, кажется, сзади строя. Оттуда, где были омеги. Это было похоже на мышиный писк, но достаточно громко, чтобы испортить Чимину жизнь. — Не расслышал, — прищурился физрук. — Повтори? — Он омега. В голосочке отчетливо звучит злорадство. Пак медленно заливается краской, по-прежнему не поднимая головы и не сводя взгляд со своих кед. Хоть бы провалиться прямо сейчас, хоть бы исчезнуть. — Так вот оно что! — озаряется ухмылкой физрук. — И вы хотели это от меня скрыть, да, Пак Чимин? Вам, наверно, наплели, что я не люблю парней-омег? — Альфа с насмешкой обвел взглядом учеников, пока Чимин продолжал упорно молчать. А мистер Эдвардс просто сияет — и его лицо, и белозубая американская улыбка, и даже лысина прямо светятся от злорадного удовольствия. — Они всё врут! Я даже тренирую омег лучше, чем каких-то там бет. Со мной вы даже имеете шанс сбросить свой немалый лишний вес, молодой человек! Одноклассники снова мерзко хихикают, кто сдержанно, а кто и не очень. Просто поразительно, думает Чимин, как их поведение меняется в отсутствие Хосока. — Подойдите сюда, Пак Чимин. Омега заколебался, но природное послушание старшим берет верх: он неуверенно делает шаг к преподавателю и теперь стоит чуть впереди строя учеников, вытягивающих шеи в ожидании зрелища. — Что-то я не чую вашего запаха, — бормочет учитель, — а вы уверены, что вы омега? Может, все-таки альфа? О, это было бы действительно смешно! Мистер Эдвардс явно посчитал свою дважды повторенную шутку очень удачной, судя по неприятному громкому смеху, который тут же подхватили несколько бет. А Чимин ощутил беспомощную злость, совсем как тогда, когда Юнги обычно издевался над ним. И как всегда в таких ситуациях, его просто парализует: все едкие и остроумные ответы, которые он придумывал в ночи и нашептывал подушке, мучаясь от бессонницы и ненависти ко всем, кто открывал свой рот в его сторону, оказались забыты. — Мои уроки помогут вам похудеть! — продолжает издёвку учитель. — А вы бы хотели этого? Можете не отвечать, если вам неловко, но ведь с таким весом личная жизнь никогда не наладится, не так ли? Тут Чимин уже не выдерживает. Слезы, щекочущие нос и уголки глаз, стекают по щекам и падают на мыски кед. Если бы только Хосок-хён был здесь… Он бы наверняка придумал что-то в ответ или просто бы увёл его отсюда. К тому же хоть он и хорошо понимал английский на слух, но словарный запас его был все-таки маловат, чтобы одернуть педагога и не нарваться при этом на скандал. — У меня болит живот, — тихо бормочет Чимин, наскоро вытирая мокрые щеки и глаза, но взгляд всё ещё не поднимает. — Что-что? Не мямли, ребёнок, говори громче! — У меня живот болит! — почти что кричит Чимин, теперь уже зло глядя на физрука. Кажется, тот не ожидал такой бурной реакции. — Можно мне к медсестре? — Ну… иди, ладно. Староста, проводи его. Девушка выходит из строя, Чимин не помнит её имени, но обязательно спросит позже, а пока она берет его под локоть и ведет обратно в сторону школы, и когда Чимин наконец оказывается в её прохладных стенах, он оседает на корточки и плачет. Плачет, чувствуя, что нигде и никогда ему не будет покоя в этом мире. Никогда, никогда, никогда. — Не плачь, пожалуйста, он и похуже вещи говорил и делал. Пойдем, тебе действительно нужно получить справку от медсестры, чтобы уйти с физкультуры. Чимин кивает в ответ, потому что ответить внятно не получается, встает прямо, глотая вязкую слюну и судорожно выдыхая, и тогда староста ведёт его дальше по коридору в медицинский кабинет. Этот день Чимин точно не сможет никогда назвать своим самым счастливым днём в новой школе.